Затем зарядил дождь, и мы сидели дома. С нами приехала куча толстых книг, и погода как раз располагала к уютному чтению. Правда, судя по тому, что мы постоянно отвлекались, часть из них мы привезем в город, даже не открыв.

Тристана видно не было, и даже теток мы встретили только один раз, а потом они уехали на весь день по каким-то делам в город.

Я проснулась одна. За окном по-прежнему слышался характерный стук капель, и свет был приглушен. В небе будто сгустилась тревога. Пасмурные облака всегда вызывали это чувство.

Почему-то казалось, что Карина опять убежала на крышу, хотя в такую погоду это было бы странно. Да и Тристан не дурак, чтобы торчать в дождливый день под открытым небом. Но в том, что они где-то вместе, даже не было сомнений. Переодевшись, я вышла в коридор и бросила внимательный взгляд на чердачный люк. Он оказался открыт, и оттуда тянуло дымом. Что же, проверим...

Створки были настежь, и помещение наполнилось тяжелыми запахами дождя и мокрой земли. Ветки деревьев беспомощно качались туда-сюда от непогоды, пытаясь залезть в окно.

Карина с сигаретой меж зубов курсировала в одних трусах и майке на фоне распахнутого окна. Может, она хотела побыть в одиночестве. Я намеревалась тихо удалиться, но она заметила мою голову, торчащую в люке.

- Лезь сюда.

Я поднялась и приземлилась на ветхий коврик на полу. Мы обе уныло уставились на мокнущий под нами сад.

- Хреновое начало каникул, - хмыкнула она.

- Ты что тут делала? Опять с Тристаном?

Карина слегка оживилась и заявила:

- Нет, я тут одна с утра. Но кстати о нем. Думаю поснимать его на недельке.

- Ну, круто.

Ее брови сошлись на переносице, и видно, в голове уже копошились какие-то идеи.

- У него очень интересный внешний тип. Мне кажется, он должен быть фотогеничным.

- Тебе виднее, - сдержанно отозвалась я.

- Что? – вдруг возмутилась она. – Посуди, абстрагируясь от своей неприязни. Он не урод. И что ни говори, а у парня есть свой образ. Узор радужки интересный. Как у волка.

- Да ничего, - сказала я. – Зачем ты мне что-то объясняешь, я же не запрещаю тебе, и более того, даже не обижаюсь.

Она нахмурилась и положила голову на колени. Я оглядела ее голые ноги и вопросила:

- А если он вдруг войдет?

- Его нет, - ответила она, продолжая отрешенно таращиться в дождливую завесу. – Тетя Виола вчера сказала, что он уехал к морю на день по каким-то делам. Мне вот интересно, какие у такого бродяги могут быть дела?

Я пожала плечами, чувствуя притупленную тоску по чему-то непонятному. Дождь все-таки странное явление природы, с его приходом словно оживаю все грустные мысли.

- Тебе он что нравится? – поинтересовалась я.

Карина мельком глянула на меня краем глаза и ответила через пару мгновений:

- Нет. Не думаю.

- А по тебе не скажешь. Как же Кауфман?

В ответ раздался фырчок, и она дернула плечом с надменным видом:

- Кауфман - свинья.

Мы снова погрузились в молчание. Облака нависли так низко, что казалось, будто они вот-вот вползут к нам на чердак.

- Я тут подумала, что мы какие-то дуры, - сказала Карина. – Я таскаюсь за ним, а ты все ждешь своего Астронавта. Мы привязаны к эгоистам, у которых есть целый мир. А у нас лишь это окно и плохая погода.

***

В жизни Карины существовал недостижимый идеал – картавенький израильский кинокритик по имени Филип Кауфман. Недостижимый, по той причине, что жил он в другой стране, в которой, он, впрочем, и не жил, разъезжая по свету и выкладывая видео в приглушенных цветах на своем Youtube-канале.

Он был ироничен, эрудирован и моден. Смотрел редкие фильмы, читал умные книги, слушал странную музыку. Играл в группе и писал шизофренические тексты. То есть являлся достаточно интересной, замороченной личностью с одним единственным недостатком – он был не здесь. Их редкие с Кариной встречи проходили на фестивалях кино, куда ее обычно звали фотографировать богему, а он шнырял меж ними и хлестал за даром алкоголь. Восемьдесят процентов этих отношений существовали в Whatsapp-переписке и публичных комментариях друг у друга в Твиттере. Их километровые треды иногда было невыносимо читать. Они точно писали постмодернистский роман: без начала, конца, исключительно на уровне мета-концепций.

