Меня трясет настолько сильно, что я могу напомнить собой пружинку, которую резко качнули, при этом она еще издает странные звуки: то ли всхлипы, то ли непонятное мычание.

Архипова была в бешенстве.

― Твой отец бьет тебя? Мия! Ответь на мой вопрос! Обещаю, что мы найдем на него управу!

― Не бьет, ― машинально ответила я, не совсем разбирая очертания пространства класса. В голове был странный звук колоколов, будто бы я сейчас не здесь, а где-то перед собором Парижской Богоматери. ― Можно... Можно воды?

Архипова похлопала меня по плечу и обещала скоро же вернутся. Но я не хотела видеть ее. Мне нужен был Герман, который дожидался удобного случая. И я предоставила ему его, он не заставил себя ждать.

Зайдя осторожно в кабинет, он посмотрел настороженно на меня. Явно не ожидал, что я буду похожа на человека, у которого случился приступ эпилепсии.

― Вот дерьмо. ― Прошептал он, проведя рукой по волосам.

― Заберешь меня отсюда? ― Шепотом спросила я, продолжая обнимать саму себя.

Он кивнул мне, помог подняться, после чего скоро потащил по коридору, который пустовал из-за начала урока.

― Не наругают? Не дадут выговор за прогул? ― Шептала я, кусая губы и сжимая кулаки, чтобы окончательно не разреветься прямо перед ним.

― К дьяволу их. ― Ухмыльнулся он, усаживая меня на подоконник. ― Думаешь об этом сейчас? О, да ты просто невозможна. ― Он пытается меня веселить, но я все равно не в силах сконцентрироваться на чем-либо, кроме моей семьи. Герман натянул на меня шапку, накинул на плечи куртку, а после медленно коснулся кожи на шее. ― Это откуда? ― Он указывает на мои синяки, которые сам же наставил.

― Не помнишь?

Он замер на секунду, нахмурился.

― Это ты много не помнишь...

Я нагло поглядела в его глаза, после чего влезла в куртку и произнесла:

― Я еще вспомню.

Он промолчал и повел меня через запасной выход, к своей машине, которую, видимо, уже успел отремонтировать. Как же непривычно было в нее садиться вновь, чувствовать этот вкус мяты, перемешанный с дымом сигарет. Слишком запретно.

― Куда тебе?

― Не знаю... ― Ужаснулась я, понимая, что мне действительно некуда идти.

Герман поглядел на меня как на глупейшего человека. Я была напугана, была все еще в истерике, которая никак не унималась.

― Вообще некуда идти?

― Есть одно место... ― Он в ожидании посмотрел на меня. ― Пообещай, что ты никому о нем не расскажешь...

***

Возвращаться в то место, где тебе когда-то было невыносимо больно, ― самая ужаснейшая идея, которая только могла прийти в мою голову.

Мы осторожно поднимались по ступенькам, я шла впереди, Герман за мной. Завороженная собственными воспоминаниями, я совсем не замечала, каким взглядом он смотрит на грязную лестницу, обшарпанные стены и граффити. На самом деле с Германом происходило то же самое, что и со мной.

― Это бывшее военное общежитие. Сейчас здесь живут гражданские. ― Зачем-то сказала я, добираясь до нужной двери. ― У нас здесь есть квартира однокомнатная... Ну, как квартира... Увидишь, в общем-то...

― И почему в ней никто не живет?

Я вымученно улыбнулась ему, открывая дверь ключом, который находился в моей связке. Никогда бы не подумала, что он мне пригодиться.

― Сейчас поймешь...

Дверь скрипнула, открывая вид на жалкое и пугающее зрелище. Длинный коридор, ведущий в одну большую комнату, посреди которой валялся заляпанный матрац, а по углам ― коробки, набитые советской утварью. Линолеум везде торчал, словно по полу проводили ножом. Обоев не было, только редкие газеты.

― Мило. ― Хмыкнул Еремеев, останавливая свой взгляд на потолке. 

Я съежилась, нервно проходя вперед. Рюкзак был кинул куда подальше, мне хотелось рухнуть на матрац, но он весь провонял и погряз в пыли, что я просто не нашла ничего лучше, чем сесть на сам пол. Еремеев, указывая на потолок, слишком уж тучно произносит:

― Что здесь произошло?..

― Какой твой третий шаг? ― Это был единственный вопрос, который пришел мне в голову и который был способен отвлечь его. 

Он замер, губа его скривилась, парень хотел плюнуть, но сдержался. 

― Не твоего ума дела. 

