На лицо Талии опустился паук. Его лапки едва щекотали её лоб и щёки – видимо, он продолжал висеть на прикреплённой к потолку шелковинке. «Не кусается – и ладно», – подумала алайка, переворачиваясь на живот.

– Ты перестанешь напоминать мне об ограниченности моих возможностей? – с обидой в голосе поинтересовался незваный гость.

Талия, успевшая догадаться, какую часть и чьего тела она – в какой уже раз! – приняла за паука, опешила от такой претензии.

– Что? – выдохнула она в подушку, дёргая ухом, которое по-прежнему щекотали Энаоровы усы.

– Ты кричишь во сне. Это мешает мне спать. Но я не могу применить противошумовое заклятие. И невыносимо страдаю.

– Иди сюда, оросим вместе слёзками жемчужными думочки шёлковые, – Талия попыталась сгрести эала за шею, но он без труда увернулся, попутно смахнув со стола стакан с морсом.

– Доигрался, нытик? – глядя на красноватую лужицу, сказала алайка. – Такой он вкусный был... Хорошо хоть он из бекла.

– Я знал, что в Бездне многие вещи делают из стекла. Но чтобы морс!

– Очень свежо и остроумно, – зевнула Талия.

Подняв удачно упавший верхним краем на тапок стакан, она маленькими глоточками допила душистые остатки. А потом так и осталась сидеть с ним в руке. Его расписал ей в подарок один из выпускников приюта Святого Куба, которому она помогла устроиться помощником учителя в школу живописи Чарионы Гакатис.

– Должно быть что-то, что отличает детей из приюта Святого Куба от всех остальных, – выдала Талия наконец.

– Мы идём на новый штурм? Похвально.

– Либо эта особенность была присуща им изначально, либо они приобрели её, уже находясь в его стенах, верно?

– Допустим.

– Я уверена, что Тнори никак не отбирает воспитанников. Она принимает всех, а потом уже решает, кого оставить в своём приюте, а кого передать в другие, – проговорила Талия, постукивая пальцем по разноцветным медузам, водящим хоровод на стенках стакана. – Значит, остаётся второй вариант: пока дети находятся под её опекой, с ними происходит нечто, что делает их очень ценными для наших... оппонентов, пригодными для их планов.

Она замолчала в ожидании контраргументов. Энаор мановением хвоста разрешил ей продолжать.

– Вопрос в том, что может с ними происходить? Каждого найдёныша осматривает целитель, это точно. Их тела никак не модифицируются. На них только накладывают качественные оздоровительные чары и заклинания, позволяющие обнаружить детей, если они заблудятся или сбегут. Не слишком существенное отличие, как по мне. Думаем дальше. Детей мог бы кто-то как-то заковыристо благословить, вплести в их духовные оболочки что-то эдакое. Но Тнори не заставляет детей участвовать в каких-либо религиозных обрядах, не водит к ним жрецов.

– Ты уверена?

– Я уже ни в чём не уверена... Ни в чём не уверена, и всё мне подозрительно. И все подозрительны. Вот взять даже Илег. Как быстро она оправилась, освоилась здесь! По самым оптимистичным моим прикидкам, она должны была проплакать пару недель. И то, как я веду себя в её присутствии, тоже странно. С чего бы мне вываливать ей всю свою подноготную? Будто не я алайка, а она.

– Так залезь ей в голову.

– Страшно. Согриа оплела её разум настолько странными заклинаниями, что я боюсь его трогать. Что, если Илег сойдёт с ума?

– Ужасное горе. Уверен, Фаргон будет любить её и такой. А то и полюбит сильнее прежнего – он же обожает пригревать всяких убогих.

– Она не сделала ничего плохого. Одних моих опасений мало для того, чтобы так рисковать. Нет, лучше уж я попробую раскопать что-нибудь насчёт заклинаний и благословений. Того же Кифеба можно потрясти. Или расспросить кого-то из детей.

– Звучит разумно.

– Я могла бы надоумить Илег пригласить их расклеивать объявления о найденном ключе.

Талия лукаво покосилась на «бюро находок» – старенький, подпёртый костылём стол, на крышке которого в компании мухобойки покоились давешняя кость и изъятый у лэнэссеры вместе с нею обрывок серого рукава с медной пуговицей без рисунка.

– Она и впрямь думает, что это кто-то из наших, проклятых, покормил собой лэнэссеры?

