Утро началось со всеобщего собрания в так называемом актовом зале. Вильям до одиннадцати вечера обыскивал отделение, простукивал все стены, пытаясь понять, куда мог кануть здоровый, немаленький Хьюго. От острого чувства вины его корячило всю ночь. Он чувствовал, как нешуточно начинает скатываться в состояние, которое не мог никак интерпретировать. Ему было одновременно плохо и никак. Он начинал понимать Дитмара. Никакой физической боли, но как же погано. И когда главврач в гробовой тишине объявил о том, что всех пациентов нужно срочно переводить в другие больницы и распускать по домам, пока преступник не будет найден, у него всё оборвалось. Он прекрасно понимал, как перебросить на другие клиники амбулаторку, да даже просто стационар. Старики, суицидники, плановые — они не были проблемой. Второй этаж быстро разъедется кто куда. А вот третий этаж оказался в заложниках. Потому что по документам весь третий этаж, включая экспериментальное, является острым и бредовым. То, какую кипу бумаг нужно приложить к каждому пациенту, которого оттуда выведут, Вильям прекрасно осознавал и понимал, что ситуация хуже некуда.

Договорившись с миссис Бишоп о подготовке к переводу своего планового пациента, Вильям едва заставил себя подняться в отделение. Сегодня приёма Дитмара нет, но, пока не станет известна судьба пропавших Питера и Хью, он не собирался спускать с него глаз. Остановившись в дверях комнаты отдыха, Вильям рассматривал пациентов. Они, как бы тяжелы ни были, прекрасно всё понимали. В комнате стояла какая-то нехорошая траурная тишина. Никто не говорил, все как будто немного впали в транс. Кроме Дитмара. Увидев Вильяма в дверях, он улыбнулся, как обычно, и помахал рукой. Помахав ему в ответ, чтобы обозначить участие, Вильям шагнул от проёма. Нет, нужно сделать всё, что в его силах, чтобы его вытащить. Дитмар больше, чем пациент. Это его отражение, его зеркало, его камень, его цепь, Вильям понимал, что все эти эмоции уже давно перешли стадию деловых отношений и провалились в бездну болезненной привязанности. Так, может, именно это поможет ему бороться с тем, кого он даже не знает? На злости, голом энтузиазме. Хоть как-нибудь, но бороться.

— Вильям, — Вильям резко обернулся и увидел перед собой бухгалтера. Кажется, мистер Смит, прямо как один из пациентов. Он явно вымок под снегом и едва успел протереть очки от влаги. — Вам просили передать.

— Кто? — Вильям забрал из его руки хитро сложенную бумажку, испачканную в чём-то. Быстро пробежав глазами по написанному незнакомым пляшущим почерком, как будто писалось в спешке, он втянул воздух сквозь зубы, даже не пытаясь скрыть раздражение вперемешку с лёгким ужасом, от которого бросило в холодный пот. Мистер Смит с отрешённо-равнодушным видом пожал плечами.

— Парень в чёрном пальто с капюшоном. Вроде у него волосы седые, но молодой. Он внутрь хотел, но охрана не пустила.

— Спасибо, я понял. А они ничего больше не просили передать?

— Нет, только это.

— Спасибо.

— Вам нужно зайти ко мне, мы заключили договор с другим банком, нужны ваши подписи.

— Конечно.

Мистер Смит повёл его в свой кабинет, попутно пытаясь пригладить волосы. Ну, вот теперь понятно, как крест попал в приют, так же, как и записка. Только понять бы, кто мог его пронести.

— Это ваши, простите, знакомые? Какие-то... странные люди, — повесив дипломат на специальный крючок, мистер Смит принялся рыться в папках. В кабинете стоял стойкий запах дорогих сигарет и кофе. Много полок с коробками систематизации, до самого потолка, стопки папок прямо на подоконнике, кабинет казался крохотным, хотя по размеру был как палата Дитмара точно. — Так, мы будем перечислять нашу доплату вам на книжку, её, наверное, с вами нет. Поэтому пока заполните те пункты, которые знаете, после обеда, как у вас окно появится, принесёте мне данные. Я всё равно без обеда.

— Хорошо. А он там был один?

— Мне, может, охране сообщить? Что-то не так? — Вильям заглянул в равнодушно-спокойные глаза мистера Смита и прикусил губу. Нет, больше он никому ничего не скажет, хватит с него жертв. В том, что с Хьюго произошло что-то плохое, он не сомневался. Тот производил впечатление обязательного и внимательного человека, он не мог всё бросить и сбежать.

— Нет, просто... Они меня третируют, но они не опасные. Если ещё раз их увижу — начищу рожи, и сразу проблема отпадёт.

— А-а...