― Забавно, ведь ты обычно предупреждал меня. ― Я стянула надоевший шарф и стала ожесточенно чесать шею, чувствуя все большее раздражение. Хотелось разодрать кожу до крови. Боль вперемежку с болью. Ноющая от синяков пульсация отдавалась по всему телу. Еремеев лицезрел все это молча, а я растянулась в ухмылке, которая так напоминала его самого. 

― Прекрати. ― Скомандовал он, закидывая голову назад и все еще пялясь в середину потолка. 

На коже уже появилось красное раздражение, но руки сами продолжали дело. Я знала, что это не до конца вышедшая истерика брала вверх.

― Хватит! ― Голос его повысился, стал более злее, что, определенно, мне нравилось. 

В конце концов он резко дернул меня на себя, сжимая обе руки.

― Попробуй остановить меня. ― Как вызов бросила я ему в лицо, широко улыбаясь. 

Герман толкает меня к стене, на что я только смеюсь, подзадоривая его еще больше, ― ловко играю с его чертями. 

― Эту дуэль ты проиграешь, ― угрожающе шепчет он мне, силком сжимая руки, которые так и тянутся в шее. Я будто бы сама хочу покончить с собой. 

― Дуэль? ― Высокомерно посмотрела я на него, немного откидывая голову, хоть и находилась прижатой к стене. ― Уверен? Что если я знаю твое слабое место? 

― Ха-ха! ― Выпад с его стороны приводит к тому, что наши лица на смертельно опасном расстоянии, которым я желаю воспользоваться. ― У меня нет слабых мест. 

Я, неожиданно для него, тут же касаюсь своими губами его, заставляя парня мгновенно напрячься. Он сильнее сжимает мои запястья, а я, сквозь улыбку, провожу языком по его нижней губе. 

― Не ври, ты тут же весь мякнешь, когда я так делаю, ― и в подтверждение своих слов, повторяю движение языком. 

Герман выругался прямо мне в рот, да так грубо, что учительница по русской литературе скончалась бы на этом же месте. Я рассмеялась. 

― Думаешь, у тебя нет слабых мест? ― Хрипло спрашивает он, залезаю под мою одежду. 

― Больше нет. ― Серьезно ответила я, положив голову на его плечо и позволяя просто опустить руки, наслаждаясь этим обволакивающим притяжением между нами. 

Все это переходит грань разумного, когда Герман грубо толкает меня прямо на пол. Холодок проходит по спине, но парень уже целует оставленные им же оттеки на шее, заставляя забыть обо всем. 

― Ты так и не ответила на мой вопрос. ― Голос все ниже и ниже. ― А я ненавижу оставленные вопросы. 

― Какой еще вопрос? ― Задыхаясь, спрашиваю я, не совсем понимая происходящего. Его глаза тоже затуманены, рот приоткрыт, а горячее дыхание опаляет меня.

― Что с этим гребанным потолком?

Он целует меня вновь, заставляя с трудом собирать остатки разума. Я будто бы взрываюсь внутри, ничего не слышу, но Герман шепотом спрашивает вновь, между перерывами поцелуев. 

― Там... Когда-то... Хватит... ― Его холодная рука уже касается моих ног, чтобы раздвинуть их. ― Женщина повесилась... ― Выпалила я на одном дыхании, закрывая глаза и готовясь уже к истинному безумию. Но что-то оборвалось. Замерло. Остановилось. Его руки все еще у моих колен, а взгляд... взгляд направлен в пустоту. 

― Блять... ― Он будто бы разорвал что-то, заметил меня, лежащую под ним и одним рывком отскочил к самой стене. 

Я удивленно приподнялась на локтях, ничего не понимая. 

― Что происходит? ― Мой голос сорвался, Герман сполз по стене, хватаясь руками головой, которой тут же стал качать. ― Еремеев!

― Закрой свой грязный рот!! ― Заорал он, вскакивая на ноги и готовясь ударить меня. 

И только сейчас я умудрилась заметить, что находилась без верхней одежды вообще. Прикрывшись рукой, стала отползать к стене, пытаясь дотянуть до отброшенной одежды. 

― Да что с тобой?! 

И он ударил меня. Прямо ногой по открытому животу. Боль хриплым стоном наполнила всю комнату, а на глазах болезненно появились слезы. Это было неожиданно. Мучительно. Видеть через пелену его, натягивающего на себя футболку, пытающегося справиться с непонятными для меня приступом гнева. 

Моя рука наконец-то дотянулась до рубашки, но Герман вырывает ее, ударяя моей же одеждой по лицу. 

