Эмирата Палантир Ласта Аваньярима
Терра Арссе. Королевский дворец Сарн-Атрада

♫ Jo Blankenburg - Hemispheres

Уже много дней нетерпение во мне напоминало огромного жука с блестящими чёрными крылышками. В Гваэлоне, такие каждое лето кружили вокруг моего лесного убежища, бились в окна, влетали в дверь и метались по комнатам назойливо жужжа до тех пор, пока не попадали под удар тяжёлой тигриной лапы или ловкий клюв Люциуса. Теперь же такой жук назойливо жужжал внутри меня, не давая спать и есть, а по комнатам металась я сама, не в силах усидеть на месте.

Столько лет кляла дар видящей, а теперь терзалась гнетущей неопределённостью будущего. Словно без видений внезапно ослепла и оказалась беспомощной и жалкой. Как никогда хотелось действовать, а ситуация требовала безвылазно сидеть в замке, заставляя время тянуться медленнее обычного. Словно часы внезапно остановились и стрелки с неприятным треском дёргались на одном месте, ни в какую не желая двигаться вперёд.

— Я думал, ты сожгла все запасы ещё во врремена своего лесного затворрничества, — мрачно откликнулся Люц, наблюдающий за моими метаниями с трюмо.

Он тоже то и дело расхаживал туда-сюда по полированной глянцевой поверхности так, словно нетерпение было заразной болезнью и он перенял от меня её неприятные симптомы.

— Не все, — буркнула я, гремя стеклянными баночками. — Кажется, что-то оставалось. И если не желаешь помочь с поисками — хотя бы не мешай.

Он не то каркнул, не то фыркнул и, подцепив с трюмо ниточку жемчужных бус, оглядел собственное отражение в зеркале.

— Тебе помешаешь, как же. Ррус тебя сожррёт, если узнает.

— Не узнает, если ты ему не расскажешь.

Все баночки с сушёными травами из выдвижного ящика стола либо были пусты, либо их содержимое оказывалось не тем, чем нужно. Но я не собиралась сдаваться. Слишком громко жужжал внутри невидимый жук, требуя действовать. Делать что угодно, только бы больше не томиться в бесполезном тревожном ожидании.

— Не рраскажу. Но он всегда чувствует, когда ты в очерредной рраз самонадеянно подверргаешь себя опасности, — отвергнув жемчуг, ворон вытащил из раскрытой шкатулки на трюмо золотую серёжку с крупным рубином. — И точно прримчится сюда, едва учуяв запах жженого ладана, Мирра.

— Не каркай.

В склянке с надписью «ладан» оказалось пусто, лишь на дне шуршали жалкие крошки, напоминающие о том, что нужная трава здесь когда-то была. Негромко выругавшись, продолжила поиски в плетёных корзинках на верхней полке шкафа, полного редких магических реагентов.

За тёмными окнами пылала переправа через Инглот. Если Рус оказался прав, значит я теперь снова могла призывать видения. И не просто могла, а должна была призвать хоть одно из них. Любое. Приподнять туманную завесу грядущего, заглянуть за неё и узнать, что именно меня ждёт.

Надоело жить прошлым. Надоело ждать будущего. Я хотела действовать прямо сейчас. Несмотря на то, что в Лимерии ждали ловушки. Несмотря на то, что приходилось рассчитывать на помощь Тэтрилин, что была невообразима далека от умения держать собственную магию под контролем. Несмотря на то, что Рус отчего-то не торопил события. Всё это внезапно стало неважным.

— Наконец-то! — радостно воскликнула я, обнаружив искомые травы в одной из непрозрачных баночек с тонкой жестяной крышкой. Потрясла банкой, проверяя содержимое. — Не густо, но должно хватить.

— Чтобы в очерредной рраз ррискнуть собственным здорровьем? — не остался в долгу фамильяр. Он так и вертелся перед зеркалом с рубиновой серёжкой в клюве, но зоркие бусинки глаз умудрялись при этом следить за каждым моим движением. — Позлить Рруса? Или увидеть очерредную меррзость, которрая не даст спать по ночам?

Раздражённо отмахнулась от его ворчания:

— Иди ты...

Спустившись со стула, с помощью которого доставала до верхних полок, я села на диван, ни на секунду не выпуская из рук банку с ладаном. Его запах, стойкий и пряный уже проник в ноздри. Но для того, чтобы вызвать видения, сухие листья требовалось поджечь.

— Прризнайся, что прризвала фамильяра исключительно для того, чтобы его неррвиррвать.

— Я призвала тебя для того, чтобы носил письма, Люц. О том, что на призыв явится ворчливый любитель совать нос в чужие дела меня, к сожалению, никто не предупредил.

Магия из резерва потекла неохотно и вяло, но для того, чтобы воспламенить свернувшиеся трубочками листья и потемневшие стебельки, многого не требовалось. Через пару мгновений огонь затрещал, приняв подношение. Захрустел листьями, нагревая тонкое стекло. Обжигал пальцы. А из горлышка банки к потолку заструился сладко-пахнущий серый дымок.