– Да. Её наивность всё ещё при ней. Я вчера еле отговорила её идти опрашивать соседей.

– А что думаешь ты?

– Что лэнэссеры растерзали лазутчика – недаром же я их прикармливала и наглаживала.

– Лазутчика?

– Всё из той же компании, которая крутится вокруг приюта, – закуталась в одеяло Талия. – Я отправила сообщение Тоомру. Он обещал прислать милашку Вава за уликами. Отдам ему рукав – пусть разбирается. В конце-концов, обеспечивать нашу безопасность – это его обязанность... Да и шансов что-то узнать у него заведомо больше, чем у меня. А я пока попытаюсь разобраться, что такого особенного в душах воспитанников Тнори.

– Действуй, раз уж решила тратить своё время на это расследование.

– Ты же тоже алай, Энаор! Неужели тебя совсем не волнует, что происходит с их душами? – возмутилась Талия.

– Список лиц, представляющих для меня интерес, довольно узок.

– Удивительно, как я умудрилась в него попасть!

– Ничего удивительного. Даже у патриарха Селорна есть домашние любимцы – гигантские ежи и сианай Аниаллу. Ежей я не люблю. С сианай тоже ничего не получится: их нужно брать в нежном возрасте, иначе они не приживаются, а сейчас в наличии есть только взрослые особи. И пополнения не предвидится. Вот и пришлось удовольствоваться тем, что есть.

– Как мило, – скорчила ему рожу Талия.

– Весьма. Надо сказать, я ни разу не пожалел об этом приобретении.

– Я ем всё и не деру ковры?

– Тебя забавно обучать всяким трюкам. И ты способна в полной мере оценить великолепие моей натуры.

– О да! И в особенности тот изысканный канцелярит, которым ты периодически изъясняешься, – закатила глаза Талия.

– Вот видишь, ты тонкая ценительница Энаоров, – ухмыльнулся эал. – Это не такой большой плюс, как то, что ты не линяешь, но тоже важное достоинство.

***

Близнецы Тева и Тагам, воспитанники приюта Святого Куба, два-три раза в неделю приходили к кожевнице Монео, чтобы познакомиться с азами её профессии и заработать себе на карманные расходы. Сегодня им досталась непростая задача – просмотреть целый ворох шкур в поисках дефектов. Пока дети пыхтели, перекладывая с места на место тяжёлые куски кожи, разглядывали их через лупу, отмечая светящимся карандашом проколы, царапины и присохшие кусочки мяса, Талия, скрытая массивной ширмой, спешно просматривала их воспоминания. Образы мелькали перед её глазами, как картинки на страницах перелистываемой сквозняком книги. Невзгоды доприютской жизни, прибытие во владения Тнори, беседа с директрисой, знакомство с наставниками и другими воспитанниками, осмотры у магов и целителей, уроки, прогулки, праздники и унылые дни, проведённые в комнате для наказаний. Ничего, совсем ничего примечательного.

Время от времени уши Талии вздрагивали от раздраженного шипения Монео, за которым следовал звон кисти о стакан, скрип ремней и довольное урчание Энаора. Кожевница расписывала ему подушки лап. Эал, притворившись, что боится щекотки, надоумил её накрепко привязать его к горизонтальной раме для растяжки шкур, и теперь, раскинув неестественно выкрученные конечности, блаженствовал на этой дыбе.

– Хоть тебе хорошо, – прошептала Талия, открыв глаза, чтобы передохнуть.

– Мне в высшей степени замечательно, – заверил её Энаор.

В выгороженной ширмами и стеллажами комнатёнке пахло ароматическими палочками. Матовые летучие шары заливали её рассеянным персиковым светом. Монео грациозно скользила по плоским кожаным подушкам, рассматривая работу под разными углами. Её кожа вспыхивала золотистыми искрами в прорезях, вихрящихся по замше мягкого домашнего костюма, и по-поросячьи розовым мокасинам.

Талии оказалось неожиданно трудно уговорить её помочь в расследовании. Монео терпеть не могла Тнори. И, даже искренне сочувствуя воспитанникам приюта, не желала участвовать ни в чём, что могло обернуться выгодой для его директрисы. Алайка безуспешно пыталась подступиться к ней и так и эдак, но дело неожиданно спасла Илег, спросившая кожевницу, не терял ли кто-то из её знакомых в последнее время ключей. «Вместе с жизнью», – добавила Талия. Любопытная Монео, конечно, тут же пустилась в расспросы и, узнав, что некто, связанный с приютской историей, видимо, намеревался проникнуть в дом Фаргона, пришла в такой гнев, что забыла обо всех своих счётах с Тнори.

