...

Солнце взмывает к надежде,

Крылья рвутся как будто одежды...

Белые-белые... Смерти внимаю...

В расторгнутом мраке, девичье тело, как свет. Угасает.

...

"В мыслях всё легко, на деле же - трудно", - Витней в какой раз убеждался в этом.

Вскарабкаться на лошадь - дело плевое, однако ничего не выходило. Он упёрся ногой в стремя, тщетно цепляясь руками за шею коня, попытался залезть по вздымающемуся боку, не рассчитав сил, застрял в нелепом положении с закинутой на хребет голенью.

- Вам помочь? - Даймонда ситуация изрядно смешила, как бы он ни старался не подавать виду. - Быть может, подсадить?

- Нет, - Витней ясно чувствовал в его голосе издевку и помощь принимать не собирался. - Я справлюсь и сам, лишь дайте побольше времени.

От первой попытки многого ждать не стоило; она везде и всегда обращалась комом. Но та же участь ждала и вторую, и третью, и десятую.

- Ну и что Вы творите?! - Алроуза пробило на смех. - Правая нога толчковая... Ну?! Сильнее толчок! Ещё раз... Что же Вы делаете?!.. Вы слышите, что я Вам твержу?! Да не хватайтесь же обеими руками за загривок! О Боги!.. Сколько это будет продолжаться?!.. Вы, должно быть, издеваетесь надо мной!.. Да не хватайтесь же! Не за узду! Нет! Уберите руку!.. Да что же Вы, черт возьми! Она сейчас лягнёт Вас; все кости переломаете! А и черт с Вами! - слова резали слух, мешали собраться с силами. - Не вышли Вы ростом...

- Ни ростом, ни возрастом, - съязвил в ответ Витней; вместе со словами пришёл и успех, мышцы потянулись, кости отдались треском, лёгкие в спазме стиснули глоток свежего воздуха. Лошадь будто поддалась, прогибая жилистую спину.

Даймонд вскочил в седло столь легко, что чуть ли не отдавил Витнею руки; запах паленой плоти тотчас прочистил нос, оставляя во рту прогорклый осадок, и юноша невольно поморщился, подаваясь назад. Бодрою рысью лошадь вышла на дорогу, двигаясь рывками, то и дело сбивалась на траву, поднимая позади себя столбы серой пыли. Алроуз правил ею то ли неумело, то ли полусонно, и чувствовалась в его движениях глубокая утомленность и задумчивость. Правда, стоило на пути возникнуть распутью, они тотчас растворились, сменившись замешательством. Копыта въелись в сухую землю, вырисовывая спиралеобразные узоры, отбили чёткую дробь; что-то с треском разорвалось в воздухе, загремели на деревьях сотни когтистых лапок.

- Что-то не так? - Витней чуть наклонился, сильнее охватывая ногами круп.

- Здесь развилка, - Даймонд скосил глаза, - честно признаться, совсем не помню, куда именно нужно сворачивать.

Дороги по правую и левую руки практически не разнились. Обе были окутаны густой дымкой лесной зелени, путались меж кустарников, исчезая вдали сумрачной аркой.

- Лазумия лежит к востоку... Налево, думается мне. - Чувство напряжения возросло, пробиваясь тревожными нотами и в голосе.

- Дайте пару минут, мне нужно подумать. - Он хотел было спрыгнуть на землю, но откуда ни возьмись, на дорогу вынесся старенький дормез с впряжёнными в него вороными лошадьми.

Густые их гривы зигзагами играли на ветру, копыта кривых сбитых ног разрозненно отбивали глухую мелодию, пена сочилась из пастей вязкими сгустками, пустые глаза стекляшками сверкали на весеннем солнце. Даймонд ещё при виде силуэтов лихорадочно вцепился в узду, готовясь скрыться в глуши, но Витней остановил его:

- Погодите! - сам же с настороженностью уставился на приближающиеся фигуры. - Это ведь не гвардия. Пускай, проедут. Обождем.

Тот злобно зыркнул на него, желая возразить, но с места не тронулся.

Ждать долго не пришлось. Колеса прохрипели у самых ног, с пеной и песком в последний раз провернулись вокруг своей оси. Даймонд и Витней в недоумении переглянулись, когда дормез остановился в паре метров от них, мысленно отмечая необходимость тотчас скрыться в лесу, но было уже поздно. Из кареты раздался хриплый женский голос, призывающий, но отнюдь не манящий к себе:

- Милостивые господа! Не поможете ли?!

... Одно радовало, гвардией здесь и не пахло...

- Что с Вами приключилось? - премилым голосом отозвался Алроуз, спрыгивая на землю.