Мистер Смит сделал вид, что понял, закурил и принялся перекладывать какие-то финансовые бумаги. Расписав на клочке бумаги перьевую ручку, он забрал у Вильяма уже заполненный бланк и поставил в нём свою подпись. Вильям понял, что слишком внимательно рассматривает его, и едва успел себя одёрнуть. Руки не дрожат, нет неуверенности, у него наверняка пальцы все здоровы, кольца два и на левой руке оба. Да и не с его ростом пролезать в вентиляции. Показавшийся в первую встречу маленьким, он был ненамного ниже самого Вильяма и буквально немного уже в плечах. Стряхнув пепел в блюдце, мистер Смит перепроверил второй бланк и, тяжело вздохнув, встал.

— Чёрт бы всё это побрал...

— С документами морока?

— Больше чем морока. Перевести их в Ливерпуль — всё равно что минное поле перейти. Я уже родственников всех обзвонил, юристы стараются, но раньше Рождества они отсюда никуда не денутся, только если мы их тёмной ночью тайком в мешках не вынесем... — перебрав бумажки в коробке, он тонкими длинными пальцами выудил её один бланк. — Вот тут ещё распишитесь, что ознакомлены и всё такое. Когда Дитмара начнут переводить, вам тоже весь этот... вертеп с документами предстоит в полной мере прочувствовать.

— Да уж представляю...

Выйдя из кабинета, Вильям кинул взгляд на записку и спрятал её в карман.

... сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их. 2 Коринфянам 12:7

Нужно срочно найти первую карту Дитмара. Если с Хьюго что-то случилось, значит, что-то он говорил не просто так, что-то он говорил правильно. Вот его и вычеркнули из уравнения, как вырвали листы из блокнота.

Но в архиве планового на его расспросы только развели руками. Дитмар Прендергаст как будто канул в лету и до поступления в отделение его тут не было. Но должны были быть хоть документы о первом осмотре, назначение на госпитализацию. Хоть что-то. Если он лежал не в плановом, может, он вообще не был госпитализирован и просто приезжал сюда? Снимал квартиру в Карлайле и приезжал на такси. Дойдя до этой мысли Вильям быстро переоделся и побежал в жилой корпус. Кристи говорила, что архив амбулаторного отделения ещё там. Надежда только, что он открыт и есть, к кому обратиться. Ботинки поскрипывали по свежевыпавшему снегу. Обычно Вильям ужасно радовался ему, но после бессонной ночи и просто ужасного вчерашнего дня настроение было отвратительное и снег только резал воспалённые глаза.

В небольшой комнатке, забитой стеллажами и с кое-как втиснутым столом, сидел пожилой мужчина и что-то переписывал из журнала в журнал. Он только махнул рукой на просьбу Вильяма, дав самому обыскать полки. Но под буквой «п» Дитмара не оказалось. Решив обыскать для верности букву «д», он и тут потерпел неудачу. Итак, куда ещё могли засунуть карту? В предыдущих местах работы бывало такое, что в спешке засовывали даже к букве «к», из слова карта. И что ему теперь всё перерывать? А у него ещё встреча с плановым сегодня, времени нет.

— Вам помочь? — архивариус даже не оторвался от журнала, но, видимо, по пыхтению прекрасно понял, что Вильям зашёл в тупик.

— Да, я не могу найти карту.

— Кто?

— Прендергаст.

— Буква «п».

— Нету там его карты, — мужчина тут же отложил журнал, поправил очки на носу и сам полез в коробку. Перерыв её полностью и даже приподняв все карты, чтобы проверить дно, он почесал подбородок.

— Странно, я эту фамилию хорошо запомнил, необычная, только недавно эту коробку систематизировал... — он принялся копаться в ящиках стола. — Может, себе положил... Так, не то... Да где она?

— А это у вас впервые?

— Да! Никогда ничего не теряли и тут... Так, подержите, — он засунул Вильяму в руки стопку бумаг и принялся перерывать полочки на подоконнике. — Странные дела творятся... Только в понедельник видел карту. Там же Дитмар, да?

— Да.

— Я запомнил, у нас тут немцев нет больше, люблю необычные фамилии собирать, — архивариус вытащил ещё одну коробку с потрёпанными бумагами из-под стола и принялся рыться там, попутно ругаясь на пыль.

А Вильям уже понимал, что произошло. Вырвав листы из блокнота и убрав Хьюго, убийца, похоже, ещё и подчистил прошлое Дитмара. Оборвал все нитки. А ведь Хьюго дал ему кое-что очень ценное. Дал номер первого врача. Если он же его и принимал в больницу, то, похоже именно за это Хью и получил. Только бы он был жив. Попрощавшись с ужасно расстроенным архивариусом, оставив его и дальше искать карту, Вильям быстро вытащил из блокнота ту записку с номером телефона, которую ему дал Хьюго. Самое время. На стойке администратора он попросил телефон и, обернувшись, как вор, всё же набрал телефон. Только бы его не подслушали, только бы убийца был занят на работе и не узнал об этом звонке. Тогда у него будет возможность немного опередить этого больного ублюдка. Когда в трубке раздался гудящий бас, Вильям даже не сразу понял, что ему наконец ответили, настолько напряжённо он оглядывался по сторонам.

