После памятного бурана во время первого сражения погода установилась тихая. Поле, огромную ель, замок и город тихо укрывал пушистый снежный покров, сглаживая углы, коварно пряча замёрзшие лужи.

Участники не появлялись среди гостей, они были погружены в работу. Компания изредка мелькала то рядом с Драконом и Лилией, то возле лорда Галки. Хозяин замка развлекал своих гостей, как и положено, так что два дня пролетели незаметно.

Настало время нового сражения. Об этом возвестили трубы, заголосив так, что снег посыпался с карнизов, а со шпиля башни взлетел перепуганный пегас, решивший погреться поближе к солнцу. Он разразился гневным ржанием и подло сбросил лепешку навоза с большой высоты.  Слуги, потрясая лопатами, тут же бросились убирать подарок с высоты лошадиного полёта.

На трибуны взошли Дракон и Лилия, на арену вышли участники. В их рядах уже заметно зияла прореха. Одного человека недоставало. Сопровождал отважных писателей Галка. Он был наряжен в разноцветный жилет, расшитый узорами всех цветов радуги. Ну, чистый павлин!

Зрители заняли свои места. Арена привычно заискрилась огнем творения, исходящим от участников. Лорд Галка раскланялся с публикой и набрал воздуха в лёгкие.

- Уважаемые зрители, дорогие участники, нас покинул один человек. Это печально, но на то были определенные причины, - Галка сделал паузу, словно задумался на несколько мгновений. - Но наш турнир продолжается! Участники, покажите, на что вы способны!

Первым к трибунам вышел Perk69. Он сосредоточился, прикрыл глаза и повел руками над головой, словно обрисовал острые горные пики. В воздухе запахло горным ветром...

Сверкающий и переливающийся снежный настил во всю ширь, куда хватает взгляда. Ровными мягкими волнами он обводит контуры горных хребтов, издали напоминающих посыпанные сахарной пудрой куски халвы. А здесь, когда висишь под уступом, видно кое-где проглядывающий лёд и камень. Шершавая, истрекавшаяся, расколотая поверхность скалы, за которую можно уцепиться, как комнатная муха цепляется за кажущееся гладким оконное стекло.

Солнце слепит глаза до слез, лёгкие дерёт разреженным воздухом.

Я не мастер говорить, но горы это моя точка крепления. Я прочно и глубоко вбит в их непроницаемую тишину, суровую красоту и жёсткое требование преодолевать. Вот уже пятнадцать лет длится мой безумный роман. Никого и никогда я не любил так, как полюбил горы.

Я был рядовым офисным сотрудником одной из бесчисленных и безликих московских компаний. Жил от зарплаты до зарплаты. Ходил на корпоративы. Не знал себя и не интересовался другими.

Сейчас смешно вспоминать свою первую вершину. Где-то в Турции, совсем небольшая высота. Подъем - ногами, спуск - на канатке. Мы поднялись ближе к вечеру. Колени и руки дрожали от усталости, ладони саднили лопнувшими мозолями. Я сел прямо на землю, слепыми зрачками оглядывая поросшие лесом склоны, не понимая, чему я больше рад — тому, что сделал это, или тому, что все кончилось.

Рядом фотографировались члены группы, говорили и смеялись, но над всеми нами прозрачным куполом висела удивительная тишь. Ни гомона города, ни гудения транспорта. И в этом безмолвии горы удивительным образом говорили со мной, а низкое тонущее в сумерках небо гладило по макушке.

Теперь моя ладонь такая же жесткая и мозолистая, как колени горных козлов, а лицо изрезано глубокими бороздами морщин, словно вытесано из того самого камня. Мой шаг твёрд, как и уступ под ногой, а взгляд ясен. Когда я стою на вершине, плечами подпираю свод небес и вместе с ним объемлю все вокруг.

Но пришел и мой час.

- Отпусти меня! - моя ветхая верёвка всё-таки протерлась, и я заскользил со скоростью свободного падения вниз по склону. Кирилл успел схватить конец моей верёвки, когда я уже перелетел выступ. У него поразительная реакция. Теперь он держит меня за этот край износившейся страховки одной рукой, а другой — за перила. Я повторяю, - Отпусти!

- Аха, мечтай! - хрипит в ответ сквозь зубы. - За кого ты меня принимаешь?

- За разумное существо, которое дорожит своей шкурой. - мне его отсюда не видно, но я знаю, что он распят моим весом, и руки, уставшие от дневного подъёма, такой груз выдержать долго не смогут. - Выгодно будет и тебе, и мне.

- Заливаешь! Неужели есть, что мне предложить?

Он поднимется на вершину в этот раз один. Поставит палатку, разведет костёр.

- Гораздо больше, чем ты можешь представить. Не просто небо, а нечто за его пределами...

В тишине слышно только, как скрипит под «кошками» лёд, когда он из последних сил в ниго упирается.

Будет немного больно. Но не долго.

Овации грянули над ристалищем, разбивая достоверную иллюзию на миллионы осколков. Участник раскланялся публике и отошёл к ели. Следующей к зрителям приблизилась Mercenary_009. Она сложила ладони в замок, поклонилась правителям и резко разомкнула руки. Сначала все погрузилось в тишину, но скоро...

Я до сих пор понятия не имею, как мне удалось выбраться из машины. Кажется, это даже не планировалось. Я твёрдо решил не двигаться до приезда полиции, оставаясь висеть вниз головой ровно столько, сколько потребуется. Но правая рука сама собой нащупала ручку двери, а левая – заветную кнопку, отвечающую за отстёгивание ремня безопасности. Я неуклюже вывалился из перевернутого автомобиля на дорогу, отполз подальше и некоторое время лежал, не вставая, чтобы головокружение унялось. Больше всего на свете мне хотелось тишины, чтобы, словно раненый зверь, как сумею залечить раны. Стоило мне подумать об этом, как совсем рядом раздались чьи-то шаги. Превозмогая неприятные ощущения, я открыл глаза.

Представившаяся картина почему-то показалась мне странной. Над человеком, лицо которого было изуродовано глубокими порезами, сидящим на месте водителя и высунувшим руку в разбитое окно, склонился какой-то человек. Грудь пострадавшего еще вздымалась, так что я решил, что подошедший хочет помочь ему. Однако слова, которые он пробормотал себе под нос, думая, что никто не слышит, озадачили меня.

– Не ошибиться бы со временем… Сейчас… Нет, еще рано…

А последовавшие за ними действия вовсе поставили меня в тупик. Я точно знал, что в анатомии человека не предусмотрено места для маленького светящегося шарика, который незнакомец извлек из груди пострадавшего, резким движением просунув руку туда, где должно располагаться сердце. Как только он это сделал, грудная клетка опустилась и больше не поднималась. Это было невероятно, но я был уверен, что глаза не обманывают меня, и потому продолжал наблюдать, лежа пластом неподалеку.

Незнакомец несколько секунд разглядывал находку, после чего сунул ее в маленький мешочек на поясе и стал оглядываться, словно проверял, не шпионят ли за ним, тем самым позволив мне еще раз взглянуть на лицо умершего. Я так и не понял, что показалось мне тогда ужаснее: то, что под многочисленными порезами и кровоподтеками я все-таки узнал собственные черты, или то, что я остался совершенно равнодушен к собственной смерти.

Незнакомец тем временем порывисто поднялся и торопливо зашагал прочь. Я посмотрел ему вслед, и единственной мыслью, сумевшей задержаться в сите непонимания, было во что б это ни стало вернуть то, что было так дерзко отнято.

Ни эта, ни последующие идеи почему-то не удивляли и не ужасали меня. Напротив, я был готов вернуть свое, чего бы это ни стоило, отчего-то решив, что этот светящийся шарик может как-то помочь мне воскреснуть.

Превозмогая вдруг навалившуюся усталость, я осторожно поднялся. Головокружение прошло. Я обратил внимание, что на мне нет и царапинки, и, проходя мимо своего истерзанного трупа, поднес кулак ко рту и сочувственно отвернулся. Незнакомец к тому времени успел уйти далеко…

Короткими перебежками я следовал за незнакомцем по пустынным улицам до его дома, который почему-то выглядел давно заброшенным. Несколько раз казалось, что он заметил меня, но, поскольку с его стороны не было предпринято никаких действий, я убедил себя, что это не так. К тому же предрассветные сумерки играли мне на руку. Притаившись за раскидистым кустом роз, я наблюдал, как незнакомец подходит к дому. Походка у него была нервная и как будто настороженная. Прежде чем войти, он окинул взглядом улицу, а затем вошел в дом. Не открывая входную дверь.

