Остановившись посреди коридора, я подошла к стене, облокотилась о нее и несколько раз глубоко вздохнула. Двумя этажами ниже, в этой самой больнице, лежала мама. Мама, с которой я не разговаривала уже больше двух недель. И я уже едва могла вспомнить ее голос, и все же почему-то не мчалась к ней, снося в се по пути. Наоборот, на подрагивавших ногах я передвигалась медленнее улитки. В какой-то момент даже показалось, что я уже опоздала, и что стоит зайти в другой день. Завтра или послезавтра... а, может, и через неделю. В этот раз все было иначе. В этот раз я не смогу просто прийти и беззаботно поделиться с ней событиями прошедшей недели. В этот раз я не смогу просто игнорировать ее молчание, зная, что она убивает себя изнутри. И теперь, когда я знала, что каждый мой визит приносил ей лишь большую боль, мне казалось самым лучшим вариантом – дать маме поправиться без моего участия. Без моего вмешательства. Просто не вредить ей еще больше.

Я сама не заметила, как ноги привели меня к двери ее палаты. Немного постояв перед ней, я развернулась, чтобы уйти, но не смогла сделать и шага. Колебаться к такой момент – это было ужасно. Тяжело было уйти, но еще тяжелее было зайти внутрь – где мне, как всегда, не будут рады. Потому что я могу только вредить ей своим присутствием. Своим существованием. Из-за меня она не могла забыть трагедию, что произошла много лет назад. Именно я постоянно мелькала у нее перед глазами, лишая маму возможности поправиться.

Тряхнув головой, я попыталась отбросить эти глупые мысли. Не зачем внушать себе столь отвратительные мысли. Чем больше я буду заниматься беспричинным самобичеванием, тем хуже мне будет. Да и в конце концов, если я перестану навещать маму, кто знает, что она тогда себе надумает. Вдруг, она убедит себя в том, что ее родная дочь возненавидела ее после стольких лет молчания? Вдруг, она подумает, что больше мне не нужна? Я не хочу, чтобы она чувствовала себя одинокой и брошенной. Снова.

Набрав в легкие воздуха, я сжала кулаки, вскинула голову и резко развернулась лицом к двери. Медлить было нельзя, ведь если сейчас я уйду, велик шанс, что я больше не вернусь. Нельзя позволить убедить саму себя в том, что я не нужна маме. До тех пор, пока она об этом не скажет, до тех пор пока не произнесет вслух, что ненавидит меня или что без меня ей будет легче, я буду рядом. Даже если мне самой больно.

-Привет, мам, - голос прозвучал приглушенно. –Вот и я, - я попыталась звучать бодрее, но получилось не очень реалистично. В этот раз все было так же. Мама сидела на больничной койке, прожигая взглядом вазу с цветами. И притворялась, что меня нет. –Извини, в этот раз я не захватила с собой ничего для перекуса. Совсем замоталась... Да и оказалась здесь случайно, в следующий раз я принесу побольше, хорошо? – я присела на стул рядом с мамой, на этот раз не пытаясь никак коснуться ее.

Между нами повисла тишина. Мама, как всегда не отвечала. А я не могла придумать, что ей рассказать. Обычно пустые разговоры с ней давались довольно легко – Эля неудачно перекрасила волосы, Коллин нашел себе очередную девушку, Каспер снова залез через окно, нагло проигнорировав дверь. Профессор задал слишком много домашки, экзамен был проще, чем я ожидала, в школе нас с Каспером снова дразнят парочкой, учителя постоянно вызывают к достке, у Каса родился младший брат. Все это обрастало красками и подробностями, и ко всему добавлялись мои личные комментарии. Но сейчас, когда жизнь была перенасыщена событиями, мне было нечего рассказать.

-Знаешь... - неуверенно начала я, судорожно соображая, что же все-таки сказать. –Недавно говорила с Каспером, - я все еще не могла выкинуть его из головы, -Ты же знаешь какой он. Фаталист до мозга костей. Ляпнул даже не подумав. Представляешь, сказал, что наша встреча с Кайном – это судьба, - хмыкнула я. –Он не плохой парень, только пережил очень много сложностей. Совсем как мы, да? Иногда так хочется помочь ему – сделать хоть что-то, чтобы ему стало легче. Как-то разделить с ним груз прошлого... Было бы здорово, если бы всего этого не было. Как думаешь, как бы мы сейчас жили? Наверное, были бы совсем другими людьми. Скорее всего, я была бы слишком избалована. И сейчас вам пришлось бы частенько ругать меня за необдуманные действия. Конечно, ведь в детстве мне все было бы дозволено, меня всегда спасли бы... - осознав, что мой монолог свернул не в ту сторону, я прикусила язык и присмотрелась к маме. Ее плечи слегка подрагивали, и мне стало ужасно неловко из-за своих слов.

«Отлично, Малин, сделала еще хуже, чем было!» - мысленно укорила себя я.

-А в академии недавно... - я попыталась припомнить любое, даже незначительное событие, но ничего не приходило в голову. –Ничего не происходило, представляешь? – я неловко улыбнулась. Обычно наши разговоры с мамой – это мой монолог. Я могла говорить что угодно, она никогда меня не перебивала. Да она меня и не слушала. И даже осознавая это, я все равно жаловалась на ломоту в теле, на одноклассников, на погоду. Я рассказывала маме о наших с Касом приключениях, делилась своими эмоциями и мыслями. Даже планами на будущее. Но сейчас я не могла рассказать ей, что пережила за последние недели.

