Долгое пребывание в темноте чревато прозрением. Находясь в ней продолжительное время, ты начинаешь себя чувствовать как рыба в воде, ощущаешь приливы и отливы, понимаешь каждое колебание воды. Главное не стать жертвой всех тех сюрпризов, которые скрываются в глубине темной морской пучины. Это, своего рода, не предостережение, а наставление, ведь такая практика необходима, если мы говорим о душе.

Абраксас понимала это. Она идет по темному коридору и не боится споткнуться о разложившийся труп.

— Куда мы идем-то? — спросила она, оглядываясь по сторонам, где стояли в шахматном порядке наглухо запертые двери, за которыми, казалось, таился непроглядный пожирающий мрак. — Тут столько комнат...

— За одним служкой, — медленно проговорила Колибри и начала внезапно мерцать. — Очень неприхотливым служкой.

— И зачем?

— Я тоже задаюсь тем же вопросом. Но это необходимо, уверяю.

Они дошли до витиеватой лестницы с маленькими, едва заметными балюстрадами и картинами в золотых рамах, которые раскрывались при освещении, как искусство безобразия – живопись, созданная еще в эпоху, казалось, Ренессанса. Из всех произведений «Суд Камбиса» показался Абраксас особенно отталкивающим, ведь именно в нем обнажалась не самая приятная человеческая натура. И кровавая плоть, конечно же.

— Не смотрите туда, госпожа. Давайте лучше поскорее спустимся.

Абраксас была только рада уйти оттуда. Ее большая тень плыла вниз по многочисленным ступенькам и вскоре вышла в небольшой холл, который вел в огромный зал, прелесть которого ввиду отсутствия освещения невозможно было оценить. Именно там обитал атлант – могучий гигант, что прятался за неизвестностью в засаде. Стоит только включить свет, и он набросится на тебя, а затем полакомится до отвала, выплевывая твои тонкие косточки в расписные стены.

"Прямо как в фильме каком-то" — подумала Абраксас. — "У меня прям на душе неспокойно от этого особняка. Как в таком по ночам в туалет-то ходить?.."

Однако они не пошли в зал, а свернули к невысокой арке слева, которая вывела их к массивным стальным воротам, где висели два тяжёлых, обрамлённых древними рунами зеркала, меж которых висел тот самый замо́к, который был на клетке. Сквозь узенькие щели протискивался свет и глухой шум – там явно кто-то есть, и он по каким-то причинам был заперт здесь, как какое-то животное. Стоит ли будить зверя?

— Госпожа, поднесите клетку к замку. Я открою его.

Абраксас внимательно посмотрела на Колибри – прямо в ее крошечные глазки.

— А разве я не имею доступа ко всем дверям?

— Имеете. Но это не дверь, а ворота.

— Вот тебе и хозяйка двухсот роскошных квадратов... — фыркнула она. — Тебе бы в риэлторы.

— Простите, я не понимаю...

— Не бери в голову. Давай уже откроем эти... ворота.

Абраксас протянула руку и звякнула металлом. Тоненький, высокий как писк звук и последовавший за ним грохот упавшего замка заполонили эхом пространство, и ворота со скрипом медленно отворились. За ними показалась скромного размера комната с золотыми подсвечниками на расписном круглом столе, внушительным бильярдом в половину всего места, темно-серым камином, украшенном панно; а ещё с едва заметными тусклыми бордовыми диванчиками с шитыми золотом подушками – дорогие места для дорогих зрителей.

Которых не было. Только один участник очень напряжённой игры. Человек. Или, по крайней мере, человекоподобный.

— "О старая царицына раба! Зачем ты здесь одна в воротах?" — пропел он, жестикулируя несмотря на кий в руке, и развернулся к нам в полоборота, выглядывая из-за плеча своего чистенького темного смокинга. — "Самой себе ты горе поверяешь?"

— Орфей! — тут же преобразила свой тон Калибри, с каким никогда бы не заговорила с Абраксас. Он был сродни приказу королевы, замечанию учителя, наказу матери, но уж точно не просьбе служанки, коей казалась с первого взгляда. — Ещё раз назовешь меня «царицыной рабой», и я у тебя все шары выбью. Бильярдные, я имею ввиду.