Решив не удивляться увиденному до поры до времени, я покинул свое убежище и рысцой подбежал к дому.

«Уж если он может доставать из грудной клетки светящиеся шарики и ходить сквозь предметы, то и я могу,» – подумал я и попробовал. Не вышло: мой лоб сразу же наткнулся на препятствие в виде двери. Потирая ушибленную голову, я запоздало подумал, что сперва надо было постучать.

– Эй! – разделся вдруг окрик откуда-то сверху. Я поднял голову, надеясь увидеть лицо хозяина, но так и не разглядел его за нацеленной мне прямо в голову винтовкой. – Эй, ты! Пошел прочь, или я вышибу тебе мозги!

– Послушайте, я… – заминка чуть не стоила мне жизни… Нет, пожалуй, это чуть не стоило мне целой головы. Хозяин дома выстрелил – меня спасло чудо. Каким-то образом предугадав действие за секунду до его свершения, я метнулся в сторону – и как раз вовремя. Выстрел прогремел у меня над ухом.

– Я хотел только…

Следующий выстрел загнал меня под козырек, где незнакомец уже не мог меня видеть. Стрельба прекратилась, и я поспешил закончить.

– Я хотел только попросить Вас, чтобы Вы отдали мне назад то, что забрали там, в машине, – сглотнув, я продолжил, прислонившись спиной к двери. – Похоже, я умер, и Вы забрали какой-то светящийся шарик… Это моя… штука. Может, если вы отдадите мне ее, я снова буду…

Внезапно дверь открылась, и я чуть не упал. Хозяин дома изучал меня, придерживая дверь одной рукой и опираясь на приклад винтовки другой, и, вероятно, ожидая от меня каких-нибудь действий. Первое, что мне захотелось сделать, это сорвать заветный мешочек, но рука как-то вдруг обмякла и повисла безвольной плетью, так что воплощение плана А в действие было отложено до лучших времен. Тогда я стал разглядывать хозяина; я отметил, что он невысок ростом, узок в плечах и небрежен в движениях, однако за этой небрежностью, ка мне показалось, скрывалась какая-то нарочитость, словно он хотел казаться беспечнее, чем на самом деле. Учитывая это, я не дал бы ему больше двадцати семи, если принять во внимание, что мне самому едва за двадцать и я видел людей, которые вели себя подобным образом. Я изучал его бледное лицо, стараясь не смотреть в глаза, но раз не удержался – и сразу же пожалел об этом. В них кипела такая злоба, клокотала такая ярость, что, признаться, мне даже захотелось бросить затею и убежать без оглядки. Однако я этого не сделал, как и не отвел взгляда от темно-карих, почти черных, словно застывшая магма, глаз незнакомца.

Только когда пауза слишком затянулась, я обнаружил, что он тоже изучает меня, и потому сделал единственное, что пришло мне в голову: протянул руку и пожал руку незнакомца – ту, что придерживала дверь.

– Мое имя Патрик, – представился я. – Патрик Эйджет. Могу я узнать ваше имя?

– Нет, – отрезал хозяин дома. – Я хочу, чтобы ты ушел.

– Для этого вы открыли мне дверь? – чуть приподняв уголки губ, спросил я.

Незнакомец в ответ толкнул меня в грудь и прицелился. Понятия не имею почему, но я был уверен, что он не выстрелит и что, если не исправить ситуацию сейчас, впоследствии она может показаться обоим слишком неловкой, чтобы продолжать знакомство. Я сказал:

– Отдайте мне ту штуку, и я уйду.

Выражение лица хозяина дома переменилось. Со стороны могло показаться, что ему хочется ударить прикладом либо меня, либо себя. Конечно, тогда я не мог предполагать, почему именно так подумал; однако теперь могу сказать наверняка: его указательный палец все это время не лежал на спусковом крючке.

– Входи, – в конце концов бросил он, опуская винтовку. – Иди за мной.

Мы поднялись на второй этаж по заваленной мусором лестнице; я с трудом находил место на ступеньке, куда поставить ногу, поэтому решил идти за незнакомцем след в след. Замечание об уборке я благоразумно не озвучил.

Незнакомец провел меня в дальнюю комнату, из окна которой, судя по всему, и стрелял. Она оказалась маленькой, но на удивление чистой. Мебель составляли старый диван, кресло, повернутое к окну, письменный стол и табурет. Он так и не выпустил из рук винтовки. Заметив мой напряженный взгляд, он положил ее на узкий подоконник, однако на протяжении всего разговора хотя бы одна его рука находилась рядом с прикладом.

– Итак, – начал незнакомец, поглаживая ус большим пальцем. – Если я правильно понял, то ты выследил меня для того, чтобы вернуть это.

Он продемонстрировал тускло светящийся в его тонких аккуратных пальцах маленький шарик, при взгляде на который у меня тоскливо заныло в груди.

– Полагая, что это твой путь назад в мир живых…

– Мир живых? – переспросил я.

– Ну началось, – мой так и не назвавший себя собеседник закатил глаза. – Когда человек перебивает тебя вопросом, состоящим из последних сказанных тобой слов, он либо что-то не догоняет, либо на грани истерики. Если вдруг прорвет – на кресле одеяло и коробка салфеток.

Он говорил об этом так, словно сталкивался с подобным каждый день. Я пока не чувствовал себя на грани истерики и остался стоять посреди комнаты, не решаясь даже сесть.

– Спешу тебя разуверить. Этот шарик тебе не поможет. Ты уже умер, твое тело скоро окажется в морге, а дальше сам додумывай. Важно то, что ты застрял в загробном мире, а я прибрал к рукам твоего «светлячка».

«Светлячка?» – хотел спросить я, но вовремя прикусил язык.

– Я так называю их, – пояснил он. – Именно для этого некоторые из умерших оказываются как бы между миром живых и небытием: чтобы добывать эти шарики.

– И что они с ними делают?

– Не они, а мы. Ты уже один из нас, так что не выпендривайся, будто твой случай особенный. Сейчас я объясню тебе основные правила игры. Наше общество устроено просто. Нет у нас ни стай, ни городов, ни прав, ни правил…

– Но ты только что сказал…

– Да садись ты уже! – рявкнул он вдруг. – заткнись и просто пойми, что у нас не принято сбиваться в кучи, строить цивилизации, создавать своды законов и прочее. Наш удел таков: ходи в толпе тенью, что урвал - твоё, хватай, пока не хватились, а нужно – убей. Это я про «светлячков» говорю. За них и ведется борьба.

От неожиданности я сел на край дивана. Значит, я в промежуточном месте между раем и землей, чтобы добывать светящиеся шарики. И я такой не один, есть еще люди… множество вопросов хотело сорваться с языка, но я решил не слишком надоедать хозяину дома с вопросами.

– Но зачем мы здесь? – спросил я, почувствовав легкое волнение. – Какой смысл не пускать людей в… ты сказал, небытие? Я думал, есть Рай и Ад, и все такое…

– Да, я сказал небытие, потому что именно это и ждет нас после смерти. Рай и Ад – это только названия небытия для хороших парней и для плохишей, – отрезал он.

– Откуда ты знаешь?

– И ради всего, что еще осталось святым, прошу, только таких же не наделай. Не стоит нам множится, – проигнорировав мой вопрос, продолжил хозяин дома. И добавил после короткой паузы. – Хотя, тебе это не грозит.

– Уж спасибо, – пробормотал я. – Так, может, того... уйти?

Поняв, что усталость берет верх и становится все труднее формулировать мысли, я счел за благо не пускаться в объяснения, хотя вопрос прозвучал, скажем прямо, глуповато.

– Куда? – грустно спросил незнакомец. – На другой край света? Ты как был человеком, так им и остался, только теперь ты еще и невидимый дух, который может двигать предметы. Захочешь и не уйдешь. Она не даст, – туманно отозвался незнакомец.

– Кто "она"? – тупо переспросил я.

– Луна...

