Он ломал меня не только, когда запирал нас в ванной. Или когда увозил далеко от дома, туда, где мало людей и слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Или когда намекал, что соскучился по нашим играм.

Элвис умел ломать, не касаясь меня. Однажды он сильно напился. Был сочельник. Пока родители и наши друзья поднимали тосты за обеденным столом, он сидел в кресле. В гостиной. Там, где был я и Пейдж. Элвис наблюдал за мной, ехидно усмехаясь, словно он владел моей жизнью, как господин обладал рабом, и дал мне такую привилегию как поиграть под рождественской елью. Он издевался, просто глядя мне в глаза. Старался подойти ближе, невзначай коснуться и вдохнуть мой запах. Я ненавидел выражение его лица, когда он терся носом в мою шею. В такие моменты он жмурился и раздувал ноздри, и левая бровь его всегда дергалась, как при нервном тике.

Мне было неприятно, если он сжимал мои слабые плечи в порыве его личного удовольствия. Даже больно. Он как будто забывал, что перед ним на коленях маленький испуганный мальчик, который плохо понимал, что делал. Чувствовал что что-то очень плохое, а остановиться не мог - не позволяли.

В последнее время моё подсознание чаще стало воспроизводить, казалось бы, уничтоженные мозгом пленочные записи, где я слабый и растерянный исполняю грязные приказы собственного дяди. В сущности, моя память утаивала многое, о чем я уже не думал вспоминать. Оказывается, бывали встречи, которые обычно встречаются в статейках криминальной колонки или из того же интернета. Поразительно, что это было в самом деле и притом со мной!

Кошмары меня тоже терзали. Я позабыл о здоровом сне и курил всё чаще, упустив из виду, что курение переросло во вредную привычку, как я и предрекал. Обычно, так и бывает: сбывается худшее.

Мне повезло, что сейчас лето. По бессонным ночам я выходил во двор и курил, разглядывая безжизненное мерцание звезд на бескрайнем небесном шатре. Не пытался их подсчитать - это невозможно, не пытался думать о чем-то. Просто сидел, откинувшись на спинку скамейки, и разрешал прохладному воздуху кусаться, а комарам сосать мою кровь. Мне не хотелось, чтобы их писклявое жужжание нарушало то редкое умиротворение, которого я порой добивался.
Но не всегда я коротал время в компании сигарет и назойливых насекомых. Однажды я ушел из дома, одетый в ночную майку и длинные шорты, которые все называют бриджами. Но это не бриджи!

Я шел по пустому городу, в три часа ночи, припрятав одну соломинку за ухом и чиркая колесиком зажигалки. Открытые резиновые тапочки издавали шлепки, потому что, несмотря на достаточно холодную ночь, мои пятки потели. Умом - я не знал, куда шел, логично сказать, вперед; на подсознательном уровне я шел к Стелле. Она живет далеко, в пешую это несколько часов ходьбы или иначе десять километров. По моим подсчетам, это примерно тринадцать тысяч шагов, плюс-минус.
Она знала, что я шел. Я ей позвонил, и Стелла вышла мне навстречу, тоже в ночнушке, посимпатичнее моей: я успел рассмотреть её, пока она, обнимая себя руками, чтобы защититься от ветра, приближалась. Длинная сорочка, которая надежно прятала шрамы на худых кистях; под ней, конечно же, шорты, которых не видно из-за подола, но они точно там! Её отросшие пряди, как обычно, заправлены за маленькие уши. В руках она держала какую-то теплую кофту.

— Не простудись, - сказала она вместо «привет», — я не хочу, чтобы ты заболел, и я осталась без пары на выпускной.

Я поцеловал её в щеку.

— Прогуляемся?

— В таком виде? - оглядела она нас обоих и будто только вспомнила, что на ней короткие шорты, потянула подол рубашки вниз. — Если патрулирующие нас застанут, они решат, что мы торчки.

Я хмыкнул, представив, как мне заламывают руки и сажают в полицейскую машину. Впрочем, подобный опыт тоже бы пригодился.
Переплетая наши пальцы, я крепко сжал холодную ладонь Стеллы, и мы, одинокие души, гуляя по мертвому городу, где кроме двоих сумасшедших школьников, луны и звезд, никого нет, впервые чувствовали себя в безопасности.

Молчание, если рядом с тобой правильный человек, становится выразительнее всяких разговоров. Мы неторопливо шагали по бульвару, поднявшись к парку, откуда открывался вид на широкий проспект с множеством одинаковых кофеен. Росистая ровно постриженная трава намочила мои ноги, мне стало на миг приятно, а затем противно мокро. Тапочки стали скрипеть. Я снял их и запустил пятки в газон, ловя неодобрительный вздох за спиной.

— Если ты передумал идти со мной на выпускной, так и скажи, - негодующе и с напускной обидой буркнула Стелла.

Она села на край бордюра и опустила голову на выступающие острые коленки. Я снисходительно ей улыбнулся, подглядывая за мотыльками, отчаянно бившимися крыльями в лампочку фонарного столба.

— Я не заболею, - заверил я негромко, — и до выпускного ещё есть время.

— Вот тут ты ошибаешься, - быстро вставила она, зажевав нижнюю губу, — времени у нас не осталось.

— Ты веришь в любовь на расстоянии?

— В любовь я верю, в людей не особо. Ты знаешь, я живу с тем, кто доказал, что нет любви сильнее, чем любовь к практичной жизни. Моя мама считает, что любовь нужно подстраивать под себя, если хочешь прожить хорошую жизнь. Часто бывает наоборот.

— Твоя мама не тот человек, к которому стоит прислушиваться, - заметил я без злобы, скорее с состраданием, и Стелла это понимала.

