Когда Абраксас умирала, то и вообразить себе не могла, чем это может кончится. Встречей с Господом? Путешествием? Ничем? Но то, что с ней реально произошло, шло, черт возьми, наперекор всем ее ожиданиям. Кто же знал, что после смерти придется работать?

- Колибри, а что будет, если я попаду в Котел?

Отвечать Абраксас никто не посмел. Или просто не имел возможности.

- Колибри?

- Она вам не ответит, - вдруг сказал кто-то. Хотя вдруг здесь слово лишнее, ведь богини не удивляются. Не должны. - Удильщицы за работой погружены в безмятежную тишину, чтобы сосредоточиться на своем улове.

Абраксас попыталась посмотреть в сторону, откуда шел голос, но не видела ничего, кроме своих рук и поблескивающих прутков клетки. Тогда она, не выискивая сложных путей, просто спросила:

- Орфей, ты?

- А кто еще? - хмыкнул он. - Или вы ещё одну печать открыли? Нет же.

- И долго ты тут сидишь?

- "Для многих странница надежда - залог блаженства, но для многих она - пустое обольщенье, людских безудержных желаний неисполнимая мечта".

- Орфей...

И в этот момент в большой клетке что-то вспыхнуло, будто попытались зажечь огнивом лучину. А дальше всё, сидите.

- Если так хотите, - произнес Орфей через мгновения. Этот величавый поэт играл в снисходительность, - то я могу поведать вам о Котле. Варево, что получается из душ, - коллективное Знание, которое формирует этот мир. Люди прогрессируют... кхм, нет, становится свидетелями прогресса. Их неугодные души получают возможность стать полезными посредством интеграции себя в Великий Разум, для которого Котел - вместилище. Проще говоря, без этой штуки я бы не знал, что такое смокинг и разговаривал бы как идиот.

Абраксас понимающе покачала головой, хотя и никто не видел, как она хлестала своей длинной шеей пространство. Ее частенько волновал вопрос о смерти, пугал даже. И не нужно быть гадалкой, чтобы понять, какую тяжесть она испытывала сейчас, когда столкнулась с этим вновь.

- "Я богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил. Однако я при этом всем был и остался дураком", - усмехнулась Абраксас. Ей показалось забавным процитировать то, что так идеально, как пазл подходило под сложившуюся ситуацию, но вызывало в Орфее непонятное ей негодование. Двойное негодование из-за пошатанной гордыни.

И тут клетка снова начала загорелась, однако теперь внутри появилась некая зияющая дыра, которая расширялась подобно резиновому мячику, поглощая сначала клюв птички, затем пёрышки, все тело, всю клетку и всех, кто сидел рядом. Всё.

- Что происходит? - не понимала Абраксас. - Да оно же сейчас убьет нас!

- Ха-ха, если бы оно могло... Расслабьтесь и представьте, что это аймакс три дэ.

И свет заглушил все, что только было. И тьма осветила все, что было необходимо.

Абраксас открыла глаза и увидела перед собой... барную стойку. Гладкую такую, светлую, с колечками от дерева и с едва заметным отражением продолговатых неоновых люстр на потолке. Эта стойка очень сильно выделялась на фоне остального заведения, мрачного в хорошем смысле, более современного - столешницы для посетителей, например, были уже из гладкого полированного камня, стены украшены аббревиатурами неизвестных современных художников, над которыми красовалось какое-нибудь минималистичное, авангардное произведение искусства. Вот вам треугольник в Пеинте, а здесь вон уже поумнее - нашли, как переключаться и на другие фигуры: круги, эллипсы, трапеции. Настоящее геометрическое безумие.

Не сказать, что это клуб, но бар, какой-никакой, где только по ночам начинается настоящая жизнь под высокими градусами.

- ... и он мне еще смеет перечить! - вдруг раздался неподалеку женский писклявый голосок. Явно нетрезвый. - Захочу, и мы разведемся, и... отожму у него все, ха-ха-ха...

Абраксас оглядела себя - грудь теперь была спрятана под черным гладким жилетом и выглаженной белой рубашкой, выступающей в руках, а на шее висел галантный галстук-бабочка. Что уж говорить о брюках, "которые постоянно жмут мне в заду! Даже когда я не чувствую этого, меня передёргивает от одного из вида". Таков был идеальный, утопический образ типичного бармена. Ни украшений на пальцах, ни причесок вычурных - только строго заплетенный хвост, - ни даже маникюра.