— Здравствуйте. Мистер Хэдвиг?

— Да. Вы хотели записаться на приём?

— Нет-нет. Ваш телефон мне дал Хьюго Миллер. Вас беспокоит Вильям Салтрай. Я психотерапевт одного из ваших бывших пациентов, — наступило молчание. Вильям даже не обиделся бы, если бы он бросил трубку, он вообще ничего не обязан ни отвечать, ни комментировать.

— Имя.

— Дитмар Прендергаст.

— Вы из приюта?

— Да.

— Что с ним сделали? — Вильям вздрогнул. Похоже, что этот человек не просто так сбежал отсюда, без отработок, без ничего, просто бросил и оборвал все связи.

— Я не думаю, что это телефонный разговор... Я... Мне нужна помощь, — он потёр глаза пальцами. — Я хочу восстановить картину, хотя бы частично, я не понимаю, с чего начать, он тут уже полтора года, а я всего третий месяц...

— Вы хотите приехать?

— Я могу это сделать? В воскресенье, у меня выходной, — молчание, шелест бумаги, слышно щелчок зажигалки.

— К одиннадцати дня, у меня окно час, не опаздывайте.

Выслушав адрес, Вильям попрощался и положил трубку. Два дня — и наконец хоть что-то решится. Хоть что-то. Повторяя это, как мантру, он вернул телефон за стойку и пошёл к себе. Выпьет таблетку, чтобы не так дёргало, и пойдёт в плановое, надо разобрать бумажки и подготовиться к сложному разговору с пациентом. Как официальное объяснение для всех им предложили неисправность системы отопления. Мол, сломался один из котлов, и горячей воды на всю больницу не хватит, поэтому временно часть пациентов переводят в другие места. Говорить о том, что на самом деле переводят вообще всех, запретили, чтобы не сеять панику. Проходя мимо комнаты отдыха, Вильям вдруг почувствовал, как его передёргивает. Словно он опять заметил что-то краем зрения, и мозг отреагировал быстрее, чем он успел подумать. Сглотнув, он шагнул назад к дверному проёму. Тень человека в шляпе очевидным образом стояла в углу комнаты и поправляла галстук. Хотя никого, от кого могла падать эта тень, в комнате не было. Вильям развернулся и пошёл дальше, пытаясь игнорировать, но услышал за спиной шаги, и сердце опять оборвалось в галоп. Да что же такое? Почему так плохо?

— Или помоги, или отвали. Хватит пугать.

Он понимал абсурдность ситуации, но решил сыграть по правилам Дитмара. Друг хочет помочь? Ну так пусть помогает, мать его, а не на нервы действует. Даже если это плод его воображения, он хоть этими глупостями сам себя успокоит. Признать призрака куда безопаснее для психики, чем признать галлюцинации. Но тут он почувствовал то, от чего его ощутимо бросило в холодный пот. Кто-то взял его за руку и потянул к выходу. Вильям как дурак уставился на свою же руку, которая висела в воздухе, на замятый как будто чьей-то рукой рукав куртки. Но перед ним не стоял никто. Пустота. Дёрнув рукой, вырывая из прозрачных пальцев, он почти бегом кинулся на улицу. Нервный тремор такой силы, что у него начали стучать зубы, чуть не подогнул колени. Выбежав на центральную аллею, уже расчищенную от снега, он попытался дышать, хотя бы немного. Легко сказать "помоги", а как принять эту помощь? И что это вообще? Самым страшным было то, что однажды давно он уже оказывался в ловушке собственных мозгов, и ему тоже чудилось что-то такое. Он понимал, что глаза, уши, даже само тело, они умеют врать, и врать настолько правдоподобно, что ты готов уверовать в любой бред, который это хоть как-то объясняет. Дыхание. Прямо в ухо. «Вильям». Он успел схватиться за фонарный столб, чтобы не рухнуть на брусчатку. Нет, нет и нет. Ему нужен якорь, срочно, что-то, что удержит, будет напоминать о том, что такое уже было. Крест.

Он заставил себя идти ровно, дойти до окон своего кабинета. И где его искать? Когда он его выкидывал, снега ещё не было, дворники ещё чистили листья, а сейчас уже чистят снег. Плюнув под ноги, он примерно отошёл по газону туда, куда мог выкинуть крест, присел и принялся голыми руками ворошить снег. Хорошо, что его немного.

— Ну, где же ты... — он чувствовал, что начинает закипать. — Да чёрт бы тебя побрал, Боже, сколько ещё ты меня во все дыры драть будешь?!

— Вы чего? — Вильям едва не подскочил и обернулся. Позади него стоял дворник со снегоуборочной лопатой на плече и держал в пальцах тлеющую сигарету.

