Утро было серым. Свинцовые тучи шоркали брюхом небоскребы, а унылый пейзаж мегаполиса укутывала изморось. Необычно стылый для конца марта ветер беспорядочно бросал ледяную субстанцию в лицо и пихал ее за воротник. Она же оседала на дорогах, таяла, превращаясь под колесами автомобилей в мазутно-грязную жижу. Из теплого до духоты салона машины смотреть на окружающую слякоть было приятно. Не мешало даже то, что «дворники» на лобовухе только разводили грязь.

Ривай не любил грязь. И холод. И мартовский снег прямо в морду тоже не любил. А еще он не любил пробки, но его никто не спрашивал. Два квартала за сорок минут — обычное дело для мегаполиса в час-пик, но у Ривая оставалось ровно полчаса, чтобы добраться на другой конец делового центра города. Он в очередной раз глянул на широкий экран айфона, цыкнул языком и пару раз переключил набившие оскомину радиостанции.

— ...остается прежней, — тошнотворно-оптимистично донеслось из динамиков, сменяя зудящий попсовый мотивчик. — А теперь о насущном, — продолжала невидимая девушка, радуясь непонятно чему. — Март продолжает нас баловать совершенно нетипичной погодой! В данный момент за окном минус два и идет мокрый снег. К вечеру северо-западный ветер усилится и температура медленно, но верно...

Ривай выключил радио и хмуро взглянул вперед, туда, где на капот «ягуара» сыпался мелкой и мокрой крупой не то снег, не то заледеневший дождь. Единственно верное решение в этой ситуации он с завидным упрямством откладывал на потом, надеясь на чудо. Однако, бизнес не ждал, и Montblanc на запястье показывал, что до встречи с главой благотворительного фонда остаются считаные минуты. Естественно, когда ты владелец одной из крупнейших инвесторных компаний тебя будут ждать до скончания времен. Но опаздывать Ривай тоже не любил.

Исключительно благодаря наглости, вывернув в потоке ползущих с черепашьей скоростью машин, Ривай припарковался, раздраженно предвкушая нехилый штраф. Распахнул дверцу машины и решительно вступил узким замшевым ботинком прямо в пенящуюся жижу. Ветер ударил в лицо, обжег ледяной крошкой, мгновенно пробираясь под одежду, растрепал волосы. Грязь хлюпала под тонкой подошвой. Ривай поежился и, подняв воротник пальто, прошлепал к тротуару.

До ближайшей станции метро было недалеко. Голосовой помощник уверенно вел, а Ривай ловко лавировал в людском потоке, пряча нос в воротнике и по возможности избегая луж. Толпу он тоже не любил. Раздражали мельтешение, хаос и удивительная беспардонность. Но с этим Ривай ничего не мог поделать. Как с холодом, грязью под ногами и ледяным дождем в конце марта.

После промозглой и стылой улицы мрачное чрево метрополитена показалось раем. По крайней мере, тут не было пробиравшего до костей ветра и жижи. Зато широкие приземистые переходы и вестибюли с движущейся людской массой напоминали муравейник. Было душно, и специфический запах с непривычки царапал горло.

На платформе креозотом* пахло сильнее, а еще мокрой известкой и плесенью. Из черной пасти туннеля слышался гул, как от сотни голосов, и изредка скрежет. Между шпал с пронзительным писком носились мыши и где-то текла вода. Встав у края забитой людьми платформы, Ривай мельком оглядел разношерстную публику. Ледяной дождь на поверхности нагнал народу, и кроме завсегдатаев подземки, навроде офисного планктона, бомжей и вольных художников, тут были очень занятные экземпляры.

Например, двое мужчин в недешевых костюмах и дорогих часах надменно косились на толпу вокруг. Очевидно, такие же попаданцы, как и Ривай, которым непогода спутала все карты. Или насквозь промокшая девушка в фирменном спортивном костюме, явно прервавшая ежедневный утренний забег по той же причине, что и те двое бросили свои машины. Или высокий худощавый пацан, замотанный необъятным бурым шарфом до самых глаз. Выдающихся, кстати, глаз — крупных, раскосых и прозрачных. Цвет их был каким-то зелено-желтым, невозможным, русалочьим и вкусно сочетался со смуглой кожей и растрепанными прядями каштановых волос. Стоп, осадил Ривай сам себя. Не время и не место.

Передернув плечами, Ривай отвел взгляд. Чуть нагнул голову, хмуро таращась на носки своих щегольских ботинок и ища на них признаки омерзительных пятен. Не нашел и вздохнул с облегчением. Посмотрел на часы. На встречу он почти опоздал. Раздраженно провел рукой по волосам, дернул щекой и замер, так и не вытащив пальцы из черных прядей. Тот пацан смотрел на него в упор. Ривай прищурился. Пацан же, вынырнув из бесконечных складок, едва заметно улыбнулся.