Абраксас, если бы могла, то обязательно приподняла бы свои густые при жизни брови от недешевого удивления такому поведению, а еще она бы по-девичьи ахнула при виде того самого незнакомца, именуемого Орфеем, ведь его глаза, что он показал, сияли как золото. Голубое золото. Они были настолько чистыми, что его вылизанный черный костюмчик казался шуткой портного. Чего греха таить, даже его светлые, элегантные как сама паста capellini волосы не мог украсить ни один парикмахер так невероятно, как эти глаза.

— "Ты, кажется, уж слишком дальновидна. Но, если так тебе душа велит. Отказа нет тебе от нас и в этом", — ответил Орфей и вскинул свой взгляд на существо с головой змеи. Та сразу же прикрылась рукой, вспомнив о человеческом "приличии".

— Ах, если бы я мог хотя бы возжелать, — Он сделал аккуратный и изящный как сама поэма шаг своей длинною туфлею и продолжил. — Но только восхищаться, трепетать при виде форм изящных вашей плоти.

Он оказался так близко, что сумел аккуратно, через шелковый платочек коснуться руки Абраксас и, притянув кисть к себе, чуть не коснуться губами к нежности ее бледных пальцев.

— Эво как... — пробормотала Абраксас и поспешила отдернуть свою руку. — А можно выражаться... более ясно? Я тут в поэзии слабовата, знаете.

— Этот служка имеет ввиду, что плоть тут не краснеет, но душа продолжает восхищаться. Этакий целомудренный восторг, — пояснила Колибри.

— Служка? — усмехнулся голубоглазый, светловолосый, дерзкий и просто паренек. — Это очень смехотворно – слышать такие словечки от запертой в клетке птички.

И клетка эта начала мерцать до такой степени, будто мигала перегоревшая лампочка. Того и гляди лопнет.

— Орфей, я...

— Так, все, — устало проговорила Абраксас и поставила Колибри на пол, а Орфея тыкнула в грудь, прямо в клетчатый галстук. — Сейчас вы оба, обожая друг друга, начнете рассказывать мне, что за чертовщина здесь творится, а иначе...

Она не успела договорить – «служка» просто застыл на месте как робот, поставленный на зарядку своей любезной хозяйкой. Его глаза теперь перестали сиять и стали напоминать дешевый муляж. Так не смотрят даже куклы.

— Ч... что произошло? — пролепетала Абраксас в полном замешательстве и принялась суетиться вокруг застывшего тела.

— Вы остановили поток от его души. Он просто временно "выведен из строя", если так можно выразиться, — защебетала Колибри, явно довольная таким исходом.

— То есть он ненастоящий?

— Почему же? Нет. Ваш поток тоже можно приостановить, но сделать это гораздо сложнее, потому что вы, госпожа, обладаете великой душой.

Абраксас даже охватило какое-то смутное ощущение умиления от таких слов. Ее острым ушам ещё при жизни мало когда удавалось наслаждаться такой лестью, к которой они не были равнодушны, даже если за этими самыми словами скрывалась обыкновенная меркантильность.

— Окей, я польщена, но как мне его включить? Я не хочу... — Она кивнула в сторону тела, — вот так все оставлять.

— Если вы так желаете, то это не составит труда. Просто коснитесь ещё раз того места.

Абраксас повторила все в точности, а затем, довольная результатом смотрела на проходившего в сознание Орфея. Явно недовольного Орфея, который тут же сквозь зубы сказал так вежливо, как только позволяла его напряжённая гримасса:

— Не делайте так больше, я вас прошу, если не хотите нажить себе врага. Очень серьезного врага.

Глаза его, некогда наполненные жизнью, приобрели оттенок безумия – так происходит тогда, когда мрак заходит не только в твою комнату, но и в твою душу. Абраксас догадывалась, каково это – умереть и снова быть "вроде как живым". Ее сердце как в панировочных сухарях стало облеплено приставучим чувством вины. Она поджала свою шею и тихо произнесла:

— Прости, я не знала...

— Не извиняйтесь, госпожа. Этому денди такое в удовольствие.

Орфей презрительно фыркнул, и Абраксас, кстати, только сейчас поняла, вглядываясь в его четко выделенные морщины, что он, в отличии от нее, способен выражать весь спектр человеческих эмоций. Это вызывало недоумение – видимо, люди пока ещё не вышли из привычки и не изумляли так сильно, собственное отражение.