– Узнала что-нибудь интересное, – спросила она Талию, смешивая краски на палитре из чьей-то лопаточной кости.

– Единственный, кто осенил их благословением, это дядька Залдор – наш... приютский наставник-волонтёр. Но он не жрец, просто долго жил в Элидане и нахватался по верхам знаний о душах и о том, как Веиндор всех нас бережёт.

– Что он делал в приюте?

– Как раз этими знаниями и делился. Рассказывал иномировым детям, что представляют собой их души, что ждёт их после смерти – ну там, встретятся ли они с усопшими родными, увидят ли своих богов – и от каких посмертных и прижизненных ужасов они избавлены благодаря тому, что попали в Энхиарг, под крылышко к Милосердному.

– Он благословил их именем Веиндора?

– Да. В конце лекции, закончив петь Милосердному дифирамбы, он раскинул руки и объявил детям, что отныне они могут умирать спокойно, ибо Веиндор присмотрит за их душами. При этом глаза Залдора – как там было? – «блеснули подобно серебряным драконьим чешуям». Это значит, что некий духовный акт всё же случился, Монео. Всё.

– Тебе этого мало? – мяукнул Энаор.

– Конечно. Если его благословение вообще имело силу, оно должно было сделать души приютских детей не более, а менее пригодными для всяких гнусных замыслов.

– Конкр-р-ретнее, – с трудом приподняв запрокинутую голову, проскрипел Энаор.

– Уф, ну как... Их намного сложнее будет привязать к какому-то предмету или заставить воплотиться в теле животного. А если такое и случится, Веиндор рано или поздно заметит это и освободит их.

– Ещё.

– А что там ещё? Остальное уже чисто к делам богов относится, а у нас-то тут явно смертные орудуют.

– И всё же?..

– Души детей не выйдет запереть в мучилище: они сразу же ускользнут оттуда к Милосердному. Ты что, хочешь, чтобы я тебе всё Залдорово выступление пересказала?

– Себе его перескажи. А ещё лучше – воспроизведи запись. Давай, давай, я не шучу, – снова безвольно повис в своих путах эал.

Талия ещё раз прослушала лекцию, но новых идей у неё не появилось.

– В этом нет никакой логики. Если я собираюсь развести костёр, зачем мне, рискуя жизнью, тащить из болота отсыревшие брёвна, когда кругом полно сухих веток? Зачем воровать из лавки орехи, зачарованные так, чтобы вор не смог их расколоть, вместо того чтобы стянуть обычные – с подоконника у соседей?

– А другие варианты использования орехов, кроме как съесть их самой, в природе отсутствуют? – чуть приоткрыл глаза Энаор.

– Ну, их можно подсунуть кому-нибудь другому, чтобы он, не ожидая подвоха, сломал о них зубы, – пожала плечами Талия.

– Или клюв, – многозначительно добавил её наставник.

Алайка медленно моргнула.

– Ты ведь на монстра из сновидения в Согриа намекаешь? Думаешь, она показала мне тот сон, чтобы помочь разгадать загадку, над которой я билась? Такая добрая-предобрая, услужливая грибничка?

– Вполне возможно. Но дело тут едва ли в доброте, – сказал Энаор.

– Всё равно не сходится. Благословение такого рода оберегает душу, но не причиняет вреда тому, кто на неё покушается. Так что никаких сломанных клювов.

– Значит, тебе нужна другая версия.

– Но тоже связанная с мучилищем? – уточнила Талия.

– Да. Определённо.

– Э-э... гипотетически детей могли послать в него, чтобы они насмотрелись всяких ужасов и, вырвавшись оттуда благодаря благословению, донесли на устроителя мучилища Веиндору.

– Неплохая версия.

– Но несостоятельная. Во-первых, чтобы попасть в мучилище, дети должны были умереть. А они живы и здоровы – мы это своими глазами видели.

– Быть может, Веиндор воскресил их? – предположила Монео, любуясь дорисованной розой. – А кошмары, которые все они начинали видеть, это плохо стёртые воспоминания о пребывании в мучилище? А то, как быстро и удачно детей усыновили, – награда за донос?

