Октябрь в отличие от сентября очень холодный, уже и снег появлялся. Асфальт засыпан листвой. Шуршит под ногами, золотая, багряная, терпкий горький запах уносит в прошлое, в такой же листопадный октябрь. 

У Наташи была машина, «Ока», могла прошмыгнуть в любую щелку. В тот вечер мы забрались вглубь Университетской рощи, выпустили Тобика и Сашу порезвиться на шикарном ковре из листьев. Как же они бегали, прыгали, кувыркались, ликовали!

Еле-еле усмирили, усадили в машину. Приехали к гаражу, Наташа с мамой остались там, а я с Сашей пошла к киоску - купить газировку. Пока расплачивалась, крошкасын улепетнул за киоск. И исчез. Обошла киоск, метнулась к ближайшим домам - нет! Побежала к гаражу. Нет и тут. С Наташей пошли снова к киоску, а мама села на приступочек и заплакала.

Уже темно, Тобик носится от мамы к нам, лает, мы обыскиваем дворики, подъезды, кричим: «Са-а-ша!». Не отзывается. Полчаса, час. Что я переживала - словами не передать. Словно сон кошмарный. И сейчас трясет, если вспомню. Ну не может это быть явью, ведь только что был со мной, листья подбрасывал, желтые, как его сапожки... Нет-нет, сейчас все закончится, пусть закончится, ну пожалуйста! Ведь все прахом станет иначе, как эти листья. Заморочили, утащили в темень... 

Надо в милицию. Побрела к машине. И услышала плач. Ринулась на него. Крыльцо ресторана, люди, Саша у женщины на руках. Выхватила, прижала к себе, понеслась к дому. 

Бабе Вере не сказала - ни тогда, ни потом. Боялась, что плохо станет с сердцем. И что прибьет меня. 

У Саши не допыталась, как, почему он исчез. Твердил только: «Тетя, пляники». Возможно, та женщина соблазнила пряниками, но нет смысла гадать. Все закончилось - и на следующий день выпал первый снег. Белый, ясный, закрыл пестрые ненадежные листья. И мы больше не терялись.