Дэймос Кеннинг Блэйд Вива

Терра Вива. Драконья башня в Нарог Палласе

♫Wreckage – Superhuman

Выражение «бойтесь своих желаний» мне суждено было понять в крайне доступной форме.

На протяжении следующих трех дней Тэт появлялась в моей башне ежедневно. Иногда долго смотрела на меня с печалью во взгляде. Иногда задумчиво бродила из угла в угол или стояла молчаливым изваянием у дальней стены, отказываясь отвечать на любые мои вопросы, заявления или просьбы.

- Почему ты здесь? Почему ты с ним? Что произошло? - допытывался я, не желая сдаваться, но получал в ответ лишь безмолвно-печальную улыбку.

Тэтрилин просто изводила меня своим присутствием, заставляя терзаться воспоминаниями, подозрениями и предположениями о, том, что могло с ней произойти.

И даже несмотря на то, что я лично видел их с Виком поцелуй, я отказывался верить в происходящее. Воспаленный болью, голодом и одиночеством мозг с удивительной изобретательностью придумывал для Пятой Следующей миллион причин и оправданий, заставивших ее так поступить. Я готов был поверить во что угодно. И сам себя ненавидел за эту слабость.

Каждое ее появление и нежелание разговаривать со мной понемногу сводили меня с ума. С большим удовольствием я встретился бы с Виктором, чтобы дать себе волю высказать ему все, что думаю о нем. Собственной язвительностью я мог бы вызвать в старшем брате желание убить меня лично в поединке. Даже раненый, голодный и измотанный я смог дать ему отпор. Но он предусмотрительно не предоставлял мне такого шанса.

Раны с каждым днем становились хуже, а сил оставалось все меньше. Кожа вокруг пореза над коленом покраснела и пульсировала тянущей болью, а ожог на груди покрылся коричневой корочкой, трескающейся и сочащейся сукровицей при каждом неосторожном движении. Иногда меня бросало в жар, а иногда, наоборот, сковывало холодом так, что, казалось, я уже не пошевелюсь. Застыну, составив компанию своим неудачливым соседям. Сдамся. Проиграю.

- Нет, - резко ответил я сам себе, отгоняя прочь упаднические мысли.

Это короткое и категоричное заявление привлекло внимание Тэтрилин, продолжавшей свое бессловесное дежурство у дальней стены. Девушка заинтересованно подняла голову, а во взгляде проскользнуло любопытство. И тогда я решил сменить тактику:

- Знаешь, я почему-то все равно тебе не верю, - произнес я, задумчиво. - Что-то с тобой не так, но что именно, никак не могу понять.

Следующая сделала пару шагов в мою сторону, выходя на свет и с показной любезностью предоставила мне возможность рассмотреть себя поближе, дабы я мог развеять собственные подозрения. И я видел, что это действительно Тэт, узнавал каждую черту лица, движение, жест.

- Могла ли ты снова меня забыть? - предположил я, но она отрицательно мотнула головой, опровергая сказанное. И я констатировал: - Значит, ничего не забыла. Выходит, ты все помнишь, но все равно здесь, а объяснять ничего не хочешь. Виктор заставил тебя? Шантажировал чем-нибудь?

Тэтрилин снова покачала головой с печальной, вымученной улыбкой. Ледяной ветер, со свистом задувавший в башню сквозь прутья железной решетки, колыхал подол ее платья, трепал распущенные волосы, бросая в лицо непослушные пряди.

- Значит, ты умышленно здесь и добровольно с Виктором для того, чтобы заставить меня страдать?

На этот раз она кивнула, а лицо стало серьезным. Я коротко выдохнул и крепко вцепился в холодные металлические прутья, внимательно глядя на нее.

- Ты хочешь, чтобы я сдался, да, лисичка? - вспомнил я о прозвище, которое дал ей в ту ночь в подземном гроте, и в голосе проскользнула обреченность. - Чтобы спрыгнул вниз с башни, как того желает Виктор?

И Тэт дважды подтвердила сказанное, не сводя с меня внимательного и заинтересованного взгляда. Словно ее обрадовал тот факт, что я, наконец, догадался, чего именно она от меня так долго и настойчиво добивалась.

