Дженни

Не прошло и недели, как я шлепнула лист бумаги на его стол, и моя ладонь впечатала его в поле зрения Тэхена.

— Девять из двадцати, — заявляю я, мой голос дрожит от гнева.

Он заканчивает писать заметку на работе другого ученика, затем не спеша ставит колпачок на грифель карандаша и кладет его на парту, прежде чем посмотреть на меня.

Эффект от его взгляда, как обычно, мгновенный. Он пронзает меня с силой удара, на мгновение оставляя бездыханным. Даже когда я в ярости на него, даже когда я так переживаю из-за своей провальной оценки, что у меня болезненные спазмы в животе со вчерашнего вечера, когда оценки появились на портале, у меня все равно такая реакция на него.

Сегодня я дождалась окончания занятий, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Я хотела, чтобы мы остались наедине; я вряд ли смогла бы кричать на него в присутствии всех моих друзей.

— Может, вместо того чтобы тратить время на флирт в моем классе, тебе стоит уделять больше внимания материалу курса, — отвечает он, прежде чем обратить на меня свой безэмоциональный взгляд.

Я вздыхаю и делаю шаг назад.

— Значит, это месть за то, что случилось с Сухо? — спрашиваю я, скрещивая руки на груди.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — отвечает он со зловещей улыбкой, откидываясь в кресле и властно раздвигая ноги. Он сидит, а я стою, но именно я чувствую себя в его власти. — Это была не очень хорошая работа.

— Это была блестящая работа, и ты это знаешь, — поправляю я. — Ты должен исправить это прямо сейчас.

— Боюсь, я не могу этого сделать.

Я думаю о гневе отца, когда он узнает, а он узнает.

О мамином разочаровании.

Еще одна неудача. Небольшая, но они любят вести счет, и в их глазах я уже набрала немалый счетчик.

Отец только уехал, и если он сочтет это достаточной причиной, чтобы развернуть самолет, мне придется иметь с ним дело еще неделю. Кто знает, как он отреагирует, если я буду на расстоянии вытянутой руки от него, когда он узнает об этом.

— Ты не можешь. — Я выдавливаю слова сквозь стиснутые зубы. Я слышу тихую дрожь в своем голосе и хотела бы скрыть ее, но я устала. Сейчас я не так сильно контролирую свои эмоции. — Я сяду на задней парте и не буду мешать тебе, — предлагаю я. Когда он не отвечает, я думаю о том, что продолжала отправлять сообщения, даже когда он не отвечал, в том числе вчера поздно вечером. — Я перестану тебе писать, обещаю. Я понимаю, что ты не хочешь меня. — Я смотрю ему в глаза, когда говорю, чтобы он понял, насколько это важно. — Но ты должен все исправить. — Я делаю паузу. — Пожалуйста.

Он не знает, чего мне стоит просить о помощи, особенно у того, кому я не доверяю.

А может, и знает, потому что он сидит, нахмурив брови.

— Что не так?

Я вдруг возненавидела его за то, что он говорит так, будто ему не все равно.

— Ничего, просто исправь мою оценку, — говорю я, раздражаясь и подталкивая бумагу обратно к нему.

Он смотрит на нее, а потом снова на меня.

— Я ничего не буду исправлять. Скажи мне, что не так.

— Я же сказала, ничего.

— А я говорю, что не верю тебе. Я видел такое выражение на твоем лице всего два раза, и второй раз — когда ты проиграла на чемпионате мира среди юниоров, так что не притворяйся, что все в порядке.

Мои глаза расширяются от удивления, и его тоже.

— Откуда ты об этом знаешь? — Он не отвечает, но его челюсть подергивается. — Ты смотрел мой матч?

На его лице написано раздражение, и ясно, что он не хотел говорить, что смотрел его. Я не знаю, что делать с этой новостью. Интересно, как это вообще произошло? Он искал видео со мной?

Его впечатлило то, что он увидел?

Почему тебя это волнует, Дженни?

— Да, — говорит он, небрежно поднимая плечо, но проницательно глядя в глаза. — Кто этот человек?

Мы с ним оба знаем, о ком он говорит.

— Какой человек? — спрашиваю я.

— Тот, кто разговаривал с тобой в конце матча.

— После того как я проиграла, ты имеешь в виду, — говорю я с невеселым смешком.

— Проигрыши случаются, — пожимает он плечами. — Ты не можешь быть идеальной все время.

Мой отец возненавидел бы его отношение. Он назвал бы это «менталитетом неудачника».

— Он твой отец, — решает он. Это не вопрос.

— Откуда ты знаешь?

Он берет ручку со стола и начинает катать ее в пальцах.

— Я знаю его тип.

Я смотрю на него, действительно смотрю. На то, как его глаза затуманиваются в раздумьях, как его брови опускаются вниз, а рот сжимается. Возможно, он понимает, с каким давлением я сталкиваюсь, больше, чем я думала вначале.

