Я такой же как ты, Насан. Я знаю, что значит менять одну за другой школы, или терпеть унижения от одноклассников.

Мой отец наполовину еврей. И он с большим трепетом относился к своим корням. Зевулун Эфраим Зегельман, так назвали меня родители. Куда еще более еврейски, чем это? Отец работал страховым агентом. Я только пошел в школу, когда однажды он повздорил с начальником, и в отместку тот отправили его в какую-то глухомань.

Если честно, я хоть убей не помню название этого городка. Зато хорошо помню как психовал отец, говоря, что это самый расистский городок во всем штате, - Зефф тяжело вздохнул и зажмурился. - Спустя неделю его убили. У меня на глазах. Полоснули ножом по горлу. Прямо на придомовой лужайке.

Местные обступили дом, кричали оскорбления, бросали в дом камни и комки грязи. Даже грозились сжечь его. Мы с мамой до темноты отсиживались на чердаке, и только когда все совсем стихло, она выбралась на улицу, и затащила тело отца в дом, чтобы никто не смог и завтра над ним поглумиться. Рассчитывать на полицию было бессмысленно, местный шериф был в числе тех беспредельщиков. Потому мы замуровали тело в подвале, и той же ночью сбежали, бросив все в этом проклятом доме.

В другом городе мать быстро нашла работу, подала в розыск на отца, чтобы не было лишних вопросов, а меня пристроила в какую-то школу. Но я там и месяца не проучился. Через пару недель в нашем почтовом ящике оказалась записка, что нас вычислили, и жить нам осталось всего ничего.

Мы снова бежали. Сменили несколько городов. Мать встретила мужика и выскочила за него замуж. Не по любви. Лишь бы чувствовать себя в безопасности, и фамилию сменить заодно. Но тут выяснилось, что по законам этой треклятой страны, поменять фамилию ребенку можно только с согласия обоих родителей. А мой-то батяня числится в розыске. Так я и остался при своих интересах.

Новые одноклассники запуганного мальчишку не жаловали. Я почти сразу стал мишенью для всех хулиганов, и противопоставить им мне было нечего. Когда я приходил домой весь в синяках, и начинал жаловаться, отчим называл меня сопляком, и закрывался газетой. Ни одного слова поддержки, ни одного совета, как постоять за себя или дать сдачи. Он, кстати, оказался тем еще алкашом, и из-за этого "хобби" часто лишался работы.

Мы много переезжали. Но в каждом новом городе история повторялась. Отношения с одноклассниками у меня не клеились, я снова приходил в синяках, и снова не находил поддержки. А когда мне исполнилось двенадцать, отчим однажды надрался так, что попытался меня изнасиловать. Я тогда еле вырвался. Убежал из дому, шатался по улицам допоздна. А когда пришел, рассказал все матери. Поверила ли она мне? Думаю нет. Но серьезный разговор на троих все-таки состоялся. Эта гнида все отрицал. Втирал матери что-то про переходный возраст, всплеск гормонов и связанные с этим бурные эротические фантазии. Спустя три недели ситуация повторилась. Я об его башку разбил не то вазу, не то настольную лампу, и снова сбежал. А когда вернулся домой, мать сдала меня санитарам. Сказала, что я не могу держать себя под контролем, и что я стал опасен для общества. Оказывается этот хер наплел ей, что я употребляю наркоту и пытался вскрыть себе вены. Так я оказался в психушке.

Поначалу это было ужасно. Меня кололи какими-то препаратами, от которых распухало все тело, а мир перед глазами крутился с такой скоростью, будто его намотали на лопасти вентилятора. Да еще все эти психи, меня, затравленного мальчишку жутко пугали. Но со временем, я начал понимать как устроен этот мир, что нужно делать, чтобы стать жертвой, какие поступки приводят тебя на вершину пищевой цепи. Поначалу я старался быть просто наблюдателем, потом оттачивал свои знания на практике. Со временем меня даже стали побаиваться. Драться с явными лидерами мне, к счастью, не приходилось, иначе меня бы давно не было в живых. Но вот брать свое силой, голосом, наглостью, угрозами, этому я научился. Те, что совсем безнадежные психи, старались со мной не связываться, те же, кто умел еще хоть немного рассуждать здраво, стали присматриваться ко мне, и вскоре поняли, что могу представлять угрозу.