Но и это не заставило меня ей поверить.

Память зачем-то воспроизводила раз за разом нашу ночевку в подземном гроте. Отблески костра, путающиеся в мягких волосах, когда я осторожно расплетал ее косу. Тихие разговоры за ужином. Мурашки, предательски пробегавшие по коже при каждом случайном касании. Споры, казавшиеся теперь глупыми.

Тогда я мечтал, что заживу по-настоящему лишь раздобыв заветный меч и не ценил то, что имел в тот момент. В ночь, когда, вместо того, чтобы спать, я наблюдал за той Тэтрилин, что смешно сопела, уснув в одной сорочке на колючем еловом лапнике, завернувшись в тонкий плед. Она доверяла мне почти безоговорочно. Смотрела на меня с восхищением, когда думала, что я этого не замечаю. Сладко пахла смородиной и грушей. И точно не притворялась.

- Хорошо, - внезапно выдохнул я. - Я согласен. Чего не сделаешь, чтобы порадовать любимую, - добавил, не скрывая сарказма.

Взгляд Тэт стал еще более увлечённым, хоть и слегка озадаченным, словно она искала в моих словах какой-то подвох. И я сам не был уверен в том, что ловушка, которую я задумал, будет опаснее для нее, а не для меня самого.

- Я прыгну вниз, сдамся, но у меня есть одно условие, - цепляясь за металлические штыри, я с силой подтянулся, чтобы встать. Сделать это было непросто, поскольку корочка на ожоге от этого растрескалась и нещадно защипала, а порез не позволял опираться на раненую ногу. Стисул зубы, чтобы не закричать от боли.

Тем не менее, своим неожиданным заявлением я сумел заинтересовать свою собеседницу. Выражение ее хорошенького лица свидетельствовало о внимании и участии. Она словно заверяла меня в том, что готова выполнить все, что потребуется, лишь бы добиться заветной цели.

- Прежде, чем уступить вам с Виктором и расстаться с жизнью, я хочу посмотреть тебе в глаза, - заявил я, устремив на нее взгляд.

На лице Тэтрилин застыл немой вопрос, дескать, смотри, кто тебе мешает. Она даже нахмурилась, повела тонкой темной бровью, не понимая, чего именно я от нее хочу. И я был вынужден объяснить.

- Подойди ко мне, - тяжело проговорил я, потому что боль от ран застилала разум, а пронизывающий ветер, казалось, насквозь продувал изорванную и прожжённую кожу куртки.

И Тэт осторожно сделала шаг в мою сторону, не сводя с меня взгляда. А я напряженно ждал. И не был уверен, что когда девушка подойдет ближе, и я удостоверюсь в том, что это действительно она, я не исполню обещанное. Это ведь будет так просто - разжать пальцы, отпустить холодный металл, упасть назад и долго-долго лететь, пока не коснусь земли.

- Еще ближе, - скомандовал я, когда она остановилась и тихо добавил: - Если ты действительно хочешь, чтобы я сделал то, что обещал.

И она подошла. Смело и дерзко подняла голову, встречаясь со мной взглядом тех самых глаз, зеленых, как болото, в котором я тонул всякий раз, при встрече, забывая обо всех своих амбициях и планах. Глаза не оставляли сомнений в том, что передо мной действительно Тэтрилин, но я не спешил разжимать замерзшие пальцы. Вместо этого я, на мгновение прикрыв веки, резко и глубоко вдохнул.

Вместе с морозным воздухом ноздрей коснулся легкий цветочный аромат, сладкий и приятный, напомнивший о солнечных летних днях в розовом саду, с журчанием фонтанов и шуршанием покрытых прозрачной росой листьев. Очень притягательный и томный. Вот только не тот.

И это заставило меня усмехнуться. Даже боль отступила на второй план, словно став внезапно слабей.

- Ты не она, - произнес я на выдохе, а по телу разлилось тепло, придавшее сил. - Ты пахнешь по-другому, Титория из Руатана.

Осознание собственной ошибки и того, как они с Виктором почти обвели меня вокруг пальца, заставило меня расхохотаться. Надо же, а ведь будучи измученным, раненным и промерзшим до костей, я чуть было не поверил разыгранному ими представлению.