У него были красивые губы, и Ривай не понимал, какого хрена не может отвести взгляд от скуластой физиономии. И поезд уже давно подошел, и хлынувшая в вагон толпа сжала, потянула за собой, и пацана тоже унесло куда-то. Ривай же все не мог избавиться от странного ощущения незавершенности.

В вагоне воняло перегаром, фастфудом, убогим кофе в картонных стаканах и дешевым парфюмом. Всего три станции, напомнил себе Ривай и брезгливо сморщил нос, стараясь как можно дальше отодвинуться от спины в серой куртке прямо перед своим лицом. Но сзади напирали, с боков стискивали и деваться было некуда.

— Простите, — сквозь зубы процедил Ривай, когда поезд тронулся и его откинуло на стоящего впереди.

— Бывает, — ответили сверху.

Ривай недовольно вскинул голову, и под солнечным сплетением образовалась гулкая пустота. Пацан с русалочьими глазами. Голова повернута вбок, глаза из-под каштановых рваных прядей смотрят насмешливо и прямо на тонкие губы Ривая. Почему-то приложить за это наглеца не хотелось. Наоборот, прямо чувствовалось, как этот взгляд густой патокой разливается внутри, согревая и будто щекоча.

Поезд дернуло еще раз, и теперь уже пацан, не удержавшись, начал заваливаться вперед. Инстинктивно Ривай обхватил его поперек туловища и прижал к себе.

— Спасибо, — опять раздалось сверху. Пацан явно улыбался.

— Бывает, — буркнул Ривай, не рискуя поднять глаза, и скорее ощутил, чем услышал смешок.

А руку Ривай убирать не спешил, обхватывая и прижимая к себе стройное и наверняка гибкое тело. Почему медлил — сам не знал, да и непохоже было, чтобы пацан возражал против объятий. Напротив, он придвинулся теснее, так что теперь Ривай ощутил изгиб поясницы и упругую крепкую задницу.

Три станции, напомнил Ривай сам себе, стараясь не думать о жаре, быстро разливавшемся по всему телу. Сглотнул ставшую вязкой слюну, невольно почти утыкаясь носом в плечо перед собой. От пацана пахло талым снегом и недурным парфюмом, пряным и вызывающим. Совсем как его взгляд, там, на платформе. Ривай глубже вдохнул необычный запах и прикрыл глаза.

На станции их оттеснили, и он почти припечатал пацана всем своим весом к противоположным закрытым дверям вагона, но из объятий не выпустил.

— Простите, — снова процедил Ривай, упираясь свободной рукой в стекло.

— Бывает, — выдохнул пацан.

А после он так выгнулся в пояснице, что у Ривая разве что звезды из глаз не посыпались. Аппетитная задница ткнулась ему в пах, и все инстинкты Ривая вопили, что это ни разу не случайно. Он ощущал жар даже сквозь одежду. Обнимавшая рука, помедлив, забралась под расстегнутую куртку и замерла на поджаром нервно подрагивающем животе. Тонкий кашемировый свитер только подстегивал сумасшедшие ощущения от мужского тела под ладонями. Сердце колотилось, грозя разнести грудину ко всем чертям, а к паху хлынула кровь.

Вагон немилосердно трясло и мотало, но Ривай безошибочно улавливал движения именно пацана, когда он мягко и как-то растянуто терся задницей о его стремительно твердеющий член. Ладонь уже давно перетекла вниз и медленно оглаживала затянутое джинсой бедро.

На следующей станции их так притиснули друг к другу, что Ривай еле сдержал рваный выдох. Вот только кончить в штаны, как малолетке, ему не хватало! Просто слишком давно он не позволял себе маленьких слабостей, успокаивал Ривай сам себя. Да и таких невозможных экземпляров прежде не попадалось. Еще никогда ему не хотелось так, как сейчас.

Все напоминало дурацкий сюжет второсортной порнухи, однако в него никак не вписывалось возбуждение. Острое, дикое и удушливое. Необычное оттого, что у него встал так быстро на первого встречного. Оно тяжелыми волнами поднималось по позвоночнику, ударяло в голову, наверняка заставляя пылать бледные скулы. Только Риваю было откровенно плевать. Плевать было и на то, что их могут увидеть. И стало совсем похер, когда теплые сильные пальцы накрыли его руку. Дернули в сторону, заставляя сжать нехилый стояк сквозь грубую ткань. И он был готов жизнь поставить, что слышал тихий стон, утонувший в необъятных складках бурого шарфа. Пацан толкнулся в его ладонь, по-блядски двигая бедрами и елозя задом. И Ривай, не сдержавшись, подпихнул. Отчаянно хотелось выебать его. Сдернуть узкие джинсы с пацана и натянуть наверняка такую же узкую дырку. Без всяких гребаных прелюдий. И долбить, пока не заскулит, до кругов перед глазами и кровавых соплей.