– Веиндор, занимающийся пристраиванием деток. М-м, Талия, я начинаю сомневаться, что ты самая невежественная девица в этой комнате, – облизнулся Энаор.

Монео ткнула его в подмышку острым концом кисти.

– Но в анатомии твоя конкурентка определённо разбирается, – судорожно выгнувшись, просипел эал.

Монео вопросительно поглядела на Талию.

– По существу Энаор прав. Устраивать судьбу сироток – это очень не по-веиндоровски. Вот наша Аласаис запросто могла бы захотеть с ними повозиться, да ещё и сестрицу Тиалианну к этому подключить, а он... нет.

– Жаль, – вздохнула Монео, принимаясь «озеленять» следующую лапу.

– Да и вообще, это какой-то чересчур экзотический способ привлечь внимание Веиндора, тебе не кажется? Почему бы не написать самый обычный донос?

– Может, эти Нивой Аиц и компания думали, что так смогут донести свою проблему до Веиндора лично и... ускорить ход дела? Я мало что знаю про церковь Милосердного, но, возможно, у них там, как в большинстве таких заведений, сплошные взятки, волокита и бюрократизм?

– Организованны милосердники вроде бы на ура. А вот загружены – да, просто жуть как... Но ведь и сам Веиндор загружен ничуть не меньше. У него на очереди сотни миров, и во всех бардак ещё тот. Почему он должен броситься обрабатывать родину Нивоя без очереди?

– Каждому существу его проблемы всегда кажутся более значимыми, чем проблемы соседей. Нивой вполне мог рассчитывать на то, что стоит Веиндору увидеть конкретно их мучилище, он тут же возгорится желанием помочь, – проговорила Монео.

– Звучит логично, но... Но не кажется мне, что Нивой с дружками могли преследовать настолько благородные цели. Зачем им тогда избавляться от меня? Тем более таким грязным способом? А ограбление бедной Сенлури, запугивание Кифеба?

– Возможно, они решили, что в таком случае цель оправдывает средства?

– И что же они, по-твоему, планируют бомбардировать Веиндора детскими душами до тех пор, пока он не сдастся и не полетит разгонять мучилище?

– Я слышала и о куда более безумных затеях.

– Всё равно не понимаю, зачем тогда вся эта возня с приютом. Что мешает наловить на улице беспризорников, устроить им экскурсию в храм Веиндора, а потом проделать с ними всё то же самое? Их же никто не хватится, в отличие от наших.

Монео озадаченно поджала золотистую губу.

– Нет, здесь что-то куда сложнее... и гаже, – продолжала Талия.

– Давай-давай, раскручивай! – вильнул хвостом Энаор.

– Зачем ещё засылать детей в мучилище? Чтобы найти там кого-то и что-то у него узнать? Но тогда они должны как-то вернуться.

– Наверное, есть такие заклинания, – проговорила Монео, с филигранной точностью выписывая капельки росы на махровых лепестках.

– В своём сне ты искала кого-то? – спросил Энаор.

– Нет. Я просто оказалась там, совершенно не представляя, что мне делать. Слушай, а вдруг... вдруг я попала туда вместо кого-то? Меня использовали, чтобы кого-то заменить, помочь ему избежать наказания? Ведь песочный монстр узнал меня, я была похожа на того, кого он поджидал. Да, вот такой замысел звучит достаточно гнусно, чтобы принадлежать тем, кто меня подставил! – стиснула подлокотник дивана Талия. – Но я ведь алайка, такая душа, как у меня, редкость, её ни с чем не спутаешь...

– А что, если господин песчаный монстр видит не ядро твоей души, не её глубинную природу, а только следы, оставленные на её поверхностных структурах твоими поступками, решениями, которые ты принимала? – подсказал Энаор.

– Видит грехи. – Задумавшись, Монео замерла с поднятой кистью. – Но что такого Талия могла натворить, чтобы её сочли заслуживающей подобного наказания...

– Может, дело в том, что недавно она скормила живого человека паукам, – промурлыкал Энаор. – А может, что спала в священную правую неделю на левом боку. Или ела петрушку в день рождения великого бога животноводства Мяяса. Кто знает? Тем более это же был сон.

– Да, глупый вопрос, – признала Монео.

– Я разрешаю тебе не колоть себя кистью, – хмыкнул эал.