— Давай же, — я глубоко вдохнула тяжёлый, дурманящий аромат.

Прикрыла веки, пытаясь призвать видение мысленно. Тщетно. Сознание оставалось ясным, а ни одно из видений не сочло нужным явиться, несмотря на дым от горящего ладана, окутавший и меня и диван, на котором я сидела серым облаком.

Шаги за дверью были тихими, почти бесшумными. Кто другой бы не расслышал, а я привыкла за столько лет. Цок. Цок. Это огромные когти постукивают по паркету. Скрип. Это открылась дверь, впуская в лабораторию обладателя когтей, клыков и длинного полосатого хвоста.

«Эми», — прозвучало в сознании не столько сурово, сколько обеспокоенно.

Я открыла глаза, но контуры комнаты и тигриного силуэта светлым пятном застывшего в дверном проёме, внезапно поплыли. Подёрнулись рябью, будто отражения в неспокойной речной воде или тени, дрожащие в свечном пламени.

— А я прредупрреждал... — кажется, каркнул Люциус, но окончание фразы я уже не расслышала.

Всё вокруг заволокло густым белым туманом. Блёклым и жутким. Непроницаемым и зыбким. Лишь Рус в нем остался. Но не тот, что только что был со мной в лаборатории. Не тигр, а мужчина. Тот самый, которого я в последний раз видела двадцать пять лет назад замурованным в огромную ледяную глыбу. Настоящий. Живой. Только будто бы спящий.

Контуры видения проступали медленно. Превращались из тонких серых линий в чёткие ровные мазки. Они сложились вокруг Руса в рельефные геометрические фигуры. Знаки. Символы. Руны. Не все из них были мне известны. Но было хорошо знакомо место, которое дар нарисовал передо мной.

Круглый алтарь у ворот лимерийской столицы. Огромный и неестественно гладкий камень, опутанный вязью ритуальных символов. От одного взгляда на него внутри похолодело. Слишком ярко я его помнила и слишком пугающими были воспоминания. Оказалось, видение могло легко их переплюнуть.

Глаза Руса были закрыты, а запястья и щиколотки — стянуты железными обручами, что крепили тело к холодному камню. Фигура у изголовья тоже оказалась знакомой, несмотря на скрытое зловещей маской лицо. Рваные тряпки, украшенные деревянными бусинами и перьями могли принадлежать только одному из лимерийских шаманов.

Крючковатым и ссохщимся пальцем он старательно вычерчивал на оливковой коже на груди и плечах жертвы чёрные символы.

— Судьбу определяет время... — скрипел из-под маски голос, внушающий страх. — Не осуществилось тогда, осуществится теперь...

— У правящего древа много ветвей, но ствол один... — вторил ему ещё один шаман, стоящий у алтаря напротив.

И лишь тогда я заметила на камне ещё один силуэт. В таких же как у Руса широких церемониальных брюках. Лица отчего-то было не разглядеть, словно выше груди его скрывала серая непроглядная дымка, но второй мужчина так же недвижимо лежал на алтаре. И на его груди символов не было. Хотелось понять кто это, рассмотреть, разобраться. Это казалось важным. Но первый шаман непривычно громко взвыл:

— Да свершится предначертанное!

А когда он рассёк ритуальным клинком грудь Руса я закричала. И в видении и, кажется, в реальности тоже. Гудел, перекрикивая меня, ветер, поднимая к небу снег и песок. Видя, как густая алая кровь заливает чёрные символы на гладкой коже, я всё ещё кричала не в силах остановиться, но не слышала собственного крика. Не хотела смотреть, но смотрела не моргая. Забыла как дышать. Сердце в груди стучало так, словно хотело разбить грудную клетку. Не могла вмешаться. Не могла ничего изменить. Не могла пошевелиться, падая в бездну отчаяния.

«Эми», — спокойный, уверенный голос разрушил видение. Ужасающее, леденящее душу.

Я уже видела такое. Давно, четверть века назад. И уже тогда оно напугало до дрожи. Тогда Рус был для меня никем. Сейчас же он слишком важен, чтобы я могла позволить себе его потерять. Чтобы позволить шаманам его убить.

«Эми», — повторил Рус и, осознав, наконец, что видение отступило, я подняла дрожащие веки и открыла глаза.

Тигр склонил надо мной серебристую голову. Внимательно вглядывался в лицо. Что он видел? Что слышал? Что понял?

«Как ты?»

Такой привычный вопрос. Снова его не волнует, что именно я увидела. Не волнует собственная судьба. Он по обыкновению тревожится за мою.