Было бы странно, если бы я сказала, что Кас попросил переодеть его в девушку. Было бы неловко, расскажи я маме о поцелуе с Кайном и о его поведении до и после. Было бы неправильно рассказать ей о том, что Хольта похитили и держали в заложниках около недели. И что я сама не выходила из дома больше недели, чтобы защититься от тех, кто когда-то убил папу.

-Кстати, я недавно познакомилась с такой замечательной девушкой! – воскликнула я, вспомнив об Элин. –Она художница. Я видела ее картины, они просто потрясающие! Она очень любит рисовать море, хотя, по ее словам, никогда его не видела своими глазами. И портреты... - меня передернуло, когда я вспомнила о маленьком мальчике с истерзанной спиной на холсте. –У нее очень живые портреты. Особенно глаза. Если хочешь, я могу попросить ее нарисовать тебя. Она будет только рада практике! – хотя, я не была в этом уверена.

Она снова молчала. Как и последние несколько лет. И не смотрела на меня. Будто ей правда было противно видеть меня... Нет, видеть себя. Видеть свое отражение. Поэтому в палате не было зеркал. Поэтому она всегда разбивала их.

Но это было так жестоко. Из-за своих страхов она лишила меня возможности видеть ее глаза. Лишила меня возможности слышать ее голос. Иногда мне даже казалось, что я начала забывать, как она выглядит. На глаза набежали слезы. Мама не была виновата в этом. Она не виновата в том, что не смогла вынести потери сына и мужа. Не виновата, что не нашла в себе сил вырастить дочь. Она не виновата в том, что оказалась слабой.

-Мамочка, пожалуйста, посмотри на меня, - взмолилась я. –Пожалуйста. Хватит отталкивать меня. Мне так больно каждый раз, как ты отворачиваешься. Каждый раз, когда я не вижу твоих глаз и не слышу голоса. Кажется, еще немного и я совсем забуду их, - я хлюпнула носом и уже готова была начать мысленно отчитывать себя за излишнюю эмоциональность, как мама резко повернулась ко мне лицом и испуганно уставилась на меня.

И я застыла, когда пересеклась с ней взглядами. Столь завораживавшими были ее глаза, что я просто не смогла отвести от них своих собственных. Внутри нее было столько эмоций – смущение, недоверие, детский восторг и страх. Очень много страза. И увидев этот блеск внутри нее, увидев, что ее глаза перестали напоминать две стекляшки, переставшие выполнять свою работу, я неосознанно поддалась вперед.

-Мамочка, тебе уже лучше? – с надеждой спросила я. –У тебя... - дыхание перехватило от эмоций. –Мам, у тебя... - на глаза набежали слезы. –Такие красивые глаза, - выдохнула я. –Такие светлые... Я по ним так соскучилась, - вытерев мокрые щеки руками, я отодвинулась, и заметив волнение, отразившееся на ее лице, резко отвернулась. Обычно я не скрывала своих слез, ведь мама никогда на меня не смотрела. Но сейчас, когда она словно прожигала меня своим взглядом, я хотела, чтобы она видела только улыбку. И потому, поспешно вытерев рукавом щеки, я широко улыбнулась и принялась внимательно рассматривать мамино лицо, стремясь заполнить его в мельчайших подробностях.

Секунду она колебалась, будто собиралась что-то сделать, но ей не хватало смелости. Но вскоре ее рука дрогнула – я заметила это краем глаза и застыла в ожидании. Улыбка постепенно сошла на нет, а весь мир сосредоточился на светлых маминых глазах, наполненных слезами. Они впервые за долгое время не были холодными и отстраненными.

Сначала, когда я почувствовала легкое касание к моей щеке, я вздрогнула от неожиданности, но сразу же замерла, боясь спугнуть, словно беззащитного зверька. А когда мамина ладонь легла на мое лицо, я судорожно вдохнула воздух в горящие легкие. Оказалось, до этого я даже дышать боялась, чтобы мама не передумала сделать то, что собиралась.

Когда она убрала руку, она тут же отвернулась, а на моей щеке все еще ощущалось легкое покалывание. Я продолжала чувствовать ее прикосновение, продолжала наслаждаться ее теплом, продолжала неверяще пялиться в пространство где-то перед собой. И понемногу до меня начало доходить, что это был тот самый шаг с ее стороны, которого я ждала много лет. Тот самый шаг, с которого начнется наше сближение, знак, который доказал, что мама готова пойти на поправку. И от этой мысли перехватило дыхание. И как только я поддалась чуть вперед, чтобы обнять маму, чтобы показать, как сильно я ее любою и как сильно нуждалась в ней все это время, раздался телефонный звонок. Вздрогнув, я выпрямила спину, подняла трубку и пробормотала недовольное «Алло».

-Ты у Розали? – Кайн перешел сразу к делу. –Я стою у входа в ее палату, если ты там, то выходи. Приемные часы скоро закончатся. Если ты где-то еще, живо спускайся, - несмотря на приказной тон, голос его оставался мягким. –Торопись.

Он отключился первым, даже не став слушать мои возражения. Убрав телефон, я со светлой грустью посмотрела на маму и где-то на подкорках подсознания даже порадовалась тому, что мне позвонил Хелланн. Боюсь, если бы я слишком поспешила, поддавшись эмоциям, мама снова оттолкнула бы меня... И все пришлось бы начинать сначала. 

__________

Вот и предпоследняя глава, если не считать Доп.Эпизодов... Ох, ну что, у кого какие мысли? Как все обернется в последней главе?