"- Госпожа, с вами все в порядке?" - послышался голос Колибри. - "Не переживайте, вы можете отвечать мне, нас никто не услышит. Вы сможете говорить только со мной".

"- Окей..." - осторожно произнесла Абраксас и ещё раз оглянулась. "- Я так понимаю, что мы внутри чьей-то души? Интересно, что именно бар..."

"- Все верно. Я нашла для вас один экземпляр. Это самая обычная неполноценная душа, я не брала для вас что-то сложное. Итак, скоро к нас придет мужчина лет пятидесяти и присядет у барной стойки - он очень любит выпить что-нибудь крепкое. На нем будет кожаная куртка, которую я на него повесила, чтобы найти его было проще".

"- Кожаная куртка?" - прошипела Абраксас. - "У тебя хороший вкус, Колибри".

"- Г-госпожа!" - растерялась та. - "Не делайте больше так, я же вам говорила! И спасибо... за комплимент. Я сделаю все возможное, чтобы привести нас к успеху".

"- Конечно. Только сначала Орфея найду".

Но обнаружить его не составило труда. Вот же он, сидит в своем щегольском костюмчике и попивает между прочим из бутылки, да ещё и Хэнесси. Абраксас сразу же направилась к нему, минуя столешницы и гостей. Когда она подошла и тенью нависла над ним, тот деловито оглядел ее и произнес:

- А тебе идет! По крайней мере видеть свое начальство в шкуре рабочего всегда приятно. Кто теперь служка, а?

Абраксас промолчала. Она бы хотела ответить, но помнила про наказ Колибри молчать, по крайней мере ртом, потому что ничего путного из этого не выйдет уж точно.

"- Госпожа, напомните же Орфею, кто он!"

"- И как я это сделаю? Я даже разговаривать с ним не могу, не то, что приказывать".

"- Можете, госпожа! Используйте свои руки".

Абраксас внимательно посмотрела на свои ладони, запястья и не заметила ничего такого интересного. На этом она не остановилась и попыталась дать Орфею оплеуху, однако рука прошла сквозь него.

- Не забывай, что ты здесь нематериальна, - чуть ли не рассмеялся тот. - Только служки могут хозяйничать здесь, потому что им ничего не будет. Ваша же душа слишком ранимая, о боже...

"Душа, значит..." - подумала Абраксас. - "Разве я не могу воздействовать на его душу в таком случае? Осталось только ее найти..."

Она аккуратно осмотрела костюмчик Орфея, его перекрещенные ноги, раскинувшиеся на мягкой спинке черного дивана руки, а затем заострила свое внимание на груди. Эврика! Если сработает, конечно.

Абраксас изобразила своими пальцами подобие лезвия и вонзила их в грудь этого наглого бонвивана. Тот не подал и виду, будто этот процесс для него есть что-то обыденное. Однако когда она, не найдя эффекта, вынула руку, то с удивлением обнаружила, что пальцы и ладони ее переливаются неким прозрачным, почти незримым пламенем. Она начала трясти рукой, чтобы убрать этот огонь, но это оказалось бесполезным. Теперь можно вообще забыть о привычных способах решения проблем, ведь какой толк тушить магию?

- Я слишком горяч для тебя, - усмехнулся Орфей, и запрокинув голову. - И хоть пламя здесь не жжет, но я вижу, как оно продирает твою душу...

Абраксас выставила перед ним палец от неистового желания сделать ему хоть что-то и по итогу... сделала. Орфей просто замер в своей позе как статуя, глаза которой все ещё жили. Она, сначала удивившись, с затем обрадовавшись, начала разглядывать это пламя и свой указательный палец, а Орфей с облегчением выдохнул.

"Да это же как волшебная палочка! А что ещё она может?".

Абраксас указала в пол, и служка пришел именно в то место, куда указывал палец.

- Ну хватит...

Смахнула вниз, и служка упал на колени.

- Госпожа, это не смешно...

"- И после всего он смеет называть вас госпожой!" - возмущённо защебетала Колибри.