Сначала я подумал, что ослышался. Помотал головой, прогоняя сонливость, и вопросительно посмотрел на собеседника. Он объяснил:

– Когда я смотрю на Луну, первое, что приходит в голову – фраза о свете в конце туннеля. Тебе не удалось испытать это на себе, как и мне, но я уверен, что именно облик луны мы видим перед смертью. Для меня она как олицетворение чего-то недостижимого, недосягаемого. Того, чего у меня никогда не будет. То, что ты умер, не увидев света в конце туннеля, не увидев «Луны», не дает тебе уйти. Ты попал в число тех, кому придется заплатить за освобождение чужими смертями, и я сомневаюсь, что добряк-пацифист вроде тебя сможет хотя бы в кофе кому-нибудь плюнуть…

К тому моменту, как он договорил, я уже спал.

По пробуждении я не сразу понял, где нахожусь. Я лежал, свернувшись калачиком под странно пахнущим пледом и положив голову на сгиб собственной руки, на старом диване. Смутно припоминались обрывки сна: выстрелы, светящиеся шарики размером с циферблат наручных часов – мне что-то там не грозит… я полежал, вспоминая, еще немного, прежде чем встать. Я прошелся по комнате, гадая, почему я проснулся здесь, а не в собственной постели, но так и не смог придумать путного объяснения.

Из открытого настежь окна доносились привычные жителю небольшого города звуки: голоса людей, изредка – рев моторов мотоциклов, сирены полицейских машин…

Машина…

«Правая рука сама собой нащупала ручку двери, а левая – заветную кнопку, отвечающую за отстёгивание ремня безопасности. Я неуклюже вывалился из перевернутого автомобиля на дорогу…»

Значит, это все действительно было… и мне-то не грозит завести детей?! Я тяжело оперся на подоконник. Значит, я действительно умер? И мое тело где-то в морге? А остальное…

– Додумай сам, – продолжил голос ход моих мыслей.

Я обернулся. Вчерашний незнакомец неспешно поднимался ко мне. Я списал случившееся на совпадение.

– Ты как? – участливо, но скучающе спросил он. – Переварил вчерашнее, а? Завтракать будешь?

Есть мне не хотелось, но я не собирался упускать столь внезапную возможность выяснить побольше о сложившейся ситуации.

– Значит, здесь каждый играет сам за себя, собирая «светлячков», чтобы потом с их помощью обрести покой? – переспросил я. – За них ведется ожесточенная борьба, в ходе которой тебя могут убить. Тогда почему ты не убил меня вчера, а пустил в свой дом, все рассказал и пытался накормить завтраком?

– Потому что я тот самый чувак, который не следует общим правилам. Я не убиваю (почти), но иногда помогаю таким, как ты, – ответил незнакомец, отхлебнув кофе.

– И многим ты помог?

– Думаю, что да.

– Неужели ты сам не рвешься в небытие?

– Мне и здесь есть чем заняться. А в небытие, я слышал, скука.

– Погоди-ка, а если ты умираешь здесь, то куда же попадаешь?

– За смерть здесь тебя ждет страшное наказание. Ты возвращаешься в свое тело, но, поскольку биологически оно умерло, ты становишься чем-то вроде зомби. Ты не хочешь есть мозги или типа того, но ты медленно гниешь и распадаешься на части заживо. Затем умираешь опять. Я знал девушку, которой в этом плане не очень повезло: она оказывалась здесь дважды. Во второй раз она, конечно, смогла попасть в свое небытие, но только подумай, через что ей пришлось пройти… я думаю, что ты не из тех, кто способен на самоубийство, – усмехнулся он в кружку. – потому что большинству не так везет. Те, кто был убит здесь, сразу после второй смерти попадают в плохое небытие. Полагаю, ты хочешь сохранить свои проценты попасть в хорошее небытие, не так ли?

Я определенно не был готов на такой шаг, а потому промолчал.

– Я так и думал, – сказал незнакомец. – Хорошо. Зови мня Сол.

С того момента прошло несколько дней, за которые мы с Солом выработали план. Сперва я отверг его, как только мой партнер произнес слово «подтолкнуть», потому что понимал, к чему он клонит. Сол не стал ничего говорить или обвинять меня, и отложил разговор на потом.

Он как будто знал, что последующие события заставят меня передумать.

Ночью того дня, когда Сол назвал-таки свое имя, на нас напали. Думали, у нас есть «светлячки» - они звали их «звезды». Мы держали оборону: дом моего нового товарища находился на краю города, где выстрелы вряд ли привлекли бы чье-то внимание. Я спросил у Сола, часто ли на него нападают и какого черта эти люди объединились в группу.

– Я думал, ты не выражаешься, – сказал он первым делом. – И я готов поспорить на свою винтовку, что они объединились ненадолго. Как только они добудут достаточно «светлячков», чтобы отправить кого-нибудь одного в небытие, они распадутся, и каждый будет красть у каждого.

– Перестань говорить небытие! – возмутился я. – Есть Рай и Ад.

– Они есть у тебя. У меня же есть только небытие, – сказав так, он сунул мне в руки другую винтовку и патроны. – Давай отстреливать этих уродов.

– Что? Я не могу, – я попробовал вернуть ему оружие, но Сол уже занял позицию и начал вести огонь. – Сол! Они же люди…

– Они уже не люди, Рик! Это кровожадные твари, которым, в отличие от тебя, нет дела до моральных принципов, кроме одного: либо ты их, либо они тебя.

– По-моему, это не совсем моральный принцип… И меня зовут Патрик.

– Слишком длинно. Можно язык откусить, пока выговоришь, – Сол все это время вел активную стрельбу, но вдруг остановился. – Погоди-ка… куда они делись… меняем позицию.

Сол пополз к лестнице, я – за ним. Я стараля двигаться с максимальной осторожностью, но все равно ступеньки скрипели от малейшего моего движения.

– Если я правильно рассчитал их план, они караулят парадный вход и окна и не знают про запасной…

Его размышления прервал звук разбивающегося стекла. В дом ввалились двое, мужчина и женщина с оружием наизготовку, и стали медленно продвигаться в глубь дома. Нас, распластавшихся на лестнице, они пока не замечали.

Сол делал мне какие-то знаки, которых я не понимал. Я хотел показать ему это развел руками, чего делать явно не следовало. Женщина заметила движение сбоку и прицелилась в меня. До выстрела оставалось буквально несколько мгновений, которые решали: они или я. Краем глаза я видел, как Сол наводит на нее дуло, и понял – не успеет.

Я выстрелил.

Она упала.

Сол добил второго.

Остаток ночи я не мог уснуть и сидел возле небольшого костерка, который мы развели во дворе. Сол, закончив с телами, принес виски. Я отказался. Тогда он выпил и заговорил со мной о необходимости быть жестоким, поскольку смысл остатка нашей жизни – в конечном счете умереть. я не помню, что именно он говорил, но навсегда запомнил следующее утро.

Следующим утром я проснулся совсем другим человеком.

План Сола состоял в том, чтобы подтолкнуть к… (не могу, как ни стараюсь, назвать это слово) несколько человек, чтобы добыть их «светлячков».

Звучит ужасно, но я согласился. Я не мог иначе: на мое предложение подождать обычных смертей Сол сказал, нас могут рано или поздно убить, и тогда прока от ожидания не будет никакого. Нужно действовать самим – но мне не по себе от одной только мысли, что по моей вине кто-то покончит с собой… причем добровольно. Сол говорит, это должно быть их добровольное решение. Наша задача – подтолкнуть…

Я помню всех, кого мы «подталкивали». В моей памяти до сих пор живы их последние кадры: каждый по-разному. Последнюю помню особенно живо. Нам пришлось сесть с ней в машину, поскольку каждую эмоцию эта женщина выплескивала на обычно пустынном шоссе, разгоняясь до запрещенной скорости. Сол заверил, что, если все пройдет нормально, это последняя жертва.

Мы достаточно отдалились от города, когда я, действуя по плану, подложил ей фотографию.

Она врезалась в столб, и мы забрали «светлячка».

У этой женщины умер ребенок.

***

Сам от себя не ожидал такого. Никогда не думал, что смогу настолько хладнокровно сопутствовать смертям ни в чем не повинных людей. Но еще больше меня пугает то, что от меня прежнего буквально за несколько дней ничего не осталось: меня словно выжгли изнутри, уничтожив сострадание и пацифизм. Я больше не хочу причинять людям боль. Лучше бы я согласился тогда застрелиться.