— Да я одну вещь обронил. Я в том кабинете сижу, — Вильям ткнул пальцем в окно своего кабинета на третьем этаже. — Случайно выронил, когда хотел подышать воздухом. Не находили ничего?

— Чего конкретно-то? — дворник с явным ирландским акцентом, сунул сигарету в зубы и полез в карманы.

— Крест серебряный на цепочке, — мужчина фыркнул, выдыхая дым, и протянул Вильяму кулак.

— На, — Вильям подставил руки и в них выпал тот самый крест, ещё сильнее потемневший от снега. Старый, непонятно откуда взявшийся, может купленный с рук. — У администратора можно было спросить, я ему все вещи показываю.

— Спасибо огромное.

В порыве чувств Вильям прижал крест к груди и совершенно этого не заметил. Дворник кивнул ему и пошёл чистить крыльцо. А Вильям кинулся к жилому корпусу. Влетев в свою комнату, он быстро скинул ботинки, пальто с шапкой и, раскопав под раковиной старую зубную щётку, принялся зубной пастой чистить чёртов крест, то и дело матерясь сквозь зубы. Как хорошо, что не успел старую щётку выкинуть, пригодилась. Вычистив его до блеска, чтобы не осталось ни капли сажи, он промокнул его полотенцем и надел на себя. Расстегнул ворот рубашки, и крест тут же туда провалился. И лёг ровно на шрам от ожога, цепочка закрыла мелкие белые узелки, крест прикрыл вмятину ровно по форме себя. Это была не просто сажа, не просто крест, это его плоть, его кровь. И пусть это будет аллегорией того, что его новая жизнь будет чистая и красивая, совсем как он оттёр. И пусть это будет напоминанием о том, что он прошёл и что не смогло его сломать. Не сломает и сейчас.

— Я помогу, пожалуйста...

Дитмар, маленький, худой, сидит на паркете, смотрит на него как дикий зверёк. Где? Что? Снова гигантский дом, залитый красноватым светом. Дитмар в чёрном свитере с воротом и чёрных джинсах. Босиком. Ступни грязные и порезанные. Длинные волосы кудрями. Красные листья каштана в них. А на шее на цепочке — ключ, который так нужен.

— Пожалуйста. Нам нужно делать всё вместе.

Вздох в ответ, протягивает руку, боязливо. Что происходит? Помогает встать, прижимает к себе, выбирает листья из волос. Как будто он катался по земле, дрался.

— Я подсажу тебя, откроешь дверь ключом.

Дитмар лёгкий, очень лёгкий. Сможет ли дёрнуть ручку? Сможет. Дверь с тихим скрипом поддаётся. Чьё-то шумное дыхание, грубое, противное, оно становится громче. Странные звуки, отвратительные, мерзейшие. Кто-то точит ножи. В комнате семья за обеденным столом, гигантская семья. Кто? Что? Дитмар помогает залезть на стол и указывает на дверцу вентиляции над комодом. Им туда? Кивает. Он оборачивается и тут же жалеет об этом. За столом сидит его мать. Серая. Желтоватая, как кожа, набитая ватой. Стеклянные глаза блестят в красноватом свете. Рядом сидит он сам, лет пяти. Неаккуратно сшитые, один глаз вывалился, из глазницы торчит вата. А напротив, перекрывая путь к вентиляции, сидит мужчина. Лица нет, кожа стянута нитками в месиво, которое не разобрать. Что? Где он?

— Это сон.

Что?

— Вильям, это сон.

Дитмар прямо перед ним, смотрит живыми до боли глазами, слишком живыми. Он живой, не такой, как в палате. Оцепенение не спадает, задыхается. Нет! Дитмар трясёт его, но не помогает. Скривившись, он вдруг притягивает его к себе, обнимает за шею и целует. Больно, горько, солоно от слёз. Или крови? Что? Вся жуть растворяется, он проваливается в благословенную пустоту, всё ещё чувствуя тёплые человеческие руки на плечах.

Старинный респектабельный таунхаус на старой чистенькой улочке Ливерпуля навевал воспоминания о том доме, от которого он едва избавился. Но этот был опрятным и наверняка с хорошим ремонтом. Его дом, когда он пришёл туда впервые с момента вступления в наследство, больше напоминал свалку, курятник, ночлежку для бомжей, что угодно, но не тот дом, в котором он жил в детстве. Поэтому Вильям и избавился от него, чтобы не было больно. Кинув взгляд на наручные часы, он тяжело вздохнул. Ему пришлось встать ещё затемно в свой выходной, чтобы доехать до вокзала Карлайла и сесть на междугороднюю электричку. Он уже несколько минут стоял под дверью дома мистера Хэдвига и ждал, когда же наступят пресловутые одиннадцать часов. Даже засыпающий за шиворот снег его не смущал. Нет, нужно показать себя суперобязательным. Когда наконец стрелки часов показали одиннадцать, он нажал на кнопку звонка и принял как можно более приветливый вид, хотя последние несколько недель настолько его вымотали, что сил улыбаться уже не было. Щёлкнул замок, он выдохнул, чтобы сбросить напряжение.

