Это так странно, но я начинаю писать эту главу в детском кафе. Повсюду младенцы, а из туалета доносится крик «Я покакал!»
А у меня тут Альберт и Лотти.
В ванной комнате.

Кстати, если вы уже влюбились а Альби, приглашаю в мой телеграмм (ссылка в описании моего профиля) :)

Альберт Хилл там частенько появляется. Недавно даже упомянул меня в своём интервью ахахахаах

Каждый раз, открывая рот, чтобы произнести слово, я тут же закрывала его. В какую бы сторону я не пыталась завести разговор, он заходил в тупик. Я просто не могла думать о чём-то, кроме истории Альберта и была не в состоянии говорить на отвлечённые темы и делать вид, что всё в норме.

Он потерял близких людей, но я не помню, чтобы видела страдание в его глазах. Возможно то, что должно было сломать Хилла, делает его сильнее.

Случившееся - это причина его хладнокровия или он всегда был таким: ледяным, словно айсберг, и крепким стальной, холодной, неестественной для обычного человека, силой?

Хочу прижать его к груди, гладить по волосам и шептать успокаивающие слова, потому что я чувствую ту боль, которую должен чувствовать он.

Но так ли это на самом деле?

Чувствует ли он вообще хоть что-нибудь?

Самое ужасное, я не перестаю испытывать странную ревность к девушке с фотографии. Даже сейчас, зная горькую правду, что она была жестоко убита старым ублюдком Бриком, не могу заставить сердце перестать болезненно сжиматься всякий раз, когда думаю о них. О том, как они были вместе. О том, как улыбались в тот день, когда делали те снимки. О том, как он целовал и трогал её.

Этими мыслями весь день занята моя голова. Я лишь единственный раз издала хоть какой-то звук. Это было в ателье, куда мы пришли в надежде отыскать Наза и Турка, которых там не оказалось.

Альберт сказал, необходимо ехать в табор, и я прыснула от смеха, но буквально на пару секунд, потому что звук собственного голоса слышался дурным. Такое бывает, когда вы находитесь в одном миллиметре от границы, которая разделяет реальный мир от вымышленного. Будто это — нелепый сон, и вы проснётесь с минуты на минуту, но не просыпаетесь. Ведь всё вокруг происходит наяву.

Я не подала вида, что слишком шокирована его словами - не хотелось признаваться в том, что меня обуял жуткий страх перед Бриком.

Неужели этот нелепый старик, одетый в старомодный плащ, может быть таким чудовищем? Он выглядит как чокнутый сосед-старикашка, пугающий детей в спальных районах сварливым характером.

Кажется, из ванной комнаты, где я принимаю душ никогда не исчезнет пар, похожий на плотную дымовую завесу. Я будто варюсь в кипятке, но делаю воду ещё горячее - от пережитого в течение дня, бьёт озноб.

Смогу ли я вообще уснуть этой ночью?

Из головы не выходит посёлок, населённый удивительными людьми, которые разговаривают на незнакомом диалекте. К тому же, пэйви так забавно смешивают своё наречие с английским - пытаюсь вспомнить хоть слово и жалею о том, что не записала ни одного. Конечно, я бы могла попросить Билли напомнить пару фраз, но он не очень жалует всё то, что связано с цыганами.

Мы с Альбертом вернулись в дом, где нас ждал Чарли, раньше остальных на машине Турка. На протяжении всего нашего пути, были только вдвоём. Меня просто распирало от слов, которые я хотела бы сказать, и от желания слышать голос Хилла. Сейчас, когда я так остро чувствую свою любовь, хочется говорить и говорить только об одном.

О нас.

Но Альберт, задумчиво вцепившись в руль, не отрывал взгляд от дороги, то и дело роняя его на зеркало заднего вида. Кажется, мы так и не сказали друг другу ни слова, и это очень тревожит меня.

Если бы в тот день, я не оставила сумку с золотом в такси, о ней бы не узнал Даг и Боб Финк, не узнали бы и остальные, и не случилось бы многого из того, что уже случилось и случится ещё.