Приказы номер три не произошло, потому что на замену этому чуду пришел главный герой всей пьесы. Он появился эффектно - ввалился в это заведение без спросу, без стука, сразу же заняв место у барной стойки. Старость украсила его лицо морщинами, побелила усы и щетину, однако она не смогла убить в нем твердость крепкого парня - от юности до самой старости его форма была внушительной, как и полагается людям, на груди у которых висит полицейский значок.

- Ну и где этот чертов бармен шляется? - проворчал он не так громко, чтобы услышали все, не так тихо, чтобы не услышала встрепенувшаяся Абраксас.

Она сразу же метнулась к стойке и кивнула, как бы приветствуя.

- Олд фэшн, - коротко сказал он, опуская голову.

"- Э-э, Олд фэшн?"

Абраксас оказалась не только неспособным барменом, но еще и человеком, не выпившим и грамма спиртного после своей сознательной самостоятельной жизни. Вот если бы она была не мен, а иста...

"- Госпожа, только не говорите мне, что вы не знаете, как делать этот напиток", - Эта фраза, все еще полная уважения к своей хозяйке, содержала маленькие такие зёрнышки насмешки, которые птичка с удовольствие клевала.

"- Колибри, я по-твоему бармен? Вместо того, чтобы выделываться, лучше подскажи скорее мне рецепт. Пожалуйста!".

И голос в голове богини как просветление указал правильный путь... к ингредиентам, нужным для приготовления напитка. Но сначала надо найти что-то для них.

"- Во-первых, надо отыскать олд фэшн" - сказала Колибри.

"- Не отыскать, а приготовить".

"- Госпожа, это ёмкость!".

"- А я о чем?".

Абраксас принялась искать нужную "ёмкость", после двух отказов она получила заветное "вот" и поставила, наконец, олд фэшн на столешницу так, словно напиток уже готов. Далее, по указу Колибри она добавила тростниковый сахар - вроде несложно - и...

"- Ангостуру".

"- Напоминаю!" - с серьезным видом сказала Абраксас. - "Я не работаю в аптеке!".

"- Просто ищите бутылку с пометкой...".

Бармен принялась скакать взглядом по темным полкам, вчитываясь в каждую буковку. "Оно!" - прозвучало в голове у нее, когда глаза обнаружили маленькими буковками заветную надпись на бутылке.

"- Итак, теперь вам надо три раза тряхнуть, чтобы... Нет, я сказала три, а не десять!".

"- Ой, да какая разница? Три щепотки соли или десять?".

"- Это вам не пирожки домашние готовить, госпожа...".

Пирожки или не пирожки, а напиток был практически был готов. Добавить грамм так пятьдесят бурбона, затем кубик льда, перемешать, украсить цедрой. Что может пойти не так?

"Упс, немного пролила" - подумала Абраксас, вытирая свои руки о жилет. Она тут же словила и раздраженный взгляд клиента, который, приняв свой напиток, произнес:

- Вы бы хоть вытерли салфеткой. Неужто стажеров выпускают уже в первый день?

Он взял стакан, залпом опорожнил его и стукнул дном по столешнице. Лицо его даже не скривилось.

- Попытка номер два, бармен.

"Да он шутит надо мной! Я тут не экзамены сдаю!".

Но экзамен закончился досрочно, когда на сцене появилась фигура, доселе неизвестная никому. Это был неожиданный инцидент, который не могли предвидеть даже организаторы. Прям живое шоу. Без зрителей.

- Винсент Коллинз, собственной персоной! - сначала воскликнула она. Ее тонкие губы смягчились в улыбке. - Папа, вот ты где.

"- Так, а это что девчонка?" - тут же спросила Абраксас, отодвинув в сторону бурбон.

"- Без понятия, госпожа. Но я предполагаю, что это дочь".

"- Дочь? И что нам теперь делать?".

Девчонка это очень неточное определение для человека, прожившего вот уже лет так с двадцать. Называть девчонкой свою ровесницу очень странно, и может быть эта самая странность и послужила поводом для одиночества Марии Хилл, которая была своеобразным проклятием для тех, кто обладает мышлением более разносторонним, нежели у радикального интеллектуала (хотя она об этом и не знает)? Понять природу мозга невозможно, и все, что исходит от него - вызывает отчуждение, если он не пытается выстраивать свою логику по привычной всем картинке. Мало кто из ученых готов отказаться от своей теории просто потому, что нашлась более точная и совершенная.