Я обратно надел тапочки, сел рядом с ней и положил её голову на свое плечо, сразу уловив ненавязчивый запах лимона. Стелла обняла меня, уткнувшись холодным кончиком носа мне в шею.

— Ты боишься? - вдруг спросила она.

— Чего?

— Наконец-то решить вопрос с Элвисом, - я долго ей не отвечал, и, видимо, зачтя молчание за «да», она добавила: — я считаю, ты сделаешь правильный выбор. За преступлением следует наказание.

— А если преступником назовут меня?

Стелла пристально-пытливо посмотрела мне в глаза. Её невозмутимость отдавалась зрелостью, и я вдруг задумался почему люди хорошо решают чужие проблемы, а в своих подобны слепым птенцам, которые без матери, кормящей их, беззащитные создания. По всей видимости, со стороны истина всегда видна лучше.

— Это говорит в тебе страх. Ты думаешь, что тебя осудят.

— Это же очевидно.

— Когда ты узнал о моих проблемах, ты не повернулся ко мне спиной, - перебив, твердо звучала Стелла, держа меня за руку, — ты поцеловал мои шрамы. Я намерена ответить тебе тем же и не потому, что чувствую себя обязанной. Просто я люблю тебя. А ты любишь меня. Тот, кто любит, Ной, - вздохнула полной грудью Стелла, повернув голову прямо, на яркие огни города, — принимает тебя таким, каков ты есть. От меня отказался отец и недолюбливает родная мать. Я знаю, что значит быть одинокой, но благодаря тебе я чувствую себя самым значимым человеком в этом грязном подлом мире. Хотелось бы, чтобы и ты это чувствовал. Увы, Ной, в конце концов, человек, в чьих силах нам помочь, это мы сами.

— Что ты собираешься делать с отцом? А с матерью?

Стелла дёрнула уголком рта, выдерживая паузу.

— В моем случае лучше ничего не менять. Отец мне не нужен, потому что и я ему не нужна. Мама винит меня в разрушенном браке, но я прощаю ей её гордость и тщеславие. Она не изменится, зато я уже изменилась. Моя цель жить для себя. Наслаждаться студенчеством, знакомиться с людьми, бывать на ярмарках и концертах, побывать за границей. Я это заслуживаю. Мне не нужна родительская любовь, чтобы чувствовать себя полноценно.

Было видно, по блестящим от слез глазам, по-детски дрожащим губам, но уверенному и между тем спокойному голосу, что Стелла не лукавила. Она говорила искренне, без превратностей или знакомого нам всем обманчивого самовнушения. Она казалась воодушевленной, и эта воодушевленность имела заразительный характер. Разве что-то может мотивировать лучше вдохновенного человека?

Я гордился Стеллой. Первые дни нашего знакомства она показалась мне противоречивой. Сложной и нескладный, как головоломка мегаминкс. Она действительно носила маску, притом неумело, во всяком случае, не так хорошо, как её носил я.

Мы встретили рассвет вместе, обнимая друг друга, окоченевшие, но все равно счастливые. Стелла постоянно целовала меня, а я не был против, потому что так мне становилось теплее. Мы позабыли, что сейчас последний месяц лета. Мы позабыли, что ушли из дома и провели пару часов черт знает где. Это была лучшая бессонная ночь в моей жизни.
Стелла сказала тоже самое прежде, чем скрылась за дверью своего дома, до которого я её проводил.

***
Увы, я не умел завязывать галстуки, как это профессионально делал папа. Я не сомневаюсь, что он тоже когда-то встречался с чередой неудач, пытаясь научиться. Лишь благодаря маме он теперь преуспевал в этом деле.
Заметив мою безнадежность, она пришла и ко мне на помощь. Встала напротив, разгладив язычок черного галстука и как-то слишком тоскливо вздохнула.

— Вот ты и вырос, - рассматривая идеально выглаженную рубашку, улыбнулась она сквозь напрашивающиеся слёзы.

Она держалась молодцом весь день: на церемонии вручения аттестатов, когда я прощался с друзьями и делал совместные фотографии с классом. Когда мы бросали академические шапочки в небо.
Я шел к этому половину своей жизни, а долгожданное мгновение продлилось меньше, чем длится сладкий сон. Я не выступал с речью, хоть и был одним из лучших - подобная честь выпала Пейдж. Она это заслужила.

Пейдж выглядела безупречно. Улыбалась широко и счастливо, но я думаю это от того, что ей полегчало, ведь вместе со школой подходила к концу тирания Элвиса. В её глазах горела надежда на новую жизнь. И вправду, скоро кое-что изменится, однако я не уверен в какую сторону.

Одиссей, постоянно поправляя желтую мантию на плечах, слушал речь Пейдж без радости. Он не улыбался, только щурился из-за яркого солнца в зените и выглядел так, будто хотел что-то сказать, но не мог. В конце концов, он сдался под напором непрошеных чувств.

— Она сказала, что хочет быть моим другом, - шёпотом произнес Одиссей, взглянув на меня боковым зрением.

Его не волновало, что нас услышат остальные, а они точно все слышали, ведь на дворе блаженствовала торжественная тишина.

— Она тебе нравится?

— Нравится, - кивнул Одиссей, мы одновременно подняли голову на кафедру, за которой в микрофон говорила Пейдж.

Её красивые длинные волосы, которые она обычно собирала в косу, распущены и доходили до пояса.

— Мне казалось, это взаимно. Она ведь не из тех, кто станет целовать от скуки смертной?

Он в недоумении, но я не мог объяснить причину поступка Пейдж. Этот секрет должен либо уйти в могилу, либо его должна раскрыть сама Пейдж.
Я хлопнул Одиссея по спине и спустя паузу добавил:

— Лучше вам и вправду остаться добрыми друзьями.