— "Как был я – ваш питомец – чист наружно, и сколько зол в душе своей взрастил!" — он вдруг улыбнулся и учтиво наклонил свою голову. — Прошу меня простить, давайте же продолжим. Когда усядемся же, наконец.

Богиня послушно присела справа, поэт слева, а клетку оставили посередине, на бильярдном столике, где в партии оставалось сделать один только меткий удар кием, чтобы закончить игру. Потолок украшала небольшая люстра, приносившая, пожалуй, больше уюта, нежели камин, который не разжигали за ненадобностью.

— Итак, дамы, — начал было Орфей, но Абраксас тут же его перебила:

— Дамы вперёд! Сначала объясни мне, дорогой друг, где это ты себе такую внешность раздобыл?

— Вам нравится моя кожа? — изумился тот, весь польщенный. — Право, она не такая уж идеальная.

— Я имею ввиду твое обличие. Ты ведь где-то поменял его, так?

Тот едва удержался, чтобы не рассмеяться, но учтиво прикрыл рот рукой.

— Вам, госпожа, разве не говорили, что обличие здесь никогда не меняют, потому что при переносе велика вероятность, что вас унесет течением Океана, и мы никогда, — он состряпал кислую мину как актер трагедии, — никогда не сможем вас больше увидеть.

Абраксас призадумалась, дотронулась своим пальцем до змеиного подбородка и, наконец, спросила:

— Что-то я не вгоняю... А как ты стал тогда человеком?

— Я? Вы мне льстите. Я ведь всего-то лишь "служка". Мне неподвластны такие силы. Чего не скажешь о вашей сенешаль, — он повернулся к Колибри, едва не расплываясь в улыбке. Та же, в свою очередь, неплохо выражала свою единственную эмоцию – железное молчание. — Ведь именно эта птичка способна сделать из вас хоть Аристотеля – стоит только захотеть. И слава ей, что я остался со своей внешностью. Да, со стилем, который немного не в моем вкусе, но всё-таки соответствовать эпохе я тоже обязан.

Абраксас тут же направила свой взгляд, свою энергию и все свои порывы на эту маленькую птичку, змеиным рвением охотника она была готова наброситься на свою добычу и растерзать, яростно шипя.

— Железка, ты пыталась запудрить мне мозги...

— Г-госпожа! — встрепенулась она (по крайней мере попыталась), и клетка зашаталась. — Простите меня, прошу! Я не сказала вам, что ошиблась кое-где и... мне не удалось получить вашей внешности, поэтому я прибегла к технике воплощения души. Я... признаю свою ошибку и готова понести наказание. Но про душу это правда! У вас действительно она достойная титула покровительницы. Поэтому-то у вас такая... величественная внешность.

Абраксас встала с минуту ходила вокруг стола, даже не смотря в сторону Колибри. Каждый шаг, пускай и глухой, но властный шаг являлся приговором, а каждая секунда падением звенящей гельотины перед ее маленькой головкой. Затем Абраксас присела и заявила:

— Окей, может быть змеиная башка и выпяченные напоказ сиськи это не самое страшное на свете. Ладно, проехали, короче. Давайте уже сосредоточимся на деле.

Орфей заискивающе взглянул на Колибри, и та ответила ему:

— Это только ради госпожи.

Он поместил свою руку в клетку, едва ли касаясь тонкого клювика, а второй подозвал жестом Абраксас к себе и указал чуть выше основания ее шеи. Словом, впечатляющее приглашение.

— Что ты от меня хочешь? — растерялась Абраксас и своей шеей, не контролируя себя, извилась в подобие каланчи – и уж поди догадайся, что это значило.

— Всего лишь вашу непослушную голову. Я хочу ненадолго забрать вас в одно очень прекрасно место.

Она замерла в предвкушении, затем с интересом поддалась вперёд и попыталась дать тому возможность прикоснуться к своей шейке рукой. Длинные пальцы как пуля в замедленной съемке стремились к голове, и чем ближе они были, тем больше Абраксас походила на статую. И стоило только чешуйкам и коже соприкоснуться, как все вокруг словно по щелчку преобразилось. Просто как два совершенно разных кадра из фильма. Чудесного фильма.