Конечно, я должна быть честна сама с собой: если бы я не стала связываться с Альбертом Хиллом, нам обоим было бы легче, и нам обоим удалось бы избежать этой кучи проблем, свалившейся на голову. Я должна так думать, но не могу — слишком счастлива, когда он рядом. Пусть даже такой ценой.

Но я знаю - он думает об этом. Возможно, во время этой чудовищной перестрелки у пэйви, Альберт в сотый раз пожалел о том, что подпустил меня к себе так близко.

Возможно, он думал именно об этом, когда мы возвращались в дом.

Турецкий, Билли и Наз должны приехать сюда с минуты на минуту.

Да уж, странная компания соберётся здесь спустя некоторое время. Невольно улыбаюсь, раздумывая над этим. Кажется, я успела сильно привязаться к каждому из них. К Турецкому, Назу, Портли, Чарли, и даже к Билли, несмотря на его постоянную нервозность.

Дети рассказали мне о том, что его бабушка попросила снять колёса с машины, чтобы задержать внука хоть на какое-то время, и ругали Эйерса за то, что тот отдаляется от семьи.

Билли было восемь, когда он начал заниматься боксом. Этот вид спорта очень популярен у пэйви. На цыганских ярмарках часто устраиваются кулачные бои, где можно проявить себя в любом возрасте, и мальчишка должен уметь дать отпор уже с малых лет. Многие мальчики бросают занятия боксом в подростковом возрасте, вместе с тем, как бросают учиться в школе, но Билли продолжал тренировки и стал выигрывать нелегальные турниры. Заняться спортом профессионально и легально он бы не смог - к цыганам всегда было предвзятое отношение.

Почти все ассоциируют ирландских путешественников с драками, кражами и прочим криминалом. Парадокс, учитывая то, чем Билли занимается, но его это ужасно злит. Начав неплохо зарабатывать, он хотел перевезти свою семью в город, в нормальный дом, но те отказались, что и стало причиной конфликта.

От девочек, я услышала, что для пэйви важнее всего - традиции и семья. И подавляющее их большинство жизнь в городских квартирах не прельщает.

Эта история немного оправдывает поведение Билли, но все же, ему не помешало бы относиться ко всему проще, вместо того, чтобы калечить себя и других на рингах.

Вот Турок, напротив — само спокойствие, принимаемое поначалу за равнодушие. Он — полная противоположность Эйерсу и кажется, за маской безразличия, таится постоянный мыслительный процесс, а за суровым выражением лица - мягкое, доброе и заботливое сердце.

До сих пор не понимаю, каким образом, во всей этой компании оказался Чарли. Отпрыск знатного рода аристократов, вечный ребёнок с копной рыжих волос. Одно я знаю точно - без него вся эта компания выглядела бы уныло, даже зловеще. Может быть, благодаря Чарли, остальные не теряют своей человечности в своём безумном мире? Альберту нужен такой друг, как Чарли, иначе его сердце окаменеет окончательно.

Мои мысли сбиваются. Испуганно задерживаю дыхание, когда слышу стук в дверь.

Принимать душ с любимым мужчиной кажется сексуальным только в книгах и романтических фильмах. Возможно, дело в том, что в книжных сценах наше воображение рисует идеально красивые и стройные тела, а в кино мы видим дублёров. На самом деле, мне это кажется не таким эротичным.

Может быть, мне просто показалось?

Стук становится настойчивее и громче, а голос Альберта за дверью окончательно убеждает меня в своей реальности.

- Это я! Откроешь?

Ох, блин!

Как я выгляжу?

Волосы, покрытые обильным слоем бальзама для волос, слиплись в жидкие, острые, как сосульки прядки, яркую косметику я ещё не успела смыть до конца, но неплохо размазала её по своему лицу потоком воды. Чёртова синяя тушь - я рассматриваю свои ладони, выкрашенные в яркий ультрамарин. Может быть, девочка накрасила меня чернилами? Остатки пены и геля для душа разбросаны по моему телу, и я пытаюсь смыть их с себя, попутно растирая лицо мылом. Такое не представишь себе в те моменты, когда читаешь любовный роман с «мокрыми» сценами.