***
– Ну вот и всё, – прошептал я, разглядывая «светлячков», чей свет теплился на дне мешочка, болтавшегося у меня на поясе. – Мы сделали это, Сол.

– Никогда бы не подумал, что работа в команде может быть так продуктивна, – мужчина довольно потер ус, бросив беглый взгляд на «светлячков». – Однако, мне кажется, этого недостаточно. Мы должны раздобыть ещё. И я знаю, где найти новую «дойную корову».

– Никогда не смогу привыкнуть, как ты называешь их, – я нахмурился.

Уловив перемену в моём настроении, Сол поспешил поправиться:

– Я имел в виду, спонсора, – и всё же не удержался и добавил, – но как только ты её увидишь, поймёшь, что…

– Перестань. Или я ударю тебя, – пригрозил я, затягивая узел потуже.

Во взгляде моего собеседника промелькнуло удивление; впрочем, в следующую секунду его глаза уже не выражали ничего, кроме привычной самоуверенности.

– Смотрю, несколько дней загробной жизни изменили тебя, – медленно произнес Сол, как будто на пробу. Я не выказал нежелания говорить на эту тему, и он заговорил смелее. – Откуда взялась угроза в голосе, а? Неужели ты одичал настолько, что готов поднять руку на единственного, кто здесь готов подставить тебе плечо? Да я тебя чуть ли не с улицы подобрал… Помнишь нашу первую встречу, Рик? Ты выглядел так…

– Ну, хватит, Сол, – раздражённо прервал его я. – Перебарщиваешь. И я просил не называть меня Риком. Мое имя Патрик.

Он не извинился, а, закатив глаза, вместо этого вышел на середину дороги и зашагал по направлению к городу. Преодолев с десяток метров, он небрежным жестом поманил меня за собой. В этот миг больше Сола я ненавидел только себя.

Мы добрались до города только к вечеру. По пути нам встретилась полицейская машина, и мы оба знали, куда она направлялась. Сол позволил ей проехать сквозь себя. Я, в свою очередь, заблаговременно отошел в сторону.

– Почему ты оставляешь всю грязную работу мне? – спросил Сол, не заметив моей обиды, после того как машина скрылась за поворотом. – Вечно приходится пропускать все людские страдания через себя. Вот у этого офицера, к примеру, есть особенный фетиш, о котором его коллеги вот-вот узнают и из-за которого его уволят. Ему не хочется терять работу, потому что вместе с ней он потеряет и репутацию… из этого можно было бы раздуть такую драму… Это по твоей части, а, Рик? Ты у нас мастер выдумывать всякое…

– Ты делаешь это ради удовольствия, а я – ради того, чтобы выбраться отсюда. Это и есть причина, по которой ты делаешь «грязную работу». Она тебе нравится, – отрезал я.

Сол поравнялся со мной, заглянул мне в лицо. В тот момент я порадовался, что при нем нет его винтовки.

– Думаешь, это мой маленький секрет, да? – он вдруг схватил меня за грудки и довольно сильно тряхнул. – Считаешь, себя первооткрывателем, мнишь, что ты такой умный, потому что додумался до истины, до которой не доходил еще никто? – он говорил, не разжимая зубов, но каждое из его слов надолго отпечаталось в моей памяти. Пока Сол говорил, я отмечал каждое движение его лица, менявшегося от ярости до… разочарования. – Ты знаешь меня без году неделя и полагаешь, что ряд не связанных между собой поступков раскрывает меня перед тобой, как препарированную мышь? Ты не понимаешь, о чем говоришь, и никогда, надеюсь, не поймешь, потому что никогда не будешь мной! ТЫ! НИКОГДА! НЕ БУДЕШЬ! МНОЙ!

Он отпустил меня с той же внезапностью. Я понял, что все это время не пытался освободиться из его хватки. Должно быть, инстинкт самосохранения тоже остался где-то там, в искореженной машине с изуродованным трупом внутри.

Уже ночью, засыпая, я осознал, что бездействовал потому лишь, что, несмотря на постоянно меняющееся выражение лица Сола, его глаза оставались прежними, и они смотрели на меня с единственной просьбой. Он просил меня выслушать его.

– Эй, Патрик, – Сол потряс меня за плечо, но я только отмахнулся. – Вставай, черт тебя дери! На нас снова напали.

От этих слов я подскочил как укушенный. Я не задавал вопросов, а уже прикидывал, с какой стороны нападавшим было бы выгоднее подойти. Сол ткнул пальцем в северную стену, и я сразу все понял. Мы в ловушке.

Значит, придется отстреливаться.

Мы держали оборону сколько могли, стараясь по возможности держаться рядом, однако группе нападавших каким-то образом удалось разделить нас. Сола зажали в углу, и у него кончались патроны. У меня позиция была более выигрышная: я мог хотя бы бросаться в своего противника хламом с лестницы.

У Сола вышел последний патрон. Еще немного – и его застрелят, как собаку. Я этого допустить не мог. Кубарем скатившись с лестницы, чудом увернувшись от пули, пропахавшей пол рядом с тем местом, где приземлились мои ноги, я совершил отчаянный прыжок, закрыв Сола своим телом как раз тогда, когда была выпущена роковая пуля. Я ожидал вспышки боли, крови, хотя бы раны – и ничего не нашел. Ошарашенный стрелок во все глаза смотрел на меня; я не дал ему времени опомниться. Подскочив к нему, я прикрылся им, как щитом, дав Солу возможность дотянуться до патронов.

Как я узнал впоследствии от Сола, ни один из тех, кому он помогал, еще не был готов пожертвовать собой ради него.

Мы хотели отправить меня в небытие, но я отказался.

Сол все приготовил. Нам нужно было пойти туда, где находился своеобразный «портал» в небытие, и перед тем, как войти в него, необходимо было напитать его энергией «светляков». Почти все было готово, когда я вдруг предложил ему пойти первым. Он отказался, впрочем, тут же объяснив почему. Оказывается, что все это время настоящая Смерть помогала мне выбраться отсюда и сражалась со мной рядом. Я спросил, почему он помогал мне, а Сол ответил, что с самых первых моих слов понял, что я – тот «счастливчик», которому выпала возможность быть бессмертным в загробном мире, и он не хотел, чтобы я узнал, что это значит на самом деле – быть бессмертным: боль от потерь и бессмысленность существования. Я, в свою очередь, не хотел, чтобы он один нес эту ношу, и потому решил остаться с ним. Мы стали товарищами по несчастью, которым нечего было делить, кроме бесконечного бытия…

P.S. Так и появилась на свет эта история. Перечитывая ее сейчас, спустя столько времени, мы сходимся во мнении, что мы оба – совершенно никудышные писатели. Я злоупотребляю эпитетами и описаниями, Сол – наоборот. Однако мы все-таки сочли нужным рассказать начало нашей истории как умеем, а вы уж решайте, какие сделать выводы.

P. P.S. Снова ты со своей моралью, Патрик! Лично я рассказывал историю моего знакомства с самым отважным человеком, и не моя вина, что я не родился с ручкой в руке. Бывайте!

После этого выступления публика надолго замолчала. Уставшая девушка отошла к ёлке, чтобы отдохнуть, приняв от предыдущего участника кружку с горячим напитком. Её сменила Irin_Kokh. Она приветственно раскинула руки, плавно ими повела, не отрывая взгляда от зрителей и вокруг зашумело...

Я понял, что нахожусь в капкане. Не зная, кто я, что я и почему оказался здесь, я метался между валунами пытаясь найти выход. Луна взирала на меня усмешкой своих тёмных пятен на ослепительно белой поверхности. Огромным круглым оком она показывала мне спокойную гладь воды там, за пределами рифов, куда у меня не было допуска.

Ударившись с разбегу, пытаясь взобраться на каменный зуб вершины, выглядывающий из-под воды, я вдруг рассыпался на сотни крохотных брызг отбрасываемых назад. Каждый атом стекался и собирался вновь, чтобы сделать ещё одну попытку. Что, чёрт возьми, со мной такое? Мимо пробежала белая вспененная волна и с глухим рычанием ударилась об камни.

- Посторонись! – послышался рокот другой волны.

- Не стой! Новенький? – белая пена смыкалась позади. – Давай вперёд!

- Зачем? – я был растерян.