— День добрый, молодой человек, — мистер Майкл Хэдвиг оказался совсем не таким, каким его можно было представить по голосу. Он был больше похож на престарелого стэндап-комика, в серой водолазке, без единой залысины на белых волосах, чертами лица ехидного деда. На ногах яркие кроссовки, джинсы, больше чем на голову ниже Вильяма. Но голос у него был ужасно низкий, удивительно давящий, как пуховая перина. — Вы проходите, я с вами в коридоре говорить не собираюсь. Мне через час в спортзал, поторопитесь.

— Я к вам совсем ненадолго, — Вильям быстро разделся, снял обувь и прошёл в подобие кабинета с эркером на улицу. Присев на кушетку для пациентов, чтобы как бы продемонстрировать уважение к личным границам пожилого врача, он сложил сумку на колени. Мистер Хэдвиг обошёл кабинет, раскрыл блокнот и присел напротив Вили в огромное каминное кресло. Явно ужасно неудобное, но создающее статус.

— Я так понимаю, вас интересует что-то насчёт Дитмара Прендергаста?

— А вы его так хорошо запомнили?

— Ещё бы, это мой последний пациент из психиатрии, после этого я поставил на этой сфере крест для себя. Знаковая фигура, скажем так.

— Дело в том, что в карточке в отделении нет никакой информации о том, откуда он перевёлся, никакой информации до попадания в отделение.

— Он в амбулаторном лежал. Вы разве не были в архиве?

— Его карту утеряли. Я... Хьюго мне сказал, что вы были его первым врачом. До попадания в отделение он тоже с вами был?

— Да, я его принял и вёл с самого начала, — Мистер Хэдвиг слегка дёрнул бровью, он явно не доверяет ему. — Утеряли, говорите?

— Украли.

— Пф, я не удивлён. В этом приюте чёрт знает что всегда творилось.

— А можно подробнее? — в наступившей тишине мистер Хэдивг смерил его спокойным тяжёлым взглядом и наклонился.

— А для чего вообще пришли вы? Может, сначала я ознакомлюсь с причиной вашего визита? Будьте любезны.

— Двое пациентов убиты. Один пропал вместе с врачом.

— Прям в отделении? — похоже, он сумел удивить мистера Хэдвига, потому что на его лице читался настоящий шок.

— Да, прямо в отделении. Я ответственен за жизнь Дитмара, и я хочу знать, как вытащить из него показания. Он видел убийцу, он знает, кто это, но... Не может сказать, его собственный мозг не даёт ему это сделать.

— Боже... Надо мне было остаться и довести его... Это подумать только... — он откинулся на подушку и, нахмурившись, принялся гладить шею. Нехороший знак.

— Дело в том, что... У меня проблемы в постановке диагноза. Записи, которые вы сделали при поступлении, они не актуальны. То, что с ним происходит, со стороны сильно напоминает шизоаффективное расстройство. Но не является им, — мистер Хэдвиг поднял на него взгляд и дёрнул уголком губ. — Я понимаю, что это звучит как идиотизм и что я как психиатр, видимо, полный ноль, раз не могу поставить диагноз. Но я принёс запись его речи. Пожалуйста, послушайте. Это очень важно. Не для меня, для Дитмара, я искренне хочу ему помочь.

Спустя несколько мгновений напряжённого молчания мужчина наконец цокнул языком и сделал приглашающий жест рукой. Вильям тут же вытащил из внутреннего кармана диктофон и, положив на кофейный столик, включил. Сначала мистер Хэдвиг слушал с явным недоумением, потом наклонился к диктофону, чтобы лучше слышать и сцепил руки в замок. Вот сам Вильям спрашивает, почему Дитмар хочет познакомить его с другом. Тот спустя время отвечает. Услышав его ответ, мистер Хэдвиг откинулся на спинку и прижал палец к губам, в глубокой задумчивости смотря в окно. Вильям выключил диктофон и тяжело вздохнул. Он понимал, что это может звучать бредом, но то, что он чувствовал, требовало выхода. Говорить тем, кто работает в приюте, он боялся, потому что так и работы лишиться недолго. И хорошо, если он не окажется в итоге в соседней с Дитмаром палате. Поэтому надеялся, что этот человек не отвернётся от него.

— Он описывает сквер, верно? — дождавшись кивка Вильяма, мистер Хэдвиг поджал губы и провёл рукой по лицу. — Как сейчас этих ангелов помню. А о каком мужчине речь?

— Я видел его в сквере, он часто гуляет в старой части. Вы понимаете, о чём я? У него явно замедленное мышление и бред толкования. Но нет никаких признаков депрессии и других расстройств, которые бы к этому приводили. Я не могу поставить ему диагноз, потому что... Я не считаю его больным.