Карина почему-то всегда называла его только по фамилии и считала другом. Кем она была для него, мы не знали. Похоже, Кауфман из тех редких друзей с кем время от времени спишь в одной постели, но не представляешь родителям.

Карина следила за его сетевой жизнью, как маньяк, и иногда это даже попахивало фанатизмом. Однако при встрече вела себя дико независимо и говорила с ним так, будто Кауфман надоел ей, еще когда родился на свет.

Каким образом один человек может получить такую власть над другим, когда между ними пролегают сотни километров? Только словами. Она читала его рецензии, эссе, смотрела высоколобые видео и изливала настоящие мысли уже мне:

- Боже... он так умен, утончен, ироничен... Просто прелесть! - периодически вопила она с прыгающими в глазах сердечками.

Пару раз она даже собиралась куда-нибудь к нему (куда-нибудь, потому что местонахождение Кауфмана постоянно менялось), придумывая себе при этом другие цели и как бы случайно вспоминая о нем. Похоже, признаться в том, что она раба чувств ей не хватало мужества, к тому же это подрывало ее образ сильной и независимой девушки.

- Был бы он здесь, никуда бы от меня не делся! - восклицала Карина временами.

Мне хотелось как-то помочь, но это было невозможно. Кауфман был не в моей власти, да и ни в чьей другой. Я с ним встречалась вживую один раз и, по-моему, он представлял из себя просто ходячий кинематографический справочник. А большую часть времени вообще являлся полумифическим персонажем, существуя только на страницах Интернета и модных журналов и оставляя после себя на память ботанические открытки.

Иногда казалось, что Кауфман для Карины — это поздняя версия молодежного кумира, по которому можно фанатеть, наслаждаясь его недостижимостью, ровно до тех пор, пока в реальной жизни не появится кто-то достойный внимания. Только Карине уже было двадцать лет, она ментально и физически миновала период поклонения постерам на стене.

***

В моей же жизни существовал Астронавт, такое у него было прозвище. Его настоящее имя уже не важно, потому что мне уже вряд ли придется его по нему называть. Мы стали друзьями, но потом он уехал учиться в другую страну. Дружба превратилась во влюбленность, а влюбленность в воду. Между нами были не только мои невысказанные слова, но еще и огромное море.

Всегда казалось, что мы с Астронавтом слишком поздно познакомились, незадолго до его отъезда.  И наш сценарий мало отличался от Карининого.

Он снабжал меня музыкой, я его книгами. Когда мы виделись, то могли часами обсуждать какую-нибудь ерунду, и от этого становилось только веселее. Астронавт оказался из тех людей, с которыми сближаешься в один момент, и потом кажется, что вы знакомы уже целую жизнь. Довольно банальное сравнение, но у меня вообще не находилось внятных слов, чтобы это описать. Мой друг-Астронавт оказался более чем реален, и это ставило меня в тупик.

Я часто думала о том, что происходило в его жизни, скрытую от меня домами, горами и морем. На своем далеком острове он становился в некотором роде другим человеком. У него были новые друзья, а также путешествия, и еще много всего. О чем-то я просто не решалась спрашивать, боясь показаться навязчивой. О чем-то узнавала первой, потому что была самой внимательной. Но основную часть времени я оставалась для него не больше и не меньше, чем другом по интересам.

От этого я сама себе временами казалась иллюзорной. Связь с миром реальных людей истончалась с каждым днем, а мысленно я пребывала в наших с ним диалогах: реальных и выдуманных.

И опять-таки подтверждалось уже известное правило: когда между людьми огромное расстояние, можно сохранить привязанность только благодаря силе слов. Я писала много, он - мало, но каждое слово значило больше, чем что-либо. А в последний год он стал писать совсем редко и просто кидал мне по старой привычке какую-нибудь песню.

Иногда в слезливые моменты я мечтала, как однажды мы встретимся снова в каком-нибудь месте в этом мире, из которого одному из нас не нужно будет уезжать. И тогда обретем друг в друге все то, что когда-то искали в других людях. Счастливые концы, быть может, и скучны, но они однозначно лучше разочарования. От последнего у девушек портится характер.

- Что ты пытаешься доказать своей мазохистской преданностью? – недоумевала Карина.

- А ты? – вопрошала я. – У тебя тоже никакой личной жизни.

