Гробовое безмолвие пробирает меня до костей. Молчит всё вокруг: горбатые деревья, топчущиеся по их ветвям вороны и уже начавшая блекнуть трава. Но кто знает, может, мертвые души прямо сейчас о чем-то вопят? Вдруг они кричат о боли, кружа у изуродованных временем надгробий? Если здесь вправду скитаются призраки умерших людей, то они глядят на меня с завистью. А из их невидимых глаз текут ручьи незримых кровавых слез. Я не испугаюсь, когда они столкнут меня с этой лавочки. Не пискну, возжелай они на мне отыграться. У них нет плоти, у меня, кажется, ничего нет внутри.
  Поначалу, когда хаос ещё не дошел до пика, мне хотелось уничтожить мир – пускай придет конец и проблемам. Я была безумно зла. И эта проклятая злость вышибла у меня мозги. Ей помогли ещё другие чувства, плескающиеся до сих пор на дне моего существа. Пока они приглушены. И сейчас мне просто тоскливо и мерзко от тех вещей, которые я натворила. Нежно-голубое небо над головой шепчет о чистоте и невинности, о чем-то прекрасном, чего я не сумею достичь. Бескрайние шелковые небеса навевают на мысли о любви. Не о той, после которой я нуждаюсь в помощи психотерапевта. Не о той, от которой на моём слабом теле ещё остались следы. О той невероятной, красующийся в книгах великих писателей. Я трогаю гематому на глазу и сжимаю губы. Сквозь могильную тишину пробирался мой срывающийся голос: «Урод».
  Клим показался мне самым классным парнишкой в новой компании. С его лица никогда не сходила тихая, завораживающая улыбка. Ни один кремень от неё не ускользнет, не избежит безгласного восхищения. Вспоминаю лукавые морщинки у светло-карих глаз и вздрагиваю. Белобрысый черт с легкостью провёл меня, девочку, ищущую утешения. Студент-отличник, будущий дипломат. Многие ребята восхищались способностью Клима выглядеть солидно даже с пластиковой бутылкой пива в руках. Ходили шутливые разговоры, что поменялся бы он одеждой с бомжом, никто бы из его наряженных одногруппников не заметил разницы. Чёрт бы все равно держал себя изящно.
   Я не заподозрила в нём фальшивости. Сама нацепила на себя ошейник, а поводок подала ему. Прежде чем отдаться человеку, лучше познакомиться с его бесами. Они могут быть невероятно опасны. Я же не стала протягивать им руку, не искала их вовсе. Глупая, спешила скорее заполнить чьим-то теплом дыры, однажды просверленные в сердце. Клим не тот, что исцеляет, он тот, кому по нраву разрушать. Но себя я буду до смерти презирать больше, чем Чёрта. Это я виновата, что со мной поступили ужасно. Я не признала в нём ублюдка. Я сама прыгнула в машину едва знакомого парня. Он протянул мне пластиковый стакан с алкоголем, и я сама его взяла.
– Пей до дна, моя девочка, – бархатистым голоском приказывал Клим, бесстыдно глядя мне в глаза.
Жидкость обжигала горло. Отвратительный привкус спиртного и сейчас отчетливо стоит во рту. Я залила в желудок всё до капли, как он и повелевал. Помню, его пальцы путались в моих волосах. Он твердил, что я умница. В полумраке уличных фонарей я не придала значения его наглой ухмылке. Глупая девочка верила Черту. Наивная дура получила по заслугам.
  Родные дворы, школа, куда взгляд не уткни – везде мерещится его физиономия. Кажется, он однажды снова появится у моего подъезда, вытащит сигарету изо рта и выпустит дым мне в лицо. Сдавит моё запястье и потащит куда-то за собой. «Я не наигрался», – ехидно посмеётся Клим. Изо для в день меня мучает страх встретить его. Стоит ему вернуться, я ведь даже не промычу слово «нет». Он раздал карты так, чтобы выигрыш был за ним.

   Не укрыться мне от слёз даже у себя дома. Не скрыться от ядовитой печали. Нигде не найти более мирного убежища, чем здесь, где могильные черви поедают сотни гниющих тел. Иногда я, разложившись на старенькой лавочке, выговариваюсь в никуда. Вдруг мертвые души умеют слышать? Для меня честь скрасить их унылые будни бреднями о не менее безрадостных моих. Интересно, не утратили ли они способность сопереживать? Я бы ничуть не возразила, возжелай покойники отомстить за меня Черту. Пускай бы мёртвые его уничтожили. И он явно никогда не заявится меня навестить. Не причинит мне боль. Её без того лютая передозировка.