Лицо Тэтрилин после произнесенных мною слов недовольно скривилось, глаза сощурились, брови сошлись на переносице, а верхняя губа подпрыгнула вверх, обнажая зубы, словно в оскале.

- Это не так уж и важно, - выплюнула она, а в голосе сквозило недовольство. Теперь стало понятно, почему она молчала - подделать внешность ей было проще простого, но голос остался прежним и сразу выдавал ее. - Тебе все равно не выжить. Твоя ненаглядная Тэт, не находя себе места от беспокойства, все равно вскоре наденет на палец Кольцо огня и сама призовет тебя, заставив упасть вниз. Представь себе, как сильно ее расстроит результат, когда она узнает, что сотворила. А уж о том, чтобы она узнала в мельчайших подробностях, я позабочусь, не беспокойся.

Нельзя сказать, что я и сам об этом не переживал, поскольку уже испытал на собственной шкуре, каково это, быть призванным хозяйкой кольца. При том, что Тэт в то время еще даже магом не была. Понимал, что случись подобное снова, я вряд ли смогу сопротивляться и это вызвало внутри неясное беспокойство. Но, не подав вида, я произнес:

- Мне гораздо интереснее, как ты сама здесь оказалась, Тори? Чем руководствовалась, когда решила покинуть родное королевство и попытать счастья в нашем, да еще и с Виктором? Мне кажется, даже такая безмозглая барышня как ты, озабоченная лишь платьями и украшениями, должна была догадаться, что король Терра Вива - далеко не самый лучший для тебя вариант.

- Думаешь? - самоуверенно хмыкнула она, дерзко задирая нос. - Я могла бы с тобой поспорить, но не стану. Просто подумай сам: я теперь - королева Терра Вива, а ты - ничтожный узник Драконьей башни, которому жить осталось от силы несколько дней.

- Королева? Разве? И за какие заслуги? - снова рассмеялся я. - За обещание помочь меня убить Виктор отдал бы этот титул и лысому бобру, не то, что тебе. А при том, что это обещание ты не выполнишь, не сильно обольщайся на собственный счет. Ты просто очередная викторова подстилка. Не меньше, конечно, но и не больше.

Это заявление вызвало у иллюзионистки, и без того недовольной, что все пошло не по плану, приступ неконтролируемого гнева. На лице Тэтрилин, внешность которой она все-еще удерживала, вспыхнул румянец.

- Посмотрим, кто будет смеяться последним, Блэйд! Глянь на себя - на тебе от ран живого места нет, и если даже Тэтрилин сама не прикончит тебя по собственной глупости, тебя доконают морозы, которые всегда наступают после Нового круга. Времени нервировать меня у тебя осталось не так уж много!

- Кто знает, возможно, у тебя его осталось немногим больше. И вместо того, чтобы донимать меня, потрать его с пользой - поучись у Виралии тому, что из себя представляет настоящая королева. И не советую тебе слишком уж обживаться в вивианском дворце, ты здесь ненадолго.

- Сволочь! - прошипела она, не желая продолжать этот разговор и, развернувшись, понеслась вниз по лестнице.

- Передавай привет Вику! - весело крикнул я ей вслед, слушая, как часто стучат по каменным ступеням каблуки туфель.

Но когда этот звук стих, я позволил себе не сдерживаться и тяжело закашлялся. В легких клокотало и булькало, словно в кипящем чайнике. В горле першило, и моя веселость была показной. Боль снова подобралась ближе, противно покалывая в ожоге и пронзительно пульсируя в порезе над коленом. Притворяться больше было не нужно и я, осторожно перебирая руками по прутьям решетки, со стоном опустился вниз на обледенелые камни узкого балкона.

Холод пробирал до костей, а ветер бросал в лицо горсти снежинок, заставляя отворачивать и щуриться. Я не желал играть с ним в эти игры, но он все равно, словно непослушный щенок, крутил флюгер на крыше башни, подбирался с разных сторон и добивался поставленной цели новыми и новыми резкими порывами.

