...

И возвели они ложе из белого камния.

И окропили алтарь кровью и дары вознесли.

И разверзлось небо, дождём землю осветив.

И расплакались девы, на цветущие земли взирая.

Горело небо. Горели звёзды. Славился Тэлум.

__________________

- Элозианская Академия, значит, - Эстер сжимала в руках ту самую, традиционную, академическую форму: алое платье, тугой контрастный корсет в серебряной вышивке, плетение декоративных нарциссов вокруг плеч.

Не каждая местная дворянка, обладающая приятной внешностью и недюжим воспитанием, могла бы учиться в Элозиане. Эстер же прошла по блату, даже того не желая.

... Стыдно...

Платье не село. По крайней мере, смотрелось несуразно, как бы подчёркивая всю нескладность и простоту фигуры; врезалось в плечи, давило в пояснице, да и щиколотки из-под него торчали самым некрасивейшим образом.

Тётушка, поймав разочарованный взгляд Эстер, тихо произнесла:

-­­ Ну-у-у... Разве что расшить...

Сама же она была как с иголочки: платье из лёгкой переливающейся ткани, видимо, имитация шёлка, на обеих руках кольца серебряных браслетов, декоративная фетровая шляпка набекрень.

... Даже завидно стало...

Учёба начиналась непривычно рано - в семь часов утра надлежало прибыть на занятия, без опозданий и в соответствующем виде. Но каково было удивление Эстер, когда она обнаружила ворота запертыми, а учениц мирно стоящими поодаль, вдоль дороги. Спросить о произошедшем никак не решалась. Думала было уйти, как невзначай появилась содержательница Академии, велела всем построиться и следовать за собой.

Шли долго. Путь тянулся вверх к самой центральной площади, к порогу Тэлума, где как оказалось, в специальный отведенный час проводился утренний молебен для воспитанниц Элозианы.

Храм утопал в роскоши. Переливался средь неба его купол, блестели белизной стены из чистейшего мрамора, алели в лучах ступени, словно стекла отражали силуэты прибывших. Не успела Эстер вдоволь насмотреться, как одна особо настырная воспитанница потянула её за собой внутрь Тэлума, приказав поторапливаться. Впрочем, даже там осмотреться так и не дали. Всё та же особа, наспех представившаяся Ванессой, помогла Эстер отстегнуть вуальку, тем самым окончательно скрыв лицо; сказала следовать её примеру.

Одиночный грудной голос был подхвачен общим хором. Он располагался на балконе по левую руку от алтаря. Звук от него струился мощной стеной вверх, ниспадал к прихожанам, чтобы вновь отозваться у самого купола. И все воспитанницы, как один, опустились на колени.

... В воздухе - стойкий запах чего-то сладкого, то ли ароматизированных свеч, то ли чьих-то цветочных духов...

Сквозь вуаль виделись лишь алые шлейфы впереди стоящих и дрожащее пламя свечей - единственного источника света, кроме завещанных плотными шторами окон. Эстер хотела было приподнять голову, желая разглядеть роспись потолка и стен, но Ванесса тут же остановила её, больно потянув за кончик уха.

- Тихо, - прошипела она через плотно сжатые зубы, снова свела руки.

Изредка хор затихал, и ученицы подхватывали слова молитвы стройными сильными голосами, быстро затихали, стоило кондаку закончиться. Эстер же слов не знала, молитв не учила, в музицировании не блистала.

... В общем, плотно сомкнула губы, стараясь не проронить случаем лишнего звука...

По завершению двухчасового молебна ноги с трудом распрямились. На счастье, по традициям Академии, путь обратно с пешего сменялся на конный. У Тэлума стояли ранее увиденные ландо в обрамлении багрового бархата.

Солнце светило в полную силу, и шляпка оказалась как нельзя кстати. Но Ванесса, сидящая рядом, отстегнула её от волос и бережно устроила на коленях, перебирая лоснящуюся ткань.

- Вы, как я понимаю, новенькая, - обратилась к Эстер, которая все никак не могла усесться.

Ванесса светло-русая, с глазами миндальными, кожей чуть смуглой; взгляд её беглый, будто взволнованный, движения ему в такт - резкие и угловатые.

- Да, - Эстер коротко кивнула, нервно сглатывая.

- Позволите, я буду обращаться к Вам на "ты"?

- Да, конечно, - и снова утвердительный кивок.

- Ты не совсем знакома с традициями нашей службы. Ты не местная?

- Да, и что с того?

- Это и видно, - процедила собеседница себе под нос.

Слова задели гордость.

- Правила в храмах вне Иллиды не столь строги, - ответила Эстер.