- Ты в порядке? - волнуется Альберт и снова стучит.

- Да, иду! - кричу я и тщетно высматриваю полотенце, которым смогла бы прикрыться.

И как я могла забыть о самом важном? Хватаю футболку, но тут же роняю её на пол.

Тянусь к дверной ручке, как можно дальше двигаясь вправо и пытаюсь скрыться за дверью настолько, насколько это возможно.

- Ты забыла, - говорит он, когда я приоткрываю дверь и протягивает мне стопку полотенец.

- Спасибо, - бормочу я.

Ощущаю сильную неловкость. Возможно, из-за того, что в машине я чувствовала его отчуждённость и холодность, а теперь он снова тот самый Альберт, в чувствах которого я не сомневаюсь. Стоит и смотрит на меня смеющимися глазами.

Что делать дальше? Закрыть дверь перед его носом? Почему же он молчит? Или он ждёт, когда я приглашу его присоединиться ?

Эта пауза длится так долго, что мне становится смешно. Улыбка расползается по моему лицу и переходит в легкий смех, и я с удовлетворением замечаю, что Альберт расплывается в такой же идиотской улыбке.
Господи, какой же он красивый, когда улыбается!

- Позови меня, когда будешь готова, - говорит он и скрывается было за дверью, но я останавливаю его и притягиваю к себе.

Рубашка Альберта моментально становится мокрой, и мне не терпится снять её. Должна же я узнать, что же такого сексуального в том, чтобы принимать душ совместно?

Под пышным одеялом так тепло и уютно, и на несколько мгновений, я даже забыла о том, что это не наша кровать. Альберт дышит мне в затылок, положив руку на мою талию. Он чертовски устал, как и я - чувствую это по замедлившемуся дыханию. Кажется, мы оба погрузились в сон на пару минут.

Фары подъехавшей машины освещают площадку перед домом, бросая свет на окна нашей комнаты. Наверняка, это Турецкий с Билли, но я бы не удивилась незваным гостям. Скорее, мне уже всё равно, кто приехал. Хочу уйти прочь от всего этого. От этого дома, от постоянных погонь, страхов. Неужели мы можем жить только так? Неужели, нельзя жить, как живут в этом мире сотни тысяч людей, любящих друг друга? Просто быть вместе, среди родных вещей, в уюте. Бросаю взгляд на небольшую дорожную сумку - всё что у меня осталось. Чемодан, гостиничные номера и чужие дома.

- Я должен идти, - нехотя произносит Альберт.

Чувствую чудовищную пустоту, когда он убирает руку и встаёт с кровати, и прижимаю его подушку к своей груди.

Сначала он идёт к окну, а затем подходит к напольной вешалке, снимает с неё простой свитер и джинсы. Непривычно видеть его в такой одежде, но, чёрт возьми, как же он красив!

- Который час? - спрашиваю я.

- Может быть час. Два или три, - хмыкает он, - Ночью время останавливается, ты замечала?

- Возможно, - отвечаю я, пожимая плечами, - Обычно, я сплю по ночам.

- Как насчёт того, чтобы не спать этой ночью? - он держит губы в ухмылке, а в глазах, подсвеченных лунными светом, горит огонёк.

- Отличная мысль! - восклицаю я, - Тем более, что ночью, когда мы вдвоём, ты совсем другой, Альберт.

- Лучше? - он поигрывает бровями, заставляя меня смеяться.

- Не такой, - объясняю я, - Ночью мне всё понятно, для меня всё предсказуемо и просто. Не так, как днём.

Его лицо становится серьезным.

Зачем я говорю ему это? Зачем усложняю отношения?

- А ещё, - я снова пытаюсь наладить шутливый тон, - По ночам мне в голову Бог знает что лезет. И мне не стоит пытаться завести разговор в это время суток.

- Ты любишь меня? - вдруг спрашивает он, и меня будто в огонь бросают - по всему телу проходит жар.

- Да, - я просто киваю головой, как будто, чем проще будет мой ответ, чем незатейливее будут мои жесты, тем меньшее значение будет иметь этот разговор.