― Хватит!! ― Заверещала я, чувствуя себя куда более униженной. 

Хотела перевернуться на живот, только бы не быть перед ним практически голой, как Герман ботинком надавил на мои руки, заставляя кричать с большей силой. И новый удар по лицу. Еще один... Следующий... Я сбилась со счета, когда он наконец-то остановился.

― Ты, сучка, спрашивала о моем третьем шаге... ― Вдруг дьявольски прошептал он, угрожающе взмахивая рукой. ― Так вот, мерзка дура, я уже воплотил третий шаг.

Ткань рубашки саданула меня по открытому участку кожи. 

― Я не понимаю, ― прошептала отчаянно, пытаясь остановить его, но Герман надавил ногой на руку, заставляя снова меня кричать. Этот крик все же не до конца удовлетворил его. Он подождал тягостную минуту, пока я не приду в себя, чтобы, видимо, насладиться еще больше. 

Глядя растерянно на него, я увидела тот самый потолок. Старая люстра, на которой повесилась женщина, вся покрылась пылью и паутиной, держалась почти что на людских молитвах. Провода были вытащены под силой тяжести, никто и не думал спрятать их после всего случившегося. 

― Ох, бедненькая, не поняла, да? Так я тебе объясню. Первый шаг ― твоя горячо любимая сестренка. Она была твоей лучшей подружкой, своеобразной защитницей, отдушиной и напоминанием о счастливых временах. О матери. А меня лишили этой отдушины, понимаешь теперь? Я забрал ее у тебя.― Он показательно закатал рукав, заставляя видеть меня мамин браслет. 

― Скотина!!

Герман стал загибать пальцы. 

― Шаг второй ― школа. Думаешь, я не видел твое ужасно довольное лицо, когда тебе в девятом классе вручали красный аттестат и целую охапку грамот? И все тебе хлопали, хлопали, а ты улыбалась, гордилась собой, ведь ты у нас такая хорошая! Учителя пожимали тебе руку, считали тебя золотой ученицей всех времен! Все прочили тебе великое будущее, пока меня зарывали в грязь! Хлоп! И нет уже всего этого!! Ни репутации! Ни уважения! Все считают тебя за конченную шлюшку! 

Мои глаза распахнулись от ужаса. Я уже знала то, каким был его третий шаг. 

― Шаг третий ― вся семья. О! Тебя там все любили. Даже Стеша, по-своему, правда. Для отца ты идеальная дочь, что не бухает в подворотнях и не употребляет героин. Для бабушки ты точная копия собственной матери. Для Стеши ― защитница и пример для подражания... Ой, постойте ка... Ты была. Была. ― С особым злорадством произнес он. ― Неужели подумала, что я заступился за такую, как ты? Ох, дура! Это все было частью нашего плана. ― Герман замолк, презрительно глядя на меня. ― Я был для всех ничтожеством, ты же была счастьем. Но теперь наши роли поменялись. Отныне ты грязная шлюха и урод семьи. 

Он кинул рубашку мне в лицо. 

― Прикрой собственную грязь. Противно.

И ушел. Я слышала его шаги, злорадствующий смех и хлопнувшую дверь. 

И крик. 

Это был мой крик, который я пыталась спрятать в ненавистную материю. Мой крик, которым я задыхалась. Мой крик, который не жалел ни голоса, ни горла. 

Я не знаю сколько я кричала, сколько минут не дышала, сколько раз успела возненавидеть его... Как долго лежала на полу, содрогалась от бессилья и просила о смерти... 

Но было уже темно, когда послышалась мелодия на телефоне, который я схватила, надеясь, что это кто-то из моей семьи. Но я ошиблась. 

― Харитонова!! Я думал, мы в команде! Еремеев спокойно разгуливает по городу, а что делаем мы? Ничерта! 

Голос Соколова влепил мне пощечину, стал отрезвляющей таблеткой, которую я тут же приняла. Заставив себя, я шатко встала на ноги, с трудом чувствуя их. 

― Ты... Ты прав... ― Мой голос стал еще грубее. Голова ужасно кружилась, лоб весь горел. 

― Я уж думал, ты снова пошлешь меня. ― Парень успокоился, ожидал моего ответа, но вместо него получил странный хлопот. ― Что ты делаешь, Мия?

― Ненавижу... ― Прошептала я трубку, смахивая с лица капли пота и слезы. ― У меня нет ничего на него, но мы... мы добудем... У меня есть план... Илья... Клянусь тебе, что мы вместе убьем Еремеева. 