Мои слова расстроили его. Сейчас, стоя перед мамой, пока она затягивала узелок галстука, я понял, что поступил так, потому что это было проще. Проще чем убедить Пейдж разъяснить ситуацию с Одиссеем, ведь он заслуживал, как минимум, ответы. Он имел право знать почему его сперва поцеловали, а затем отвергли.

— Сынок, - папа появился неожиданно в комнате и напугал яркой вспышкой фотоаппарата. — Ты должен знать, что мы тобой гордимся.

— Я тоже тобой горжусь, - Чарли помахал мне бананом, которым с аппетитом набивал щеки.

Он рассмешил меня. Я рад его словам; кажется, он впервые не старался шутить надо мной и казался искренним. Мы сделали общий снимок, который мама обещала опубликовать на своей странице в фейсбук.

— Мне пора. Я ещё должен забрать Стеллу, - засуетившись, я перекинул через плечо пиджак, который не стану надевать. Он нужен только для образа.

Хоть папа и вызвался подвести нас до школы, где и устраивался бал, я настоял на такси. Родители вместе с Чарли, а также с Элвисом и Мирандой договорились отпраздновать наш выпускной у бабали.

Водитель остановился прямо у дома Стеллы. Я попросил подождать его и достал заранее купленный букет гортензий, так горячо любимые Стеллой. Мы проморгали закат сборами, но впереди нас ждали танцы, веселье и встреча нового рассвета. Будто только вникнув в смысл этого вечера, я вдруг замер у крыльца и оглянулся за спину. Солнце взошло, но все равно светло. Из-за домов и всяких рекламных щитов горизонт толком не рассмотреть, однако то, что он горел красным, я знал наверняка. Надо мной перистые темно-синие облака, за ними просыпающиеся звезды. Я ощутил душевный подъем и даже забыл для чего приехал сюда. Мне больше не хотелось двигаться. Страсть Стеллы к закатам оправданна - они бесспорно великолепны.

Таксист, видимо заметивший прострацию, в которую я впал, пробудил меня непродолжительным сигналом. Я встрепенулся и постучался в дверь. Её мне открыла невысокая женщина с острыми аристократическими чертами лица. Она, глядевшая на меня с надменностью и недоброжелательностью, скрестила руки на животе.

Это была мама Стеллы, которую я впервые вижу, несмотря на долгие месяцы отношений. Честно говоря, я и не горел желанием знакомиться с той, кто отзывался о своем ребенке, как о раковой опухоли. Наши чувства были взаимны: я не стал натягивать безусловно притворную любезность, остановившись на равнодушии, ибо ничего другого она не заслуживала.

Мать Стеллы поняла, что я не собирался здороваться, хмыкнула громко и разрешила войти.

— Ты её одноклассник? - спросила она вдруг, оставаясь позади.

Я замер в коридоре, подумав, что Стелла не обрадуется, если пойду дальше.
Похоже, эта женщина совсем не интересуется жизнью дочери. Или Стелла сама не захотела рассказывать обо мне.

— Нет, мы учились в разных школах.

— Ясно, - со скучающим видом пробубнила она, — я потороплю её.

Ей было все равно опаздываем ли мы, просто она хотела поскорее избавиться от моего общества.
Стелла вышла спустя пару минут, и в тот момент я заново в неё влюбился. Она робко улыбалась мне, пока неуверенно шагала на невысоких каблуках, которые, по-моему, не совсем подходили под наряд: скорее всего, Стелла предпочла красоте удобство.
Платье, выбранное ей, идеально подчеркивало четкую фигуру. Оно длинное, на тоненьких лямках и вырезом сбоку, обнажавшую худую ножку. Черный атлас, такой же мягкий на ощупь, как и кожа Стеллы, отлично выдел фарфоровое личико. Руки спрятались в темных сетчатых перчатках до локтей, и я понимал, что данный аксессуар, пусть и добавлявший изящества и сексуальности образу, вынужденная мера. Ими Стелла скрыла свои шрамы. Чем дольше я глазел на неё, тем больше млел. Когда она подошла близко, я выпал из гипноза и вручил букет, уступавший ей по красоте.

— Поздравляю тебя с выпуском, - с трудом подавив улыбку, взяла она меня за руку. — Ой, ты такой холодный! Ты все ж таки простудился?

Как ей объяснить, что меня знобило из-за неё? Голова кругом!

— Стелла, - я по привычке хотел заправить светлые пряди ей за ухо, но с опозданием осознал, что они уже были спрятаны за ушами. — Тебе очень идет.

— Ты так думаешь? - со смущением блондинка поправила подол платья. — У меня получилось вскружить тебе голову?

Неужели она прочитала мои мысли?

— О да! С этой задачей ты справилась отлично!

— Что ж, наконец-то я тебя обыграла, Ной Коулман, - хихикнула Стелла, оставив на моей щеке липкий поцелуй из-за обильного блеска.

Она не стала прощаться с матерью. Они не обменялись теплыми словечками и не сделали снимки на память. К сожалению, отношения Стеллы с её родителями оставались ужасными, однако блондинка не выглядела опечаленной. Напротив, на её устах сверкала широкая улыбка и глаза мерцали нетерпением, прямо как у Пейдж во время выступления. Зная Стеллу, я мог предположить, что она вкладывала особый смысл в сегодняшнюю ночь.

— Я не говорила тебе, но не так давно я отправила документы в несколько университетов, включая Калифорнийский, - обратилась она ко мне с новостью.

Мы уже подъезжали к школе. Одиссей должен был забрать Пейдж и тоже приехать.

— Подумала, сделаю ставку на судьбу. Если нас обоих зачислят в Калифорнийский, я забуду про другие варианты, чтобы не разлучаться с тобой.

