Больше всего в этой жизни Лев Антонович ненавидел опоздания. Именно поэтому из дома он всегда выходил с таким запасом, что этого времени вполне бы хватило не только, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, но и между делом заскочить в соседний город. А опаздывающие люди выводили его из себя столь же сильно, как последняя макаронина на тарелке, никак не желающая цепляться на вилку. И по иронии судьбы его собственный сын обладал уникальным талантом — за двадцать лет своей жизни он ни разу нигде не появился вовремя. Он даже родиться в срок не смог, явившись на свет спустя несколько дней после даты, назначенной врачами.

Лев Антонович не сводил глаз с часов, висящих на стене, которые мерно тикали, понемногу приводя его в бешенство. Секунда за секундой, минута за минутой — творение талантливого голландца даже представить не могло, что их неторопливое движение стрелками настолько расшатывает и без того нестабильную нервную систему мужчины.

Первые минут пять Лев Антонович старался себя убедить, что, как в старой песне "пять минут — немного", и это можно даже не считать за опоздание, хотя внутренний голос никак не хотел соглашаться с этим утверждением. Следующие десять мужчина вспоминал все известные приемы быстрого расслабления на рабочем месте. Глубоко дышал, причем обязательно животом — это он подсмотрел в какой-то новомодной передаче по профилактике хронического стресса, тер пальцами виски, расхаживал по комнате, разминал плечи. Даже сделал мимическую гимнастику, корча жутковатые гримасы. Потом включил классическую музыку — говорят, она идеальна для релаксации и снятия напряжения. Ещё минут через пять он с уверенностью мог сказать, что это все враньё.

Когда стрелки с ритмом, уже напоминающим похоронный марш, приблизились к цифре "шесть", означающей, что потенциальный самоубийца должен уже тридцать минут, как восседать перед очами Льва Антоновича, у того уже скулы свело от злости. Какая-то часть его внутреннего "я", подпитываемая отцовской любовью, жалобно причитала: "Наверное, в пробку попал. Да, не час пик, конечно. Да, всего два балла по городу. Ну, а вдруг. Не надо так категорично отметать этот вариант".

Другая же его часть, глухая к подобным оправданиям, раздумывала, какая смерть будет наиболее предпочтительна. И все больше склонялась к удушению — своими собственными руками. Тут же вспомнилось прочно засевшее в голове ещё со школьных лет: "Я тебя породил, я тебя и убью".

Через сорок минут кабинет Льва Антоновича напоминал арену для проведения корриды, где мужчина выступал в роли быка. Из его ноздрей уже почти что валил пар, когда дверь широко распахнулась и появился долгожданный тореадор, размахивающий красной тряпкой.

— Привет, пап! — радостно объявил он.

И, не замечая, как в руках отца разломился на две части карандаш, прошел внутрь, на ходу сбрасывая с плеч куртку и точным движением накидывая ее на вешалку. Рухнул в кресло напротив мужчины и широко улыбнулся.

— Как дела? — поинтересовался, как ни в чем не бывало.

— Как у меня дела? — Лицо Льва Антоновича позеленело и стало близко по оттенку к первой весенней листве. — Ты опоздал на сорок минут!

— Прости, пап, я проспал, а потом...

— Проспал? Как, черт возьми, можно проспать встречу, назначенную на два часа дня?!

— Я поздно лег. Или, наоборот, рано?.. — Лицо парня приобрело задумчивое выражение, в то время как его отца - все больше напоминало разъяренного огнедышащего дракона. — Да, впрочем, какая разница. Так вот, а потом я заболтался с милой девушкой у тебя на ресепшене. Кстати, хотел попросить поискать в документах ее номер телефона.

— Ты совсем оборзел, Никит? Думаешь, я буду тебе помогать баб клеить?

— Не хочешь — не надо, — Никита пожал плечами. — Сам у нее спрошу. Ты какой-то напряженный.

Лев Антонович издал какой-то нечленораздельный звук, делающий его ещё больше похожим на дикое животное, вышедшее на охоту.