Он явно был удивлен переменой внутри меня. 

― Хочешь обсудить план? ― Предложил он. 

― Да, но не по телефону. 

― Мы заедем за тобой. 

― Вышлю адрес смс-кой. 

И отключила телефон, с трудом сдерживая новые всхлипы. Я заставила себя одеться, заставила пальцы набивать на экране адрес, заставила выйти из подъезда. А после отключилась прямо на скамейке лицом в снег, который охладил весь жар. Но дурнота не прошла, она, кажется, только начинала усиливаться. 

― Э-э... Ты уверен, что это она? ― Кто-то трясет меня за плечо, приподнимая лицо на свет фар. 

Послышались шарканья, я с трудом поднимаю голову, чувствуя, что шея затекла. По всему телу пронеслись неприятные мурашки. Заставив слипшиеся веки раскрыться, я заметила трех людей. 

― Соколов? ― Осторожно спросила я, узнавая одного. 

― Что с тобой случилось? ― Он попытался помочь мне, но я вяло отмахнулась, сама вставая на ноги. Однако тело не слушалось, и я падаю на снег, обжигая ладони. 

Кто-то недовольно присвистнул. Чьи-то руки осторожно помогли мне подняться. Я заметила робкую мальчишескую улыбку и сразу же подумала: "Как он мог оказаться в нашей компании?"

― Ладно. Давайте ее в машину. Холодно. ― Скомандовал Илья, и меня вновь осторожно, придерживая за локоть, повели к низкой машине серебристого цвета, напоминающую старенькую "Волгу". 

Дали отдышаться, при этом неотрывно следя за мной, разглядывая как диковинную статуэтку. Я затравленно посмотрела на всех собравшихся через спутавшиеся грязные локоны. Веселая у меня компания, однако. 

С Ильей приехали еще два парня. Первый, с ребяческим лицом и пухлыми губами как раз и помог мне подняться. Его чистое лицо с грустными глазами почему-то заставило меня нервно заерзать на месте. Мы все отличались от него. Он будто бы не имел жестоких и мстительных мечтаний. 

Оглянулась на второго, что сидел рядом со мной на заднем сиденье. Высокий и полный, он обладал лицом, напоминающим бульдога, и глядел исподлобья на меня с нескрываемым удивлением и интересом. 

― Знакомься, Мия. Это мои друзья. И у нас у всех общая проблема под именем Герман Еремеев. ― Соколов, державший руки на руле, оглянулся с полной серьезностью. Кивков головы он указал на мальчишку. ― Это Сашка. ― Я только собралась обратиться к нему, но Илья перебил меня. ― Он не разговаривает. Вообще. ― Прикусила губу, чувствуя себя крайне неловко. Но Сашка робко улыбнулся, словно говоря этим: "Я привык. Все в порядке". ― Рядом с тобой сидит Рахман. ― Тот только пожал мне руку. ― Я рассказывал им про тебя. Представляться тебе не обязательно.

И все с ожиданием посмотрели на меня. Но я не спешила.

― Для начала я хочу знать причины вашей ненависти.

― Поверь, у нас их предостаточно, ―  презрительно фыркнул Рахман, отворачиваясь к окну. Видимо, он ожидал от меня куда большего.

― Я настаиваю. ― С нажимом ответила я, уловимо кивнув Илье. ― Я должна быть до конца уверена в том, что мы имеем права на возмездие.

Вновь фыркнул, при этом скрестив руки на груди. 

― Он вычморил меня в тринадцать лет только за то, что я верю в Аллаха. ― Рахман стал загибать пальцы. ― В пятнадцать он окунал меня в прорубь на Рождество Христово и снимал все это на камеру, заставляя своих дружков кричать: "Покайся!". В шестнадцать стянул с меня штаны прямо перед всеми, чтобы показать, что значит обрезание. ― Желчь. Злоба. Температура в салоне накалилась. ― Тебе хватит причин? О, еще одну назову. Моя сестра тоже мусульманка, как думаешь, что он сделал? Выкрал ее. На большее, чем неделя, его не хватило, разумеется. Обесчестил. Зачем же она еще ему нужна была? Только теперь моя сестра живет с вечным позором, а ему плевать. Месть ― мой прямой долг. Иначе я ― не я. 

Я понимающе кивнула, приходя в себя все больше и больше. Вот она, реальность, в которой Еремеев вовсе не прекрасный темный рыцарь, а настоящий изверг. 