— Вы считаете, что он притворяется?

— Нет. Ему плохо, очень плохо, он боится, часто жалуется на боль, он явно плох. Но это не одна болезнь, — Вильям чувствовал, как на него снова накатывает тревога, необоснованная и сильная. Его тут же дёрнуло, мышцы вокруг глаза болезненно заставили зажмуриться. Тут же увидев это, мистер Хэдвиг налил ему чаю и пододвинул чашечку.

— Выпейте, может полегче станет. И давно у вас это?

— Всю жизнь, но я долго был в ремиссии, а на фоне стресса опять покатился... Спасибо.

— Я так понимаю, есть что-то, о чём вы боитесь сказать, иначе бы вы уже обратились за помощью к коллегам из приюта.

— Да. Я не могу поставить диагноз, потому что я нашёл ключ к тому, что говорит Дитмар. Для меня его речь звучит нормально. Я говорю с ним на одном языке, который не понимают другие.

— Вы боитесь, что сошли с ума?

— Нет. Я боюсь за него. Я сенсорно перегружен, я постоянно начеку, каждый шорох, каждая тень на краю видимости... Я начинаю терять бдительность, потому что не вижу сути. Какой толк в том, чтобы видеть детали, если я не вижу всей картины, не понимаю связи между ними.

— У вас тревожное?

— Да, и не только оно. У меня глаза на затылке, так скажем, и это мне мешает, — Вильям откинулся на спинку кресла и попытался отхлебнуть чаю аккуратно, не дёргая лицом.

— У вас был травматический опыт? Что-то стало триггером?

— Да. Мелиссу утопили. Меня в детстве тоже притапливали, пока я не терял сознание, и вытаскивали. И снова притапливали много раз. Я... Я понимаю, знаю, как она умерла, какие мучения, как больно захлёбываться, как больно вдыхать воду, давиться ею... — мистер Хэдвиг кивал и тяжело вздыхал. Наконец он встал и, подойдя к стеллажу, достал какую-то коробку.

— Я не имею права это использовать без прямого разрешения пациента и передавать третьим лицам... Но я понимаю, что вам нужна опора под ногами, — он вытащил из коробки кассету и, повертев её, протянул Вильяму. На этикетке было написано «Дитмар Прендергаст №1». — Это мой первый с ним сеанс. Если бы я мог, я дал вам записи из отделения, когда он впервые начал жаловаться, но там записывать было запрещено. Я так понимаю, ваша запись более чем нелегальна?

— Спасибо большое... Я очень хочу помочь Дитмару. Он видел убийцу, знает его, но не может описать, не может указать. И без моей помощи он не справится.

— Знаете, почему я оттуда бежал? — Вильям покачал головой, уже предчувствуя что-то нехорошее. — Я начал сходить с ума. Начал слышать шаги в пустых коридорах, видеть тень человека, слышать шёпот, шорох на чердаке, — мистер Хэдвиг потёр глаза рукой, хмурясь. — Я понимаю, что это бред, всегда понимал, но я ничего с собой не мог сделать, я начал бояться непонятно чего. А потом я заметил, что ночью бумаги на моём столе в закрытом кабинете передвинуты. Причём передвинуты сильно, кто-то их смотрел и перелистывал... И я решил, что нужно бежать, если я хочу сохранить хоть остатки разума, — он заглянул Вильяму в глаза, и тот почувствовал нервную дрожь. Потому что он чувствовал и слышал то же самое. Он сходит там с ума. — И вы меня понимаете. Сейчас, когда я вас слушаю, мне начинает казаться, что там действительно что-то нечисто. Кто-то или что-то пытается свести там всех с ума. И, как я понял по вашим рассказам, все ваши предшественники сбежали по той же причине. А учитывая ваши опасения и страхи, вы там такой не один, но вы все боитесь рассказать друг другу о том, что с вами происходит, чтобы вас не посчитали сумасшедшим. И ещё, — он вытащил из коробки фотокарточку с подписью ручкой, сунул в конверт и протянул ему. — Это фото было сделано за три недели до попадания Дитмара в больницу. И вы сами прекрасно увидите, что я заподозрил. Он не сказал правды о том, что послужило триггером. Он соврал мне. Произошло что-то разрушительное, что развалило его психику к чертям в одночасье. И, возможно, если вы сможете узнать, что это было, вы поймёте всё.