Как не прискорбно было это признавать, Титория была права, добавляя к предложенным Виктором вариантам моей гибели еще один. Тэт действительно могла надеть кольцо, которое я так опрометчиво вернул ей при нашем расставании. Но разве я в тот момент мог представить, что окажусь в подобных обстоятельствах? Тогда я думал лишь о том, что вернусь за ней, как только смогу, и заберу с собой. Она была той самой, с кем мне было хорошо. С ней я чувствовал себя кем-то более значимым и важным. Незаменимым.

Поддавшись тревоге за нее, я привычным движением коснулся кармана куртки, в поисках давно отсутствующих там, сигарет и снова нащупал флакончик с гхаровым эликсиром забвения. Достал и повертел бутылек из мутного стекла в окоченелых пальцах. В голове зрел новый план, казавшийся сумасшедшим и почти невыполнимым.

- Уверррен, что напиться в твоей ситуации - лучший выход? - неожиданно прозвучало сверху.

Не веря, что это действительно мой пернатый друг, я ошарашенно поднял голову и удостоверился, что огромный ворон - не галлюцинация. Он сидел на козырьке крыши и с удивлением рассматривал меня, так, словно он давно был здесь и наблюдал за мной, в ожидании, пока я дам ему повод съязвить.

- Люцик! Гхара, ты представить себе не можешь, как я рад тебя видеть! - забыв о боли и холоде, радостно выпалил я, глядя, как птица осторожно планирует вниз и опускается на камни рядом.

- Смотррри не сверррзнись отсюда на ррадостях, - проворчал фамильяр видящей, деловито осматривая меня. - Выглядишь паррршиво, - недовольно констатировал он, окончив осмотр.

- Сойдет, - отмахнулся я. - Пока, как ты, перьями не оброс. Ты с письмом? Как Мира?

Поскольку я был вороном уже осмотрен, он на своих тонких лапках прошагал в сторону застывшего тела узника, прислоненного к стене справа от меня и зачем-то с любопытством клюнул его сапог.

- Письма нет. Мирра норрмально, что с ней будет. Но, когда я улетал, она собирралась в Сарррн-Атррад.

- И давно это было?

- Давненько. По ее пррросьбе я улетел на твои поиски и все это врррремя не мог понять, куда ты делся. Твой брратец запррретил упоминать о тебе во дворррце. И я только сегодня узнал, что ты в Дрраконьей башне.

Сообщив это, Люциус продолжил самозабвенно клевать сапог несчастного, пока от этого закоченевшее тело не дрогнуло и не свалилось на бок, ссыпая с себя снежные сугробы, успевшие его покрыть. Оледенелая голова давно скончавшегося заключенного откололась от шеи и, покатившись по скользким камням, свалилась вниз, мигом исчезнув в туманной бездне. После этого, ворон, словно посчитав, что выполнил то, что планировал, повернулся ко мне.

- Ты вовремя, - произнес я, проводив улетевшую голову взглядом. - Мне нужно, чтобы ты принес мне бумагу и грифель. Еще бы, конечно, противовоспалительная и заживляющая мазь не помешала. И покурить бы, но это уже в идеале и на такую роскошь я и надеяться не смею.

Тяжело вздохнул, поняв, как мало мне сейчас требовалось для счастья. Бумага, мазь и сигареты. И именно в таком порядке, потому что написать и отправить письмо казалось самым важным пунктом моего плана.

- Стррранно ты рррасставляешь пррриоритеты, дррраконоборрец. Кому хоть писать собрррался? Мирре?

- Принесешь бумагу и грифель, так и быть - расскажу.

Ворон с подозрением склонил голову, потом, увлекшись, клюнул блеснувшую в тусклом солнечном свете льдинку. Полюбопытствовал:

- Во дворрце есть кто-то, кому можно доверрять?

- Не знаю, - отозвался я и, поразмыслив, добавил: - Ксандр, наверное, мог бы тебе помочь.

- Хорррошо.

Он улетел, не желая терять времени даром. Появление ворона дало мне надежду на то, что я сумею выбраться из ловушки, устроенной Виктором и не порадую его, преждевременно умерев. Но для этого я должен был предпринять кое-что, чтобы себя обезопасить и исключить из перечня вариантов собственной гибели, тот, что сегодня столь любезно предложила мне Титория.