Сашка покачал головой, но разошедшийся на исповеди Рахман не собирался останавливаться. 

― Бросай мяться! Не хочешь, чтобы мы рассказывали? А придется, милок. 

Затравленный парень стал сильнее мотать головой, да так, словно появились клубы дыма. 

― Не говорите. ― Вставила я. ― Верю. Вам я верю. 

Все парни переглянулись между собой.

― А у тебя? Каковы твои причины ненависти? ― Ухмыльнулся Рахман. 

Не долго думая, я показала им шею, неуверенно приподняла одежду, чтобы все заметили ссадины, оставленные после биться меня одеждой. Илья присвистнул. 

― Выглядят как будто он оставил их сегодня. 

― Так и есть. ― Ответила я твердо, чувствуя, как сил набирается от ненависти куда больше.

― Ну знаешь ли, побои с нашими причинами даже в одном ряду не стоят. ― Возразил Рахман. Я оскалилась на его слова, но чувствуя, что рассказать все равно рано или поздно придется, собралась с мыслями.

― Она пытается защитить свою сестру, ― уклончиво заступился Илья, но я отрицательно покачала головой, заставляя всех удивиться.

― Он уничтожает мою жизнь. Все, что когда-то было мне дорого. ― Тихо произнесла я. ― На сестру уже плевать. Она предала меня. ― Показала им щеку, в которую ударил отец. ― Родной папа оставил. Отчасти, все правильно сделал. Я сама виновата, повелась за Еремеевым. Ему нельзя верить. 

― Это мы и без тебя знаем. 

― К сожалению, на этом наши сведения о нем заканчиваются. ― Справедливо заметил Илья, боком повернувшись к нам. ― Все. Тупик. 

― Нет. ― Возразила я, проведя рукой по лицу. Так, соберись. Вспомни синяки. Вспомни его игры. Ненависть все еще в тебе, и она никуда не денется. ― Я хочу выйти с ним на равных. 

― То есть?

― Снова продемонстрировать вам синяки?! ― Вспыхнула я. Они понимающе покачали головами. ― Он добровольно нам ничего не расскажет. Придется действовать его же методами. 

― Предлагаешь позвать его на драку? Знаешь ли, я уже пробовал и... ― Только начал Илья, но я тут же его заткнула. 

― Не будет больше бессмысленного геройства. Хватит! Он не знает слова честь и достоинства. Только подлость и хитрость. Вот и в темном углу мы вонзим ему нож в спину. ― Сашка побледнел. ― Не в прямом значении, в обратном... Однако не сейчас. Перетерпите еще одну неделю. 

― Это почему ж?

В салоне стало невыносимо тихо.

― Потому что если мы провернем все это завтра, то послезавтра меня уже не будет в живых. ― Голос совсем охрип. Я прочистила горло и продолжила. ― Через неделю новогодние каникулы. По крайней мере, я смогу прятаться в собственной квартире. В школе же он меня поймает. 

Звенящая тишина. Настолько тяжелая, что виски начинают пульсировать. 

Я оглянулась на Рахмета, который смотрел на меня с долей нескрываемого уважения. Он протянул мне свою ладонь, мы пожали друг другу руки.

― Мы с тобой. ― Говорит он, а после хмуро добавляет зачем-то. ― Постарайся продержаться эту неделю. 

***

Пусти прямо сейчас разведчиком на поле боя ― не нашлось бы никого лучше меня. Заставь пройти через оккупированные врагом территории ― я бы выжила. Пройти через минное поле ― пустяк. Застрелить врага ― еще проще. 

Но прямо сейчас я уже прохожу настоящую войну, и сразу на несколько фронтов. В школе научилась выживать. Семью игнорировать, как бы больно это не было. Я заставляла себя жить в той однокомнатной квартире, варить себе дрянной чай по утрам, надеясь на то, что протяну как можно дольше с теми остатками денег, которые находились у меня наличкой. 

Моя новая компания хоть и поддерживала меня, но все же оставалась в стороне. Видимо, мне не до конца доверяли или же просто у них не было времени. У каждого была своя борьба с Еремеевым. 

Дополнительным ударом для меня явилось то, что Стеша перешла в класс Еремеева. Я не особо беспокоилась за ее безопасность (ведь если бы он захотел, он бы уже уничтожил ее), а скорее за новое, более враждебное отношение одноклассников. Стеша была их всеобщей любимицей, активисткой, которая во многом тащила на творческих конкурсах наш класс. Теперь же она ушла, и все с ненавистью винили меня в этом. Попало мне и от противной классной руководительницы, которая настоятельно просила извиниться перед сестрой, на что я ей всего лишь ответила:

― Это моя семья. Не лезьте не в свое дело. 