- Строгость и дисциплина - есть добродетель. Не держать себя в строгости, значит, позволить телу взять волю над духом. - Ванесса перестала мусолить шляпу.

- Мы приходим в храм, дабы обратиться к Богу; мы поднимаем глаза к небу, а не обращаемся к полу. Мы не прячемся за вуалями. Мы грешны, но не скрываем своих лиц.

... Эстер оправдывала себя. Оправдывала в собственных глазах...

- Провинция, - собеседница усмехнулась, - туда всё вечно доходит из третьих уст, оттого и исковеркано... Ты, конечно, можешь и не соглашаться с традициями нашей Академии, но находясь под её началом, обязана их соблюдать.

Выехали на набережную. Лошади чуть сбавили темп, давая возможность насладиться прекрасным видом Медаллы.

Заметив, что Эстер отстранилась, окончательно поникнув, Ванесса спохватилась:

- Прости, я, наверное, слишком грубо выразилась!

Ландо остановилось у ворот Академии. Эстер самой первой поднялась на ноги, пропуская слова мимо ушей; неловко придерживая полы юбки, спрыгнула на пыльную землю.

... Приличные дамы ждали, пока кучер подаст им руку, протягивали их друг другу, предварительно сняв перчатку. Эстер до приличной дамы далеко. Это раздражало, это и радовало...

Первым уроком выпало музицирование.

Девушка с трудом сориентировалась, прибившись к группе ровесниц, наконец, получила первое в жизни расписание занятий, выведенное аккуратным каллиграфическим почерком. Правда, и в нём её ждало разочарование.

- Тут, наверное, какая-то ошибка, - она растерянно огляделась. - Где арифметика, черчение, астрономия? Да тут и половины наук не найдётся! Что же это за академия такая?!

Воспитанницы поначалу переглянулись, затем дружно залились смехом.

- Это Вы ошиблись, - одна, особо статная и рослая, выступила вперёд. - Мужская академия в другой стороне города. Там и будет ваша... Господь с ней... арифметика...

В музыке слышали нечто особенное, восхищались её переливами, ощущали кончиками пальцев. Музыку обожествляли, считали материальной, придавали ей культовую значимость, чтобы раз за разом с благоговением погружаться в её звучание. Для Эстер всё это фальшь. Впрочем, в музицировании она не разбирались, судить о нём не решалась, да и погружаться в муторное изучение не желала.

На уроке воспитанницы молча внимали учителю, напыщенному мужчине в накрахмаленном старомодном парике. Его фигура возвышалась над роялем, его пальцы безостановочно скользили по белым клавишам, выводя каждую ноту трагичной мелодии. Эстер задремала ещё в начале этой композиции, стараясь сосчитать многочисленные подъёмы, граничащие с резким снижением звука. Не заметила, как человек за инструментом сменился - Ванесса вызвалась повторить. Небрежно бросила перчатки на край стола, расправила пышный подол юбки, уселась на пуфик, всё также держа осанку.

Игра отличалась. У Ванессы явственно выделялась собственная, особая манера - громко барабанить пальцами по клавишам, так что мелодия выходила отрывистой, в корне менялась.

... В худшую сторону...

Когда же очередь дошла до самой Эстер, она была вынуждена отказать по причине "полной неосведомленности в музицировании", на что получила безграничное удивление. Учитель до последнего отказывался верить в столь поздний "дебют", всё-таки усадил неумеху за инструмент.

- Ну же, не стесняйтесь! - звучало, ей-Богу, с издевкой.

- Не умею, - она сидела, сложа ручки.

- Неужто, совсем! - последовало новое восклицание.

- Совсем.

Кто-то рассмеялся, но Эстер ничуть не шелохнулась. С трудом сдержала себя.

Последующие уроки прошли в том же русле: ничуть не вдохновляющий пленэр посреди цветущего сада, обсуждение наискучнейшего романа под авторством одной излишне тонкой натуры, описывающей будни крестьянской девки. Далее обед - единственная радость и каллиграфия, пожалуй, тот редкий случай, когда Эстер удалось проявить себя.

... С пером всегда сподручней. Душа и тело лежали к нему, а прикладываемые усилия никогда не проходили даром. Буква за буквой, штрих за штрихом, изгиб за изгибом. Так, чарующая картинка, некогда всплывшая в голове, обращалась реальностью, возникала на бумаге...

На дневном молебне сладковатый запах, перешедший в копоть, стал совсем невыносимым. Тяжело вздохнув, содержательница позволила уйти:

- Ступай! Сил моих больше нет!

Эстер хотела было уточнить стоит ли дожидаться окончание молебна, на что женщина, не желая слушать, отмахнулась:

- Иди домой! От греха подальше!