В ожидании возвращения Люциуса я был занят тем, что продумывал текст письма, которое собирался написать. Очень важно было взвесить и выверить каждое слово. Понять, какие именно воспоминания были самыми ценными, вызывали во мне самые сильные эмоции, просчитать, какими деталями, фразами и предложениями я мог бы вернуть их, когда потеряю.

К вечеру похолодало. Сумерки еще не опустились на Нарог Паллас, но солнце скрылось за темными тучами, а небо вокруг было пасмурным и серым, навевая уныние и хандру. Ветер перешёл со свиста на тоскливое завывание и аккомпанировал сам себе звяканьем и скрипом давно проржавевшего флюгера на крыше башни.

Ворон, с трудом преодолевающий его мощные и яростные порывы, сначала казался маленькой черной точкой на беспросветно-сером фоне. Держась за решетку, я свесился вниз, с беспокойством наблюдая за его приближением. Ветер бросал птицу из стороны в сторону, мешая лететь, но все же, спустя какое-то время, пернатый фамильяр Эмираты смог подняться на уровень балкона Драконьей башни.

Его полет был столь сложным еще и потому, что он терпеливо нес в клюве обломок грифеля, а в сжатых лапках - смятый клочок бумаги. Приземлившись рядом, он осторожно передал мне вышеперечисленное и принялся, тяжело дыша и пофыркивая, чистить блестящее черное оперение.

- Не обессудь, дррружок, - произнес он, когда я, прижимаясь спиной к решетке, разворачивал смятый и отсыревший листок. - Это лучшее, что я сумел укрррасть.

- И на том спасибо, Люцик, - не стал привередничать я, устраивая оборванный клочок на согнутом колене, чтобы иметь опору.

Писать приходилось мелко, чтобы вместить всю нужную мне информацию, но главным было то, чтобы я сам смог разобрать собственные закорючки. Большего мне не требовалось.

Ворон вспорхнул на мое плечо и заглянул в листок, водя бусинками глаз по первым написанным строчкам. Присвистнул.

- Я думал, ты напишешь Миррре. Или, на худой конец, сестррре, - заявил он. - Но зачем ты в такое жутко неудобное вррремя рррешил написать на единственном клочке бумаги, который я с таким трррудом достал, мемуаррры?

- Кыш, - дернул я плечом, сгоняя его, но нахальная птица, перелетела на другое, покрепче вцепившись коготками в опаленный край куртки.

- Обещал, что ррраскажешь! - возмущенно каркнул он в самое ухо, заставив меня поморщиться.

Пальцы и без того замерзли настолько, что плохо держали маленький, пачкающий кожу, обломок грифеля. Я старался сосредоточиться и не ошибиться, поэтому не отвечал Люцу, пока не допишу и он, насупившись, молча сидел на плече, раскачиваясь от сильных порывов ветра.

- Угорраздило же тебя влюбиться в аррсийскую Следующую, - сочувственно заявил он, когда письмо было почти закончено.

Коротко описал самые яркие моменты, которые мы с Тэтрилин провели вместе. Наши тайные встречи в Авенире и мечты о доме и общем совместном будущем. Танец на площади и бег по крышам в Руатане, когда над нами светили тысячи звезд. Пощечину на балу в Галатилионе. Шатер на стоянке, когда дождь лил, как из ведра. Спасение Тэтрилин из озера, новую ссору и ночь, проведенную в лесном домике Миры. Путешествие за мечом и подземный грот, скрытый водопадом. Поцелуй на площади Сарн-Атрада и артефакт, который отдал ей, желая защитить.

Я ничего не хотел забывать, но был вынужден. И хотел быть уверен, что смогу вернуть себе каждый из описанных в письме дней, потому что эти воспоминания были для меня бесценны. И оборванный отсыревший листок должен был стать моим якорем.

- Ты никогда не влюблялся? - спросил я, поставив точку в самом конце листа. Он весь был испещрен мелкими буквами, но я сумел вместить на нем все, что хотел.

- Я не помню ничего о своей прошлой жизни, - покачал головой ворон. - Да и, будучи в теперешнем обличье, не очень-то и хотел бы.