Но если бы Мария Хилл не была такой, то никогда бы не стала Абраксас. Наказание это или милосердие судьбы - тут уж думать надо.

- Мария? Что ты тут делаешь? - удивился Винсент, как оказалось типичный счастливый папаша. Его густые брови как сбросили все напряжение, а кулаки разжались. О, Мария, слабость и отрада!

"Ее зовут также, как и меня... В прошлой жизни".

- Этот вопрос я хочу задать тебе, - сказала дочь, выставив свой палец вперёд, а затем с легкой обидой перекрестила руки, тряхнув светлыми локонами. - Прямо во время тоста! На меня друзья смотрели как на дуру, ты это знаешь?

Ее отец ничего не ответил, а только отвёл свой взгляд в сторону, выдавая подобие извинений, как бы выдавливая крошечную капельку майонеза на целую миску салата. Скромность или жадность - две вещи практически неотличимые, но не сестры друг другу вовсе.

"- Госпожа, не стойте столбом!" - умоляла Колибри. - "Если мы ничего не предпримем, то эта душа окончательно угаснет!"

"- А-а-а" - Абраксас застыла в свои мыслях. - "А, да? Так, а чего делать-то? Я ведь даже и не знаю... Ну ладно!".

Абраксас аккуратно и незаметно для всех подняла свой палец и указала Орфею к месту, куда он должен был подойти. В ее голове не было четкого плана, просто желание сделать хоть что-нибудь, а дальше уже смотреть по ситуации. Решительность - вот главное качество лидера. Второе же это принятие ответственности за это самое решение.

- Мария, мне не хотелось портить тебе твой день рождения, - тихо произнес Винсент.

- Ну а что тогда случилось? Ты ведь сам старался, сам придумывал сюрприз, неужто для тебя это все так противно или ты недоволен тем, что устроил?

- Откуда ты знаешь? - встрепенулся он и чуть не смахнул рукой свой Олд фэшн.

- Мне кое-кто рассказал, - подмигнула Мария. - И это было очень мило с твоей стороны, пап.

В это время к ним подошёл Орфей. Уверенной походкой он сначала приблизился к Марии и, оказавшись между отцом и дочерью, шагнул дальше, пихнув плечами обоих. Он шел, не оглядываясь и не взирая ни на кого, как солдатик.

"- Ай, неловко получилось", - поджалась Абраксас. - "Кажется, я немного не туда указала..."

Отец сначала замер, не понимая совершенно ничего. Его дочь лежит на полу, не шелохнется, а тот наглец гордо шагает вперёд, не взирая на преграды. Этакий филистер, ненавидящий двери просто потому, что их нельзя выломать лбом.

- Мария? - Глаза напуганного отца дрожали, они пытались каким-то волшебным образом вселить в это безжизненное тело тот самый блеск, исходивший от ее больших глаз. Руки аккуратно касались кожи там, где необходимо было почувствовать пульс, и как же дрогнуло родительское сердце, не обнаружив ни единого намека на жизнь. - Мария!

Он медленно встал и повернулся к Орфею, ныне свободному от власти Абраксас, но имеет ли это значение, когда на тебя идёт разъяренный папаша, готовый пролить настоящую кровь за свою отраду и радость?

- Знаешь ли ты, малец, что такое уважение к другим людям? - Винсент медленно подходил. - Какие последствия тебя могут ждать, когда ты ведёшь себя как ублюдок?

"- Госпожа, что вы наделали?!" - запищала Колибри тоненьким голоском. Но такие звуки природы Абраксас совершенно не успокаивали. - "Орфею нельзя касаться воспоминаний! Он же их просто рассеивает! Рассеивает эти сахарные оболочки!".

"- Ну извините, лазерного пульта у меня нет, чтобы точно рассчитывать расстояние".

"- И это ваше оправдание?"

"- Это не оправдание, - буркнула Абраксас и повернулась к Марии. - "Давай лучше уже делать что-то с этим".

- Сэр, вы не так все поняли, - послышался голос Орфея. - Давайте успокоимся и что-нибудь придумаем. Помолимся богине, в конце концов, которая не желает помочь своим подданным!