- Отрабатывай, - прошелестели отлетающие брызги.

Я попытался догнать соседнюю волну.

- Что происходит? Я вода?

- Душа самоубиенная, - пророкотал белый и пронесся мимо меня на риф, - все мы такие и каждый отрабатывает свои долги. Никто не пройдёт к берегу и не уйдёт с него.

- Нас много? – я оглянулся на бурлящие волны, пробегающие мимо меня.

- Столько, сколько угодно Ей.

- Но зачем? – какое-то знакомое чувство просыпалось внутри, «правило, закон, долг» - казалось всё это связано, - Но что за долг? Какие здесь правила? Почему именно мы? Что у нас есть? Что нужно делать?

- Нет у нас градаций, ни городов, ни прав, ни правил. Ничего нет. Ходи в толще воды тенью, что урвал - твоё, хватай, пока не хватились, а идут к рифам - убей. Только таких же, как мы, не наделай. Не стоит нам множиться.

- Так, может, того... Уйти? – я повернулся в сторону водной глади за полосой рифов.

- Захочешь и не уйдешь. Она не даст.

- Кто "она"?

- Луна...

Словно подтверждая слова Белого, отблеск Луны пробежал по поверхности моря, прорезая водную гладь до небольшого утёса.

- Снова её зов… Беги! Стоит нам замедлить свой бег и её зов становится сильнее!

Как заворожённый, я погнался за белой пеной своего соседа. Медленно уходили мысли, оставляя только действие – разбег, вобрать в себя бурлящие крупинки воды и разбиться на тысячи мелких молекул, чтобы собраться и начать свой разбег заново. Бессмысленный, продиктованный чужой волей.

Секундная передышка и я вновь собираю силы, бегу мимо рокочущих душ и замираю. Я вижу в призрачном холодном свете луны приближение … ангела? Светлое облако волос словно искриться в темноте. Она идёт на зов, её глаза закрыты, всё тело покрывает белая полупрозрачная ткань рубашки. Она шепчет слова, словно молитву, приближаясь к ночному светилу. Я ничего не слышу за рокотом других волн, но у меня сжимается каждый атом. Я знаю этого ангела! Откуда? Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть. Чтобы понять, зачем ангел пришёл сюда? Слишком высоко на утёсе. Слишком близко к краю.

Луна протягивает к девушке свои лучи, обещает покой. И та верит ей. Ангел наклоняется вперёд, раскрывает свои руки, словно крылья и … летит. Летит к нам, открывая синие, как воды моря глаза.

Рая… Моя Рая! Словно ток пробегает воспоминание – власть, деньги, алкоголь, адреналин скорости, я – бог… И моя плачущая Рая, которая шепчет «как же ты мог»… Но я не всегда был таким. И я не хотел делать ей больно. Я ушёл… К Луне? И сейчас мой ангел приближался ко мне. Я слышал её шепот «будем вместе»…

Нет! Я разгоняюсь, моё тело вбирает в себя максимальную мощь , с каждым метром я становлюсь выше, сильнее, пена бурлит над моей головой, я лечу на встречу моему ангелу. Я подхватываю её над самым пиком острого рифа, обнимаю, закручиваю и увожу под воду, минуя страшных береговых стражников. Я не даю ей вздохнуть и выталкиваю в сторону от бурлящих волн. Они не довольны, хотят отобрать её у меня, исполнить волю своей госпожи. А я помогаю ангелу, подталкиваю на круглый камень гряды. Рая забирается, она напугана, словно очнулась от страшного сна. Одна нога её всё ещё касается воды и я ласкаюсь , касаясь нежной кожи. Она зачерпнула воды, омывая лицо, чтобы очнуться от наваждения окончательно и частица меня бежит по знакомым щекам, смешиваясь с своей солью с солью её слёз, последний раз, касаясь её губ.

И вдруг взгляд её синих глаз стал серьёзным.

- Егор?

Я стараюсь приподняться над другими. Она меня видит. Она меня чувствует.

- Не смей, никогда больше не смей! – кричу я и падаю брызгами на её протянутые руки.

- Не буду, – отвечает мой ангел.

Я вижу, как за её спиной Луна меняет свой цвет и чувствую, что свой долг я отплатил.

Слегка бледная, но все так же улыбающаяся участница отошла к компании, сбившийся возле котла, принесенного заботливым Пегасом. От ворот, бурча что-то неразборчивое, спешила муза с плетёной корзинкой, неодобрительно поглядывая в сторону Галки. Но на этот сабантуй на поле обратили внимание только его участники. Зрители провожали рукоплесканиями распадающуюся иллюзию, а вперёд выходил следующий автор.

Девушка взмахнула рукой, словно отсалютовала присутствующим, вспыхнул яркий свет...

Кровожадная ярость неумолимо вонзала острые изогнутые клыки в податливое сердце, разрывая его на сотни жалких осколков, которым никогда не собраться в одно целое. Неприкрытая ненависть вместе с воспаленными мыслями бродила по телу, выжимая последние силы, заглушая слабое дыхание надрывными криками. Тонкая грань между бессонной ночью и болезненным днём смазалась и больше не могла удержать обрывочные воспоминания. Каждая секунда, проведенная вместе с Ними, возвращалась в душу ледяной иглой. Каждая строчка, когда-то написанная в Вечной Книге Жизни о моей семье, выжигала черным огнем истерзанную душу.

– События, о которых нужно забыть? – в сотый раз проговорила слова, сказанные высокомерным психологом на вчерашней встрече. Тогда едва смогла удержаться от безрассудного поступка. – События, о которых нужно забыть? Неужели я должна быть забыта, ведь без них никогда бы не существовало меня.

Маленькая комнатушка сейчас была единственным убежищем от внешнего, наполненного противными яркими красками, мира. Первозданная тьма протягивала заботливые руки, пытаясь обнять за плечи и согреть продрогшее тело. Своим длинным плащом-невидимкой она скрывала стены, пол, потолок и мебель – предметы, заключившие в себе боль потери самых близких людей. Но даже эта иллюзорная пустота, мастерски сплетенная моей подругой темнотой, не смогла скрыть внутренние образы, которые расставляли всё по своим законным местам.

Её попытка была напрасной. Я помнила и буду помнить всегда эти вещи: фоторамки с улыбающимися людьми, красивые акварельные картины тёмно-синего спокойного моря, багровые розы с удушающим сладким ароматом, давно засохшие в хрустальной вазе на кухонном столе. Глубоко, разносясь эхом по всему почерневшему нутру, слышался звонкий смех девочки и немножко охрипший от пыльной и тяжелой работы голос седого человека, что всегда успокаивал и поддерживал. После каждого вдоха мои легкие наполнялись ароматом только что испеченного хлеба и кисло-сладких булочек с вишнёвым джемом, рыбного прозрачного бульона и сочного мясного рулета, который всегда был и останется украшением любого праздничного стола. Призраки прошлого вновь настигли меня, готовясь выбросить больные кости в пучину оглушительных выстрелов, темной засохшей крови, горьких слёз и полной безнаказанности.

– Почему именно со мной это произошло? – непослушное тело раскачивалось под оглушительные удары старинных часов. Тик-так. Тик-так. – Почему именно моя семья оказалась не в том месте и не в то время?

Кончики пальцев непроизвольно сжали первую попавшую вещь на своем пути. Небольшая новогодняя игрушка-сфера лопнула, отдавая в пустоту не только звук бесславной быстрой смерти, а и капельки крови, загрязненные золотыми блёсточками и многогранными стеклянными осколками-звёздами. Я не могла видеть, как темно-вишневый ручеёк разрисовывал бледную кожу хаотичными неровными линиями, как дрожала рука не в силах отпустить остатки шара, как моё сердце не желало отпускать прошлое…

Я просто не смогла смириться с потерей, которая не просто разделила жизнь на «до» и «после», а уничтожила её на миллион ничтожных кусочков, сбросила с обрыва в обжигающие объятья Ада, который никогда не уставал прокручивать День со вкусом смерти…

_ _ _ _ _

Горячие капельки крови из разбитого носа и губы разбивались о холодный мозаичный пол, вынуждая остальных заключенных вздрагивать и мысленно молиться всем высшим силам о милосердии или быстрой смерти. Кап-кап.

Воздух был заражен спорами страха и отчаянья, которые с легкостью проникали через нос и удобно селились в сердцах людей, показывая, словно в насмешку, их окровавленное будущее. Кап-кап.