Но я понимала, что мне немедленно нужно восстановить с ними отношения, в первую очередь с отцом. На нем держалось все. Если он примет меня обратно ― примут и остальные. Прошлым вечером, когда до конца школьных дней оставалось два дня, я пригласила свою новую компанию в квартиру. Они принесли пиво, немного дешевой еды, и мы улеглись прямо на холодный пол. Только Сашка задумчиво прислонился к стене, качая в руках банку. 

― Стоит признать, что придумал он все это ловко. Еремеев умен. ― Прокомментировал Рахман, после того, как выслушал все, что сотворил наш враг. От его слов всем стало тошно. ― С семьей не говоришь? И с другом тоже? 

Я отрицательно качнула головой, понимая, что захлебнулась по горло всем этим дерьмом. Сашка стал активно жестикулировать, но я, разумеется, ничего не поняла.

― Что он говорит? ― Толкаю в бок Илью, который знал язык жестов. 

― Ты должна быть едина со своей семьей. Если ты перестанешь с ними общаться, то Герман одержит очередную свою победу.

Сашка закивал.

― Кинься в ноги отцу. ― Предложил Рахман, идея которого была довольно-таки разумна, но не конкретна. 

― Тебе придется в чем-то ему уступить. У вас были разногласия? 

Несколько минут я напряженно буравила потолок, сделала глоток пива, после чего неловко сказала:

― У вас нет с собой денег?

― Зачем тебе?

― Буду мириться с отцом. 

А после я заставила порыться их в старых коробках, надеясь, что там найдутся какие-либо зацепки. Но кроме рухляди так ничего обнаружено и не было. Перед самим их уходом, когда Илья и Рахман уже вышли в подъезд, Сашка неловко протянул мне оборванный блокнот. Я вопросительно посмотрела на него, но он настойчиво заставил меня раскрыть первые страницы.

― Мамино... ― Тяжело выдохнула я, переворачивая одну страницу за другой. ― Ты поэтому при них не отдал, да?

Кивнул. Помахал мне, после чего кинулся догонять своих дружков. 

На следующий день в школе, когда выводили полугодовые отметки, отчего все старшеклассники волновались, бегали на исправления, я пряталась в коморке со швабрами и ведрами, чтобы случайно не быть замеченной Еремеевым. Однако мое уединение с учебником по истории прервал появившийся. Я тут же вскочила, думая, что меня выследил враг, но это оказался Ваня, явно удивленный моей реакцией. 

― Я заметил, что ты входила сюда. ― Судорожно выдохнув, я присела обратно на перевернутое ведро. Ваня вытащил ту самую фотографию и протянул ее мне. ― Выяснил. Знаешь, даже пробы в целом не понадобились, все и так ясно было...

― Ну? ― Нетерпеливо спросила я, вся вытягиваясь, как струна.

― Кровь. Четвертая группа. Ее так интересно размазали, а потом и убрать, кажется, пытались, просто соскребя фотобумагу ногтем. Откуда у тебя это?

Отмахнувшись рукой, я присела обратно. Ваня неуверенно помялся, не стал вмешиваться в мои дела, как уже собрался уйти, но я остановила его. 

― За что они тогда с тобой так? 

Парень обернулся, горько усмехнулся.

― Из-за девушки... Мол не на ту я позарился, мол она другому нравится... ― Но я почему-то не совсем поверила этим словам. У меня началась странная паранойя, словно все, что происходит со мной и близкими мне друзьями ― чей-то злой умысел. 

― Ваня! ― Вдруг вскрикнула я, не веря собственным мыслям. ― Будь, пожалуйста, поосторожнее... 

― Нам что грозит опасность?

Я попыталась улыбнуться, но перед ним вся фальш мгновенно раскрылась.

― Ладно. Не отвечай. Но я должен сказать тебе, что Богдан очень переживает. В последнее время, по его словам, ты совершенно отдалилась от него. Он считает, что у тебя новая компания, на которую ты его и променяла. Это правда?

― Не совсем, ― попыталась я оправдаться. И вдруг мне стало ясно, что, разрушив жизнь моей семьи, Герман может перекинуться, как пожар, и на других дорогих мне людей. На моих друзей. Я вся ужаснулась, со страхом смотря на Ваню. ― Иди отсюда. 

― Что? ― Брови парня поползли вверх то ли от удивления, то ли от возмущения.