  На голубом полотне разливаются черные пятна – это вороны кружат в вышине. Разносят по миру мои пропитанные горечью мучений рассказы. Но есть ли кому до них дело? У каждого где-нибудь да имеется чемодан с жалобами, у кого-то побольше, у кого-то поменьше. Люди бесконечно то собирают его, то распаковывают. Откуда время услышать чужого, хотя бы сделать попытку вытащить утопающего из темного-темного омута? Наверное, напрасно, тем не менее, я храню в себе крохотную мечту встретить того, кто сумел выбросить этот гребаный чемодан куда подальше. Да от моего, безразмерного, по сути, следовало бы избавиться. Только без чьей-то подмоги у меня не выйдет, попросту не хватит силенок.

  Ворона прыгает по надгробиям, пока не оказывается у ближайшего ко мне. Беспокойно вертится, словно ищет, где бы стоялось поудобнее. Настолько резко птица замерла, насколько жутко стала неотрывно пялиться, что мне вдруг захотелось вскочить. Фантазия уже бурно разыгралась, нарисовала черно-белые сцены, где пернатая тварь выклевывает мои глаза. По коже скользит колющий холодок, но я продолжаю играть с птицей в гляделки. Бархатисто-карие радужки гласят мне о чем-то непостижимом. Я достаточно долго плескаюсь в их недрах, пока вокруг них не строится образ Клима. У него такие же глаза. И он тоже скачет по могилам, по могилам несчастных, которых он обманул. 

– Пей ещё, – призывал Чёрт, перехватив мою руку.

Он не дал мне убрать стакан, снова заполнил его до краёв.

– Меня уже тошнит, – лишь проскулила я. – Я больше не хочу.

– Потом перестанет, вот увидишь. Поверь мужчине с опытом. – Он использовал своё сильнейшее оружие – улыбку. – Выпей, если ты меня уважаешь. Это дорогой алкоголь, выходит, я его перевел? 

 То, что он требовал, чтобы я залила в себя, мне следовало выплеснуть ему в рожу. Не понимаю, как можно было разглядеть в нём несуществующее благородство. Мне действительно казалось... Нет,вернее сказать, я по какой-то причине была абсолютно уверена, что Клим – человек-слово, а не обыкновенный подлец. 

 Коричневатые брови Клима смещались к острому подбородку. Зеркало заметалось из стороны в сторону. Сгусток рвоты,подступающий к горлу, я тщетно старалась сдержать. Всё вокруг расплывалось до картины полной черноты. Мраку надлежало рассеяться, и когда вновь пришла ясность видения, оказалось уже слишком поздно звать на помощь. Ускользнуло время, когда я могла бы переварить у себя в деревянной башке, что те вещи,проделываемые со мной белобрысой тварью, – ненормальны. 
 Ворона, как вылупилась, так и по-прежнему глазенками просверливает меня насквозь. Прыгай по оставленным надгробиям, страшная птица. Напевай песенки мертвым. В меня, ради бога,очередной страх не вселяй. Я не уживусь с новыми ночными кошмарами, они меня окончательно сломают, вовсе намека на жизнь не оставят. Мне уже думается, что вот-вот я перейду границу, каждую секунду буду осмысливать ужасы жизни, и именно это сведет меня с ума. Как же боюсь лишиться рассудка, стать сумасшедшей и сдохнуть забытой, никому не нужной где-нибудь под забором. Превратиться в настолько конченную, пропащую душонку, что, когда бы я, скрученная, подыхала в грязи, ко мне побрезгали бы приблизиться даже вшивые псы. Всего шаг – и ты по другую сторону...      
  Проигравшей, как выходит слишком часто (и что меня дико досаждает), оказываюсь я. Птица словно вправду добивалась моего поражения. Она взмахнула крыльями и сейчас гордо порхает где-то над верхушками унылых сосен. У меня уже, кажись, на лбу написана и светится надпись«номер два», а на обеих щеках «лох безнадежный». Если бы мне приспичило написать анкету на каком-нибудь сайте знакомств, то я бы не попыталась скрыть очевидное: 

 «Привет, меня зовут Мая Ветфанова. Я вечно болтаюсь в подметках. Ищешь девчонку, чтобы можно было унижать её, а та терпела твои выходки и послушно выполняла команды, – милости прошу. Учти: девчонка частенько будет сбегать на кладбище,потому что она съехала с катушки из-за людишек, вроде тебя».