— О, ты заметил, сынок? — подозрительно ласково произнес он. — Не догадываешься, почему?

— Что тут гадать. Я тебя первый день что ли знаю с твоей маниакальной пунктуальностью.

— Это не просто пунктуальность! — рявкнул мужчина. — Это собранность, организованность и целеустремленность! Все то, чего у тебя нет. Ты, дорогой сынок, чем собираешься по жизни заниматься?

— Закончу институт, — Никита, не обративший внимания на столь подозрительный вопрос, закинул ногу на ногу и принялся рассуждать. — Потом устроюсь на работу к тебе. Дальше - быстрый взлет по карьерной лестнице и вуаля.

— Вуаля ему... Хрен тебе, а не работа и лестница. Мне такой работник не нужен, который даже вовремя прийти не в состоянии.

— Да ладно тебе. В этом же самый кайф — когда ты сам начальник, можно приходить на работу тогда, когда хочешь.

— Совсем наоборот, Никит. Если ты начальник, или планируешь им быть, — покачал головой Лев Антонович и бросил долгий многозначительный взгляд на сына, — то должен понимать, что на тебя смотрит и ориентируется весь коллектив. Если ты сам не в состоянии держать себя в жестких рамках, какой дисциплины ждешь от персонала?

Никита неопределенно мотнул головой, благоразумно промолчав. Потому что ему даже в голову не приходило вообще что-то от него ждать. Работа в компании отца должна была дать ему свободу — от необходимости торчать в офисе с утра до ночи, корпеть над отчетами и засыпать на скучных совещаниях. В его идеальной вселенной он вообще там почти не появлялся, лишь изредка озаряя подчиненных радостью от своего присутствия. А все вопросы и проблемы решали многочисленные заместители — а иначе зачем они вообще нужны?

Но судя по тому, что брови отца уже практически наползли друг на друга, он был совершенно другого мнения. И, не дожидаясь ответа сына, продолжил:

— Пост начальника накладывает ответственность. И только от него зависит, будет компания процветать, или развалится. От того, насколько грамотно у него получится организовать работу сотрудников. А ты не можешь организовать даже себя. Как ты сможешь руководить хоть кем-то?

Никита очень осторожно пожал плечами, раздумывая стоит ли говорить отцу, что его вполне устроит формальный пост в компании. А руководить вместо него может кто угодно. Поразмыслив, решил, что все-таки не стоит — на лице Льва Антоновича выступили багровые пятна, и повышать родителю давление еще больше не хотелось. Он перевел взгляд на часы. Беседа затягивалась и явно перешла не в то русло: отец попросил его привезти забытые дома документы, а теперь неожиданно решил восполнить все пробелы в воспитании разом. И это Никите совсем не нравилось.

— Никак, — продолжал мужчина, которому участие в беседе Никиты едва ли было нужно. — Никак, понимаешь? Все, на что ты способен — это склеить девчонку за стойкой ресепшена и в очередной раз бездарно потратить заработанные мною деньги. Нужно с этим что-то делать, Никит.

— Что-то делать? Что ты имеешь ввиду? — Червячок сомнения медленно заворочался у него глубоко внутри, намекая, что это все плохо кончится.

— Так больше не может продолжаться. Пора, наконец, взрослеть.

— Эй, пап, ты чего? — Никита напрягся и немного подался вперёд, все ещё надеясь, что это отец просто так вымещает злость. Сейчас успокоится — и все встанет на круги своя.

— А ничего! — рявкнул Лев Антонович, хлопнув ладонью по столешнице из массива дерева. — Мне надоело, что ты только и делаешь, что прожигаешь жизнь. Тебя вообще интересует хоть что-то, кроме девчонок и тусовок? — он дождался неуверенного кивка сына и продолжил: — Я в твои годы на двух работах пахал и ещё учиться успевал. А ты?

— А что я? — начал Никита, но отец его прервал.