Сам с напряжением отметил противоречивость своего вида. Оба, и "демон", и Витней, в крайней степени облезлы и грязны, при этом верхом на холеной выносливой лошади с полными мешками запасов и вещей. Но незнакомку это не смущало; она высунула наружу свой острый крысиный носик, морщась от дневного света. Тонкие её пальцы обвили запыленные занавески, постукивая длинными грязными ногтями, под тяжестью золотых перстней опустились на раму миниатюрного окошка. Лицо её без возраста и примечательных черт казалось неприятным, отталкивало при первом же взгляде. Две круглые впадины глаз с вечно снующими пятнами зрачков, тонкие губы и впалые щёки, частично скрытые копной сухих лохматых волос, что то и дело лезли своей владелице в глаза и рот; она громко сплевывала их, хищно улыбаясь.

- Мы очень спешим, - произнёс Даймонд, останавливаясь на полпути.

... В душу закрылось подозрение. Необъяснимое, но навязчивое...

- Как вас зовут? - она чуть прищурила глаза, разглядывая его, а после перевела взгляд на Витнея.

- Лайон, - легко соврал Алроуз, взмахом руки велел юноше придержать язык за зубами. - Он болен. И силы ему нужнее на дорогу, нежели на пустые разговоры. Так в чём дело? Чем я могу Вам помочь?

- Подойдите поближе, - звучало чрезвычайно странно, но настойчиво.

Даймонд сделал широкий шаг вперёд и более не сдвинулся с места. Возница искоса, но до чёртиков пристально наблюдал за ним, вторил своей госпоже:

- Ближе-ближе...

- Я повторюсь. Мы очень спешим. - В лице ни капли раздражения, лишь полное замешательство.

Женщина вытянула вперёд руку, так что рукав её цветастого платья нелепо задрался, указала пальцем куда-то вниз.

- Колесо сломалось.

- Извините, но... оно цело.

- Нет-нет. Вы, должно быть, плохо видите. Подойдите поближе! Гляньте.

- У меня отличное зрение, - Даймонд вновь возразил, - колесо цело и невредимо. Поезжайте и сами убедитесь в этом.

- Вот, - острая рука показалась ещё сильнее, кривые её очертания сопровождались новым открытием: помимо женщины в дормезе кто-то явно был. И не один. Отнюдь. - Вот. Трещина. Не видите?! Гляньте-гляньте!

Алроуз стремительно приблизился к повозке, опустился на корточки, осматривая колесо. Цело и невредимо - вновь хотел заключить он, как вдруг за спиной раздался шорох, и чьи-то мозолистые руки грубо стиснули шею, приставляя в ней зубастый нож.

... Не успел ни опомниться, ни пошевелиться...

На дорогу высыпали разбойники - с десяток, а быть может и того больше. Скрученный по рукам и ногам Даймонд лишь искоса видел, как они ринулись к лошади, вольно вспороли мешок за мешком, откуда тотчас на землю посыпалось продовольствие; стянули на землю и окаменевшего от неожиданности Витнея, который придя в себя, на удивление рьяно пытался отбиться, будто средь тех вещей мелькнуло нечто воистину важное. И вскоре предположение это нашло своё подтверждение. Всеобщее внимание привлёк бережно завернутый в отрез ткани меч, явно стоящий больше всего найденного. Разбойники столпились посреди дороги, совсем позабыв о пленных.

- Вам бы успокоиться, - Даймонд флегматично взирал на происходящее. - К тому же, все наши пожитки, так или иначе, но краденные. Заберут или оставят - нам не станется. И... К слову, я же просил Вас не брать ничего лишнего. Давайте мыслить с практической точки зрения: к чему в дороге нам этот меч?

- Он не краденый, - по крайней мере, не здесь и не сейчас.

- Неужто?! За Вами приличное состояние?! Подобные вещицы на дороге не валяются.

- Вас, должно быть, надо развязать, - Витней более не желал развивать ненавистную тему.

- Обождите ещё пару минут, и они оставят нас, - тот всё ещё пристально наблюдал за роящимися фигурами.

И действительно. С минуту дорога вновь опустела, остались лишь пыль и копоть, дымящихся от жара колёс.

- Мне думалось, наши дни вновь сочтены, - тяжело вздохнул Витней, поднимаясь с земли.

Ни на одежде, ни на коже теперь уж не осталось чистого места, свежая грязь липла к некогда влажному телу плотным слоем, шелушилась и зудела.

- Совсем не понимаю, как удаётся Вам сохранять такую холодность, - произнёс, опасливо озираясь.

- Похоже, Вы никогда не сталкивались с местным разбоем. - Алроуз с треском сорвал верёвки. - Явление частое, но многим безобидное... Смерти на этих дорогах не часты, но грабёж привычен. А если и светит нам с Вами скорый конец, то от голода.