Свежий воздух пахнул свободой, и впервые за долгий день девушка почувствовала порыв облегчения.

____________

Новый визит в предполагаемую магическую гильдию не заставил себя ждать. Следующим же утром Витней, даже и не мысливший отступать от намеченного плана, стоял под дверьми всё того же дома. На этот раз их украшала наистраннейшая табличка с кривой записью:

"Открыто" - с трудом разобрал.

Ручка с лёгкостью провернулась в ладони, позволяя ступить на порог. Талый утренний свет сменился на более глубокие и грубые лучи керосиновых ламп. В их тени помещение выглядело на редкость мрачным и неуютным.

У барной стойки с бокалом в руках проступил уже знакомый силуэт. Неотесанный мужчина, так или иначе причастный к гильдии, сменил лохмотья на более подобающие одежды, но вот заспанные черты его ничуть не изменились.

- Опять ты, - признал он Витнея. - Давненько у нас не было посетителей. Таких настырных уж точно не припомню... - бормотал себе под нос.

- А Вы...

- Эдгард Лимен.

- Витней, - юноша, было, протянул руку в знак, своего рода, приветствия, но собеседник сей жест избежал, сильнее стиснул бокал. - Значит, я всё-таки не ошибся, - облегчённо выдохнул, снова отстраняясь. - Здесь расположена Отера-на-Медалле.

- Музей, - Эдгар отставил бокал в сторону; зажал в зубах тлеющую папиросу, параллельно стирая со стойки незримую пыль.

- Что, простите? Я не расслышал... - Витней вновь подался вперёд.

- Собрание экспонатов, реликвий... Музей Отера-на-Медалле.

- А сама гильдия тогда... где? - с нервозностью усмехнулся.

- Уже как сотню лет на небесах. Впрочем, как и все её участники. Припозднился ты... - Эдгар ехидно усмехнулся.

...Что-то внутри билось вопреки сказанному, не желая принимать слова за правду...

- Быть того не может!

- А ты у нас, - посмотрел с толикой жалости, - не местный, как я вижу... - затушил папиросу. - Обознался, с кем не бывает.

В смутных мыслях и негодовании Витней невольно попятился к двери, потупился, пытаясь справиться с одолевающей тяжестью.

...Тошно...

- Эй! С тобой всё в порядке? Может, присядешь?

Юноша отмахнулся.

- Простите за беспокойство, я лучше пойду.... Пожалуй, - медленно подступился к двери, как Эдгар громко окликнул его.

- Ты, я как погляжу, не из богатых. Работа, случаем, не нужна?

... Подробных планов на будущее Витней не строил. Требовалось время, чтобы решить, что же делать дальше. Требовались и деньги на оплату комнаты в таверне. Последнего не хватало в большей степени...

- О чём именно идёт речь? - резко развернулся на каблуках сапог, порядком стертых после долгой дороги.

- Работенка не хитрая...

______________

"Вернуться домой", - пожалуй, самое болезненное и вместе с тем правильное решение. Собрать последние деньги и силы в кулак, купить билет на пароход, затем на поезд и вернуться в родное Междуречье, где его наверняка ждут. Там, на плечи Витнея снова возложат ответственность за ферму и заботу о родителях, которых он без раздумий покинул. Покинул ради собственного, пусть и вымышленного, блага.

- Получается, пятьдесят процентов от дохода мне, пятьдесят Вам, - Витней сжимал в руках стопку газет.

... На вид, штук пятнадцать. Двенадцать унций за одну и получится приличная сумма...

- Будешь хорошо справляться - получишь больше, - добродушный на вид мужчина, владелец газетной лавки, скривился, опираясь о выступ оконной рамы. - На этом всё, можешь идти.

Витней коротко кивнул, сильнее сжимая стопку.

... И мысль о возвращении домой была задвинута в долгий ящик...

Струились стеклянные витрины бутиков, скользил в их отражении собственный силуэт: взъерошенные ветром русые волосы, не по погоде лёгкая льняная рубашка с засученными по самые локти рукавами, порядком затертые холщовые брюки, наполовину скрытые высокими сапогами, что так и лоснились в лучах весеннего солнца.

Путь лежал к центральной площади города, пожалуй, наиболее многолюдному месту Иллиды-на-Медалле. Именно туда стекались прихожане и просто приезжие, дабы посетить Тэлум.

... Храм, скорее политического, нежели религиозного достояния...