Не имея возможности говорить с другом-Астронавтом, я решила ему писать. Только не письма, и как будто, в общем-то, и не ему. У меня ведь была моя колонка в идиотском журнале, и, в ней находилось место и для посланий. Я знала, что он читал его из-за меня, и иногда мы обсуждали мои статьи. Это вовсе не означало, что он понимал мои странные измышления, но, проливая часть своих мыслей, я надеялась, что словами все-таки обрету однажды власть над его чувствами. Пишу я все-таки лучше, чем говорю. Таким образом я безуспешно сочиняла длинное заклинание по возвращению человека, который мне и так никогда не принадлежал.

В общем и целом, наша с Кариной личная жизнь носила трагикомичный оттенок. Мы обе были одиноки, причем сознательно. Обе тосковали по тем, кто о нас едва помнил. Мне хотелось верить, что все это не зря. Когда-нибудь настанет хорошая погода, и Кауфман и Астронавт вернутся из своих далеких странствий. Вернутся к нам.

***

Блудный Тристан вернулся в итоге только на следующей неделе. Небритый, еще более одичавший, пропахший морем и одиночеством. Тетушки охнули, а мы с в молчании наблюдали из окна, как он поднимается на террасу и (впервые!) заходит через дверь.

В доме как-то сразу стало тихо, хотя до этого мы с Кариной буквально не умолкали и вообще начали отлично проводить наши каникулы, не вспоминая ни о Тристане, ни о Кауфмане с Астронавтом. То есть последних двоих мы всегда носили в сердце, но это не мешало нам, развлекаться и обжираться фруктами.

По коридорам сразу растекся чужеродный дух. Что мы хотели, серый волк вернулся. Первым делом он отправился в ванную и торчал там час, не меньше. Он вышел полуголый, выставив на обозрение худой и жилистый торс, и отправился на кухню. Молча сел на табуретку, закурил, выпил чаю. Все это время мы наблюдали за ним из гостиной, высунув головы в проход. Затем подобрались еще ближе, к кухонной двери. Просто было ужасно интересно. Мы и не подозревали, что вели себя, как любопытные дети.

Тристан казался погруженным в себя, а черные брови сошлись на переносице, усугубляя и без того конфликтный образ.

Внезапно, он сказал, не поворачиваясь к двери:

- Может, вы перестанете там торчать и наконец-то войдете?

Мы переглянулись, стало жутко неловко. Но глупо было убегать, и пришлось войти. В его присутствии мы с Кариной начинали вдруг робеть, как школьницы.

Тристан по-прежнему сидел к нам спиной, пуская витки голубоватого дыма.

- Привет, - пискнула Карина.

- Привет, - эхом повторила я.

Надо было еще что-то сказать.

- Мы уж думали, ты утонул.

Он хмыкнул и откинулся на спинку. На обозрение предстали многочисленные шрамы на его теле, почти сливавшиеся с белой кожей.

- Пока это не входит в мои планы, - лаконично ответил он.

- Говоришь так, будто у тебя все еще есть право распоряжаться собственной жизнью, - вырвалось у меня.

Казалось, человек, который побывал за решеткой, а потом в психушке, такого права, так или иначе, лишался.

Карина как-то слишком резко дернула локтем, и он впился мне в ребра.

Но Тристан, как ни странно, в этот раз отреагировал мирно. Его брови слегка приподнялись, и он удивленно спросил:

- У всех есть это право, разве нет?

- Ну, - смутилась я. – Принимая во внимание обстоятельства...

- А-а-а, - тускло отозвался он. – Ваши тетки поведали вам «историю всей моей жизни».

- Типа того, - осторожно заметила Карина.

Тристан фыркнул и затушил окурок в стакане с чаем. Взглядом он обратился куда-то в даль и произнес чуть ли не мечтательным голосом:

- Ну и что это меняет?

Мы даже не знали, что сказать на такое.

- Наверное, ничего, - нервно усмехнулась Карина. – В глобальном-то смысле.

Стоять в проходе и перекатываться с носка на пятку было глупо. Мы присели за стол, а Тристан все также смотрел в неведомую точку.

«Ну, какой позер...» - снова подумала я с глухим раздражением, но вслух спросила о другим:

- А твоя мама... она же заберет тебя когда-нибудь?

- Марианна? – лениво переспросил он. – Может и заберет. Ей придется. Только я собираюсь уйти, прежде чем, она об этом вспомнит.