________________

...

- Скажите, - произнесла она, не поворачивая головы, - Вы бы смогли убить меня? Прямо сейчас. На этом месте.

Лицо Даниэля, каменное и холодное, таким и осталось.

- Увы, мне не понять Ваших шуток. - Он сухо пожал плечами.

- Шутки? Где Вы услышали хоть долю юмора? - её брови изогнулись с наигранной выразительностью.

... Впервые её речи не вызывали чувств. Впервые не находили отклика. И то было до странности оскорбительным...

- Вы умны, но совершенно... бездумны, - заключил он, кажется, с неожиданностью для самого себя. - Мне странно даже слышать от Вас такое.

- Вам думается, Вы знаете меня?! Что ж... Весьма-весьма самонадеянно.

- Вас не столь сложно считать. Другое дело, что Вы до последнего останетесь мне чуждой и неясной. Но что поделать?! Наше общество таково, что представители разных слоев столь отличны, словно курцхаар и болонка.

Франческа коротко усмехнулась.

- И кто же я по-Вашему? Болонка? Раздражаю Вас своим извечным тявканьем.

- Лучше Вы скажите мне, возможно ли быть первым охотником, но мнить себя загнанной в угол жертвой?

- К чему эта глупость?! Нет, разумеется!

- И всё же Вы умудряетесь быть таковой...

- М? - Франческа дрогнула, смиряя чувство тревоги. - Пустые домыслы! Вы глубоко ошибаетесь!

Она плавно двинулась вдоль стен храма, оглядываясь вокруг с наигранным интересом, застопорилась у выхода.

- И это всё? - деловито скрестила руки на груди, всё ещё с недовольством озираясь. - Роскошь, да и только. Это и есть связующее меж человеком и небесами?! Золото, серебро и мраморные плиты - это и есть ваша святыня?! Мне думалось, в основе вашей веры лежит нечто большее, нежели материальные ценности. Вы всё превозносите душу и её вечность, а сами столь плотно привязали себя к материи, что исчезни это всё, - она резко взбросила руки, - исчезните и вы... Хм... Что же получается?! Правы те, кто говорят, что за верой должно стоять нечто большее, чем духовность и возвышенность! Правы те, кто считает, что вера должна сражать наповал. Пусть даже и витает она в воздухе. Правы те... Кто напропалую, без зазрения совести унижает и гнобит нас, забывая о гуманности и справедливости. Ведь наша вера... Она... Пустая. Без роскоши и прикрас. Так ведь?! - Франческа с минуту молча взирала на него, а потом громко расхохоталась. И смех этот, жуткий и глубокий, ничуть не соответствовал её ангельскому облику.

- Я не осмелюсь отвечать пред Вами за всех и вся, навлекая на себя ещё большую Вашу ярость. - Даниэль с готовностью шагнул ей навстречу. - Но и не отметить Вашу неправоту было бы глупо. Ни те же ли храмы возводите вы во имя своих богов?! Ни то же ли золото сыплете к их ногам?!

- Наши святыни и части вашей не стоят...

- Неужто, мы богатствами меряемся?! - брови его изогнулись, так что лоб исказили глубокие морщины, омрачившие светлое молодое лицо. - Мы чтим Всевышнего и то, что видите Вы лишь малая доля, жалкая кроха нашей любви и преклонения пред ним. Единственно, что мы - смертные - способны даровать ему.

- Богам ни к чему ваши жалкие подачки!

- А жизни невинных?! Они. К чему?!

- Да! - Воскликнула она. - Это и есть - истинная ценность!

- Тогда, скажите мне, - его лицо ожесточилось, - сколько ещё ни в чём неповинных младенцев вы готовы вознесли к алтарю, чтобы ваши боги насытились?! Сколько ещё лет вы готовы взывать к небесам, ожидая, что кто-то откликнется на ваши мольбы?! Сколько?! И главное, - в глазах прежняя опустошённость, - чем я заслужил Вашу злобу и ненависть? Такую, что Вы готовы впиться мне в глотку, будто я, а никто другой, породил эти мучения.

Франческа сжала руки в кулаки, готовясь выпалить очередную колкую фразу, но на ум ничего не шло. А потому, развернувшись спиной к собеседнику, она недовольно процедила:

- Не хочу задерживаться здесь ни на минуту более!

- Я спрашиваю Вас не об этом...

- Я. Хочу. Уйти.

- А у меня имеется хоть и жалкое, но самолюбие. А у Вас... У Вас должно иметься хотя бы малейшее воспитание.

- Быть может, я неясно выражаюсь?! - Франческа прожгла его ледяным взглядом.

Даниэль же замер, словно накрытый волной внезапной мысли.