Когда двери раскрылись и закрылись на очередной станции, они даже не заметили. Ривай едва удерживался, по-прежнему упираясь одной рукой в стекло. Другая нагло ласкала пацана, запинаясь за пуговицы ширинки. Рвануть бы их к чертовой матери и обхватить пульсирующее, мокрое. Тело было напряжено до предела и сознание бултыхалось в каком-то мареве. Отрезвляли только тычки локтями со всех сторон да рваное, как дыхание пацана, движение поезда. Поэтому скользил ладонью по плотной ткани озлоблено, больше сжимая, вжимаясь напряженной плотью в наглую задницу.
Сумасшествие чистой воды, подумалось где-то за пределами сознания. Основной мыслью было не кончить.

Пацан же кончить был не против. Ерзал он нестерпимо, подставляясь под грубую ладонь Ривая, и дрожал как в лихорадке. Уперся в стекло перед собой, скрестив руки и бессильно ткнувшись в них лбом. Дышал рвано, судорожно. Ривай чувствовал, как ходит ходуном его грудак.

Безумно хотелось коснуться его кожи. Хоть на миг ощутить что-то кроме жесткой джинсы и тонкого кашемира. Поэтому, больше не опираясь на стекло, навалился на пацана и обхватил его освободившейся рукой. Скользнул под свитер, впиваясь твердыми пальцами в горячую кожу. Уткнулся носом в плечо перед собой, довольно выдыхая. Упругое тело, гладкая кожа, короткие волоски блядской дорожки, уходящей за край низко надетых джинсов. Неимоверно захотелось облизать.

Но вместо этого Ривай выгнул руку, оглаживая голую поясницу, и пробрался за оттопырившийся пояс. Внутри было слишком тесно, слишком горячо, вообще просто слишком. Когда пальцы нетерпеливо скользнули между ягодиц, Ривай с трудом перевел дыхание, сглатывая. Задница у пацана была что надо — крепкая, пышущая жаром, с наверняка тугой дыркой. Стиснув зубы, Ривай попробовал толкнуться ниже, но гребаные джинсы оказались слишком узкими, не втиснуться. Оставалось только с нажимом гладить покрытую испариной ложбинку между ягодиц.

Пацан уже был на грани. Ривай чувствовал всем телом, как его трясет в подступающем оргазме. О себе старался не думать, по-любому на стену придется лезть пока не передернешь после такого-то, кончать в штаны не вариант для него. Хотя хрен его знает, что хуже — мокрое белье или дико ноющие яйца. Ривай злобно завидовал пацану, для которого выбор был очевиден, но что взять с мальчишки двадцати с небольшим лет. Ему не сидеть на нудной деловой встрече, прокручивая в мозгу творившееся сейчас непотребство. Ему не представлять, как пацан с русалочьими глазами берет в рот и отсасывает, быстро, давясь и хлюпая носом. А вот Ривай будет. И ноющие яйца будут прямо-таки охрененным бонусом.

До отказа набитый людьми вагон нещадно трясло и мотало. На очередной стрелке их так впечатало в дверь, что пацана прошило судорогой. Голова резко дернулась назад, и Ривай с трудом удержал в руках выгнувшееся дугой тело.

— Ах-ха-а, — выдохнул пацан, обмякая. Лохматая голова прижалась к голове мужчины. — С-спасибо...

— Бывает, — процедил сквозь зубы Ривай, хмуро ловя шальной полупьяный взгляд прозрачных глаз.

Пацан неохотно выпутался из его рук, одергивая свитер и поправляя куртку. Ривай же отступил насколько позволяла давка, наблюдая, как тот путается дрожащими пальцами в складках необъятного шарфа и пытается пригладить растрепанные волосы. Потом неуклюже развернулся, оказавшись к Риваю лицом. Никакого смущения на порозовевшей физиономии, только безумно сытое и довольное выражение. Облизнулся.

— А ты? — хриплым шепотом на ухо.

— Перебьюсь, — хмуро и отрывисто в ответ.

— Но у тебя стоит... и больно же будет и все такое...

Ривай наградил его тяжелым взглядом исподлобья и хмыкнул, скривив тонкие губы в усмешке. Пацан склонился к нему, сжимая локоть.

— Блять, это было просто... — зажмурившись, прошептал он и не закончил.

Поезд вылетел из туннеля, рывками остановился и двери раскрылись. Пацан в последний раз окинул Ривая пряным взглядом.

— Моя станция, — сказал он растерянно и прежде, чем добавить что-то или предпринять, его вынесло толпой на платформу, двери, скрежетнув, с металлическим лязгом захлопнулись.

Свою же станцию Ривай проехал непозволительно давно, совершенно точно опоздав на важную встречу.

——————
*креозот - бесцветная маслянистая жидкость с сильным запахом и жгучим вкусом, получаемая из древесного и каменноугольного дёгтя. применяется для консервирования дерева (пропитывание шпал, деревянных опор и т. п.) так что характерный запах железнодорожных шпал, а также запах в метрополитене, связан с их пропиткой креозотом.