― И не подходи ко мне больше в школе. 

Ваня подозрительно посмотрел на меня и тут же вышел. 

Я со всей силы ударила по ведру, которое яростно в ответ загрохотало на всю комнатку, оставляя через несколько секунд меня в полнейшей тишине и едком одиночестве. 

***

Соберись с духом и просто нажми на чертов дверной звонок. Ну же, не трусь. Ты же доблестный казак, который ничего не боится. В конце концов, простояв так еще минут десять, я против собственной воли нажала на звонок... Послышались тяжелые шаги, я закрыла глаза и втянула как можно больше воздуха...

― Ну здравствуй, блудная дочурка. ― Заставила себя промолчать, с трудом не поддаваясь эмоциям. Нужно просто переждать бурю. ― Смотрю, явилась... Ого! А что это на тебе? 

Я помялась в купленных на деньги ребят берцах. 

― Я решила, что... ― Последние слова я настолько тихо произнесла, что даже сама себя не поняла. 

― Решила что? ― Отец закрывал всем своим массивным телом проход в дом, но я заметила появившуюся Людмилу. 

― Олег, не держи ее на пороге, ― вставила она свое осторожное слово. Но отец даже не обернулся на нее, ожидая моего ответа. 

― Военная академия ― вот мое будущее. ― Отчеканила я охрипшим голосом. Голова закружилась, я почувствовала падение, которое ввело в пучину нелюбимой и отвратной профессии. 

Отец пропустил наконец-то меня в дом, Людмила засеменила ко мне. 

― Хороший выбор. ― И уходит в гостиную, досматривать новости.

― Ох, моя девочка. ― Женщина погладила меня по волосам, поцеловала в висок. ― Чего здесь только не было... Наша Стеша собиралась уйти из дома. 

― Почему? 

И зачем я только задаю глупые вопросы? Понятное дело, что во все это вмешался враг. 

― Олег запретил ей общаться с тем мальчишкой. Она начала спорить, в конце концов собрала вещи, но я не пустила. Тогда она просто выскочила из квартиры, пришла только под утро... ― Людмила замолкла, оглянулась на дверь комнаты Стеши. ― Я заметила засосы на ее шее... И я боюсь, что наша девочка уже не... Ох...

Я провела неумело рукой по спине женщине. Она чуть ли не зарыдала, но вовремя спохватилась, тут же подходя к газовой плите. 

― Чай будешь?

***

У нас все обязательно получится. Получится. Только бы удача нам улыбнулась. Только бы по-настоящему повезло. Все должно пройти по нашему плану, а провались он ― мы уже одной ногой в гробу. Все четверо. 

Игорь: "Мы готовы"

Это сообщение заставило меня выйти из привычной каморки, расправить плечи. Дело оставалось за мной. Они не подведут. 

Большая перемена была в самом разгаре. Я направилась прямиком в столовую, разыскивая его. Герман заседал за своим столом, невесело жуя капустный салат. 

Нет! Лучше не надо! Это опасно!

Я ударила саму себя по щеке. Соберись и просто сделай это!

И я вошла в столовую. Впервые открыто показалась перед ним, не прячась ни за кем. Присела за столик, где был Богдан. Он неуверенно поздоровался со мной, я нервно изобразила радость от встречи с ним, осторожно прислушиваясь к разговору, что происходил рядом с Германом. Сидевшие рядом с ним мои одноклассники показательно отсели к другому столику. 

― Мы с тобой очень давно не виделись. ― Богдан отодвинул от себя картофельное пюре и тарелку супа. Я сидела прямо напротив Германа, заметила его взгляд на себе... Пора действовать! Но что же сделать? Нужно привлечь его внимание, взбесить, повести за собой... 

Игорь: "Сколько нам ждать?"

Я отвлеклась на сообщение, как послышался треск посуды и куча матных слов. 

― Какого хера ты творишь, щенок! Блядь!! 

Одна из шестерок Германа вскочила из-за стола, нагнетая на Ваню, который секунду назад случайно выронил на него тарелку. Мой друг сделал шаг назад, люди уже стали вытаскивать телефоны...

― Я тебя прикончу за эту рубашку!! 

― Случайно... Меня толкнули... Сзади... Я не виноват!

― О нет, ― Богдан уже вскочил, чтобы заступиться и разрешить этот конфликт, но я ловко опередила парня, схватывая его тарелки и молниеносно подбегая к самому Еремееву. И со всей силой, что только была во мне, залепила содержимым этих тарелок прямо ему в лицо!..