- Впрочем, - протянул он с долей неохоты, - я могу понять Вас. Это, знаете, своего рода - долг профессии. Понимать, принимать, но осуждать. Я ведь та самая единственная ступень, отделяющая Вас от свободы, но перешагнуть её Вы не в силах. Вы и ещё десяток предшествующих Вам. Вы и ещё сотни последующих. Каждый зол, обессилен и не способен доказать собственную правоту, ведь виновен. Виновен в действительности. И вся эта немощь, вся эта злоба ищет выхода и, надо отметить, находит, причём весьма очевидный и заслуженный. И мне, честно признаться, опостылело выслушивать весь этот ропот, вой и гнев. Мне даже начинает казаться, что я постепенно теряю человечность вместе с тем, как нарастает моё безразличие и холод. Но оно и верно. Мне ни к чему жалеть Вас, внимать Вам, боготворить Вас. Ведь в Ваших словах и капли правоты не отыскать. Вы, быть может, потеряли всякие границы жизни действительной и правдивой. За праздностью их не отыскать. Не различить. Вас обвиняют - Вы смеётесь, к Вам взывают - Вы смеётесь, Вас обличают... Вы смеётесь. Шутки. - Медленно покачал головой, на секунду потупил взгляд. - Шутки. Наши... Наши убогие жизни для Вас смех, наши страдания и смерти - повод Ваших глупых радостей. Вы судите о политике и вере, осуждаете всё и всякого, но сами... Что сделали Вы, чтобы застыть в этом вечном полёте?! Смеялись?! Так скажите, смешно ли... падать?!

Франческа встряхнула головой, позволяя золотым прядям рассыпаться по плечам.

- Ничуть.

... Ей-Богу! Франческа не хотела доставлять Даймонду проблем, но сгребла их столько, что расплачиваться пришлось бы обоим. Впрочем, так было всегда...

В тот момент, когда она выскользнула наружу, слыша позади себя шаги Даниэля, на душе теплилось лишь единственное желание - вернутся домой. Нет, то не родовое гнездо Алроузов. Отнюдь. И не то место, где её любили и ждали. Собственное поместье, что мыслилось убежищем на дальнем краю земли, впервые за долгие месяцы виделось единственным спасением. Там ждали её лишь осуждение и отрешенность, но... Внезапно родилось новое убеждение: лечит не время и не люди, а холодные, будто погруженные в вечный траур стены. Их тяга таила в себе куда больше тепла, чем материнское сердце, навечно отринувшее всякую любовь к дочери. Их объятья несли в себе куда больше силы и спасения, чем отцовские плечи.

Мысль о побеге родилась внезапно. В тот самый момент, когда Франческа, подобрав полы алого платья, летела вниз по ступеням храма. В тот самый момент, когда глаза застилал сумрак тяжких дум, пред ней возник чей-то силуэт.

Франческа споткнулась от неожиданности и чуть ли не сбила с ног девушку, шедшую ей навстречу. Незнакомка, пусть и была весьма хрупкой, с лёгкостью подхватила её, не давая упасть, потому первое, что бросилось в глаза, её руки. Тонкие и светлые, говорящие о достатке, вместе с тем, покрытые множеством мозолей и свежих царапин.

... Жуть...

- П-простите, - обыденно процедила, поспешно отстраняясь.

Незнакомка же уставилась на Франческу с долей удивления, опешила. Чёрные пряди её скрывали добрую половину лица; усталые большие глаза, изгрызенные до крови губы и еле заметный рубец на виске - то была лишь тень её черт. До невероятности знакомых.

Даниэль возник за спиной, резко дёрнул за плечо, указывая на необходимость следовать за собой. Но Франческа застыла, путаясь в отголосках воспоминаний.

- Я... Кажется, знаю Вас... - Слова сами собой сорвались с губ. - Эстер, я не ошибаюсь?

Та судорожно закивала.

Гвардейцы, дежурившие у входа в храм, переглянулись, с напряжением уставились на заключенную. Даниэль жестами разъяснил, что всё в порядке, сам же вновь поторопил девушку.

- Ещё секунду! - она отстранилась от него, скрупулёзно собираясь с мыслями.

... Живая, пусть и не невредимая. Эстер стояла перед ней, с холодом и усталостью взирала на возлюбленную Витнея, будто картина эта пресытилась ей...

- Глазам не верю... - Франческа никак не находила в себе сил.

... Как ей удалось сбежать?! Как повезло остаться в живых?!.

- Кажись, - повела плечами, сбрасывая руку Даниэля, - Святой Франций писал о свободе: «Лети! Лети, моя милая! Ждать тебя буду, хоть вечность. Кару свою желать я не стану. Ждать тебя здесь навечно останусь...»... Занимательная проза. Более чем...