— А ты живёшь одним днём и дальше носа своего не видишь. Как я это все, — он обвел руками кабинет, — тебе оставлю? Да ты в первый же месяц развалишь то, что я создавал годами. Да, я сам виноват. Мне пришлось несладко, а в детстве так вообще ничего слаще морковки не ел, и мне так хотелось дать хоть тебе все и даже больше. Но, похоже, я немного перестарался.

— Что-то ты поздно это понял и решил меня воспитывать, — холодно отозвался Никита. — Мне двадцать, а не два.

— Никогда не поздно, сынок.

И вот теперь Никите на самом деле стало страшно. Тяжелые нотки в голосе отца, которых он раньше не слышал, очень его напрягали. Конечно, отец и до этого его ругал и часто был недоволен, но сейчас что-то неуловимо изменилось. И дело даже не в опоздании, хотя и в нем тоже. Сегодня Льва Антоновича настигло озарение — и он увидел сына другими глазами. И увиденное ему очень не понравилось.

— И что ты хочешь этим сказать? — Внешне Никита сохранял хладнокровие, но внутри дикие чертята уже отплясывали румбу на могиле его спокойной жизни.

— С этого дня начинаешь самостоятельную жизнь, — отрезал отец. — Съезжаешь из дома, устраиваешься на работу. Сам себя содержишь и сам за себя отвечаешь. Счёт я твой заблокирую. Придется барахтаться самому.

— Да ты шутишь что ли? — выдохнул Никита, округлив глаза. — Куда я пойду?

— А я откуда знаю? Ты взрослый человек, реши проблему сам. Я всего добивался самостоятельно, и мне никто ничего не дал просто так. Вот и ты попробуй. Докажи мне, что ты чего-то стоишь.

— Иначе что?

— Иначе не только из дома выгоню, но ещё и из завещания вычеркну, — прорычал Лев Антонович тоном, исключающим любые шутки. — Хочешь оставить за собой место в моей компании, сначала покажи, что ты его достоин.

— Да ты чего, пап? Я исправлюсь, честно! Хочешь буду каждый день в два часа приезжать в твой офис, чтобы отметиться? Как у участкового, — Никита нервно рассмеялся, хватаясь за любую соломинку в надежде переубедить отца.

Но упорству Льва Антоновича можно было только позавидовать. Не зря же он сумел с нуля открыть целую сеть автосалонов. И уж если он решил, что будет так, как он сказал, значит так тому и быть.

— Вот и посмотрим, исправишься или нет.

— Куда мне, блин, идти работать? А жить где?

— Это теперь твои проблемы, сынок. Вот и решай их. А теперь все, давай, иди. Я и так потратил на тебя кучу времени. А оно, между прочим, очень дорого стоит. Поработаешь — поймёшь. Завтра утром можешь заехать домой за вещами, я там буду ровно до половины восьмого. Опоздаешь — второго шанса не дам, останешься без всего.

Никита медленно встал, все ещё не до конца осознавая сказанное отцом. Проклял его что ли кто-то? Или это у папочки так проявляется кризис среднего возраста, которым пугают всех мужиков? Или он просто сошел с ума?

— Решил на слабо меня взять? Думаешь, сдохну без твоих денег? Как бы не так!

И направился к выходу, на ходу сдернув с вешалки куртку и, конечно же, с гордо поднятой головой.

— Никит... — Оклик папы застал его почти у самой двери.

Неужели одумался?

— Ключи от машины тоже не забудь оставить.

А вот это был удар ниже пояса. Засопев от злости, Никита вытащил их из кармана и швырнул на пол. И туда же полетели ключи от дома — для пущей драматичности момента.

— Ещё посмотрим, кто кого. Думаешь, приползу и буду валяться у тебя в ногах? Не дождешься.

Дверь за ним громко хлопнула, и Лев Антонович покачал головой. Произнес уже скорее самому себе, чем сыну:

— Никогда ещё я хотел так сильно ошибиться, как сейчас, мой мальчик.