А богиня нависла над "трупом" девушки, всматриваясь в лицо, такое знакомое лицо. Странное ощущение - будто смотришь в свое отражение, но не живое, с эмоциями, а, напротив, совершенно мертвое. Неужели Мария Холл некогда также лежала на рвущем кожу асфальте? Такая же молодая, полная сил и амбиций? Абраксас ощутила в своей душе волнение и неоспоримое ощущение сожаления, что было сродни мечте съездить в путешествие на двадцать своих зарплат, которое отменили из-за новостей о надвигающемся на Землю метеорите. Она невольно попыталась дотронуться до тела, однако снова прошла сквозь, впрочем, чего ещё ожидать от того, кто не имеет прямого влияния из-за какого-то там "негативного воздействия"?

"- Госпожа, мне кажется, нам не стоит заострять внимание на..."

"- Колибри, ты можешь поместить меня в ее тело?" - перебила Абраксас, так твердо и уверенно, как говорил сам Александр Македонский - как говорил человек, не проигравший ни одной битвы.

"- Нет, что вы такое говорите? Тогда мне придется интегрировать вас вместе с душой этого человека, а вы знаете, как плохо на вас влияют такие..."

"- Это не просьба".

"- Госпожа... - Колибри сдержанно проговорила. - Хорошо, но я не обещаю, что смогу. Чтобы в Ловце находились две души, мне нужно две служки. Я попытаюсь выловить прозрачную душу для вас, но ничего не обещаю, так как это процесс непредсказуемый".

"- Спасибо" - сказала Абраксас и про себя подумала. - "А я пока отвлеку".

Битва уже была в самом разгаре. Гнев отца обрушивался на Орфея как лавина снежная на сноубордиста. Отец тряс его за воротник и все повторял:

- Отвечай, подлец, отвечай...

Порой казалось, что из крови Орфея от такой тряски можно было взбить сливки, если хорошенько постараться.

- Сэ-э-эр, вы не в себе-е-е-е! - подрагивал его голос как заевшая пластинка.

- Отвечай, подлец, отвечай...

Абраксас стояла рядом и рукой пыталась совершить приказ. Она, подойдя ближе, указала ему на шею, и служка вцепился в нее как клещ, с такой силой, будто пытался расплющить. Но такая попытка была похожа на то, как лесоруб попытался бы сломать голыми руками хоть и тонкую, но березку. Полицейский был может и немолод, но крепок для своих лет. Он взял и силой оттолкнул Орфея в сторону, что тот неуклюже упал.

- Ох, дъявол... - только и успел прошептать он, как уже на его шею налетели мощные, жилистые руки, совсем не те, что были у Орфея. Это были руки сильные, способные прикрыть даже от пуль свое дорогое счастье. Хотя бы отомстить.

- Кх-х, - выдавил Орфей и глаза его налились красными капиллярами, а лицо побагровело от давления.

"- Орфей, ты мужчина или стаканчик пластиковый, черт тебя дери, вырывайся, вырывайся!" - кричала Абраксас, практически срываясь в шипение.

Однако в ней не было того самого инстинктивного отчаяния, что заставляет тебя неистово краснеть, а потому она не могла действовать на пределе своего физического тела - просто потому что это слишком "низко" даже для воплощения бога.

"- Госпожа, я готова!" - Регалия поднялась победным знаменем над замком, прозвучала заветная труба, призывавшая к честному бою, и души отчаявшихся наполнились ликованием.

Абраксас ринулась к телу. Колибри тут же добавила:

"Просто войдите в нее! Э, ну вы поняли!"

Но богиня уже сама знала, что делать, она бросилась на пол и с наглостью партизана ворвалась в свое новое тело! Но было ли оно таким уж чужим, если вас даже по имени не различить? Это не просто восстание из мертвых, это возможность быть наконец-то собой. Надо только похрустеть костяшками и сладко потянуться после этого долгого сна.

"- Вы так похожи на нее, госпожа! Несмотря на то, что оболочка подстраивается под вашу внешность, я не нахожу практически никаких различий. Неслыханная удача! Только поторопитесь, пока вы не замарали свою душу, я вас очень прошу!".

Мария и не надеялась на отдых. Она осмотрела себя, рукой нащупала свое сердцебиение, пульс, провела парой пальцев по шелковому изящному платью именинницы и своей розочке на голове. Внутри нее бушевала гроза - живая, настоящая гроза, с проливным таким ливнем и мощными раскатами грома. Этот природный мотор заводил Марию до того, что она без труда набрала в грудь воздуха и воскликнула:

- Папочка!