Надеюсь, я очень старательно изображаю расслабленность - на самом же деле, этот вопрос застал меня врасплох.

- Возможно, нам стоит говорить это друг другу почаще, - говорит он.

Вместо ответа я громко издаю сдавленный звук. Господи, ну почему икота настигает меня именно сейчас, когда Альберт Хилл признаётся мне в любви. Пусть столь специфично, пусть он и сам не догадывается о том, что это именно признание, но я буду относиться к его словам именно так.

Он сказал, что любит меня!

- Ты не производишь впечатление человека, который часто говорит о любви, - шепчу я. Мой голос пропал из-за волнения.

- Ты плохо меня знаешь, - отвечает он.

- Хотела бы знать лучше. Но почему мне каждый раз кажется, что так и не смогу тебя узнать?

За окном слышатся хлопки автомобильных дверей и мужские голоса, и мы оба бросаем взгляд сквозь стекло.

- Альби! Ты где? - слышится голос Билли, но Хилл не реагирует на это

- Тебя зовут, - киваю головой в сторону двери.

- Не люблю недосказанности, Лотти, - продолжает Альберт, - Поэтому, давай разберёмся с этим сразу.

Он присаживается на край кровати и внимательно смотрит на меня, ожидая, наверное, какого-то продолжения, но я и так наговорила кучу лишнего.

Забавно — сама хотела разговора о нас.

Но я себе это не так представляла!

Он продолжает выжидательно смотреть на меня. Боже, кто только тянул меня за язык? Зачем я начала выяснять отношения, когда они едва начались, когда вокруг нас всё так зыбко и тонко, когда я вообще не могу претендовать на что-то большее, чем то, что между уже существует?

Он ждёт, когда я продолжу, но я не могу найти нужных слов. Боюсь снова всё испортить.

- Хочу, чтобы всё было без войн, без страхов, без неопределённости, - ловлю его взгляд, - Ещё пять минут назад были только ты, я и эта ночь. Эта комната. Эта кровать. Будто... - поворачиваю голову в сторону окна, за которым слышится шум и возня, - Будто всё нормально. Мы нормальны.

- Ты прекрасно понимаешь, при каких обстоятельствах нас столкнула судьба, Лотти, ведь так? - хмыкает он, - И понимала это с самой первой нашей встречи.

- Угу, - киваю головой, старательно сдерживая себя от высказываний, о которых буду жалеть.

Хочу взвешивать каждое слово, которое собираюсь сказать, но глядя на него не могу думать ни о чём другом, как о том, что хочу быть с ним каждую минуту своей жизни. В настоящем и в будущем. Всегда.

- Мне страшно. Немного. Знаешь, это чувство тревоги? - добавляю я, улыбнувшись.

- Понимаю, - кивает он головой и проводит ладонью по моей щеке.

- Хочу поверить в то, что у нас будут дети и дом, похожий на этот. И мы будем счастливы, и у тебя не будет проблем. Хочу верить, что мы будем любить друг друга через тридцать лет. И через тридцать лет, ты будешь считать меня красивой. И знаешь, если ты однажды не придёшь домой вовремя, я не смогу спать, сгорая от ревности, - на выдохе говорю я, - Мне достаточно только поверить в это, понимаешь, Альберт? Не так важно, сбудется это или нет. Важно то, что я не понимаю, к чему мы идём.

- Ты сомневаешься во мне, - констатирует он, - Я не могу обещать будущего, Лотти. Потому что на сегодняшний день, моя задача - не лишить тебя настоящего. Настоящее - вот что волнует меня больше. Думаю, тебе не нужно объяснять, что я не планирую жизнь дальше чем на сутки.

- Знаю, - соглашаюсь я, - Я это знаю.

- Но ты не должна сомневаться во мне, хорошо?

Киваю головой и пытаюсь улыбнуться, но уголки губ предательски опускаются вниз.

- Я люблю тебя, - говорит он тихо и прикасается своими губами к моим.

Не могу ответить на его поцелуй, потому что улыбаюсь во весь рот.

Альберт Хилл любит меня!

Он меня любит!