Ехать домой было сложно. Кассета и нечто в конверте жгли сквозь сумку и куртку. Электричка оказалась почти пустой, в середине рабочего дня мало кто ехал. Усевшись около печки, чтобы отогреть слегка продрогшие ноги, Вильям рассматривал пейзажи за окном и думал о том, что узнал. А подумать было над чем. Не Дитмар выгонял врачей. Они бежали сами, испугавшись того, что происходило в отделении. Он и раньше сомневался, что на это место попадали такие уж тщедушные врачи, которые боялись просто крикливого пациента. Но сейчас всё встало на свои места. Наконец-то паззл сложился, и из исчадия Ада Дитмар обратился в несчастного пациента. Но что делать с этим дальше? Может, если мистер Хэдвиг дал ему эту кассету и сказал именно то, что сказал, он что-то понял? Или хотя бы заподозрил. По всему выходит, что вёл он Дитмара почти год, за такое время можно успеть выучить пациента вдоль и поперёк. А в то, что Вильям записал именно Дитмара, он даже не сразу поверил, это было видно по глазам. Значит, на кассете его ждёт по меньшей мере шокирующее открытие. Наконец остановка в Карлайле, можно выходить. Перегревшись на печке в вагоне, Вильям тут же начал стучать зубами, как только встал на перрон. Поправив шарф, он выбежал из здания вокзала и принялся ловить такси, чтобы не замёрзнуть окончательно. Срочно послушать, в тишине, и чтобы никто не подслушал. Как хорошо, что у него есть наушники.

В жилом корпусе стояла тишина. Когда начали разъезжаться пациенты, начал разъезжаться и персонал. Кто-то уезжал временно домой, кто-то сразу переводился вместе с пациентами. В общежитии ещё много людей осталось, но почти все они сейчас на смене. Это хорошо, значит, услышать какие-то посторонние шумы будет легко. Снег за окнами засыпал всё, весь мир, стремился закрыть остатки опавшей красно-ржавой листвы каштанов. Но только жаль, что проблемы он не закроет, не сотрёт. И уже открыв дверь в комнату, он замер. Ну да, не сотрёт. На полу лежала записка, явно подсунутая под дверь. И она снова оказалась хитро сложенной и в чём-то испачканной, как и предыдущая. Снова от Кристиана, чёртов ублюдок. Если там опять псалом, он лично начистит ему морду до блеска, до кости. Вильям ни разу не сомневался в том, что это от них. Во-первых, некому больше. Во-вторых, так складывать записки для внутренних переписок в секте научили даже его, он наизусть помнил, как нужно сложить лист бумаги, чтобы получился такой хитрый треугольник.

Логан здесь.

Вильям зарычал, даже не пытаясь сдержаться, смял записку и отшвырнул от себя. Отлично, только этого не хватало. Он как сейчас помнил эту мерзкую рожу, этот голос. До сих пор боялся Логана. Нет, всё это бред, они запугивают, просто запугивают, ничего больше. Закрыв дверь на ключ и на щеколду, он провёл руками по лицу, стирая нервный тремор. Отряхнув ботинки от остатков снега, Вильям быстро переоделся и сразу схватился за наушники. По сути, это можно считать первым приёмом. Он открывает пациента для себя заново. Вильям тяжело вздохнул и включил запись. Пусть одна, но так он хотя бы поймёт, что со всем происходящим не так. Лёгкие помехи, щелчки. Наконец пошла запись.

— Двадцать третье января восемьдесят шестого года. Пациент Дитмар Прендергаст, поступил с нервным срывом на фоне продолжительного стресса. Запись ведётся с согласия пациента, — пауза, снова щелчок. — Добрый день, представьтесь, пожалуйста.

— Дитмар Прендергаст.

— Почему вы обратились за помощью в больницу?

— Я... Я долгое время занимался картиной. Я реставратор, и она пришла ко мне в ужасном состоянии. Столько работы было, сроки поджимали. У меня нервы были на пределе, слишком серьёзный заказ, для большой галереи. И... В общем, на первом же показе какой-то мудак её порезал! Мне когда позвонили... Я чуть не сошёл с ума... — Дитмар тяжело вздыхал, мялся. Было слышно, что ему эти воспоминания не приносят ничего хорошего. — Я уже неделю нормально не спал, у меня пропал аппетит, тяга к работе... Я отказался от двух заказов и чувствую, что придётся раздать те, что есть, по другим мастерским, потому что у меня нет сил этим заниматься. Знаете... Я чувствую такую усталость, хотя ничем не занимаюсь и просто смотрю в окно...

Вильям почувствовал, как брови начинают ползти наверх. Это был совершенно другой голос, другая интонация. Говорящий человек полностью контролировал речь, он хорошо помнил всё, был эмоционален, последователен, описывал детали, отходил от темы. Было слышно, что он вымотан и истощён, но это совершенно не тот пациент, который сидел перед ним.

— Вы пытались самостоятельно принимать препараты или бороться с этим состоянием?

— Нет... Вы знаете, я так люблю кофе, а сейчас тошнит просто от всего. Насильно всовываю еду. Я, если честно, сначала не хотел сюда приезжать, родные настояли. Надеялся, что всё пройдёт... Но, в общем, я здесь.

— У вас уже были подобные состояния?