Резкий смрад разлагающихся тел, расположенных возле входа в антикварный магазин, как дополнительная защита для убийц и как устрашение для нескольких десятков вооруженных полицейских, всеми силами пытавшихся попасть внутрь, вызывал головокружение и рвоту. Никто не посмел пойти на поводу у своего организма, ведь печальные последствия сейчас были на экранах у всей страны. Кап-кап.

Теперь в этих стенах существовало только одно правило, произнесённое устами уже мертвого мужчины: «Не привлекайте к себе лишнего внимания, если хотите выжить…»

Бах! Звук выстрела был неотъемлемой частью предложения. Кап-кап.

Мне было больно…

– Всё хорошо, доченька, – прошептала мама и поломанной рукой попыталась погладить по щеке, но даже не смогла поднять её на уровень плеча. – Я с тобой, милая.

Плачь, не принесший ни одного звука. Зеленые глаза наполнены соленой жидкостью. Кап-кап.

Мой отец лежал возле выхода. Мертвый с простреленной головой. Кап-кап.

Всего лишь одна секунда вместе со свинцовой пулей автомата забрала дыхание, оставляя кровь на моей белоснежной рубашке. Он защитил меня. Прикрыл. Собой. Кап-кап.

Я даже не смогла увидеть последний раз его глаза, не смогла услышать уверенные слова: «Мы выберемся». Я не смогла. Кап-кап.

Он защитил меня.

– Почему я не осталась дома? – полненькая женщина, сидевшая рядом, едва могла удержать всхлипы за прижатой ко рту ладонью. Её знакомая лежала рядом с отцом, как груда мусора, вот только смерть, уготованная этой доброй душе, намного страшнее. – Почему вытащила её на эту чертову распродажу?

– Тише, – зашептала мама, настороженно провожая взглядом двух малолетних убийц, лица которых не прикрывала даже черная маска. Именно так они показывали всем, что им больше нечего терять, а значит, четыре оставшиеся жизни сейчас под угрозой. Трое из семи… – Тише, ты не виновата в этом.

Жжение в груди всё продолжало расти. С каждым произнесённым словом мамы я убеждалась, что это не сон. Я больше никогда не увижу отца, не услышу заливистый смех дамы в синей шапке, которая выбирала подарок младшенькой годовалой девочке, не пойму странных новогодних шуточек мужчины, от которого несло сладкими мандаринами и вишневым вином, не отдам несколько помятых купюр кассиру за чудесную заколку с серебряной розой. Никогда больше эти люди не ступят на порог своего дома. Кап-кап.

Они забрали их жизни ради денег и развлечения.

– Просто я вспоминаю…

Бах! Выстрел на несколько секунд оглушил, отправив и так слабое сознание в холодную пустоту. Темнота захватила меня, пытаясь стереть и уберечь память от этого события. Ничего не получилось, ведь следом…

– Вам было сказано заткнуться, а не разговаривать! Куры тупые!

Бах! Бах! Череда выпущенных пуль в мягкое мертвое тело. Бах! Кап-кап.

Капли горячей алой жидкости попали на мое лицо и губы. Мамины волосы были полностью покрыты кровью. Женщина не издала ни одного вдоха. Кап-кап.

Я больше не могла этого выносить. Кап-кап.

Довольный оскал этих двоих уже ничего не вызывал. В груди было пусто, и только теплая мамина рука удерживала меня от решительного движения подняться и пойти вперед, туда, где лежал мой отец и где выход. Я больше ничего не боялась. Кап-кап. Сейчас была готова сделать, как отец: умереть ради спасения мамы. Кап-кап.

– Мамочка, – тихо позвала, как только эти двое отвернулись и продолжили прежнее дело: складывание в мешок драгоценностей прошлого века, пересчёт налички из кассы, довольные разговоры об удачном плане и о последнем заложнике, который должен гарантировать выход на свободу. Сейчас или никогда. – Я их отвлеку, а ты должна как можно быстрее выбраться наружу.

Неописуемая тревога встретилась с пустотой красных глазниц. По лицу у неё пробегала судорога, один глаз больше не открывался. Мама хотела что-то сказать, но из приоткрытого рта не смогла вырваться никакая буква. Еще одна попытка. Еще и еще. Кажется, она потеряла способность говорить. Кап-кап.

Мамочка, прости…

– Мамочка, я очень сильно тебя люблю, – сказала ей едва различимо сквозь шелест денег и бумаги. – Прости меня за все грубые слова, сказанные когда-либо в твой адрес. Прости.

Ладошка на моей руке дрожала, всеми силами пыталась не пустить и остановить. По взгляду было видно, что она никогда не разрешит подобное, но после смерти моего отца я должна защищать нашу семью. Должна. Должна. Аккуратно убрала живое препятствие, пытаясь причинить как можно меньше боли. Нужно просчитать время и броситься на спину одному из мерзавцев, а если получится, то и отобрать пистолет, а потом отправить на небеса второго. Пожалуйста, Боже, пусть моё тело меня сейчас не подведет. Кап-кап.

– Эй, – первый, скорее всего самый взрослый в этом дуэте, заметил ненужные движения, – что у вас там, курицы, происходит?

Шаг. Вонь дешевых сигарет и пива заставила набрать полные легкие воздуха. Шаг. Уже скоро. Совсем скоро. Шаг.

– Неужели вы решаете, кого именно мы возьмем в качестве последнего щита? Как благородно!

Шаг. Остановка. Через три секунды его плечи опустятся под тяжестью моего тела. Один. Два Три. Бросок.

– Эй, что ты делаешь?! – от неожиданности он отступил на несколько шагов, тем самым дав мне время и, что самое главное, место для выполнения захвата удушения – приём самозащиты, выученный вместе с отцом…

Стоило только зайти немножко за спину, как шея этого мерзавца оказалась в моих тисках.

– Эй! Отпусти, а не то пожалеешь!

Длинные сильные пальцы сжали локти. До крови ногти вжимались в кожу в попытке вырваться. Я могла ощущать, как двигается напряженный кадык и как медленно из этого организма уходит жизнь. Никогда прежде не отнимала её, но сейчас с радостью сделаю эту вещь.

– Отпусти. Отпусти. Отпусти, – это была мольба, точно такая же, как у их жертв. Сейчас он полностью стал на их место.

– Нет, отпущу, только если ты отпустишь мою маму.

Сжала сильнее, дав понять, что шуткам и сомнениям нет места. Первый хруст. Из-за напряжения и нехватки кислорода тонкие сосуды в носу полопались, пачкая кроссовки бурыми каплями. Сжала ещё сильнее.

– Отпусти его, стерва! – второй голос доносился из-за спины, напоминая о себе тихим щелчком предохранителя. – Отпусти, или твоё мозговое вещество украсит стены!

Я не могла отпустить. Я не могла забрать у мамы шанс вырваться из этого плена. Кап-кап.

Тело подо мной начало падать. Кап-кап. Дальше всё происходило без моего участия.

Пол стремительно приближался. Дыхание убийцы больше не касалось моей грязной кожи. Щелчок. Три убийственные пули вылетели из дула пистолета со свистом воздуха, но так и не вызвали безболезненную смерть.

Кап-кап. Мне страшно оглянуться, ведь знакомый звук разрезающейся плоти летящим металлом был знаком… Только не это…

Кап-кап. Боль от соприкосновения с полом заглушила слова. Кап-кап.

– Мы всегда будем тебя защищать, золото, – стеклянные глаза мамы смотрели сквозь меня. Бездушный сосуд упал рядом – мамочка из последних сил оттолкнулась, чтобы уберечь меня. Мамочка…

Холодный пол удерживал вес двух тел. Я не могла отвести глаз от побелевших губ, с которых капля за каплей стекала человеческая благородная жидкость. Золотистые волосы, всегда так ярко блестевшие в лучах утреннего солнца, окрасились в багровый. Хрупкие, но такие сильные руки, сейчас безвольно лежали возле моей груди, словно хотели ещё раз убедиться в медленном биении сердца. Глаза не закрывались, отражая вечерний свет из больших окон магазина. Она всегда любила вечер и малиновый закат, который и сейчас её укутал и стал последним, что смогла увидеть эта храбрая женщина.