Абраксас как в сказке проснулась – до того трепетно ей было ощущать теплые порывы ветра и локонов развевающихся волос. Ее волос.

"Это же..." — подумала она и прикоснулась к своему лицу. — "Это же мои глаза! Мой нос с этой несносной горбинкой! Обожаю тебя, горбинка!".

Но не успела она обрадоваться своему "возвращению", как рядом с ней оглушительно запели:

— "Прекрасной барышне привет! Я провожу вас... если смею".

И с уст ее как по бумажке слетел ответ:

— "Прекрасной барышни здесь нет! Домой одна дойти сумею".

Абраксас тут же беспомощно оглянулась и поняла, что находится на сцене в огромном амфитеатре, где ее партнёром выступает Орфей, весьма обескураженный таким отрывком.

Вокруг сцены стояли изящные франты и дамы в черных платьях как на похоронах, а ещё вычурные мужчины с белесыми гематиями и женщины в такого же пошива пеплосах и мягких кожаных туфлях.

— И вот надо было тебе обязательно его цитировать, — вздохнул Орфей и оглянулся на ликующих зрителей. — У тебя в голове ничего другого не было? Прискорбно...

Амфитеатр с его величественной структурой вдруг развалился, а люди все как по одному исчезли из виду. Своеобразная магия разрушителя и творца – фантазия.

— Что это за место?

— А ты ещё не догадалась?

— Орфей! — вдруг послышался голос Колибри из ниоткуда. — Обращайся почтительно с госпожой!

— Конечно. Только ещё раз процитирую своего "любимого" Фауста, — с явно выделенной иронией обратился он к небесам. — Я сюда за этим и пришел, чтобы порвать эти дурацкие ограничения. А то мне как-то надоела вся эта история, где меня при одной только попытке обратиться на "ты" выворачивает наизнанку, знаешь ли.

— Так, давайте не начинать все по второму разу, — вмешалась Абраксас. — Меня это никак не задевает. Я была бы только рада, чтобы мы общались без формальностей. Но давайте уже к делу, — Она обратилась к Орфею. — Ну? Куда мы попали-то?

— Ну раз ты так просишь моей помощи, госпожа, — ответил он весьма эпатажно и перекрестил руки. — Прямо сейчас мы схвачены Ловцом душ – это та самая говорящая клетка, кстати.

— Да? А мне говорили, что Колибри – Удильщица.

— Это тоже верно, однако ведь нам надо где-то пойманные души держать. Иначе, как я и говорил, нас с тобою просто унесло бы.

— Получается, что это место – наши внутренние миры?

— Не совсем. Наша птичка сейчас сделала нам одолжение и убрала все лишнее, но ты же видела, что происходит, когда наши души соприкасаются? Хаос. Кстати, надеюсь, у нас ещё есть время, чтобы я могу показать...

— Это вряд-ли, — перебила его Колибри, и вдруг пустое ничто вокруг обратилось в реальность – предметы как из воздуха начали появляться один за другим, а тело вновь перестало что-либо ощущать.

— Эй, куда? — испугалась Абраксас, смотря как стены особняка принимают свой прежний вид. Она пощупала себя по лицу и вздохнула.

— Простите, госпожа, я не могу держать вашу великую душу так долго.

— Да уж, — промямлил, отряхиваясь, Орфей. — Растеряла ты форму. Но давайте вернёмся к нашим агнцам, — Он демонстративно выпрямился и произнес. — Госпожа.

Сквозь его учтивость можно было проглядеть отвращение. Для него все это подхалимство казалось унижением. Не каждый день ему приходилось величать свою хозяйку.

— Но все это было разминкой, не более. В последующих мирах все будет намного серьезнее.

— Последующих?

— Конечно, — пожал плечами Орфей, представляя это как само собой разумеющееся. — Ведь это входит в ваши полномочия.

— То есть... — И Абраксас поняла.

— Да, — ответила уже Колибри. — То, что я вам говорила недавно. Вы должны будете помогать обречённым душам, исследуя их миры. Это будут злые, алчные, жадные существа, которых вы должны будете наставить на путь истинный. Также это будут и те, кто слишком увлекся добродетелью: честолюбцы, гордецы или даже мстители.

