14.11.20... Чт.

Пишу зачем-то... Может, потому, что всё правда и главный ужас нашего времени — это не болезни, голод и войны, а одиночество? Раньше мы жили в деревнях, потом в городах, а теперь живем в интернете и строим там свои стены, прорубаем окна и двери... Главное — не забыть, где она, эта дверь.

Я уже не ждал ничего, смотрел на экран ноута бессмысленным взглядом. Молчание в чате. Молчит телефон. Надо как-то заснуть, потому что завтра на работу. И я пишу, давясь презрением к себе и к своей слабости: «Спокойной ночи, сердце мое. Я всё равно жду тебя». И мысленно добавляю: «Только не тяни, задыхаюсь».

В то воскресенье, проспавшись, я позвонил ему вечером. Он не ответил. Написал в чат. Потом ещё раз. Потом ещё... Потом сдалась даже моя способность к унижению. Пашка Белявский, вчера столкнувшийся со мной в магазине, сказал, чтобы я срочно перестал употреблять, или что я там бухаю или курю, а то вид у меня, как у человека, готового стать героем. Я изо всех сил старался взять себя в руки и жить дальше. В очередной раз...

Кто-то мечтает о том, чтобы быть не таким, как все, и совершает для этого поразительные по глубине и содержанию глупости. А кому-то однажды до смерти захочется стать таким, как все, чтобы перестать жить этой разорванной на «до» и «после» жизнью, сбросить маску, перестать играть.

Жизнь дискретна, как любил говорить наш препод по теории вероятности. Я, наверное, только сейчас стал понимать, о чём он говорил. Слишком много в моей короткой жизни было этих «до» и «после».

Тогда, в сугробе, глотая враз пересохшим ртом обжигающий колючий снег и вглядываясь в качающиеся верхушки карпатских елей, я отчётливо видел разрыв. Прошлого для меня больше не существовало. Не бывает танцоров со сломанными спинами и порванными коленями.

Десять лет тренировок. Поиски, расставания и новые поиски достойных партнёрш. Часы индивов, пропущенные дни, и даже недели, уроков в школе. Турниры... Костюмы... Блэкпул, к которому мы с Лизой готовились, намереваясь дойти, как минимум, до пьедестала. Тренеры выражались осторожнее. Куча денег, вложенная в нашу пару... Упрямый взгляд мамы в ответ на насмешливую едкость в этом вопросе отца, который хоть и был против этого моего спорта, но не вмешивался, наблюдал со стороны и платил... Я въебал всё.

Разрыв передних крестовидных и внутренних боковых связок, разрыв менисков правого колена. Левое уцелело. Компрессионный перелом позвоночника в поясничном отделе. Трещина в лучевой кости правой руки. Всё остальное — ушиб рёбер, сотрясение — казалось мелочами. Врачи сказали, что мне ещё повезло. Я мог и не встать больше после такого падения. Хорошей новостью было то, что меня не парализовало, иначе я точно покончил бы с собой, а плохой — что теперь мне надо было всё время поддерживать мышечный каркас. Иными словами, хочешь ходить — качай спину и пресс. Иначе тоже будешь ходить, конечно. Только под себя. И это на всю жизнь.

Та поездка в Румынию вычеркнула из моей жизни и последние два класса школы. Я учился в десятом, когда упал. Одиннадцатый заканчивал экстерном, но на выпускной сходил и умудрился даже навернуться с невысокого моста через ручей в парке, где мы все дружно фотографировались в позах, позорящих звание выпускника гимназии, как потом на прощание выразилась директриса, но нам уже было пофиг на её мнение. Дальше мы собирались позорить звание первокурсников...