— Это из-за твоего отца ты не можешь стать шеф-поваром?

Он напрягся, его глаза смущенно переместились с ручки на мое лицо.

— Я не говорил, что хочу быть шеф-поваром. Я сказал, что хочу владеть рестораном. — Его голос не осуждающий, а скорее... любопытный.

Это заставляет меня думать, что я, возможно, угадала правильно, даже если он не сказал мне об этом.

— Мне жаль, что я ошиблась.

Он не моргает.

— Ты не ошиблась.

Я отвечаю на вопрос, который так и остался незаданным.

Как ты узнала, что я хочу стать шеф-поваром?

— Я просто предположила, что именно это ты имел в виду, говоря о владении рестораном. Мне кажется, что ты из тех людей, которые не смогут хорошо работать только в первых рядах. Ты бы процветал на заднем дворе, пачкая руки и позволяя своему творчеству управлять тобой.

К тому моменту, как я закончила говорить, его взгляд стал совсем расплавленным. В последний раз, когда он так смотрел на меня, он закончил тем, что съел меня, пока я сидела на его лице.

— И все это ты поняла после одной ночи?

— У меня сложилось впечатление, что ты любишь поесть, — отвечаю я, краснея, но сохраняя зрительный контакт.

Слова прозвучали так, как я и хотела. Его глаза горят так, что обжигают кожу.

— Дженни, — предупреждает он, но его голос звучит противоречиво.

Мне одновременно приятно и ненавистно, что за несколько минут общения с ним я могу превратиться из несчастной и озабоченной в возбужденную и невероятно заведенную.

Это слишком большая власть для одного человека над операционной системой другого.

Он не позволяет себе отвлекаться.

— Что он тебе сказал?

Я пытаюсь вспомнить, о чем мы говорили, пока не отклонились от темы. Когда мне это удается, волна беспокойства снова накатывает на меня с полной силой, словно я только что открыла шлюзы.

— Он сказал мне то, что говорит мне каждый раз, когда я его вижу. — говорю я неопределенно.

Он постукивает ручкой по кончику пальца.

— И что же?

Меня не смущает, что он не ответил на мой вопрос об отце, хотя я знаю, что там что-то есть. Я вообще не хочу отвечать на его вопрос, особенно когда он не хочет делать то же самое в ответ.

Я никогда ни с кем не говорила о своем отце, и он не первый человек, которому я хочу рассказать об этом.

— Не твое дело.

Он кивает и берет мою работу, протягивая ее мне.

— Спокойной ночи.

Он встает и начинает собирать свой компьютер и документы, укладывая их в сумку. Мой тест остается в моих руках.

— Ты серьезно?

Он застегивает молнию на сумке и безэмоционально улыбается.

— Если хочешь, можешь оспорить его в комиссии по проверке.

Он знает, что я не могу этого сделать.

Я скриплю зубами от раздражения, глядя на него.

— Ты из кожи вон лезешь, чтобы заставить меня рассказать тебе личную информацию, которую я не хочу тебе давать. Ты ведешь себя как настоящий мстительный засранец для того, кто утверждает, что не хочет меня, — огрызаюсь я. — Если я расскажу тебе, ты изменишь мою оценку?

— Это становится все менее вероятным с каждой секундой, — проворчал он.

Так близко я чувствую запах алкоголя в его дыхании. Я ошеломлена этим, ведь занятия только что закончились. Я не знаю, пьян ли он, я не могу сказать.

Кажется, он полностью контролирует свои функции и, конечно же, все еще способен с обидным намерением орудовать языком.

— Я тебя ненавижу, — клянусь я.

И я ненавижу его за то, что он, по сути, заставил меня признать это вслух.

— Сомневаюсь.

Я бросаю на него взгляд, затем склоняю голову и закрываю глаза, словно собираясь с силами.

— Он сказал мне: «Провал — это не вариант». В этом нет ничего нового, он говорит мне это по крайней мере раз в день, — говорю я сквозь сжатые челюсти, глядя вправо и не желая встречаться с ним взглядом. — Только в этот раз он добавил: «Если ты не захочешь совершенствоваться, то будешь выжимать из себя все, дюйм за дюймом», а потом схватил меня за шею и так сильно сдавил ее между пальцами, что мои дыхательные пути закрылись, а зрение помутилось. — Я откинула голову назад, чтобы посмотреть ему в лицо. — Счастлив? — спрашиваю я и понимаю, что это дерьмовый вопрос.

Он смотрит на меня так, как никогда раньше.

Думаю, если бы я была нормальной, я бы заплакала. Все, что я чувствую, — это глубокое чувство одиночества и пустоту, которая, как мне кажется, никогда не будет заполнена.

