Ранние солнечные лучи трепетно просачивались через тонкую ситцевую ткань, висевшую на уже давно изживших себя окнах, плавно растекаясь по деревянному полу дома, который доедали серебристые мыши и прожорливые короеды. С серой от копоти и старости, словно доживая последний век, печи, свисали неряшливые и грязные мужские ноги, повествуя о том, что хозяин пока не может снизойти и показать всем лицезрящим своё чело. Его самолюбование и важность для всего белого света, в чём он был безукоризненно уверен, не давало права уступить тёплое, словно под боком у серенькой домашней кошки, нагретое место для единственной дочери над которой этот человек итак измывался каждый божий день. Робкая девушка спала на жёсткой лавке, будто на полу. Заведено на русской земле уважать старшего, а в особенности отца своего. Так и получилось, что от отца доставалось девушке за каждое невинное баловство как днём, так и ночью, спать приходилось на холодной жёсткой лавке с самого раннего детства. Маленькая, словно растущий стебелек синеглазой незабудки, девочка в косынке исполняла любую прихоть отца - пьяницы деревни Вятское. Знал его весь деревенский люд, как неприятного человека с непристойными повадками. Относились к нему снисходительно, ведь отец, воспитывающий дочь в столь тяжёлые времена - это похвально. Маленькая крестьянка воспитывалась в строгости и неприязни отца такой силы, что некоторыми тёмными вечерами, неприязнь переходила в жестокость. Сама девушка выросла покорная, не прихотливая и молчаливая. Люди отзывались про неё с теплом на сердце и добротой в голосе.
- Любому молодцу в жёны годится! Душа, словно спокойная река. А глаза, как две незабудки. Коса русая до пят, все волоски переплетаются меж собой, словно тонкие ветви вяза, распустившиеся под тёплым солнышком. Вся ладненькая и по фигурке и по характеру, застенчивая девка, роба, как первый подснежник. - ходила по деревне людская молва.
Лишь красотой и одарила мать-природа Дарью. Без матери жизнь была не проста, а без любви и подавно. Мать Дарьи, Мелехова Надежда Ильинична умерла от тяжёлой руки Ивана Потаповича сразу после появления на свет Дарьи. Рождение дочери Мелехов отмечал добротно, так что и не заметил, как показался ему косой взгляд женушки своей. Нашептали обида и злоба Ивану, что все к нему враждебно настроены и не хотят видеть в родном доме. Чувства настолько сильные, будто переливающаяся гадюка, обвившая шею, висела на мужчине и шептала на ухо, мол никому он не нужен и изжить его со свету хотят. Мелехов не помнил, как его руки сами потянулись к острому топору и к горлу Надежды. Помнил сквозь пелену перед глазами лишь отдаленные крики:
- Нет, прошу, Ваня остановись!
Мгновение... Первая алая капля упала на деревянный пол, а за ней вторая и третья.   Запачканный топор был брошен к бездыханному телу. Крестьянин вышел за порог дома и красное пламя окутало своим ярчайшем теплом весь недавно построенный деревянный дом. Языки пламени воцарили над маленьким домиком и поглотили всё, не оставив ни тела бедной женщины ни нажитого добра. Мелехов растворился в ночной темноте. Осталась малютка Дарья без самого родного на свете - без единственного человека, которой её по-настоящему любил. В ту самую ночь умерла последняя надежда в этом доме на нормальную крестьянскую жизнь и хоть какую-то мимолётную радость...

- Дарья, где ты, чёрт тебя подери? Мало я тебя драл!, - раздался ор из деревянного покосившегося домика на конце просёлочной дороги.
- Бегу, батюшка!, - встревоженный молодой голосок послышался из-за кустов малины за домом.
- С добрым утром, батюшка. Я вам...,- Дарье не дал договорит отец.