Она лежала рядом, совсем рядом, чтобы прикоснуться, и так далеко, чтобы дотянуться. Кап. Кап. Почему она прикрыла меня? Потому что она моя мама… Кап-кап. Кап-кап.

Сражаться больше не было смысла. Все, что мне дорого, ушло в небытие. Осталось только пойти вслед за ними… Я больше не стала прислушиваться к голосам. Лишь бы в последний раз прикоснуться к ней.

Неожиданно туман наполнил собою всё помещение. Тяжелые слёзы быстро побежали по лицу. Закрыла глаза от резкой боли, ядовитый бело-красный цвет был направлен прямо на нас.

«Вы опоздали, – проклиная каждого полицейского, зашедшего в эти стены. – Вы опоздали, чем обрекли мою семью на смерть. Вы опоздали».

Сквозь темноту доносился многоголосый шум, а яркие красные всполохи начали раздражать через закрытые веки. Я больше не чувствовала тяжесть маминого тела, вместо него было нечто теплое и мягкое, во что плотно укутали этот ненужный организм. Хотелось кричать, проситься вернуться назад, умолять не разделять меня с родными. Но силы были на пределе. Всё что смогла выговорить:

– Дайте… увидеть… их…

Дальше была спасительная тьма, наступившая с уколом в шею.

_ _ _ _ _

Воспоминания расплылись по комнате, отпуская затуманенный разум и давая ему время для отдыха. Я всё так же сидела возле стены, мягко обнимая колени и укачиваясь на тихих волнах песни старых часов. Это было привычное состояние, которое вот уже две недели редко покидало меня.

– Как вам на небесах, мамочка? Как твои дела, папочка? – посмотрела в окно, где сквозь толстые шторы начали пробиваться утренние лучи зимнего солнца. Мне бы хотелось посмотреть на рассвет, который всё время рождался и никогда не умирал, который не знал человеческих чувств и желаний. Идеальный во всех смыслах данного слова. – Мне бы хотелось посмотреть на рассвет вместе с вами.

Множество мелких осколков – трупы новогодних игрушек из большой коробки – вонзались в стопы. Я шаг за шагом преодолевала небольшое расстояние, чтобы посмотреть на внешний мир через толстое звуконепроницаемое стекло.

Мягкие ковры, испачканные и порезанные в моменты эмоциональной бури и психической нестабильности, которая прошлась по многим предметам в доме. Куски деревянной мебели, крохотные тонкие осколки зеркал, слишком часто показывавшие картины прошлых лет, они не выдерживали ритмичных ударов кулаками вместе со страшными проклятьями. Разорванная одежда на полу образовала бесформенную кучу, через которую уже не можно было переступить. Весь дом был подчинен хаосу и разрухе. Ничего больше не вызывало давящее чувство внутри… Хотя, кого я обманываю? Всё здесь: стены с бежевыми обоями в геометрический узор; матовый потолок, украшенный светящими в темноте звёздочками и мишками; кафельные плиты на полу, хранящие в себе небольшие царапины-памятки о веселых играх, мирных семейных вечерах и шумных ремонтах-перестановках – помнит родителей живыми.

До сих пор в редкие моменты я могла услышать их тихие шаги в коридоре, приглушенные голоса в гостиной, счастливый смех возле моей комнаты. До сих пор где-то внутри живет нелепая надежда о скорой встрече, крепких объятьях…

Широкий подоконник, заставленный мамиными любимыми орхидеями и фиалками, стал для меня отличной опорой. Неприятный запах плесени, которая всегда покрывала стены возле окон уродливыми зелеными пятнами, заставил чихнуть и прижать окровавленную ладонь ко рту. Через секунду это повторилось, а потом ещё и ещё. Организм ослаб настолько, что каждый резкий выдох из горла сопровождался острой болью в сердце и в голове. Я делала максимально долгий вдох, чередуя их с короткими судорожными выдохами.

– Стоит ли убирать штору, чтобы увидеть этот прогнивший мир? – слова вырвались непроизвольно, ведь за спиной уже стояли мои самые преданные и единственные друзья. – Или лучше не стоит?

После смерти родителей бестелесными собеседниками, которых слушала и с кем могла спокойно поговорить, стали тишина и собственное «я», что всегда было рядом и никогда не заставляло забыть то, что сделало из меня незаметную тень. Я всегда могла найти ответы на несказанные вопросы у них, всегда могла излить свою боль в чёрные чертоги тишины, что никогда не перебьет и не станет возражать.

Несколько зависших в зеркальной раме стеклышек со звоном упали возле моих ватных ног, пройдясь острыми гранями по розоватой коже.

– Ваша правда, стоит, ведь мои родители были бы расстроены, увидев своего ребенка таким, – кончики пальцев дрожат на жёсткой пыльной ткани. Рывок – первые лучи прогуливаются по изможденному лицу. – Такой разбитой, слабой.

Пушистые белоснежные хлопья быстро опускались на красные крыши домов. Тёмно-серые облака давно затянули чистое небо, предзнаменуя снегопад на ближайшие несколько часов и веселый детский крик, который будет сопровождать каждый прыжок в сугроб, новый заезд на маленьких санках, увлекательную игру «Снежки», разбитую на несколько этапов с перерывами на горячий чай и еду.

Мы всегда любили прогуливаться в такие дни, впитывать предновогодний праздник и дарить продрогшим, но довольным деткам шоколадные конфеты и мандаринки.

– Вы сейчас тоже смотрите на это? – я была уверена, что родители услышат эти слова даже на небесах. – Вы бы сейчас уже надевали теплые курточки и выходили во двор, где ребятня с восторженными верещаниями бежала за небольшими подарочками…

Город только начинал просыпаться. Ночные фонари стали гаснуть один за другим, создавая два образа заснеженных улиц: загадочные тропинки в неизвестность, где за каждым сугробом пряталось мифическое существо; и скользкий обыденный тротуар, что совсем скоро станет катком для прохожих. Искристый снег был прекрасен в обоих этих мирах.

– Имею ли я право бросить вызов этому жестокому миру? – мой вопрос-лодочка поплыл вперед в поисках ответов, рассекая студеный воздух невидимой кормой. – Имею ли я право изменить пространство ради тех, кто не может сам постоять за себя?

Провела безымянным пальцем по стеклу, запотевшему от моего горячего дыхания. Вот вырисовалась прямая линия и завитушка, сама природа сказала: «Да».

– А если мы проиграем, тишина?

За спиной донёсся свист ветра – легкий толчок заставил сделать маленький шажочек вперед и внимательнее всмотреться в снежную сказку этого маленького городка.

– Глупый вопрос, – левая ладонь, а следом за ней и лоб, легли на холодную преграду. Я хотела говорить, хотела быть сейчас услышана. – Проиграем и все, конец всему. Не нужно переживать, ведь этого мы не увидим. Хуже будет, если победим.

Неожиданно маленькая яркая птичка – зимняя синичка – уверенно летела к моему окну. Темно-изумрудные крылья уверенно рассекали встречный ветер, захватывая во время маневров крошечные холодные лучи кончиками недлинных серых перьев. Тусклая желтая грудка, покрытая тоненьким слоем липкого навеянного снега, плавно переходила в небольшие белые неровные пятнышки на голове и хвосте. С каждым новым взмахом перед глазами появлялся чудесный веер из сизого, металлического, ванильного и небесного цветов. Это было прекрасно. Если бы я могла закрыть глаза, то почувствовала свободу, подаренную парой крыльев, азарт, пронзающий каждый раз, когда шквальный ветер прижимает к земле, не давая возможности взлететь, желание жить, что зарождается с началом весны и пытается выжить даже лютой безжизненной зимой.

«Почему?» – тень за моей спиной прошептала, пытаясь как можно больше узнать.

– Потому что увидим, тишина, конец всего того, что любим и чем дорожим. Потому что, если решу бороться, придётся каждый день видеть смерть, испытывать горечь от потери, сжимать зубы и идти вперед через преграды, что будут возникать на пути. Готова ли я пожертвовать всем ради этого безоблачного спокойствия? Готова ли я стать опорой для таких людей, как мамочка и папочка?

Светло-карие глаза встретились с черными живыми жемчужинами, не желающими теперь ни на секунду отпускать меня из этого гипнотического плена. Полноценные малоподвижные образы, навеянные и быстро сменяющиеся, замедляли движение времени, показывали будущее, созданное моими руками. Одно – веселое, второе – грустное, третье – торжествующее, а дальше я просто утонула в этом противоречивом водовороте эмоций.