Абраксас растерялась – большая шея это большая ответственность и конечно же бо́льшая вероятность попасть под топор правосудия. И все же этот страх был скован интересом и желанием сделать этот загробный мир лучше.

— Я, конечно, не прочь и помочь, но каким образом? Даже если я буду проводить с ними правильные беседы, то это не даст ровным счётом ничего, по себе знаю.

Орфей в это время наклонился над столом бильярда и, замахнувшись кием, сделал прицельный удар. Мячик попал точно в сетчатую лузу.

— Даже если вы захотите с ними заговорить, то не сможете, — сказал, наконец, он. — Вы вещаете невербально, через технику Ловца душ, однако я могу пользоваться и своим языком. Если вы, даже будучи красивой иллюзией, подойдете к настоящему человеку и скажете что-нибудь, то он услышит только ваше шипение. Это мигом разрушит иллюзию, и ваша попытка будет провальной.

— Отлично, — послышалось что-то вроде шипения. — И как я должна "делать мир лучше" в таком случае?

— В этом-то нам и помогут служки, — прощебетала Колибри, довольная настолько, насколько счастливы старшие братья, когда видят родительское заслуженное наказание для своих младших сестер, которые при любом удобном моменте показывали пальцем на первых.

— Итак, ты назвала меня служкой в десятитысячный раз. Не думаешь ли ты, что это повод остановиться?

Колибри эту претензию будто проигнорировала и продолжила:

— Они ваши слуги, не забывайте. Они обязаны выполнять все, что вы прикажете, так как именно вы знаете, что такое правильно. Это весьма хороший инструмент для вас.

— Вообще-то у нас есть воля, и следовать приказу это наша прихоть, — возразил Орфей. — Если я кому-то вдруг начну беспрекословно подчиняться, то "лучше умереть однажды, чем день за днём мучительно страдать".

— Не строй из себя жертву.

Абраксас не слышала их, витая в своих раздумьях. Ей предстоит нелегкое дело, но так ли это важно, когда ты получаешь возможность "отрубить Горынычу голову"? Хотя бы на время.

— Звучит все это очень интригующе, опасно, возможно даже мерзко и неприятно. В общем, я в деле! — воскликнула Абраксас и даже привстала от нетерпения.

— Вот это моя хозяйка! — задребезжала Колибри так сильно, что чуть не перевернулась на бок. Но, заметив на себе как минимум один взгляд, добавила. — Простите, не удержалась...

Орфей улыбнулся. Едва заметно, втайне от всех. Однако, возможно, у кого-то глаза не только на спине, но и на стенах, потолках даже. А это очень интригующий сюжет для блокбастерного хоррора, написанного искусственным интеллектом.

— Госпожа, в таком случае отнесите меня, пожалуйста, в зал. Мы должны подготовиться.

— Уже? Так быстро?

— "Не жди, пока не явится тебе на смену некий бог-освободитель", — пробормотал Орфей, наблюдая, как его хозяйка не очень-то грациозно встаёт на свои лапки, а затем на один свой палец подвешивает клетку.

Абраксас вместе с Колибри направились на выход, к большому, темному залу, где слабый свет от клетки слегка раскрывал образ этого таинственного места, напоминавшего святой храм. Этот самый образ давил еще сильнее, когда Абраксас подошла к огромной решетке, за которой сидела на жерди такая же огромная птичка, настолько внушительная в размерах, что не хватало освещения, чтобы осмотреть ее макушку. Этакая статуя лжебогине для еретиков, которые не терпят мелочности.

— Просто гигантская птица. Колибрище! — изумилась Абраксас, всматриваясь в блестящие золотом пёрышки.

Вокруг "Колибрища" стояли стулья с высокой резной спинкой и красной мягкой подушкой, тоже шитой золотом. И плевать что филейная часть давно уже ничего не чувствует, главное красота, изящество и показательное хвастовство. Абраксас подумала также, когда уселась на одно из мест. Она вдруг почувствовала себя важной персоной, которую приглашали на тайные совещания и всегда спрашивали совета.

"— О, достопочтенная Абраксас, не подскажете кое-чего ли по вопросам урбанизации?".

Или:

"— Ах, просветлённая Абраксас, как думаете, что лучше утюг или отпариватель?".