Однажды я оказался в центре драки, не помню, то ли из-за печенья, то ли из-за пары кусков сахара, обычная практика для тех мест. Меня вызвали к главврачу. Стандартная беседа, запугивания, угрозы. Я отнекивался. Пока он меня прессовал, у одной из жертв случился сердечный приступ, и главврач убежал, оставив меня в кабинете. Делать было нечего, и я заглянул в монитор его компьютера. Там была открыта моя медицинская карта: мое полное имя, порядковый номер по которым нас различал медперсонал, полный анамнез, симптомы, рекомендации и прописанные лекарства. Но самое главное, все это можно было исправлять. Я понял тогда, что другого шанса у меня не будет, и сначала стер все лекарства, прописав себе вместо них глюкозу и витамины, а затем изменил имя. Так я стал Зеффери Зейном. Зефф на Идише значит "волк". Мне показалось весьма символичным, что теперь, после предательства матери, издевательств отчима и сверстников, я словно одинокий волчонок, которому выпал шанс начать жизнь заново.

Через год меня выписали, выдав справку с новым именем. Мать даже не приехала меня забрать, была занята на работе. Потом, поздно вечером, когда отчим уже уснул, она заглянула ко мне в комнату, и разрыдавшись стала просить прощения. Говорила, что зря не поверила мне сразу, что после того как я оказался в больнице, отчим однажды назвал ее старой морщинистой кобылой, на которую у него никогда не встанет. А вот-де ее сыночек был в самый раз, ничего, только, она, дура, упекла его в психушку. Я уже хотел было простить ее, и попросить бросить этого мудака, но тут она начала говорить что не сможет без него жить, что с ним нам будет легче, и вообще он не такой плохой. Я понял, что меня предали снова, что все ее слова насквозь фальшивы, и я, и правда, теперь один в этом мире, сам за себя.

В школе мне тоже были не рады. Теперь меня задирали еще и за то, что я псих. Но я не забыл, как выбивал свое место под солнцем в клинике. В первый раз, мой приступ агрессии вызвал у всех удивление. На второй раз, я сломал старшекласснику нос, и выбил два зуба. На третий раз, со мной уже просто не захотели связываться. Но учиться в этой школе было уже невозможно, потому что даже сами учителя считали меня ненормальным. Я просил мать перевести меня в другую школу, но ей некогда было заниматься такими пустяками. И потому я начал сам искать повод чтобы меня исключили. Грубил учителям, налетал с кулаками на старшеклашек. Следил по вечерам как за преподами, так и за мелкотой. Мои действия вызывали в окружающих дикий страх, ведь я псих, и ждать от меня можно чего угодно. В итоге, меня все-таки вышвырнули из этой школы. В другую я и не торопился.

Однажды отчим решил взяться за старое, он снова был подшофе, и потому море казалось ему по колено. Сначала я стал угрожать, что сообщу об этом на его работу. Но он ответил, что у него кристально чистая репутация, и мне, психу со справкой, никто не поверит. Тогда я понял, что это мое огромное преимущество. Я схватил его пивную бутылку, разбил горлышко, и заорал, что перережу ему глотку, и мне за это ничего не будет, ведь я же псих. Это его усмирило. В тот день он надрался больше обычного, проспал свою смену, и его снова выперли. Нам в очередной раз пришлось переезжать.

Так я оказался тут, в этом городе, и в этой школе. Мои новые одноклассники знали, что я из психушки, но ничего не знали о моей прошлой жизни. Поэтому тут я спокойно занял место лидера. Тем более, что Роуди, главный хулиган района на то время, был туп, как безголовая курица, велся на понты и угрозы, и просто трепетал от тех, кто казался ему круче, чем он сам.

Жизнь налаживалась, я наконец-то был на вершине школьной пищевой цепочки. Меня боялись и уважали, передо мной заискивали. Переспать со мной мечтали многие девчонки, и как оказалось, не только они одни. Я настолько привык к новому положению, что начал думать, что так будет всегда. Однако потом появился ты, и все пошло прахом. Не сразу, конечно. В тот день, когда ты уселся на мое место, я даже представить не мог, что это начало краха так хорошо выстроенной мной жизни. Я воспринял тебя как очередного задрота, которого быстро смогу приструнить и сделать своей шестеркой. Но ты оказался слишком крепким орешком, о который я, признаю, сломал свои зубы.