– Хватит вам! У меня и так голова сейчас взорвётся! – прикрикнула на них Талия. – И вообще, мы говорим о таких ужасных вещах... Значит, они берут душу находящегося при смерти грешника и подменяют её душой ребёнка. Тело грешника умирает, душа ребёнка покидает его, и её притягивает к посмертному мучилищу.

– Почему? Разве достаточно просто умереть в каком-то чужом мире, чтобы твоя душа оказалась во власти его богов? – не на шутку встревожилась Монео.

– Если ты родилась на подконтрольных наэй территориях или получила благословение Милосердного, тебе ничего подобного не грозит, – поспешила успокоить её Талия. – А если не на подконтрольных, то там всё сложнее. Обычно, когда ты где-то рождаешься, твоя душа по умолчанию включается в систему циркуляции душ этого места. К ней будто прикрепляется такая невидимая нитка, нет – резинка вроде той, что связывает твою душу с запасными телами. Дальше всё зависит от того, насколько крутым был творец твоего родного мира. Если он был хиленький, то эта резинка лопнет, стоит тебе мало-мальски удалиться от дома. Если посильнее, то она выдержит, даже когда ты куда-то переместишься. А если совсем молодец, то она к тому же защитит тебя, пожелай иномировые боги насильно включить твою душу в свою систему циркуляции.

– И часто такое случается?

– Крайне редко. Ссориться с коллегами мало кто хочет: межмировая война – это ведь жуть жуткая.

– Смотри-ка, как начиталась, – буркнул Энаор.

– То ли ещё будет! – польщённо обняла колени хвостом Талия. – Итак, душа сироты попадает в мучилище. Там её встречает песочный монстр, идентифицирует – по тому, какие отметины оставила на ней жизнь, пытается схватить, но она ускользает к Веиндору. И...

– А как же воспоминания ребёнка? – снова перебила алайку Монео. – Монстр же должен увидеть, что попавшее к нему существо жило совсем в другом мире.

– Если он телепат.

– Во всех байках и легендах о богах загробного мира и их слугах, которые я слышала, они поголовно умели буквально выворачивать память угодивших к ним бедняг наизнанку, – поморщилась кожевница.

– Они там и души видят насквозь, а из песочного душевед явно никакой, раз он вынужден по грехам ориентироваться. Вдобавок детям же стирают память! Возможно, ещё и второй раз, непосредственно перед... подменой. Так что в их головах песчаному ловить нечего, будь он хоть трижды телепат. Мрумр-р, на чём мы остановились? Бедный воспитанник Тнори отлетает к Веиндору, оставляя песчаного с носом. А душу грешника тем временем перемещают в тело ребёнка и отправляют его обратно в приют. Ребёнок и до того вёл себя странно, был дезориентирован из-за кошмаров и стирания памяти, так что никто ничего не замечает. Они, эти гнусные душеведы... менялы организуют грешнику усыновление, помогают подчинить себе новую семью, приставляют для верности мыслехранителя. Грешник начинает новую распрекрасную жизнь. Звучит вполне осуществимо... Только меня смущает то, о чём говорила Монео: сироты, какие бы у них ни были врождённые наклонности, едва ли успели наворотить столько дел, сколько эти матёрые грешники, которым могли понадобиться услуги подобной конторы. Не думаю, что «подвиги» клиентов менял ограничиваются кощунственным поеданием петрушки. А за подопечными Тнори я не помню ничего страшнее нескольких мелких краж, вымогательства и участия в драках. В новых приютах они тоже ни в чём особенном не провинились. Они играли, отъедались и отсыпались... Сны! – тут же осенило алайку.

– Сны?

– Они могли нагрешить во сне. Им могли создать все условия, чтобы они оступились.

– Но во сне ты собой не владеешь! – возразила Монео. – Разве совершённые в таком состоянии поступки оставляют следы на душе?

– Сны бывают разными, – потёрла глаза Талия. – Некоторые неотличимы от реальности. Если ты не понимаешь, что спишь, и при этом полностью сохраняешь свою личность и свободу действий, то все твои поступки влияют на твои дух и душу точно так же, как если бы ты бодрствовала.

– Никогда не слышала об этом.

– Такие сны – большая редкость. Их...

– Погодите! – спохватилась Монео. – Мы так много тут сегодня о простоте говорили... Вам не кажется, что было бы намного проще привести самого грешника в храм Веиндора, чтобы жрец Милосердного его благословил? Что мешало твоим менялам сделать это?