- Я вижу, что блины на столе! Где ты шлялась пол утра? Почему я должен вставать сам, а не ты меня поднимать? Может тебе мало было в прошлый раз?, - кричал крестьянин на дочь.
- Я малину для вас собирала, батюшка. Не надо, прошу, я больше не буду уходить из дома до вашего пробуждения...
- Вот так то лучше.
Мужчина сел за накрытый белоснежной скатертью стол и преступил к раннему завтраку. Мелехов быстро заглатывал блины, громко чавкая на весь дом, прикусывая красными ягодами малины. Крестьянин не давал садится за стол дочери, пока его трапеза не закончится, ведь он считал себя главнее и нужнее этому дому и быту, чем она - грязнокровка, как он называл Дарью Ивановну.
В полдень, когда все дела были сделаны, скотина накормлена, дом прибран, а луга скошены, вся деревня кумарила под пекущем солнцем. Пастухи залегли на сеновалы с рожью в зубах, а доярки уселись в тенёк, размахивая руками. У молодой крестьянки к сожалению не было возможности отдохнуть кроме пары часов ночью. Дарья вышла с громко звенящими железными вёдрами и отправилась в сторону колодца.
Солнце слепило глаза, а по голубому небосводу, словно по лазурной воде лениво плыли белые лебеди. Лёгкий ветерок игрался с верхушками деревьев, чтобы хоть как-то разбавить воцарение солнца в полдень. Около колодца у полянки появились веснушки в виде молоденьких жёлтых одуванчиков. Голубые бабочки танцевали вальс в воздухе над цветочной полянкой.
Набирая воду, краем глаза девушка увидела высокий мужской силуэт. Повернув голову перед Мелеховой появился Алексей Тарасов. Молодой крестьянин не был обделён вниманием сельских девушек. Светловолосый парень, с глазами цветом лазурной синевы. Девки в деревне шептали друг другу: «Если взглянуть в глаза Алексея, увидишь в них двух белоснежных голубей любви, пролетающих по небу».
Молодец был самым знатным женихом на деревне и каждая женщина, проживавшая неподалеку хотела выдать за него свою дочь. Дарья не выделялась среди других девушек необычайной красотой и богатым приданным, так что для Алексея она была лишь серой мышкой, прогрызающей пол в избе у девушки.
- Здравствуй, Дарья. Как поживаешь?
- Здравствуй, Алексей...,- ответила взволнованная девушка с грожью в голосе. Поживаю, как придётся.
- Жаль... Видел тут неподалёку твоего отца. Опять с чикушкой.
- Опять... плохо мне сегодня придётся..., - ответила крестьянка, опуская взгляд вниз.
- Дарья, может я помогу, чем смогу?,- обратился к девушке взволнованный Алексей.
- Я... он меня..., - девушка упала головой на плечо молодца в слезах, изредка всхлипывая.
Молодой крестьянин успокоил девушку, как смог. Дарье уже давно нравился Алексей, но так близко она с ним находилась в первый раз. Тарасов приобнял крестьянку.
- Алексей..?, - девушка подняла голову и посмотрела на парня заплаканными глазами.
Алексей немного нагнулся к лицу Дарьи и соприкоснулся в поцелуе с её вишнёвыми губами. Неожиданное, но столь долгожданное чувство длилось несколько мгновений.
- Ал... Алексей, мне надо бежать..., - Мелехова быстро скрылась, убегая вдоль просёлочной дороги с горящими щеками от стыда и наслаждения.
Дело шло к вечеру. Дарья ощущала, что прошло лишь каких-то пол часа, хотя солнце показывало обратное. Светило переместилось на другую половину неба, а облака начали разрисовать себя в розовые оттенки.
- Ты где была?, - почти шёпотом спросил отец девушки.
Иван Потапович согнуто сидел на лавке, шатаясь. Одурманивающий запах стоял на весь дом, словно повествуя заранее о нехорошем окончании сегодняшнего дня.