— Ты сделала это намеренно, - зачем-то повторил я очевидное, и Стелла твердо кивнула. — В таком случае, я надеюсь, что в этом году все захотят поступать в Лигу Плющà.

Нам и в голову не могло прийти, что сегодня может пойти что-то не так. Мы восторженные, влюбленные, мы подростки, которые жаждут войти в новую жизнь и выжать из неё все до последней капли. Я счастлив, Стелла тоже, причем счастье это было слепое; мы вбежали в украшенный лентами зал, где у самого потолка кучковались серебристые и красные воздушные шары, отражавшие всюду понаставленные светодиоды.
Стелла захотела танцевать, поэтому, оказавшись в эпицентре хаоса, мы кружились в беспорядочном танце. Я плох во всем, что касается танцев; подобные мне, во избежание насмешек, подсматривают за чужими движениями и присваивают их себе, чем я и занимался, боясь ударить в грязь лицом перед Стеллой. Она-то в полной эйфории совсем не думала о моих ужасных навыках танцора; её кисти изящно скрючивались над откинутой головой, ноги словно знали, что делали. Она кружилась, прыгала и целовала меня в губы, жертвуя своим клубничным блеском. Её беззаботность подкупала, и вскоре я тоже предался самозабвению, подобно ей танцевал так, как чувствовало тело.

Вскоре, утомившись от головокружительных плясок в свете софитов, мы отошли к столам с угощениями, за которыми курировали десятиклассники. За их порывом помочь стояли личные цели: они тоже нуждались в танцах и общении, им тоже хотелось напиться, но к общему несчастью на столах из крепких напитков только шампанское, в остальном - апельсиново-клюквенный пунш и газировка. Я не фанат игристого, мне нравится темное пиво, любовь к которому в меня заложил папа на бейсбольном матче, когда мне стукнуло шестнадцать; так что я тоже не пил.

— Здесь есть вода? - заорала мне в ухо Стелла, считая, что из-за громкой музыки я плохо слышал, что далеко от истины.

Благодаря Одиссею, который за время обучения в старшей школе побывал на всех домашних вечеринках, и я вместе с ним, у меня появилась способность читать по губам. Я нашел необходимую бутылку и открыл её для Стеллы.

Кстати об Одиссее... Неужели они с Пейдж до сих пор не прибыли? Я осмотрелся в поисках друзей, но в зале, битком набитом подростками, которые к тому же пляшут, невозможно что-либо разглядеть. Вдобавок яркие вспышки разноцветных светодиодов ослепляли, мне приходилось много моргать.

Набрав номер друга, я жестом дал понять Стелле, что хочу выйти в тихое место.

— Алло?

— Почему вы так долго? - спросил я как только Одиссей снял трубку.

Облокотившись на стену с плакатами, я закурил.

— «Мы»? Я уже рядом.

— Что? Ты один? - растерялся я, решив, что шатен снова вздумал глупо пошутить.

— Ну, да.

— А как же Пейдж? Вы разве не вместе договорились прийти? - нечто жуткое пронеслось в моих мыслях, но я не успел зацепиться за это «нечто».

Пепел на сигарете, о которой я позабыл, собрался в приличную трубку, но вскоре отвалился на пол.

— Я ничего не понял, - от недоумения раздражался Одиссей, и я вместе с ним, — Пейдж звонила мне час тому назад, сказала, что её привезет отец.

— Отец?.. - сглотнув, подавился я собственной слюной, показавшейся мне смертельным ядом.

Я не знаю как выглядел со стороны, но в эту секунду мне показалось, что мимо меня проносились времена года: знойное лето уступало зябкой осени, после осени на меня сбросила сугроб зима; иначе выражаясь, я впадал то в холод, то в жар. В меня впились острые когти страха. Я не понимал для чего посмотрел в пол, будто хотел убедиться, что земля ещё на месте. Так и есть, я стою на тверди. Тогда откуда это наваждение, что ещё секунда и я упаду?

— Алло? Эйнштейн, ты здесь?

Я здесь. Здесь - где? Что? Нет, погодите, все верно...

Мысли запутаны. Я выронил из пальцев сигарету и наблюдал как она догорала. Сейчас мне хотелось отключиться и я бы смог, если бы люди имели такую способность. Я думал о нескольких вещах одновременно, но лишь одна из них приводила меня в ужас. Это Элвис.

— Черт подери! Алло, Ной?! Ты меня слышишь? - выругался Одиссей в трубку.

Я открыл рот и снова закрыл. Передо мной показалась Стелла. Сперва она улыбалась, видимо, хотела позвать меня обратно танцевать, однако мой вид привел её в замешательство и она нахмурилась.

— Я перезвоню, - спустя долгие минуты ответил я другу и сразу позвонил маме.

— Ной, что-то произошло? - скрестив руки на груди, поежилась Стелла.

Наши глаза встретились, после чего Стелла испуганно отшатнулась. Что она в них увидела я мог только предположить: животный страх? Панику? Истерику? Отчаяние? Или все вместе?

Мама ответила почти сразу.

— Привет! Ты уже соскучился по нам? - смеялась она. Я спросил, все ли уже собрались. — Эм, да, почти да. Элвис должен уже приехать.

— А где он?

— Везет в школу Пейдж. Они ещё не приехали?

Вот я слышу треск. Так трескается ткань её одежды. Я прикрыл от безысходности, укутавшей меня словно шарф, веки и увидел её полные слез глаза.

— Ной, ответь мне. Что случилось?

Я отключил сотовый и попросил Стеллу позвонить Пейдж, а сам начал ковыряться в контактах, занесенных в черный список на тот случай, если кузина не поднимет трубку.