– А что помешало тебе рассказать тому краснопузому торговцу, который приходил к тебе заказывать гамак, что с такой работой за много меньшие деньги справится твой коллега из пещеры Ржавых Стрел? – ласково спросил Энаор. – Тебе это было невыгодно, Монео. Вот и им тоже. Предлагая свои услуги, они, разумеется, утверждали, что сами разработали свой уникальный, эксклюзивный, неподражаемый способ уберечь состоятельных господ от гнева непомерно придирчивых божеств. В их мире никто, кроме них самих, не слышал о Веиндоре. И менялы решили этим воспользоваться. К тому же по их схеме грешник получал возможность полностью сохранить свою личность. Спасись он из мучилища благодаря благословению Веиндора, он и отлетел бы к Веиндору, который стёр бы ему воспоминания и подобрал новое воплощение, которое ещё непонятно каким окажется. А тут всё ясно: тебя ждёт роскошная жизнь. Нужно только подождать, пока тельце вырастет – и можно веселиться по новой.

– В этом есть резон, – ничуть не смутилась Монео. – И если смотреть под таким углом, с позиции выгоды... и удобства, становится ясно, почему менялы решили связаться с приютом, а не просто наловить ничейных детей... да.

– Что ты там бормочешь?

– Что в приюте Святого Куба менялы получали всё разом: и самих сирот с уже выявленными дурными наклонностями, и возможность без труда пристроить их в новые семьи, и того, кто ниспошлёт детям благословение Веиндора – причём не будучи его жрецом и, соответственно, не представляя для менял угрозы. Не нужно ничего организовывать самим, приходи и пользуйся. Загляденье! Талия, с тобой всё в порядке? – спросила Монео, заметив, что подруга не слушает её, озадаченно жуя щёку.

– Да. Я пытаюсь додумать момент с благословением. Почему оно так важно? Подменить душу и организовать усыновление можно было бы и без него.

– Это совсем просто. Даже ты справишься, – подбодрил её Энаор. – Если бы детские души остались в мучилище...

– ...те, кто отправил их туда, постоянно находились бы под угрозой, что подручные владыки загробного мира заметят-таки подмену! Обман вскроется, и всей их дивной схеме конец! Если не им самим... – подпрыгнула на подушке Талия. – А так – душа улетела к силе, которую боги-мучители душ боятся больше всего в Бесконечном. Концы в воду.

– Именно.

– Ой, тогда понятно, почему они и от меня так хотели избавиться – по этой же самой причине! Я ведь вижу души намного лучше, чем Кифеб, и могла бы понять, что в теле того же Сомпа отнюдь не Сомп.

– Да, могла бы, если бы думала в первую очередь о деле, а не о том, как упокоить свою избалованную совесть, – ядовито проговорил Энаор.

Талия виновато потупилась.

– О чём это он? – обеспокоенно взглянула на неё Монео.

– О том, что, когда мы навещали Сомпа Памри, я в первую очередь хотела убедиться, что не ошиблась, рекомендовав Тнори оставить его в Бездне. Убедилась и на том и угомонилась.

– Неправда. Ты мне сама рассказывала, что проверяла его и на телепатические внушения, и на...

– На наличие принудительных духовных внедрений, – всё тем же кислым тоном подсказала Талия. – Но то, что я умудрилась не заметить, что этого «ребёнка» никогда в жизни не видела – это факт.

– Это р-редкостное позор-р-рище. Твоей матер-ри было бы стыдно, – пророкотал Энаор.

– И дяде тоже... – вздохнула алайка. – Ладно. Главное, что мы не бросили своё р-раследование, и теперь у нас появился шанс р-реабилитир-роваться. Ух-х. Как всё оказалось закручено! – пробормотала Талия, в изнеможении растягиваясь на диване.

– Тебе нужно срочно рассказать всё Тнори, – постучала кистью по палитре Монео.

– Боюсь, она выставит меня за дверь прежде, чем я успею растолковать ей, что к чему. Слишком фантастично всё это звучит.

– Тогда что же с этим всем делать?

– Думаю, нам всё-таки придётся навестить опального жреца Инмелиона. В конце-концов, это его, милосердниково, дело – разбираться с такими историями. Вот пусть и поможет бедным деткам! И подло обглод... оболганной мне заодно.

– Талия сегодня всем раздаёт задания и напоминает об обязанностях. Сначала аспиранту Тоомру, теперь жрецу Инмелиону... Далеко пойдёт! – прокомментировал Энаор.