- И куда пойдешь? – с интересом спросила Карина, подперев щеки кулаками.

Тристан загадочно усмехнулся и промолчал, чтобы всем сразу стало понятно, что у него есть какой-то охренительный план.

- У тебя такая интересная жизнь, - раз уж подвернулся шанс с ним поговорить, пока он опять не впал в колючие настроения, Карина начала подбивать клинья: - Столько всего! Наверное, тебя не удивить ничем.

- М-м-м, - равнодушно протянул он. – Пять лет в радикальном крыле «Белой птицы», три месяца за решеткой и год в дорогой психушке. Худшее я повидал, может увижу, наконец, лучшее, что есть в мире.

- А что ты хотел доказать тем, что состоял в «Белой птице»? – пытливо поинтересовалась я, потому что этот вопрос не давал мне покоя с первого дня знакомства.

Если решение всех бед находилось в насилии, мне казалось, что «левые» от «правых» ничем в таком случае друг от друга не отличаются. Но за такую мысль можно и по роже схлопотать не в том обществе.

Тристан медленно выпрямился и глянул на меня из-под лохматой черной челки пустыми глазами.

- Да ничего.

- А... а... зачем тогда все это было? – совсем умирающим голосом поинтересовалась я, почувствовав, как волосы на руке встали дыбом.

Он пожал плечами и посмотрел в окно.

- Я и сам не знаю, - тихо ответил он.

Это было единственное, что он сказал искренне без обычного пафоса.

- Ну ладно, отдыхай, - пробормотали мы с Кариной чуть ли не в один голос.

Кажется, он даже не заметил, как мы тихонечко выскользнули из кухни.

Уже наверху, Карина повернулась ко мне и сказала с горящими глазами:

- Его не только надо снимать, но и писать о нем книги. Это реальный психологический разлом: он прошел этот жуткий путь насилия и протестов, но причина и смысл от него ускользнули.

- По-моему, мы напишем книгу об идиоте, – язвительно заметила я.

- Нет, Тристан - это психотип. Сложный мужчина-бунтарь, опасный и потерянный для общества, - задумчиво произнесла Карина.

***

Следующим утром, выглянув по привычке в окно, я заметила, что под яблоней стоит кто-то знакомый в красную клеточку. Разумеется, моя деятельная подруга уже вскочила на ноги и что-то затеяла.

Вскоре в просвете между ветками обозначилась фигура Тристана. Они о чем-то болтали, посмеивались, и Карина при этом бурно жестикулировала. В руках у нее был ломокамера, на которую она его снимала.

Я невольно скрипнула зубами. Так и знала, что этот «герой-революционер» ей не безразличен.

Всю ночь я маялась бессонницей, поэтому махнув на них рукой, снова завалилась спать.

Они сами возникли в комнате ближе к обеду.

- Мы фотографироваться в поле, - сообщила Карина, просовывая голову в спальню.

Я сонно выглянула из-под одеяла, разглядывая их обоих сквозь дрему.

- Удачи.

- Пошли с нами? – предложила она.

- Потом. Возможно.

- Странная она сегодня какая-то, - протянула Карина, и они ушли.

Я нырнула глубже в подушки и послала всех к черту.

***

«Когда я была маленькая, то, как и многие девочки, думала, что выйду замуж за принца. Кто же тогда знал, что Прекрасный Принц со шпагой станет анахронизмом, и его похоронят со всеми его регалиями. Сейчас объясняю почему.

Во-первых, для каждой девочки рано или поздно возникает банальная истина – чтобы выйти замуж за принца, нужно самой быть принцессой. Во-вторых, в мире технологий и Интернета юноше на коне просто не место. Милый мальчик заблудится без Google-карты среди небоскребов и бесконечно снующих подъемных кранов. Лучшее, что ему светит - стать косплеером без затрат на костюм. Но скорее он сам сложит с себя корону, продаст лошадь и отправится, куда глаза глядят, прочь из нашего королевства стеклобетонных ужасов.

Никто уже не ищет Принцев на горизонте, люди смотрят на звезды. Новый девчачий идеал – это Астронавт.

Принц все скачет по изведанной Земле, а у безликого Астронавта есть небо и млечный путь. Принц привязан к своему королевству, а Астронавт свободен от любого материального бремени.