– Кажется, теперь я знаю, что нужно делать, – едва смогла выговорить слова после того, как эта странная птица улетела, пряча свои мудрые глаза и маленькое тело в белых ярких отблесках земли. – Теперь знаю.

_ _ _ _ _

Две небольшие могилки встретили тишиной и огромным букетом кроваво-красных роз, лепестки которых были украшены гирляндой алмазной утренней росы.

Изумрудная молодая травка давно пустила свои корни вглубь вырытой когда-то земли, закрыв последствие работы лопатой несколько лет тому назад. Она мягко колыхалась под тёплым несильным ветерком, подпевая его забытую старинную песню-просьбу о спокойном сне для каждой умершей души. Дзинь. Дзинь.

Высокие кованые цветы с длинными искусными листочками, которые прикрывали острые ключики, распустились прямо у ног зарытых тел. Они никогда не увянут и никогда не разрешат забыть этих двух людей, подаривших миру главную поддержку и маленькую ниточку, что принесет свет и спокойствие в дом и сердце человечества. Они будут стоять, словно неусыпные стражи и лютой зимой, и жарким летом, оберегая покой.

Надпись на могильной плите гласила: «Моим самым дорогим людям, что смогли воспитать меня той, кем я сейчас есть. Вечной памяти и быстрых крыльев, мама и папа». А возле неё лежал круглый нагрудный значок, местами затертый и со сломанной застежкой. Если внимательно присмотреться, то можно было увидеть засохшие капельки крови и соленых слёз, пролитых на поле боя за павшими товарищами. Он никогда не покидал этого места. Он словно маленький памятник городка, каждый из жителей которого приносил свежий букет цветов и, став на колени, произносил слова благодарности герою, спасавшему их от пожаров, убийц и испытаний этого мира.

Они надеялись, что совсем скоро женщина вернется из места, где шальные пули и прицельные винтовки, свистели мелодию смерти – последнее, что слышали воины. Они надеялись и каждую неделю, уже на протяжении двух лет, присматривали за могилой её родителей. Они надеялись, что она вернется живая…

Молодой ветер, рожденный далеко за пределами солнечного лета этого континента, приносил вести о далекой стране двум полупрозрачным людям с могучими ангельскими крыльями, которые всегда ждали встречи со своей дочерью. Они всегда будут ждать её, всегда прикроют и защитят, как от тех безумных пуль в прошлом. Они ведь так сильно любили её… Любят сейчас. Будут любить вечность…

Где-то далеко слышался мучительный крик Афганистана. Где-то высоко, скорее всего в небе, жалобно трубили инструменты, рассказывая всем о новой прибывшей душе. Где-то глубоко, в темных катакомбах, с оружием наперевес молодая девушка защищала наш с вами покой, подставляя спину под вражеские минометы. Где-то в этом странном мире рождалась новая жизнь благодаря людям, которые двигались на танки без страха в глазах…

Где-то…

Снова на трибуны обрушилось молчание. После увиденного зрители приходили в себя, пытались совещаться. Участницу под руки отвели в круг греющихся у котла. На поле осталась только CocolJulia. Она улыбнулась и призелкнула пальцами, всё накрыла тьма...

В древнем храме Света и Тьмы эхом разносилось недовольное шипение. Оно отражалось от мазаичных окон и в лунном свете на секунду показалось, что Покровитель, на них изображенный, осуждающе покачал головой. Глупость, конечно. Изображения не качают головами.

– Отпусти меня! – громко крикнула девушка, привязанная к алтарю.

На камне было холодно и Мариса опасалась заболеть. Хотя, казалось бы, думать надо не об этом, а о остром кинжале, что лежал практически возле ее лица, но к которому она не могла дотянуться.

– Ага, мечтай! За кого ты меня принимаешь? – возмутился парень, методично рисуя вокруг алтаря круг. Кровь противно липла к рукам и постоянно норовила вылиться за контур, но юный некромант бдил.

- За разумное существо, которое дорожит своей шкурой. – сказала девушка, пытаясь устроиться покомфортнее, чему значительно мешали веревки на запястьях. – Выгодно будет и тебе, и мне.

Дин на секунду оторвался от своего занятия. В голове проскочила мысль, что надо было наложить заклятие немоты. Право слово, за каких-то полчаса Мариса успела поугрожать, обматерить, поплакать, смириться и теперь пошла по второму кругу.

- Заливаешь! Неужели, есть, что мне предложить? – из интереса спросил он, выводя на холодном камне руны.

Отпускать парень ее не собирался. Или ради чего он ждал пока закончится ее смена? Стоял на морозе, ругался с бабками, которые свято уверились в том, что он наркоман?

- Гораздо больше, чем ты можешь представить. Не просто небо, а нечто за его пределами... – тихо, соблазнительно даже, прошептала Мариса.

Дин нахмурился. Подойдя, он губами приник к ее лбу.

Марису это так озадачило, что она даже на секунду замолчала. О ритуалах она знала немногое, но предпологала, что в инструкции к жертвоприношению такого нет.

– Странно. Температура вроде нормальная. – произнес парень, отстраняясь.

Мариса оскорбилась. Она тут, знаете ли, жертва, а к ней ну никакого сочувствия! Произвол, господа, произвол!

– Ну и ладно! Убивай! Забудь нашу счастливую жизнь! Сделай вид, что не с тобой я просыпалась по утрам! А я уйду гордо, и даже твоей маме не нажалуюсь!

Дин раздражённо отставил в сторону баначку с кровью и всё-таки наложил заклятие немоты.

Ещё через полчаса ритуальный круг был полностью готов.

Дин поднялся на ноги, с гордостью осматривая свою работу.

Девушка продолжала сверлить его гневным взглядом, на дне которого залегло отчаяние.

Ну уж нет, на этот раз она от него не уйдет.

Подойдя, он занёс клинок.

Мариса зажмурилась, непроизвольно дёрнув за веревки.

На темный алтарь красными бусинами упали капли крови. Они растеклись, приняв форму выкованных на камне рун. И засветились, призывая Покровителей.

А Мариса, распахнув глаза, непониающе уставившись на парня.

Тот взял руку девушки и нанес точно такой же порез как у себя. А потом сплел пальцы.

– Я, Даниил Райтон, перед Светом и Тьмой, беру тебя, Мариса Элиннойская, себе в жены. И да клянусь охранять, оберегать, быть верным. В Бездну за тебя, в Свет лишь с тобой. Да будет так!

А кровь вновь засветилась. Клятва была принята, и до сих пор эхо её разносилось по храму. Мариса лежала неподвижно, не в силах осознать, что только что произошло.

Миссис Тиана, смотрительница храма, что всю эту сцену наблюдала из дальнего угла, прикрытого статуей Покровителя, обречённо покачала головой.

– Вот в наше время, – говорила она, – молодые люди красиво извинялись. Цветочки, конфетки носили. На коленях стояли... А эти? Тьфу! Что за поколение?..

И вот все участники стояли с кружками, жадно откусывали куски пирога и делились впечатлениями от работ друг друга. Возбужденно шумела публика. Галка стоял в тени трибун, совещаясь с Компанией, они так и не сняли своих личин. Через некоторое время лорд вышел на освещённую луной и факелами площадку.

- Уважаемая публика, отпустим наших участников. Они заслужили отдых! Завтра Дракон и Лилия огласят вердикт судей. К сожалению, кого-то из авторов мы видим здесь в качестве претендента на Слово в последний раз. Завтра двое пополнят ряды зрителей. Трое останутся в борьбе. Но помните: приз вашей любви может получить даже выбывший, выбирайте любимчика! Голосование будет проведено после турнира. Доброй ночи.

Гости, недовольно шумя, стали покидать свои места. Лорд подошёл к ошалелой компании.

- Трапезничаем?

- Я же не ты, - буркнула муза, - знал, сколько сил нужно угробить на такую магию и даже стол не вынес.

- Именно, ты не я, - возразил Галка, отламывая кусок пирога, - они тебе нужнее. Так что я переложил ответственность за их самочувствие на самые надёжные плечи.

С этими словами он бросился бежать с пирогом в зубах, а вслед ему полетела глиняная кружка.