Ситора! Хватит! Скажи, кто и где?
-Я не знаю, пап, я не знаю...
Он не выдержал, отец стал орать на фарси, говоря такие вещи, которые я слышала от него в первый раз, а потом он выдохнул и сказал:
-Я найду этого ублюдка и лично отрежу ему голову!
Я снова зарыдала от отчаяния и, наконец, решившись рассказать все до конца, сказала ему:
-Я кажется, знаю, кто это может быть...
Я вновь собралась силами и стала возвращаться назад на заправку, подобрав по дороге ботильоны на каблуках, отец все еще висел на трубку, параллельно говоря матери, чтобы вызывала миллицию.
-Я засужу этого парня!
Я слышала, как мама на заднем фоне умоляла его не поднимать скандал, так как это опозорит нашу семью.
-Нужно быстрее забрать ее, - говорила она. - Собирись, Азиз! Позвони Хасану, у него связи, они быстро найдут этого парня...
-Я видела его на свадьбе у Фаришты, - наконец, сказала я. - Это тот самый чеченец, с которым подрался Табриз...
Тогда еще толком никто не знал, кем был Муса, чьим сыном. Все вокург поговаривали, что это был влиятельный человек, великодушный и добрый, авторитет в своем мире, и сына он воспитал по принципу "Никогда не сдаваться", и Муса не сдавался. Я еще тогда не знала, не осознавала, в какой клубок интриг случайно вплелась моя собственная история любви, я лишь хотела быть счастливой, я хотела простых человеческих отношений, свадьбы, я хотела, чтобы моя старшая сестра любила и была любима в ответ, и я хотела, чтобы это не был Табриз, но жизнь сама все постепенно расставляла по местам на своей карте, как бы, несправедливо мне не казалось, со временем мне пришлось смириться.
-Тот самый чеченец? Как его звали?
-Муса.. - отец кинула трубку и, видимо, стал вызванивать кого-то из своих знакомых: нужно было действовать быстрее и оперативнее, как можно меньше поднимая шума вокруг этой кражи, ибо если это будет известно всем, то потом возникнут проблемы... И мои родители это прекрасно понимали.
Я стояла на этой чертовой заправочной станции, трясясь все еще то ли от страха, то ли от волнения, но больше всего меня злило, что в самый необходимый и нужный момент я не смогла помочь сестре. Эта вина перед ней съедала меня изнутри.
Наконец, я собралась с силами и вышла на улицу, чтобы поймать машину до дома. И тут же получила сообщение. Я ни капли не сомневалась, что это было от Табриза, но я уже не радовалась этому. Я боялась, как бы, история не запуталась еще больше.
"Уже в самолете, сегодня все решиться" - прочитала я и тут же спрятала телефон поглубже в куртку. Я не могла понять себя, я просто в тот момент оказалась маленькой, запутавшейся девчонкой, которая все рушила лишь ради своего счастья.
Я ехала в такси и молилась: "Пожалуйста, Аллах, пожалуйста, сделай так, чтобы с Дилей все было хорошо, чтобы Муса и пальцем не тронулся ее, и чтобы все решилось"... Я ехала, сжимая в руках кулон, висящий у меня шеи, и продолжала повторять про себя: "Пожалуйста, сделай так, чтобы Табриз поговорил с отцом, чтобы меня все простили, сделай так, чтобы .... ", и я выдохнула, снова начав рыдать.
-Эй, с тобой все в порядке? - спросил таксист, а я просто сжимала в руках подарок Табриза и просила Аллаха об одном: пусть все будет хорошо...
-У тебя что кто-то умер? - таксист не унимался, а я просто сказала:
-У вас когда-нибудь были в жизни вещи, о которых жалеете?
-Ха! Спрашиваешь!? Конечно, все совершают ошибки, никто не идеален...
-А было такое, что Вы становились виновником ужасных вещей, которые происходили с Вашим лучшим другом или братом?
-Девочка моя, - таксист расхохотался, - ты задаешь слишком сложные вопросы, а я всего лишь вожу людей по Алмате из одной точки в другую. Таксую. Днем сплю, а вечером работаю. Такие вещи, о которых ты говоришь, могут лишь мне сниться, у меня другие проблемы - я должен кормить семью ... Ты что сделала что-то и теперь тебя мучает совесть?