― Бежим!! ― Я схватила Ваню и буквально потащила его к выходу из столовой. Обернулась на одно лишь мгновение, как заметила облитую супом Стешу, стоявшего в недоумении Богдана и вскочившего Еремееева. 

Игра началась. 

Ваня хотел завернуть за угол, чтобы спрятаться возле запасного выхода, но я силой схватила его руку и потащила через главные двери. 

― Что ты делаешь? ― Вскрикнул он, запыхаясь и хватаясь за голову. 

― Спасаю наши задницы!

Я не оборачивалась, но прекрасно знала, что за нами кто-то бежит. Слышался топот, скрежет зубов, который затмевал хруст снега. Толкаю Ваню в сторону курилки, он все еще противится, отчего падает на землю, поскальзываясь. Мы успеваем оторваться от глаз бежавших за нами, слышатся команды о том, чтобы все разделились... О нет, Герман точно побежит за мной, выследит любыми способами.

― Вставай! ― Заорала я. 

Нам нужно только завернуть за угол, только за угол... и спасение. Ваня с трудом встал, я делаю последний рывок, чувствуя, как чья-то костлявая рука уже почти что касается края моей юбки...

― Сейчас!! ― Мой крик, как сирена, вонзился в каждого. 

Тяжелая бита с размахом бьет нашего преследователя по затылку... Я поскальзываюсь и навзничь падаю лицом в снег, Ваня с трудом пытается отдышаться рядом со мной, то и дело оборачиваясь и приходя все в больший и больший ужас... 

Рахмет нанес сокрушительный удар бейсбольной битой. Илья тут же натянул повязку на рот. Сашка закрыл голову преследователя мешком. 

Я осторожно повернулась, все еще не веря в то, что наш план удался. Нервный хохот вырвался из моих уст, но он так же мгновенно погас, когда я поняла, что перед нами не лежал на снегу сам Еремеев. Костлявое и вытянутое тело... О нет... 

Илья прижал указательный палец к губам, приказывая нам всем молчать. Ваня захотел что-то сказать, но Рахмет угрожающе потряс кулаком прямо перед его носом. 

― Не он... Это не он, ― в ужасе прошептала я, подходя к телу. ― Мы поймали не того...

Сашка осторожно подошел к пострадавшему, немного отодвигая мешок, чтобы я смогла увидеть лицо. 

― Толик! ― Пискнула я, на меня непонимающе уставилась новая компания, на которую враждебно озирался Ваня. ― Это его друг... Лучший друг...

И он вдруг страшно застонал, хватаясь руками за голову. Удивительно, что такой силы удар не вырубил его сознание! Рахмет достал из багажника машины веревку, скоро справившись с руками Толика, который не в силах был сопротивляться. 

Я смотрела на поверженного, и жалость даже окутала мое сердце, как желчью в голове отозвались слова Еремеева. Ну конечно же... Как я этого не понимала! Толик помогал ему. Всегда. И слова о том, что все три шага были частью их плана, именно их плана, а не его, личного, возродили небывалую ненависть. 

― А так даже лучше... ― Заговорила я, медленно отбирая биту из рук моих сообщников. Толик вновь застонал.

― Ми... Ми.. Я... Ми... ― Он попытался пробормотать мое имя, надеясь, что я спасу его. Видимо, сам Толик не до конца понимал того, что именно я и завлекла его в эту ловушку. 

Я остановилась возле него, с презрением вглядываясь в его ничтожные попытки освободиться. 

Как вдруг, замахнувшись битой, с силой ударила его по лицу, заставляя замолчать уже на долгое время. 

От меня шарахнулись все. Просто не ожидали. Ваня смотрел с полнейшим ужасом, словно не веря, что перед ним действительно стою я. 

Я растянула победную улыбку. И эта улыбка перешла в дьявольскую ухмылку безумца. 

― Впихните его в машину и сделайте свое дело. У нас очень мало времени. 

***

Ну что, "невлюбленные", выжили сегодня? Знайте, что я держу кулачки за ваше предстоящее счастье. Но если это вас не утешило, то говорю вам по секрету, что все, кто праздновали этот день, чертовы грешники, которые сгорят в Аду (если они не католики, разумеется). Так что мы, праведные мученики, вознесемся к Святому Петру. 

Ну ладненько, я шучу если что :)

В любом случае, любить ― дело непостыдное, а даже трудное, ответственное и важное. Любите друг другу. А я буду любить вас. Так что мой читатель никогда не будет одинок, потому что у него есть я :)

Люблююю!