Ее шея с гордость вытягивалась в длину, делая соседние места все ниже и ниже. Она прикрыла свои глаза и...

— Госпожа Абраксас, вы зазнались, да?

И вдруг богиня, вмиг ставшая муравьем от таких слов, поджала свою змеиную шею и стыдливо вжалась в сиденье. Она поняла, какие мысли только что без всякого сожаления допустила к себе в голову, и тут же произнесла:

— Нет, я...

— Не лгите вас, прошу. Я вас не осуждаю.

Абраксас опустила руки, ощутив себя побежденной в войне королевой. Ваше величество спустилось с небес на землю.

— Да, я зазналась, — тихо сказала она. — Не знаю, что на меня нашло. Такого раньше никогда не случалось.

— В этом нет вашей вины, — невозмутимо ответила Колибри. — Если кого и обвинять, так это Орфея.

— Орфея? — усмехнулась Абраксас. — Да он мне ничего плохого даже не сделал.

— Ваша доброта согревает меня, госпожа. Но вы должны знать, что каждый служка будет плохо влиять на вас, если ваши души соприкоснутся. Я думала, что минуты в Ловце вам будет недостаточно, чтобы поменять ваш цвет, однако я ошибалась. Вы оказались очень... чувствительной к подобным вещам.

Абраксас вспомнила, как она была на похоронах своего одноклассника. В школе ей не доставалось должного внимания или привязанности, и все же она чувствовала себя опустошенной, хотя и не имела с ним ровно никаких связей. Между ними не было даже пожеванной записки: «Дай списать!». Просто ничего.

— Так вот, почему ты так с ним... — подумала Абраксас, но мысли по каким-то непонятным здешним законам оказались тем самым внутренним голосом, с помощью которого она говорила.

— Госпожа! — тут же отозвалась Колибри, нет... Колибрище. — Вы, наверное, думаете, что я жестокая садистка, и это ваше право. Но могут ли те, кто в душе хранит первородный грех, заслужить милость? Служки это люди, в прошлом опьяненные своим пороком в самой острой форме. Да, они в течении своей жизни побороли его, переняв другую крайность, так и что же с того? Это же просто маска, безумие. Неопределенность! Они всю жизнь подстраивались сначала под себя, затем под других, но никогда не были полноценными личностями. Их проклятие – вечная служба тем, кто действительно знает, что такое целостность. Когда я вижу вашу душу, играющую красками, то меня охватывает восторг от такой красоты. Их же души ажно не плохие, не хорошие, они прозрачные, госпожа, безжизненные, как у послушных солдат, с одной единственной точкой посередине – то самое дурное зернышко, которым они, сами того не желая, отравляют почву!

Абраксас замерла, удивлённая так, как удивляются молодые мамы, пораженные мыслью, что для счастья необязательно заводить детей и терпеть своего несносного мужа. Колибри так страстно и трепетно несла свою мысль, что, казалось, задыхалась – в мире, где такое понятие потеряло всякий смысл – настолько пылкими были ее чувства.

— Госпожа, я не пытаюсь их притеснить, просто им нужна та, кто сможет направить их зло во благо всем нам. Но сейчас они не более, чем надоедливые служки.

Помощь это весьма тонкая организация. Стоит только сделать одно неверное движение, и она превращается во вредительство. Необходимо хорошенько поразмыслить над тем, хватит ли у тебя компетенции, чтобы не разлить кропотливо надоенное молоко.

— Ты меня не перестаешь удивлять, — сказала Абраксас и прижала клетку к себе. Колибри. Это самая маленькая птица на свете, как настолько крохотное существо взвалило на себя такую ответственность, чтобы перечить самой змее? Дерзко. Воистину дерзко. "И очень мило". — Скажи мне тогда, что на душе у Орфея?

— Эгоизм, — помрачнела Колибри. В прямом смысле этого слова – в Абраксас можно было едва различить переливающиеся чешуйки. — Самолюбие. Нарциссизм.

И в то же время его добродетель щедрость, безусловность и благородство. Но только глупец впадает в крайности. Правда всегда посередине. И Абраксас безусловно та, кто может ее принести. Вопрос только в том, не выронит ли она ее случайно из рук – хрупкая вещь, надо сказать.