Спорим почти каждая девушка откопает в своем телефоне какого-нибудь придурка в скафандре. Это тип, который вечно отсутствует, но имеет свойство привязывать к себе. Он ненамеренно показал вам звезды и исчез. Теперь он в небе, в своем блистательном одиночестве, не нуждается в обществе, и уж тем более в вас. Если повезет, вам помашут из космоса, главное - не отходите от телескопа, а то проморгаете момент.

Вы спросите, а что же Принцы? Может, они лучше? Астронавты чужие, холодные и вечно далекие. Так не оставаться ли им лучше в своем космосе? Назад они точно не вернутся, ведь свобода надлунного мира - дороже.

Стыдно признаться, за это я и люблю Астронавтов. Одиноких, безликих, закованных в свои белые скафандры. Принцы слишком просты, слишком доступны и на их счет не получается строить иллюзий. А с Астронавтом можно бестолково мечтать, а потом горько плакать.

Но вообще все это было написано лишь с целью заставить нас задуматься о том, а не слишком ли много мы времени проводим в мечтательном одиночестве? Астронавты возможно тоже по-своему несчастны, вдруг они просто не знают, как вернуться домой? Но это нам еще предстоит выяснить.

Так что, пока мы будем писать друг другу и мечтать о том, что сказали бы, если бы наконец-то встретились где-нибудь на Земле...»

***

Неудивительно, что, проспав весь день, я вскочила ночью. Опять снилось что-то странное: по дому бродили волки, на крыше искрился снег, а в небе летала фигура в скафандре, которая смотрела на меня сверху. Помню и мои чувства – серьезную досаду оттого, что с земли не могу разглядеть лицо астронавта.

За окном громко трещали сверчки, напоминая, что сейчас лето, а в голове у меня - каша. В полумраке комнаты виднелась фигура спящей Карины, выпнувшей на пол все подушки.

Электронные часы показывали час ночи.

Что теперь делать, только идти вниз и завтракать.

Приняв душ, я бесшумно двинулась на кухню. Мысль провести ночь в одиночестве на самом деле не вызывала энтузиазма. Половицы тихо поскрипывали в такт моим шагам, и ночной дом казался совсем другим. Он не был страшным, просто уснувшим. Дух жизни, клубившийся здесь днем, постепенно угасал.

Свет было лень включать. Я что-то жевала и разглядывала поблескивающую в темноте кухонную утварь на стенах, размышляя о том, чем эти двое занимались весь день. Как прошла их фотосессия? Удачно или нет? О чем говорили? О чем вообще можно говорить с Тристаном, он не похож на тех, кто снисходит до откровенных или хотя бы веселых бесед. Хотя у Карины был дар с кем угодно заводить бесполезный small talk .

Я бродила по комнатам, слушая в наушниках полуночную подборку песен на «шаффле», трогала занавески и предметы на полках. Вспоминала, где что лежит.

Мысли петляли и вокруг Астронавта. Он появлялся в городе летом, недели на две, чтобы всех увидеть (желательно разом и в одном месте), а потом уезжал. В этом году визит ожидался в августе. Иногда я думала, может сказать ему все, как есть? Но от одной мысли об этом накатывал дикий страх. Карину порядком достало мое нытье, но она каждый раз стоически меня утешала, объясняя, что все наладится. Или не все. Но жизнь не кончается на этом, она всегда продолжается, а любовные страдания только в нашем возрасте кажутся бесконечными. Звучало мудро, но откуда ей было знать, мы же одного года рождения.

Если я считала ее Кауфмана жертвой «Нетфликса», то она утверждала, что Астронавт инфантильный болван, потаскун и вообще ничего из себя не представляет. Его единственным бессменным хобби являлось фотать пиво в неожиданных местах.

«Вот уж парочка такой утонченной личности, как ты!» - ворчливо замечала она, но мне только становилось смешно.

В ночном одиночестве, прокручивая все эти детали, опять хотелось рвать на себе волосы. Я настолько погрузилась в себя, что прозвучавший в абсолютной темноте вопрос не на шутку напугал.

- Это ты написала?

Оказывается, в кресле гостиной в углу сидел Тристан. Лицо едва угадывалось в полумраке, только волчьи глаза отливали прозрачным серебром. В коленях у него прозаично лежал журнал с моей колонкой.

Заметка про Астронавта вышла в последнем номере, который я прихватила с собой. Редактор сказала, что поры бы черкнуть что-то про отношения, а не социалку.

«Сделай лайтово!»