Она долго не открывала глаза и жмурилась от своего смертельного трюка. Ведь ей самой при жизни никогда не доводилось так говорить. Быть хотя бы нежнее, чем наждачная бумага. И когда дочь почувствовала у себя на плечах отцовские сильные руки, то подняла свои поблескивающие тенями веки.

- Милая, - прошептал он и прижал ее к себе так ласково, как позволяли его мышцы. - С тобой все в порядке!

Мария, ощущая тепло отцовского тела, стала как бы частью его воспоминаний, которые промелькнули перед ней, словно это и была ее жизнь: поездка к побережью, покупка новенького синтезатора для будущей звёзды и конечно же день рождения-сюрприз. Она видела, как отец, полностью атакованный взглядами ее ровесников, стоял неподвижно, в руках его был ликер в грамм так сто, у которого смелости было больше, нежели у хозяина. Она узнала в нем человека, не способного выражать свои эмоции просто потому, что страх открыть свое сердце даже близкому тебе человеку, в конце концов, побеждал. Она узнала в нем себя.

- Папа, - произнесла Мария, поглаживая по спине отца, - тебе не нужно бояться.

- Нет, я боялся, что потерял тебя. Что не смог сказать нужных слов.

- Так чего же ты ждёшь тогда? Вот же я, перед тобой. Ты не будешь больше сожалеть, если откроешься.

- Я в этом не очень силен.

- Я знаю, что в тебя получится. И я не буду осуждать. Только не сейчас, когда ты готов подарить мне свое сердце.

Отец выпрямился и, подняв свои седые брови, взглянул на свою дочь. Он больше не прятал глаза, не косился на посетителей, которых привлекла эта сцена, а только с непривычной для него лёгкостью произнес:

- Я тебя люблю, милая. С днём рождения.

И это было слова, способные растопить Антарктиду, воспламенить Солнце, осветить всю Вселенную. Эти два счастливых человека обнялись и не разжигали друг друга до тех пор, пока их души не начали сиять мириадами звёзд.

Винсент светился, и с каждым мгновением все ярче, так ярко, что свет этот выходил за пределы его тела, этого места, озаряя весь этот несчастный мирок. Мария исчезала в нем, растворялась, чувствуя связь с божественным, необходимым. Она плыла своим сознанием в потоке, как журчащая речка, и течение уносило ее все дальше, дальше, и вот уже осталось совсем немного, чтобы влиться в состав огромного океана, но нет! Ей было уготовано ещё остаться, быть запертой завалами камней на междуречье, которые устроила всемогущая мать-природа.

Абраксас очнулась на том месте, где начинался обряд. И, о богиня, что она узрела! Некогда маленькая сфера внутри клетки разрослась до размеров таких, что и не умещалась толком внутри. Свет ее ниспослал озарение - величественный зал предстал перед хозяйкой блестящей золотом обителью для золотой клетки золотой птички.

Сюда вели четыре арочных проема, обрамлённых фронтоном и великолепными резными колонками, а по изогнутым стенам плыли фрески с изображением неведомых библейских мотивов - от жертвоприношений какой-нибудь свиньи до ее коронования. Они нагоняли не то, что таинственности, но неведомого чувства предвкушения, какое бывает перед смертью. Выше находились балконы с темными высокими парапетами и высеченными в них статуями существ или может даже богов, но все они неумолимо смотрели в центр зала, как бы ожидая приговора несчастной души, которая ещё мгновение, и словно сдулась как волшебный шарик, а затем спиралью улетела вверх, через огромное паникадило и выпуклую макушку купола. Лампады и свечи загорелись огнем, освятив это место божественным светом. Оно как бы заиграло красками, начало жить подобно заброшенному бункеру, в котором заменили пару предохранителей и дёрнули за рычаг.

Сама Абраксас почувствовала внутри какое-то облегчение, наполненность и абсолютное удовлетворение. А еще какое-то дрянное ощущение утраты, не внутри, а вовне. Она беспомощно огляделась и очень медленно произнесла:

- Это же... Это же его душа...

Абраксас поняла, что оказалась солдатом, который по окончании войны начал осознавать, за какие идеи он воевал, как глупо и слепо следовал к идеологии по искалеченным трупам. За восхищением пропагандой пришло разочарование. И злоба. Самая что ни на есть первородная злоба.