— Гудки, - сообщила удрученно Стелла, посмотрев на меня с сомнением.

То, чего я и боялся.

— Звони ещё.

— Звоню, но она не отвечает! - встревоженно рявкнула она, кажется, догадавшись в чем дело.

Испепеляя номер телефона Элвиса, я глубоко вздохнул и нажал на «вызов». Это ради Пейдж. Я не чувствовал отвращения или злости, как раньше, но мне все равно далось с трудом первым ему набрать. Но он, к мою счастью или наоборот, оставил мою попытку связаться с ним без ответа. Я вынес страшный вердикт для каждого из нас.

Стелла покачала головой, выпучив в немом шоке глаза.

— Ты же не думаешь, что...

— Не думаю, а знаю, - грубо отрезал я.

— Но он её отец, Ной!

— И мой дядя, но разве его это когда-нибудь останавливало?

Стелла не нашла чем на это ответить, зная, что я прав. Она вдруг задрожала губами и заплакала, предприняв ещё одну попытку дозвониться.

— Боже! Ну почему она не отвечает?!

— Мы должны ехать к ней домой, - сунув руку в карман, решил я. — Это единственный выход. Мы не можем оставить все как есть, веселиться, пока он там измывается над ней!

— Почему ты в этом так уверен?!

— Потому что она сама мне призналась, что он её насилует! - самообладание покинуло меня и я крикнул чересчур резко, тем самым испугав и так дрожавшую всем телом Стеллу.

Она умолкла и только часто моргала, пытаясь вникнуть в брошенную мной реплику, перевернувшую её привычный мир. Я обещал Пейдж хранить наш общий кошмар в тайне, но все изменилось. Все вышло из-под контроля, нет смысла больше молчать. Я уже не мог.

— Ной... - бегая расширенными зрачками, выронила слезу на пол Стелла.

Все как во сне. Я не понимал, что делал и говорил. Не помню как мы сели в такси и как я назвал адрес Пейдж. Я смутно помню, что просил Одиссея вызвать полицию в дом кузины и просил его развернуться.

— Она ничего мне не рассказывала... Никогда... И намёка не было, - шмыгала сопливым носом Стелла.

Я просил водителя прибавить скорости. Мы объезжали транспорт, а стрелка спидометра достигла ста сорока, но мне все равно чудилось, будто мы телепались. Я боролся с ненормальным желанием сесть за руль, потому что понимал, что подобные порывы лишь побочный эффект нервов. Мне необходимо что-нибудь сделать!

Стелла не прекращала звонить Пейдж. Я грыз зубами губы и время от времени поправлял шевелюру.

— Вот этот дом! - указал я рукой водителю, расстёгивая ремень безопасности.

Руки предательски дрожали пока я доставал наличку.

— Ной, быстрее! - поторапливала меня за спиной такая же испуганная Стелла.

Дом стоял к нам боком, и окно спальни Пейдж выходила прямо на дорогу. Свет в ней не горел. Казалось, он везде, кроме крыльца, потушен. Во мне зародилась полудохлая надежда, что я зря паниковал и Элвис в самом деле подвозил кузину на бал. Возможно, прямо сейчас Пейдж, одетая в красивое платье, ищет нас в зале. Но мнимые иллюзии, коими я пытался себя утешить, лопнули в один миг, когда Стелла дёрнула за ручку входной двери. Она оглянулась на меня с широкими глазами.

— Открыто, - зачем-то шёпотом сказала она.

А мне послышалось, словно кто-то с небо басисто вынес смертельный приговор. Я не хотел входить. Я хотел плакать и блевать, как тогда, в десятом классе, перемешав разную выпивку. Стелла вошла первая, однако на этом её решимость иссякла, как и моя рациональность. Я оперся рукой о дверной косяк и сгорбился, будто на мою спину опустили кирпичи. Впрочем, груз, который я нёс на себе долгие годы, гораздо тяжелее всяких булыжников. Меня мутило, а я ещё не успел переступить порог. Что же там, внутри?

В коридоре горела одна лампа. Я уставился вниз: рядом с комодом стояла мужская грубая обувь. Подошва в засохшей грязи, шнурки развязаны и как будто мокрые.

Это его обувь.

— Ной, я боюсь.

«Я тоже».

Не признавшись вслух, я коротко ей кивнул и прошел дальше, пытаясь не слушать гулкие удары сердца, что в страхе покатилось в пятки. Дикая слабость подобной той, которую человек испытывает перед обмороком, застигла меня врасплох. Я не мог шевелить ногами и в горле будто застряла пытавшаяся вырваться душа.

Я струсил! Позорно струсил пройти в зал, потому что боялся застигнуть врасплох не человека, а сущего дьявола. Перед глазами смутные картинки его бедер, спущенного нижнего белья и волосатых рук. Меня коробило от спутавшихся точно клубок мыслей и обвинений. Я не понимал Миранду, оставившую свою дочь этому подлецу! Не понимал Пейдж, которая не настояла добраться до зала самостоятельно! Я презирал чертова Элвиса за то, что он только дышит! Да почему же он дышит?! Почему он существует?! Злость на мгновение перекрыло ужас, прочно засевший в груди, и я пришел в себя.

— Может, дождемся полицию? - схватившись в телефон двумя руками, вновь кому-то звонила Стелла.

— Нет! Мы приехали раньше, так что нужно что-то делать, - с этими словами, из которых сочился ядом гнев, я ворвался в гостиную.

Из-за толстых стен в доме хорошая звукоизоляция, наверное, поэтому мы не услышали шум включенного телевизора. Шла кулинарная программа. Я вдруг врос в пол, наблюдая как шеф-повар по ту сторону экрана быстро кромсал ножом овощи, параллельно в подробностях объясняя каждый свой шаг.