Я отвернулась к окну и кивнула. Я призналась таксисту в том, что не взяла Дилю за руку и не вытащила из машины, позволив каким-то людям увезти ее

  Послушай, детка, назад уже ничего не вернуть, осталось лишь одно - сделать что-нибудь, чтобы исправить ситуацию, чтобы тебе стало легче... - он подмигнул, а затем добавил. - Мы приехали.
Я расплатилась и вышла из машины, страшно шатаясь на этих выносимо-высоких каблуках. Я сняла ботильоны и побежала в сторону дома, ощущая, как мерзнут ноги. Я быстро зашла в подъезд и вызвала в лифт, повторяя про себя раз за разом: "Только лишь одно желания, остальные даже исполнять не надо - сделай так, чтобы все хорошо было, Аллах, прошу". Двери открылись и от туда вышел мой обеспокоенный и взъерошенный отец. Мне показалось, что он состарился лет на десять, и в волосах появились серебристые пряди, а возле рта тут же откуда-то нарисовались носогубные морщины.
-Пап? - сказала я, потому что он сначала даже не заметил меня, вылетая из лифта. Он остановился, обернулся и, увидев меня, сказал железным не своим голосом:
-Быстро иди домой, сиди с матерью и никуда не ходи! Ясно!?
-Хорошо... - я смотрела на своего отца, и сердце разрывалось от боли за него: я заметила, что у него была распахнута куртка, и он не зашнуровал обувь, наверное, так торопился, а рубашка была застегнута совершенно неправильно. - Пап?
Он уже выбегал из подъезда, обернулся напоследок, и тогда я сказала:
-Береги себя, папа...
Я зашла в лифт, нажала на этаж и стала думать, что, может, все было бы гораздо легче перенести, если бы все закончилось быстрее. Я вышла из лифта, а дверь в нашу квартиру была открыта, а на пороге сидела мама с мокрыми от слез глазами.
-Мамочка, - я тут же побежала к ней и кинула в ноги, обнимая ее, а она даже не отреагировала, просто сидела на кресле в коридоре с открытой дверью и продолжала плакать. - Мам? Может, сделать тебе успокоительный чай? Мам? Все хорошо будет, мама..
Она опустила на меня свой бесцельный взгляд и снова заплакала:
-Как они могут, Ситора, так поступать!? Что это за нелюди!? Неужели нельзя было прийти и попросить ее руки нормально, как это делают люди! Неужели нужно делать все так!? Позорить нас, имя Диляфруз!
Я видела боль своих родителей, и это гораздо страшнее своей собственной боли. Я понимала, что вот он конец, и всему виной была я. Как я могла поступить так с сестрой!? Неужели во мне не осталось всего того, что воспитали родители!? И я плакала, сидя в ногах матери, впервые за последнее время я это делала на людях.
-Отец поклялся, что если он найдет этого мальчика, но он его убьет, а как потом мы будем жить без кормильца? Как?
-Мам...
-А что если Табриз откажется от Дили? - вот он этот вопрос, которого я боялась всем сердцем, вот он и прозвучал, он словно повис в воздухе, нагнетая обстановку. - Что будет тогда!? Всем уже сообщили, каждому родственнику, всем рассказали... Что будет, Ситора!?.. Я клянусь, я с ума сойду...
-Мам... - если бы только я могла, я бы взяла на себя всю ее боль, каждой клеточкой своего тела я хотела ей помочь, я чувствовала все это, будто, меня резали наживую, и плакала, сжимая в руках тонкие ноги своей матери, и ясно осознавала, какой дурой я была. Разве у меня теперь была возможность быть счастливой!?
А сердце билось так, словно, его и вовсе не было, и я встала с пола и подошла к домашнему телефону, вновь набрала номер Дили, но в очередной раз каждый раз услышала: "Абонент временно недоступен".
-Мам, я сделаю все, чтобы он не отказался от нее, даже если... - я говорила это быстро, потому что боялась передумать. - Даже если Муса тронет ее. Мама, я клянусь, не бойся.
Вот я и сказала то, что должна была сказать. И когда стоит выбор между счастьем близких и твоим собственным счастьем, тут даже не стоит думать... Тем более, мне, такой предательнице.--Ситора, - мама прижала меня к себе, - бедная моя девочка, что ты говоришь? Если Муса сделает что-нибудь с Дилей, то это означает все. Она будет его. - она снова всхлипнула. - Она будет такой несчастной...
Я даже не знала, почему именно так считала моя мать, и я боялась спросить. Я просто обнимала маму в ответ, шепча, что все будет хорошо