- Я спрашиваю, где ты была?, - плавно повышал голос Мелехов, переходя на крик.
- Я тут людскую молву услыхал, говорят ты загуляла... С Тарасовым целовалась, да? Курва..., - Мелехов плавно встал вместе с рядом лежащими розгами.
- Подошла!, - закричал пьяный крестьянин.
Из глаз Дарьи закапали слёзы, словно хрустальные капли дождя пролили на землю русскую.
- Не надо, батюшка, прошу. Пожалуйста, помилуй!, - Дарья упала на колени в слезах перед прогнившей ничего непонимающей рожей отца.
- Лярва! Курву вырастил!, - взмахнул розгой мужчина и хлестанул по невинному лицу дочери.
- Грязнокровка... Когда ты такой испорченной успела стать?, - звук от рассечения воздуха раздавался всё чаще, а розги красились в темно-алый цвет.
- Умоляю, прошу..., - руки девушки онемели и измотанное тело упало от боли на холодный тёмный пол.
Из алых рассечений хлестала кровь, заполняя собой весь пол дома. Силы покидали девушку.
Отец остановился только в тот момент, когда девушка уже задыхалась от боли и недалеко видела сияющий свет, которому была бы рада в столь юные годы.
- Вот то-то же, будешь знать, чертовка! Весь дом от тебя теперь грязный, как ты. Всё запачкала. Приберешь тут., - отец вышел из дома и хлопнул деревянной дверью.
Девушка закрыла глаза и темнота сразу же окутала её, словно сама ночь напевала ей колыбельную, чтобы девушка хоть на минуту забыла о режущей боли.

Пробудилась ото сна девушка из-за странных ощущений в теле. Она не могла пошевелиться, словно её что-то сдавливало, не позволяя двигаться и вздохнуть полной грудью. Чувство постоянного пошатывания тела не внушало надежд. Открыв глаза девушка увидела заливные луга, чистое небо, пролесок и пасущихся мычащих коров. Но почему-то в это утро единственное, что она так искренне любила, природу и свою деревеньку, не казались уже такими красивыми и животрепещущими. Наклонив голову, Дарья увидела своё связанное тело толстой верёвкой. Она ехала в телеге, которую вёл Иван Потапович.
- Батюшка, куда ты меня везёшь?, - робко, боясь сказать лишнего, тихо спросила девушка.
- Будут тебя перевоспитывать, грязнокровка. Если ты настолько глупа, так Бог тебя уму разуму научит., - сварливо ответил отец, не поворачиваясь к дочери.
Больше Дарья вопросов не задавала и боялась пошелохнувшись упасть из телеги.
Через несколько часов перед глазами девушки будто из-под земли возрос белоснежный монастырь с золотыми куполами и маленькими окошечками. Кресты на куполах были видны издалека и озаряли блеском все заливные луга и чистые воды русских земель. Монастырь был благороден снаружи, словно мудрая полярная сова грациозно сидела и рассматривала всех с призрением во взгляде.
Телега остановилась. Мелехов спрыгнул с повозки и подошёл к дочери.
- Ну что ж, прощай, не поминай лихом. Я сделал всё, что мог., - распутывая верёвку, говорил Иван дочери, даже не посмотрев ей в глаза.
- Вот она, окаянная! В глазах её сам Лукавый сидит и смеётся!, - закричал мужчина в сторону монастыря, показывая на дочь пальцем.
Дарья в недоумении посмотрела на отца в последней раз. Старый крестьянин быстро сел в повозку и уехал далеко за горизонт.
Как только телега двинулась с места из монастыря выбежали две сгорбившиеся женщины в чёрных апостольниках. Быстро схватили бедную измученную девушку за руки и поволокли в монастырь, словно она и вправду не понимала, что творит и кем ведома.