— Ной? - Стелла побледнела и выглядела жалко с разводами под глазами.

Я не мог и не хотел разговаривать. Вместо слов, я направился за угол, в ванную комнату, рассудив, что монстры вроде Элвиса цикличны; только распахнув дверь, я никого не застал у толчка.

«Они в комнате», - расползлось в мыслях.

Вернувшись в гостиную, мои догадки подтвердились: где-то раздавался телефонный звонок. Я поглядел на вмиг побледневшую Стеллу, которая, видимо от шока, выронила свой мобильник и схватилась за рот.

Одними губами я спросил её: «Это ты ей звонишь»; она лихорадочно кивала, заглушая всхлипы руками.
Происходящее нельзя назвать нормальным. Всю нашу историю так не назовёшь. Как правило, выпускной бал у любого подростка заканчивается либо алкогольным отравлением, либо интрижкой и в крайнем случае чьей-то беременностью. Удивительно, но не в одну категорию мой случай занести нельзя.
Я вернул внимание к Стелле. Её кожа блестела от пота, а испорченный макияж дешевил когда-то прелестный вид. Я пожалел, что втянул её в это: стоило приехать самому.

— Оставайся здесь, - я выдохнул сквозь сердечную боль и с уверенностью направился к спальне кузины.

Почему-то я был уверен, что свет в нём не горел нарочно.

— Нет, я с тобой, - Стелла вцепилась в мою кисть мертвой хваткой.

— Ты не сможешь на это смотреть.

— Она моя подруга, я осилю!

— Стелла, не время играть в героев. Я сам еле держусь, - не уступал я и, отдернув свою руку, повернул в холл, который вел к нужной комнате.

Я хочу сбежать. Хочу расщепиться на атомы. Хочу сесть и исчезнуть. Стало намного хуже, когда я приблизился к белой двери с розовой наклейкой бабочки - я услышал голоса. Вздохи. Храпы.

Что-то щелкнуло в голове. Еще секунду назад я был полон волнения и страха, а теперь моё тело, более не слушавшееся меня, наполнились неведомой мне силой. Нет, это не ярость, не ненависть или похожее на неё чем-то презрение. Это было разочарование. Такое липкое, мерзкое в своей природе, что мне стало тошно от самого себя.

За стенкой происходило безумие. В детстве я представлял как кто-то, вломившись в ванную, застает нас с Элвисом врасплох. Я представлял, что мне дают пощёчину и кричат словно одержимые бесом. Я представлял, что наказание за грязные игры доставалось только мне. Я воображал, что меня перестают любить и принимать за хорошего человека. Я представлял отвращение родителей и других членов семьи. Чаще всего подобные мысли возникали у меня во время водных процедур: я вдруг леденел под горячими струями воды, с намыленной головой и беззвучно плакал. А может и не беззвучно, вода-то здорово шумела... В конце концов, я приходил к тому, что должен умереть. Эти мысли возникли гораздо раньше моей традиции воображать кончину Элвиса; тогда я почему-то считал негодяем себя.

Умереть.

Это слово производит наибольший эффект, если вникнуть в его суть. Пейдж пыталась умереть. Это потому, что она тоже винила себя? Но разве мы с ней не были всего-то детьми, которым с пеленок вдалбливали слушаться взрослых?

Я зажмурился, потому что у меня трещала голова. В какой-то момент руки перестали ждать команды мозга и, взяв на себя смелость, они сильно ударили в дверь. Потом ещё раз и ещё. Я сжал ладонь в кулак, разбил костяшки и сквозь тошноту крикнул:

— Открой дверь!

Стелла присоединилась ко мне, дёргая ручку, которая не слушалась. Она стала лупить ногами.

— Элвис! Ублюдок, открой дверь!

— Пейдж, слышишь нас?! Мы здесь, не бойся!

— Открой дверь! Открой чертову дверь!

Плечо ныло от бесчисленных ударов. Глупо надеяться, что он одумается и добровольно предстанет перед нами, однако странные звуки за стенкой прекратились. А потом я услышал то, из-за чего в жилах застыла кровь и сердце на мгновение перестало биться.

— ...Пожалуйста, помогите мне! - утробные рыдания Пейдж напоминали вопли раненого зверя, которого ели заживо.

Что-то подобное она переживала сейчас. Я будто очнулся от длительного сна и, оттолкнув Стеллу, стал выламывать дверь, решив идти напролом. Терять нечего. Я встал боком и нанес первые два удара ступеней в область под ручкой. Мне повезло, что дверь сделана из легкого дерева, поэтому спустя пару хороших толчков, я сумел сломать замок.

Долго не раздумывая, я вбежал в спальню и, нащупав кнопку, включил свет. После чего застыл. Мне показалось, будто время замедлилось, потом изменилось пространство, и я находился уже не в комнате Пейдж, а у себя дома, в ванной комнате и глядел на плачущего мальчика в смешном комбинезоне, в маленьких руках которого пенис возвышавшегося над ним мужчины. Этот мальчик стоял ко мне лицом, но глаза его зажмурены так сильно, что подрагивали, а на прямых светлых ресницах висели подобно спелым яблокам слёзы. Как же мне его жалко... Безумно жалко... И точно услышав мои мысли, мальчик резко распахнул грустные глазки и посмотрел прямо в мои удивлённые. Он меня видел?

Видел. Только не он. На меня смотрел другой человек, и чем больше я гипнотизировал крохотную фигурку, тем скорее она менялась в лице, пока я не увидел перед собой охваченную ужасом Пейдж.