Есть небольшое облегчение от того, что я наконец-то кому-то рассказала, но я не получаю никакого удовольствия от этого чувства. Сразу же возникает сожаление о том, что я проявила хоть какую-то слабость.

Я обнажила частичку уязвимости, и теперь, когда она вышла наружу, мне отчаянно хочется вернуть ее обратно. Вырвать у него эти слова и держать их при себе, где я знаю, что смогу их контролировать.

— Он когда-нибудь раньше причинял тебе боль? — спрашивает Тэхен, и я удивляюсь хриплости его голоса.

Его руки обхватывают туловище, а лицо остается совершенно пустым. Я бы сказала, что его не тронуло мое откровение, если бы не звук его голоса и то, как он держит свое тело, словно физически сдерживает себя.

— Нет.

— С тех пор?

Я пыталась рассказать об этом маме, упоминала, что он был немного грубоват. Она сказала мне, что иногда он увлекается своими привязанностями, но делает это только потому, что любит меня.

Эти слова прозвучали как извинение, которое он мог бы сказать ей при очень похожем сценарии. Она повторила их мне с заученностью человека, который слышал их уже не раз.

Я чувствовала, как вокруг моего сердца нарастает ледяной слой.

Она не могла спасти меня, если не могла спастись сама.

Парализующий страх, который я испытала, когда его рука сомкнулась на моей шее и выдавила воздух из моего горла, был вполне реальным. Он не дошел до синяков — в конце концов, мы были на публике и на национальном телевидении, — но он использовал всю силу, которая ему была нужна.

В одно мгновение я поняла, как легко он может причинить мне боль, если захочет.

— Нет. — Я покачала головой. — Но ты можешь понять, почему я не спешу давать ему еще один повод считать меня неудачницей. — Я не могу собрать достаточно энергии, чтобы это прозвучало как шутка.

Я истощена тревогой последних двадцати четырех часов. Стресс и безостановочная работа в течение последней недели, когда он был в городе. Постоянным беспокойством последних шести месяцев.

Всю жизнь стремилась к совершенству. Я вышла невредимой из этого последнего визита и не хочу, чтобы он вернулся еще раз.

Тэхен кивает, глядя на меня ничего не выражающим взглядом. Я бы все отдала, чтобы получить ключи от его разума и узнать, о чем он думает на самом деле.

Что бы это ни было, меня не заставят чувствовать себя маленькой за то, что я открыла ему часть своей метафорической золотой тюрьмы. Он потребовал этого от меня, и я не буду стыдиться этого.

Через мгновение, которое тянется почти невыносимо долго, он первым отводит взгляд. Я выдыхаю с крошечным вздохом, когда он отворачивает свое тело, словно физическая нить, связывающая нас, оборвалась.

Я смотрю, как он тянется за ручкой. Затем он выхватывает бумагу из моих рук и кладет ее обратно на стол, ударяя ладонью. Он добавляет единицу перед девяткой в верхней части листа, превращая ее в почти идеальную оценку. Я знаю, что это самая высокая оценка за эту работу.

Он молча возвращает ее мне. Сердцебиение учащается, и напряжение, охватившее мой желудок, немного ослабевает.

Мгновенное облегчение огромно.
Мои пальцы смыкаются вокруг него, и я тяну, но он не отпускает ее. Я встречаюсь с ним взглядом и вижу, что его глаза уже прикованы ко мне.

— Неудачи — это часть жизни. Без них ты не станешь лучше. Это не то, чего нужно бояться, и уж точно не то, за что нужно наказывать. — Он выпускает бумагу, и я прижимаю ее к груди обеими руками, не сводя с него глаз. Его взгляд замирает, а в челюсти начинает зловеще пульсировать злой тик. — И если кто-нибудь снова поднимет на тебя руку, ты воспользуешься номером, который я тебе дал, и позвонишь мне.

Он делает шаг ко мне, пользуясь тем, что я все еще не отошла от его слов, и набрасывается на меня. Он возвышается надо мной и опускает голову так, что оказывается в нескольких сантиметрах от моего рта.

Мое сердцебиение громко стучит в тишине, и я уверена, что он его слышит. Я уверена, что оно эхом отражается от стен класса.

— И я хочу тебя, соплячка. — Его взгляд опускается к моим губам, глаза темнеют от вожделения. — Я просто не могу позволить себе заполучить тебя. — Он опускает голову еще ниже, и его рот оказывается так близко к моему, что я перестаю дышать. Я вспоминаю, как раньше хватала его за лицо и прижимала его губы к своим. — Если бы я мог, я бы украл все твои секреты один за другим, пока тебе не осталось бы ничего, что можно было бы от меня скрыть.

Он касается кончиком пальца моего носа и задерживает дыхание, на его губах появляется эротичная улыбка.

Затем я моргаю, и он уходит, забрав с собой единственное тепло, которое я ощущала в течение нескольких недель.