- А я вот хотел бы, - признался я, складывая листок в несколько раз. - Поэтому мне и нужна твоя помощь. Ты улетишь в Терра Арссе и спрячешь письмо, до тех пор, пока я сам туда не вернусь. А когда вернусь, ты отдашь его мне, чтобы я вспомнил о том, что забуду. И постарайся, пожалуйста, сделать это до того, как я встречусь с Тэтрилин.

Прекрасно помнил то, что чувствовал сам, когда она трижды меня забывала. Это было ощущение безнадежной тоски, скребущей изнутри и сводящей с ума. И я не хотел бы обречь ее на этот кошмар. Будет гораздо лучше, если я успею вспомнить о своей любви к ней до того, как мы встретимся вновь.

Люциус важно прошествовал с моего плеча на локоть и остановился там.

- Твой план не кажется тебе самому дуррацким? - осторожно спросил он. - Знал бы я о нем сррразу, лучше бы пррринес тебе мазь от воспаления или какие-нибудь пилюли от безумия, они тебе, кажется, горраздо нужнее.

- Пилюль от безумия не бывает, Люцик, - усмехнулся я, дернув локтем, чтобы его спихнуть, но он удержался.

- Что перрредать Мирре? Твоей сестррре? Пушистому серррому кошмаррру? И этой твоей Тэтрррилин?

Задумался. Вряд ли хоть один из них мог мне чем-то помочь. Да я и не хотел бы заставлять их переживать напрасно. Решил, что я или каким-то чудом выберусь из башни сам или не выберусь вовсе.

- Мире - что я со всем разберусь. А Тэт - что скучаю и обязательно вернусь за ней, как только смогу.

- Это звучало бы многообещающе, не сиди ты ррраненый, замерррзший и заперртый в башне, - пробурчал ворон, недовольный моим ответом.

Достал из кармана смотанную в маленький клубочек нитку заботливо привязал свернутое в несколько раз письмо к его лапе, чтобы ему не пришлось держать листок самому. Грифель решил оставить себе, подумав, что он еще может мне когда-нибудь пригодиться.

- Не бурчи, пернатый, - устало произнес я и указательным пальцем почесал перышки на его маленькой птичьей голове. - Давай, попутного ветра.

Приподнял локоть, позволяя Люциусу взлететь.

- Беррреги себя, - обеспокоенно каркнул он на прощание и его лапки оттолкнулись от куртки, оставив на ней тонкую царапину, а широко расправленные крылья поймали нужный поток воздуха.

- Постараюсь, - ответил я тихо, глядя, как он, снова превозмогая сильные порывы, летит прочь.

Не откладывая в долгий ящик, достал из кармана бутылек с эликсиром забвения и, подцепив пробку ногтем большого пальца, осторожно открыл. Терпеть не мог эликсиров, настоев и лекарств и всегда был очень рад тому факту, что здоровье драконоборца позволяло мне обходиться без них. Но не в этот раз.

- За тебя, лисичка, - произнес я и в пару глотков выпил содержимое бутылька, чтобы не передумать.

Глаза заслезились от кислого эликсира и сильного ветра, а от мороза изо рта вырывался белый пар.

Перевел взгляд на Люца, снова ставшего едва различимой черной точкой на темно-сером небосклоне. Его силуэт медленно удалялся в сторону Терра Арссе, становясь все меньше и меньше. Но, достигнув башен вивианского дворца, ровный полет неожиданно оборвался и ворон стремительно полетел вниз, так, словно был прицельно сбит из стрелкового оружия.

Крепко вцепившись в решетку, я свесился вниз, пытаясь рассмотреть, что же случилось с моим крылатым почтальоном, но в сумерках очень сложно было с уверенностью сказать, какая именно расплывчатая точка вдалеке - именно он.

Гхара, и изменить уже ничего нельзя.

С бессильной злостью ударил кулаком о камни балкона, расколов тонкий лед, сковавший их после того, как снег успел подтаять на дневном солнце. Выругался. А потом виски пронзило острой болью и я поспешил отскочить от края, чтобы не упасть вниз, потеряв равновесие.

Ругнулся снова и еле успел вцепиться в спасительные прутья решетки, прежде, чем сознание поглотила тьма.