Она, как я и предполагал ранее, одетая в красивое шелковое платье цвета платины, лежала на спине своей разворошенной кровати, набитой подушками. Волосы растрепанны, прилипли к левой части заплаканного лица, выражающего немую панику и стыд. Я видел как ползли одна за другой черные от туши слёзы. Опустил взгляд ниже и уже видел спущенную лямку наряда, обнажавшую плечо и грудь. Её кисти расставлены в сторону, потому что их держали. Юбка платья задрана до худых бедер, а между ними чужое тело. Элвис скалился на меня, наверное, злющий, что я прерывал его на столь пикантном моменте, потому что ремень уже спущен.

Я горько усмехнулся. Пейдж, чьи брови жалостливо собраны у переносицы, повернула голову чуть вбок, и выражение её лица переменилось, ведь за моей спиной, слабо стоя на ногах, была Стелла.

Что я должен делать? Что мы все должны теперь делать?..

Что-то подтолкнуло меня остановить свой взор на рабочем столе кузины. Здесь, среди разбросанных предметов косметики, лежала тарелка с очищенным яблоком и высохшей кожурой, покрывшейся пятнами гнили. Рядом с ними сверкал, словно нарочно, нож. Он манил меня непонятным блеском, звал к себе, как бы призывая сделать то, о чем я редко думал и то, о чем я думал теперь.

Элвис, оставив Пейдж в покое, что-то напрасно кричал мне; напрасно от того, что я его не слышал - уши заложило от ярости. Он жестикулировал, угрожал пощёчиной забившейся в угол кузине и плевался страшными словами, чем пугал не только дочь, подвергшуюся его насилию, но и Стеллу, спрятавшуюся за моим плечом. Она слабо сжимала край моего тонкого пиджака, из-за которого я вспотел, тихо скулила. Это ничтожество... Этот Элвис всем причиняет зло... Он не заслуживает прощения, не заслуживает жизни.

Я буравил его внимательным цепким взглядом, пока он надрывал горло криками. Он кричал, потому что его поймали, к тому же не я один, а совершенно посторонний человек, который, в отличие от нас с Пейдж, может рассказать об увиденном всему свету. Вот почему он злился.

Вскоре он закончил с бессвязными криками умалишенного и, оскалившись, обернулся на Пейдж, обнимавшую свои колени руками.

— Заткнись! Перестань реветь, или я тебе покажу!..

Время до сих, как по мне, шло медленно. Я слышал и видел с опозданием. Элвис махнул на содрогавшуюся в истерике дочь и уставился на меня со Стеллой. Наконец-то его глаза заметили нож у меня в руке. Он выпрямился, приняв уверенную стойку и изогнул в недоверии бровь, словно бросая мне вызов. Он хмыкнул на всю комнату и припомнил мне тот день, когда я набросился на него с клюшкой. Я сказал ему, что сейчас я держу не клюшку.

— И что ты собираешься делать? - он все равно сомневался во мне, видя, что я весь дрожал.

Только до него не доходило, что дрожал я вовсе не от страха...
Это произошло за секунду. Многие несправедливо недооценивают силу этой единицы времени, потому как в её власти перевернуть всё.

Я поднял нож.

Он устрашающе блеснул подобно молнии в ненастную ночь, разорвав тем самым мрак. Я честно не понимал что творил. В глубине души мне ясно, что дальше должно произойти нечто неотвратимое, то, что потрясет каждого из нас. Возможно ли, что это от того, что я заранее готовился к решающему шагу?

Да. Да и ещё раз да! Вся ярость, обида, ненависть к себе и временами к жизни, вся ничтожность и убедительное ощущение безнадежности, которую я внушил себе, все то, что я подавлял и старался скрыть, наконец-то вихрем вышло наружу. Я скрипнул зубами, обливаясь холодным потом. Мною управлял сам дьявол, в ловких когтистых руках которого я был всего-навсего марионеткой, тряпичной куклой. Мамочки! Мои ноги подкосились, но я все же пересилил слабость и накинулся на Элвиса, чьи глаза резко округлились. Он не успел отбежать, и я, крепко держа нож, нанес удар в живот.

Девочки визгнули, громко рыдая. Стелла кричала моё имя, но боялась подойти; ей оставалось лишь сползти вниз и глотать горькие слёзы. Кузина покрылась болезненной желтизной, она таращилась на окровавленное лезвие ножа распахнутыми от потрясения очами. Мне было не до того, чтобы разбираться в её чувствах. Я до сих пор не отдавал отчета своему поступку, наслаждаясь долгожданным облегчением. Словно в тот самый день, когда он впервые запер нас в туалете, ничего не произошло: чайник закипел, но его выключил вернувшийся домой папа. Он позвал меня, не найдя в комнате, и Элвис убрал свою руку с моего плеча, быстро надевая трусы обратно. Как много раз я прокручивал в уме подобный исход... Как часто я внушал себе, что так и было...

Элвис, согнувшись пополам, закряхтел не хуже больного туберкулезом: он кашлял и держался двумя руками за рану, из которой хлынула кровь. На этом я не остановился. Втянув ртом воздух, я снова замахнулся и ударил ножом чуть правее.

— Это за Пейдж!

Удар.

— Это за меня! Это за то, что ты украл у нас детство! Это за каждую нашу мысль о суициде! Это за то, что я стал таким! - каждое слово - новая рана. Он, резко побледневший, уже лежал на спине и его лицо смотрело в сторону кровати, где плакала сестра.

Я сидел поверх него и разукрашивал его голубую рубашку в бордовый, не оставляя живого места. Я втыкал нож так свободно, будто подо мной подушка, набитая пухом; хотя взглянув на тело, так и не скажешь: продырявленная рубашка мокрая и липкая из-за обильного кровотечения резала глаза. Мои ладони тоже окрасились в красный, я даже умудрился обрызгать себя, когда слишком сильно вонзил лезвие в легкие.