Первое, что бросилось в глаза, стоило Витнею добраться до площади, так это несколько десятков гвардейцев, посменно дежуривших поперёк территории. Второе, сам Тэлум, что в полном своём великолепии купался в лучах солнца, окропляя блеском всё кругом. Даже здание библиотеки, располагающееся напротив, вопреки куда большим размерам, не привлекало столького внимания. И наконец, окружающие, вернее полная их разносортность. Если жители родной Мидории и граничащей с ней Лазумии, в быту и внешности схожие - привычны глазу, то представители Ариэйтеса, по своей сути чужды общей культуре. Среди посетителей Тэлума их видели нечасто, многие и вовсе не ступали на его порог. Будучи приверженцами многобожья, они во многом держались особняком, оставаясь верными древним обычаям и традициям.

Но была ещё одна деталь, выделявшая жителей Ариэйтеса куда более явственно...

- Простите... Вы позволите, - из-за спины раздался бархатистый, чуть картавый голос.

Обернувшись, Витней малость опешил. Поначалу перед глазами предстали лишь два массивных костяных рога в обрамлении из чёрных завитков волос и алого плетения венка. На вид всего-навсего головной убор, но первый взгляд обманчив.

... Демоны - так, и отнюдь не лестно, в народе Мидории именовали рождённых в Ариэйтесе. Демоны. Точнее и не скажешь...

- Простите, - незнакомка, заметив в глазах Витнея смятение, чуть подтянулась на носочках. - Так, сколько с меня?

Если закрыть глаза на рога, а сделать это казалось практически не возможным, девушка, стоящая подле него самая что ни на есть обычная. К тому же хрупкая, что Витней удивлялся её выдержке.

- Двенадцать унций.

- Вы же принимаете фунты? - протянула деньги. - Сдачи не надо.

... Щедрость? В Мидории она считалась признаком глупости, в Лазумии пороком, а в Ариэйтесе... обыденностью...

После полудня площадь поредела. И Витней невольно всё ближе и ближе подступался к порогу храма, желая хоть краем глаза узреть его изнутри. Мрачные лица гвардейцев, которые, казалось, с дичайшей пристальностью отслеживали каждый его шаг, отталкивали, заставляя держаться в стороне.

Свободное посещение храма начиналось с десяти утра, к одиннадцати уже завершалось. В остальное же время на молебен приходили исключительные особы, и, увы, Витней не принадлежал к их числу.

... Она. А вот, она принадлежала...

Её яркий силуэт невзначай возник у входа Тэлума. Алое платье в обрамлении серебра и декоративных нарциссов, тёмные соболиные волосы, стянутые в высокий пучок, увенчанный декоративной шляпкой. Незнакомка яростно обмахивалась свернутой вдвое перчаткой, со свистом втягивала свежий воздух, стараясь отдышаться. Помедлила. Бросила короткий взгляд через плечо, куда-то вглубь храма; поспешно, бережно подобрав полы платья, стала спускаться по мраморной лестнице. По невнимательности перчатка выскользнула из её руки, упала на одну из ступеней, оставшись незамеченной.

Витней не решался её поднять; руки заняты, да и чувствовал себя нелепо. В последний момент, правда, бросил взгляд в сторону ускользающей фигуре, со щемлением в сердце подступился к лестнице. По мановению пальцев перчатка легко вспорхнула, зависла в метре от земли. Юноша поудобнее перехватил газетную стопку, стараясь высвободить хотя бы запястье, плавным шагом двинулся вперёд.

Вещица всплыла перед незнакомкой в самый неожиданный момент, заставив резко остановиться.

- Должно быть это... - она чуть дрогнула то ли от восторга, то ли от удивления.

- Ваше, - Витней натужно улыбнулся.

- Очень мило с Вашей стороны! - ответная улыбка тронула её заостренные черты. - Должно быть, в благодарность, я должна приобрести у Вас газету...

- Нет! Вовсе нет! Не подумайте... Я из лучших побуждений! - негодование вспыхнуло на его лице ярким румянцем.

- Но я Вам обязана. Не люблю оставаться в долгу.

- Простите, но и я не столь корыстен!

Девушка устало вздохнула, сжимая в руке потерянную вещицу.

- К слову, - перевела дух. - Я Эстер.

- Витней, - сухо отозвался тот.

- Жаль, не могу пожать Вам руку... А знаете, - она вдруг просветлела. - Что упало, то пропало. Не хотите продать мне газету, так заберите перчатку. Вы её нашли, а значит, Вы её владелец.

- Как по мне, сущая нелепица.

- Или продайте мне газету.

Витней мялся.

- Ладно, - тяжело вздохнул. - Считайте, Вы уломали меня.

- Сколько с меня?

- Двенадцать унций.

Эстер долго копалась в сумочке.

- Будет забавно, если у меня не окажется денег, - нервно усмехнулась. - Ан нет! Вот. Ровно двенадцать.