Мой мир надломился впервые тогда, на школьной площадке, когда Роуди приставил тебе к горлу нож. Я тоже был зол, хотел мести, но когда увидел кровь.... Воспоминания сами всплыли наружу. Я вспомнил как смотрел на отца, у которого из шеи хлестала кровь. Как он задыхался, как захлебывался собственной кровью, как бился в предсмертных конвульсиях. Я вспомнил все в самых мельчайших подробностях. Все, что испытал тогда еще совсем мелкий пацан. Я вспомнил все унижения, через которые мне пришлось пройти. Это заставило меня взглянуть на тебя иначе. Наверное, даже как-то сроднило меня с тобой.

С того самого дня я уже не мог позволить себе причинить тебе боль, потому что видел в тебе себя. И твою боль чувствовал так же чутко как и собственную, хотя самому себе в этом сознаться был еще не готов. Иногда я срывался, привычный образ жизни все еще напоминал о себе, и не хотел отпускать. Но я понимал, что прежнего Зеффа уже никогда не будет.

Возможно, все это в купе и натолкнуло меня на мысль приблизить тебя к себе, чтобы никто не посмел тебя трогать. Эта мысль пришла ко мне спонтанно, Форлани натолкнула меня на нее. И когда ты стал помогать мне по учебе, признаюсь, я жутко ревновал, что Роуди тоже пользуется твой безотказностью. Но повлиять тогда на него я не мог. Он хоть и туп, но сразу просек бы что к чему.

А потом этот конкурс и твоя принципиальность дали мне понять, что ты не так прост, как мне казалось. И когда ты отказался залезть в сумку той старой библиотечной грымзе, еще больше утвердило меня в этой мысли. Потом, ты заставил мои мозги шевелиться, дал понять, что жизнь многогранна и тем и интересна. Что бухло и грубая сила не то, к чему стоит стремиться. Что все, к чему я стремился, было лишь наваждением, миражом, враньем самому себе.

В итоге, я не заметил как перестал контролировать ситуацию. Роуди вывернул это в свою пользу, и я оказался не удел. Но для меня это уже было не важно. Я впервые почувствовал заботу о себе, а не потребность в понтах и славе. И то, что эта забота исходила от тебя, меня поначалу сильно меня смущало, но чем дальше раскручивала судьба эту спираль, тем больше я понимал, что ты становишься для меня все более важным человеком.

А потом все эти выходки Роуди... Помнишь, когда я уехал домой, а потом вернулся весь сам не свой. Я думал остаться дома, но отчим был как всегда пьян, и чтобы не обострять ситуацию, я позвонил Роуди напроситься на ночлег к нему. Тот был пьян похлеще моего отчима, ответил, что занят, и как ему показалось, сбросил звонок. Но то ли он промахнулся, то ли вовсе забыл отключиться - так я услышал его разговор с какими-то отморозками, что он хочет напасть на твой дом. Я примчался к тебе, и когда эти пьяные идиоты приперлись, спугнул их.

Потом был этот случай под мостом, и я понял, что Роуди просто так не отступит. Лишившись меня, он потерял группу, и как не старался строить из себя лидера, никто его всерьез не воспринимал. Вот почему он жаждал твоей крови. И я решил снова втереться в его доверие, чтобы держать ситуацию под контролем. Когда он вломился в твой дом, я выскочил на улицу, проверить один ли он, или с группой поддержки (потому что Роуди всегда нужны были зрители или те, кто приободрил бы его на пути к преступлению), и упустил тот момент, когда он выхватил нож.

Прости, Насан, я так виноват перед тобой, что не смог уберечь от этого ублюдка. Когда я увидел тебя в крови... Не знаю, как это описать... Я четко понял, что жизнь без тебя не имеет смысла, что и минуты не смогу прожить, если твое сердце перестанет биться. Это был самый страшный момент всей моей паршивой жизни.

Зефф поднял на меня глаза, и тяжело вздохнув, добавил:

- Что, удивлен?

- Ни капли, - ответил я, - Я раскусил тебя еще в туалете, когда вы разорвали мои штаны. Когда ты рассек мне бровь и увидел меня в крови, твоя маска слетела, хоть и на совсем крохотное мгновение. Я еще тогда понял, что ты за человек, и что я к тебе испытываю.

- То есть, я тоже тебе не безразличен?

- Ну ты и тупица, - закатил я глаза. - Возился бы я с тобой, если бы мне было плевать на тебя.

- Правда? - Зефф кинулся ко мне, и обнял так крепко, что, кажется, у меня затрещали кости.

- Правда, - еле слышно прокряхтел я в ответ.