— Я видела алтарь, — ответила неожиданно хрипло, словно вместо гортани у меня теперь было полое сухое бревно и каждое слово цеплялось за щепки по пути наружу и обрастало занозами. — Они всё ещё хотят принести тебя в жертву, Рус. Если ты снова станешь человеком, они ... — оказалось сложно облечь увиденное в связное предложение. Словно если произнесу фразу вслух, навлеку на него ещё большую беду, признаю неизбежность страшных событий: — Шаманы убьют тебя.

Он отстранился, но ничем не выдал того, что услышанное произвело на него хоть какое-то впечатление. Удостоверившись в том, что я в относительном порядке, Рус утратил к моему видению всякий интерес. Некоторое время помяв лапами мягкое сиденье дивана, тигр удобно улёгся на нем, положив голову на мои колени. Тут же запустила пальцы в густую и пушистую шерсть на холке, успокаивая расшалившиеся нервы перебиранием мягких серебристых шерстинок. Тем не менее, не собиралась сдаваться. Пробормотала, уже спокойнее:

— Они ждут тебя, Рус. До сих пор ждут, даже спустя четверть века.

«Это бессмыссленно, Эми. Астарота больше нет, значит и я шаманам без надобности. Наказать, разве что, могут. Но пользы для королевства от меня теперь никакой».

Его голос в подсознании звучал лениво, расслабленно. Знала, что когда глажу его так, ему тоже нравится. И эта его безмятежность и невозмутимость почти передалась мне. Почти.

— Там был на алтаре кто-то ещё. Не знаю кто, я не разглядела. Другой мужчина. На нем не было символов, и он был ... жив. Его не резали клинком.

«Это невозможно, Эми. После твоего проклятия Астарот погиб. Я не ощущаю его в живых. А никого иного на алтаре быть не могло, у него очень специфические ... свойства».

И всё же, упоминание о погибшем брате и алтаре заставило тигра навострить уши, напрячь шею, нервно подёрнуть кончиком хвоста. Словно на лесной охоте он внезапно учуял дичь. Или опасного противника. Всего на мгновение Рус перестал быть равнодушным. Но этого краткого мига оказалось достаточно, чтобы я заметила и обеспокоенно поинтересовалась:

— Какие?

«Не забивай голову ерундой, Эми. Не переживай и не думай о плохом».

Ограждая меня от мрачных мыслей, Рус явно погрузился в них сам. Всегда, сколько мы были знакомы, он говорил гораздо меньше, чем знал, предпочитая делиться информацией по капле и лишь тогда, когда в ней возникала острая необходимость.

— Из-за этой ерунды ты не торопишься в Лимерию, да?

Пальцы, перебирающие шерсть на широкой тигриной шее, замерли. Я и сама внутренне подобралась, в ожидании ответа. В лаборатории на какое-то время стало тихо. Как-то по-особенному тихо после гула и криков, что не так давно разрывали ушные перепонки. Кажется, я даже слышала стук сердца. Своего или Руса, не знаю.

Люциус застыл на трюмо, словно статуэтка. Болтливый ворон прекрасно знал, когда, вопреки обыкновению, следует помолчать. Не шелохнулся он и тогда, когда ответ, которого я уже и не ждала, всё же прозвучал в моей голове:

«Ты привыкла считать, что тогда, двадцать пять лет назад, вытащив меня из собственного тела при помощи реинкарна, спасла меня, Эми, — без слов поняв, что я скажу, что не считаю это собственной заслугой и не требую благодарностей, Рус мотнул головой, обрывая возражения. — Не спорь, знаю, что именно так ты и думаешь».

— Ты же понимаешь, что дело не в этом!

«В этом, — он снова нервно дёрнул хвостом. — Ты считаешь, что спасла меня. Но возможно, просто на четверть века отсрочила неизбежное».

Волна возмущения, вызванного этими словами, рванула к горлу, опережая связные мысли и правильные слова:

— Не говори так! Даже слышать не хочу о таком! Ты снова станешь человеком и мы вместе вернёмся из Лимерии, и всё будет хорошо, слышишь?

«А если нет?»

Это прозвучало тихо, вкрадчиво, отрывисто. Так, что по плечам пробежал озноб, а ладони непроизвольно сжались в кулаки. Потому что последние двадцать пять лет я действительно привыкла считать, что вытащив Руса из Лимерии спасла его от страшной участи. Привыкла рассчитывать на то, что вернув ему истинный облик, исполню свою самую заветную мечту. Привыкла думать, что после этого у нас всё точно будет хорошо. И даже мысли не допускала о том, что, когда Рус станет человеком, хорошо может и не быть. Может быть очень и очень плохо. Видение любезно мне об этом напомнило.

И я ничего не сказала в ответ, позволив тишине снова воцариться в лаборатории. Это была тяжёлая тишина, гнетущая. И даже невидимый жук-нетерпение, что в последние дни беспрестанно стрекотал внутри моей головы затих. Сложил блестящие крылья и затаился, осознав, что то хорошее, заветное, чего мы жадно и с замиранием сердца ждем в реальности может оказаться чем-то пугающим и жутким.