Ну, я и сделала. На следующее утро мне пришло сообщение, что онлайн-версия колонки взорвала трафик сайта, и они хотят еще в таком же духе. Хорошо это было или плохо, но сама я смотреть не могла на то, что написала.

- Ну, да, - буркнула я, пожалев, что оставила журнал в зале.

- Жена Астронавта, - со смешком протянул он. – Теперь буду тебя так звать.

- А ты что в темноте читать умеешь?

- Тут есть торшер. Смотри, надо дернуть за веревочку, и...

Зажглась тусклая лампочка. Тристан ухмылялся в желтоватом полукруге, потом снова выключил. Показалось, что свет был лишним. Я присела в соседнее кресло, все еще сомневаясь, надо ли продолжать эту беседу.

- Кому ты это посвятила? – поинтересовался Тристан, лениво перелистывая страницы.

- С чего ты взял, что я это кому-то посвящала?

- Ну, - Тристан развел руками. – Это просто кричит твоим голосом сквозь текст. Причем, сказать, что ты раздосадована, это слабо!

Невольно я усмехнулась его проницательности.

- Кто твой Астронавт? – вкрадчиво спросил Тристан, слегка наклоняясь.

- Мой друг, - ответила я с неохотой.

- И что... дошло до него послание?

- Не знаю. Мы давно не общались. А почему ты интересуешься? – спросила я слегка возмущенным тоном.

Неожиданно он вполне серьезно сказал:

- Неплохо написано. Чувствуется, что ты очень скучаешь.

Мы помолчали. Я почувствовала себя неуютно и поежилась. Тристан отстраненно смотрел на меня с мутной серебряной поволокой. Что у него с глазами? Почему они вечно горят?

- Ты ему хотя бы нравишься? – вопросил он.

Я фыркнула и внезапно подумала, что могу сказать ему. Что в этом такого?

- Думаю, нет. Это же Астронавт.

- Ты его будто оправдываешь этой фразой. Что мешает тебе признаться ему? Сказать прямым текстом?

Он словно прочитал мои мысли. Я слегка наклонилась вперед и задала встречный вопрос:

- А что будет потом? Может, ты мне расскажешь?

Тристан ответил с ухмылкой:

- Суп с котом. Но ситуация решится.

- Ага, а я лишусь друга и смету на совок свое сердце.

Уголки его губ презрительно дрогнули, и он буркнул:

- Ты просто трусиха и не можешь посмотреть в лицо правде.

«Какой еще правде?» - хотелось вызвериться мне. Этот разговор и так слишком далеко зашел, но что-то все еще держало меня здесь.

- Ты меня терпеть не можешь, - внезапно сказал он с равнодушием.

- Не буду скрывать, меня просто коробит от твоего пафоса, - неодобрительно сказала я. – На самом деле ты прекрасно понимаешь, что твое поведение по меркам других более чем дикое. Хотя ты бываешь адекватен и даже дружелюбен.

- Я, как твой Астронавт, всегда в образе. Знаешь, что имя Тристан к дурной доле? Вот я и подыгрываю.

- Кому? Судьбе?

- И ей.

Похоже, он просто подтрунивал надо мной. Пришлось признать про себя, что Карина права, и я - более враждебна, чем он. Потому сменила тему:

- Как пофотались?

- Не знаю, Карину спроси. Но она – молодец, - со легким одобрением произнес Тристан. – Отличная девчонка. Хочет сделать из меня типа из песни «Летнее вино».

- Того, что опоили и обокрали?

- Ну да. Но песня ведь не об этом.

В комнате стало вдруг совсем темно, из-за того, что луна скрылась за облаками. Почему-то именно в этот момент, я поняла, что надо спросить одну важную вещь, ради которой вела эту пустоватую беседу.

- Что тебя связывало с Евой?

Не видя лиц, говорить стало так легко.

- А что ты хочешь услышать? – последовал, разумеется, встречный вопрос.

- Правду.

Послышался непонятный смешок.

- Скажем так, у нас было много общего.

- И все?

Послышался шорох, Тристан поднимался с кресла.

- Она была мне очень дорога, - коротко произнес он и бесшумно выскользнул из комнаты, оставив меня размышлять над его словами.

Примечания:

Ломокамера – компактная пленочная камера, использующаяся для ломографии – популярного вида фотографирования с нарушением резкости, правдоподобности цветопередачи, равномерности плотности кадра.

Small talk (англ.) - разговор о мелочах; светская болтовня.