— Ну же! Что ты молчишь?! Тебе нравится?! Нравится?! Скажи, что я молодец! Скажи, что я хорошо справился! Проси, чтобы я взял его в рот! Скажи что-нибудь! - паркет не впитывал образовавшуюся под Элвисом лужу; она медленно растекалась по углам, испачкав маленький пушистый коврик рядом с длинным зеркалом.

Тело вздрагивало, встречая сильные удары. Я не знаю сколько раз всадил в него острием, только одежда не была уже похожа на одежду, а живот казался распоротым. Я точно пробил ему легкие и другие жизненно важные органы, поскольку дыр от ранений так много, что даже если бы я не хотел, все равно бы задел их.

Я уронил нож на пол, и раздался звон, от которого волосы на затылке встали дыбом. Потом я вцепился руками в воротник Элвиса и слегка приподнял его потяжелевшую голову.

— Не молчи! Я к тебе обращаюсь, сволочь! Почему?! Почему ты так поступил с нами! - орал я ему в стеклянные глаза, что навеки застыли и больше не пугали меня своими отталкивающими искрами огня. — Отвечай!

— Ной, пожалуйста... - совсем тихо, тоненьким голосом произнесла в мольбе Стелла.

— Ты сволочь! Ты хоть знаешь через что я прошел?.. Сколько раз я пытался задать тебе этот вопрос... «Почему?». Почему, сука?! Не молчи, отвечай! Почему ты сделал это с нами?! - я судорожно дергал его и злился только больше от того, что из приоткрытого рта не доносились звуки, а голова, словно болванчик, постоянно кивала.

Глубоко в душе я понимал, что он мертв. Но это только глубоко, а находясь в психологическом шоке, я цеплялся за призрачное убеждение, якобы Элвис жив.

— Ной... Хватит!

— Мразь! Мразь! Умри! Умри! - крикнул визгливо я и кулаком дал мертвецу в челюсть.

Видимо, отыскав в себе силы подняться, Стелла схватила меня за плечо и грубо оттянула назад.

— Ной! Очнись! Очнись, послушай меня! Хватит! Он не дышит!

Что она имела в виду? Я растерянно уставился на Элвиса, неподвижно лежавшего в луже собственной крови, от которой трудно было дышать. Я как будто только сейчас увидел эту кровь. Она всюду... даже на моих коленях...

— Боже, что ты наделал?..

«Что я наделал? О чем она?».

Стелла села напротив и, оглядевшись, всхлипнула, поглаживая большими пальцами мои скулы. Я глядел вперед, но не цеплялся взглядом за что-либо. Мне все ещё интересно откуда на мне кровь.

— Всё кончено... Боже мой, что же теперь делать? Ной? - Стелла обняла меня, рыдая мне в плечо, отчего я дёрнулся в непонятном обрушившемся на меня страхе.

Пейдж тоже плакала, только теперь бесшумно, прикрывая глаза ладонями.

Я сделал что-то не так? Что я сделал не так?!

— Стелла, я... - глаза лихорадочно забегали и я стал чаще дышать; грудь быстро вздымалась и также быстро опускалась.

В моем кармане зазвонил телефон. Я не сразу ринулся отвечать, однако с дрожащими испачканными руками я достал его и увидел, что это мама. Лишь в этот момент я осознал, что сотворил.

Подняв подбородок, я вцепился округлившимися от потрясения глазами в убитого мною Элвиса. Картинки вспыхивали в голове подобно салюту, но отличия между ними колоссальные. Эти картинки вскружили мне голову, и вскрикнув, я отполз к ближайшей стенке, задавленный бременем, которое взвалил на свои плечи. Я вдруг впервые перестал чувствовать себя наблюдателем жизни - я стал её главным героем.

Я убил человека. Беспощадно, кровожадно зарезал его. Я плакал, не стесняясь и между тем хохотал нездоровым смехом, отчего Стелла опасливо отодвинулась от меня. Я чувствовал себя разбитым, но в тоже время я не испытывал сожаления. Мне просто стало страшно.

Ничего не объясняя, я с трудом встал на слабые ноги и, оглядев мертвеца сверху, потер удрученно взмокший лоб. Ну вот, он снова испортил мне жизнь.

— Видишь... Стелла, я все-таки преступник, - с невеселой усмешкой заметил я и поднял оружие, которым лишил монстра жизни и тем самым создал нового монстра.

Нет больше мечты о поступлении в хороший университет, нет цели учиться вместе с любимой девушкой. Ничего нет! Я потерял все за один вечер, за один роковой миг. Из-за одного человека.
Мне нужно бежать. Так посоветовала Стелла. Она толкала меня к двери, молила проваливать вон, скрыться, пока не приехала полиция. Но зачем мне это делать?.. Я знаю, она просила об этом, потому что любит, вопреки случившемуся минутами ранее. Я ронял слёзы в красную лужу, содрогался в сухих рыданиях и не мог никого винить, разве что Элвиса.
Что я наделал...

— Ной, беги! Умоляю тебя, уйди, пожалуйста, мы что-нибудь придумаем!

Она не оправдывала мой поступок и тем не менее хотела помочь. Да, такова любовь - слепо следовать за человеком, даже если в нём живет зло.

Я прикрыл налившиеся усталостью веки и направился в неизвестном мне направлении, но как по мне, я мчался прямиком в ад.
И вновь оно! - удар, взмах, удар, взмах, удар! Красный, красный, красный! Крики и стоны, реки слез и мольба в глазах. Грудной голос и тяжелая рука. Пряный запах тела и чувство вины. Дрожь в ногах и громкое дыхание. Слова. Все те же слова...

— Хорошие мальчики не плачут.