Монахини были жестки в воспитании своего последующего поколения. Воспитывали в строгости. Лишним словом обмолвиться не давали, за непослушание что-то бормотали про Лукавого и пороли розгами до изнеможения. По ночам Дарья сидя за маленьким столиком в тесной комнатушке учила молитвы и молилась ночами на пролёт, чтобы её бранное тело уже наконец покинуло эту землю и душа отошла на покой.
В монастыре девушка жила по законом божьим, работала, ходила опустив глаза в пол, падала в обморок от порки, и так каждый день по кругу. Так шли дни, недели, месяцы. Дарье всё не приходила искренняя вера в наилучшее, в защиту и укрытие Наивысшего. Всё также её обвиняли в проклятости и окаянности.

Так прошёл целый год. В маленькое окошечко девушка разглядывала позеленевшие деревня и раскинувшиеся поля, словно маленький ребёнок в первый раз увидевший красоту матери-природы.
За прошедший год крестьянка поняла лишь одно: «Надежда и вера лишь затуманивают людские глаза. Надеяться можно только на свои силы».
За прошедший год она каждый день считала часы и надеялась увидеть смилующегося отца, вернувшегося забрать её. Но все надежды были напрасны, Бог не услышал молитвы Дарьи и надежда в сердце молодой девушка навсегда превратились в труху.
Больше ждать помощи крестьянка не могла.
Смотря в узкое окошечко каменных стен монастыря на сияющую свободу звёзд, на широкие просторы полей, на густые чаши лесов, на лазурные широкие реки и высокие, стремящиеся ввысь пики гор, она поняла. В первую звёздную ночь лета девушка решила спасти себя сама - бежать.
Дарья быстро оделась, заправила кровать, как приучили её в монастыре. И босая, чтобы шаги были тише, медленно зашагала вниз по скрипучей лестнице.
Первый шаг, второй шаг, третий шаг... громкий скрип доски. В одной из комнат загорелась свеча, озаряющая всю лестницу и проход в молитвенную. Раздались тихие проснувшиеся голоса и крип от двери. Дарья побежала по лестнице со всех сил, забывая про скрип и время суток. Страх одолел всё тело, горло спёрло, закружилась голова и потемнело в глазах.
«А вдруг не получится? А вдруг поймают? Если поймают, будут колотить до полусмерти... Бежать! Только бежать!». Дарья выбежала из монастыря через маленькую запасную дверь.
- Вот она, держите её!, - раздался громкий голос сзади.
Девушка бежала, куда глаза глядят, она сама не понимала что её направляет. Куда несут её ноги. На горизонте за полем показался густой тёмный лес. Ноги несли всё дальше и дальше за деревья, стремясь в бесконечную пустоту. Крестьянка забежала в самую чашу и темнота окутала её, спрятав в себе, словно в стоге сена.
- Вроде оторвалась...,- тихо произнесла молодая девушка.
Дарья перебила дыхание и спокойно пошла вперёд за деревья, не оборачиваясь. Крестьянка вышла на просёлочную песчаную дорогу, сама не понимая, куда это может её привести. Через долгое время, когда рассвет начал озарять небосвод, показывая всему белому свету новый день, сидевшая на траве в порванном сарафане, с поцарапанным от веток лицом девушка увидела повозку. Она выбежала на дорогу, махая руками и крича:
- Стой, пожалуйста помоги мне!
Телегу остановил молодой незнакомый молодец.
- Что случилось с тобой, девка? Побил кто?, - в недоумении спросил молодой человек, поднимая правую бровь.
- Да, меня в монастыре держали. Житья не давали. Измывались надо мной. Я сбежала от этих нелюдей. Можешь меня взять с собой?, - всхлипывая рассказывала девушка про свою жизнь.
- Поехали, что с тобой поделаешь!
Деревянные колёса застучали по камням на просёлочной дороге и телега устремилась далеко за горизонт с восходящим рассветом. Больше Дарья никогда не возвращалась в место, которое когда-то так сильно любила.

Конец.

Ариадна.