— Нет. Я скорее впадаю в ярость. Знаете, такой... Вспыльчивый человек. Но я обычно не кричу.

— Вы держите в себе свои эмоции?

— Можно и так сказать.

— Может быть такое, что этот эпизод с нападением на картину был последней каплей?

— Да, я долго копил. У меня выдался ужасный год. Очень много сорванных заказов. Вы же знаете, обстановка финансовая нестабильная, коллекционеры и музеи пытаются зажать бабки в кулак, не тратиться на реставраторов на стороне... В общем, я последние полгода в эмоциональной и финансовой яме.

— Вы считаете, это связано только с работой? Не было ли конфликтов в семье?

— Нет, у меня с мамой прекрасные отношения. Брат вообще в Манчестере, мы с ним по телефону только общались последние несколько недель... А сам я не женат, детей нет. Последние полгода я жил с мамой в Ливерпуле. Она тяжело переживала смерть папы, пытался её поддержать.

— Как часто вы общаетесь с друзьями, родными? Высказываете ли им свои переживания?

— Ну... Не очень часто. Я не люблю делиться негативом, знаете... Я как будто обязываю человека переживать за меня. Вам-то я за это деньги плачу, а та... — Дитмар мялся, шуршал чем-то. — Я принёс то, о чём вы просили.

— Это хорошо, это поможет отследить ваше состояние в течение года.

Вильям вытащил из конверта фотографию и провёл по ней пальцами. На фото Дитмар в клетчатой шведке, джинсах, в очках. Сидит как будто верхом на барном табурете, наверняка какое-то мероприятие. Дитмар выглядит расслабленным, но на самом деле это была усталость и скука. Но не было ни одного признака нервозности или чего-то из того, что он видел в Дитмаре из приюта, да даже того, что услышал на кассете. Миловидный молодой мужчина, интересный, из тех, что могут или нравиться, или не нравиться, пройти мимо, не заметив, трудно. Нет болезненности, как на фото из карты. Взгляд уставший, он не очень доволен пребыванием на мероприятии, но не более того. В глазах ни намёка на надвигающуюся бурю. Очки спущены на кончик носа, чтобы смотреть в объектив ровно. Расслабленная поза, голова чуть запрокинута, он открыт и взаимодействует с фотографом. Он явно позирует, это не фотография на отвали. Вильям почесал кончик носа. Похоже, стоит нырнуть ещё глубже, в ещё более далёкое прошлое. И кто может знать точную причину, как не родные. Дитмар часто говорит о маме, вот к ней и стоит обратиться.

Тихо. Нет, не тихо, гулко. Как будто вода, и в ней что-то воет. Коридор, нескончаемый, и в конце открытая дверь куда-то в пустоту. Туда, туда нужно. Что-то тянет назад, воздух как вода, вязкий, не даёт двигаться. Ну же, ну же, быстрее. Дверь начинает закрываться, не успевает... Нет! Успеет. Рывок. Вспышка.

Швыряет об землю с силой. Больно, всё ломит. Где? Что? Лес, красный, красная луна на небе. И так тихо... Здесь нет ничего живого, здесь всё сдохло. В траве, слишком высокой, почти по грудь, едва видна тропка. Куда? Туда? Идёт тихонько, боясь дышать. Обходит пересохший ручей, перепрыгивает через огромные брёвна. И замирает. Под опавшими листьями впереди видно челюсти. Нужно посмотреть, что там... Кидает камушек и челюсти с лязгом захлопываются, обнажая капкан с человеческими зубами. А чуть впереди человек. Огромный, слишком большой. Лежит в капкане мёртвый. И мушки жужжат, назойливо, монотонно, то громче, то тише. И обойти его никак. Пытается перелезть через труп, не смотря в лицо, но босая нога оскальзывается в крови, и он вскрикивает. Труп смотрит на него пустыми глазами. Труп Хьюго.

— Нет, нет, нет... Это не я виноват, это не я, он жив, жив.

Быстро бежит по тропке подальше от тела, от жужжания мух, но останавливается. Впереди смерть. Её гниющий запах доносит ветерок. И тот труп только начало. За что? Почему? Что он сделал не так в этой чёртовой жизни? Жужжание превращается в гул, как от поезда, и буквально сносит его с ног.

Утро выдалось на удивление спокойным. Если вообще можно так сказать, глядя на полупустой приют. Вильям стоял за стойкой в комнате отдыха и осматривал оставшихся пациентов. Только сейчас он заметил, что Дитмар действительно на фоне остальных выглядит отлично, даже более чем. Да, он слегка расторможенный, но гораздо лучше, когда пациент что-то увлечённо рисует, чем когда сидит и смотрит в телик. Что-то есть в этом удручающее. Медбрат Лукас внёс поднос со стаканчиками. В них лежали горстки таблеток, разноцветных, как леденцы.

— Давай я отнесу Дитмару сам, хочу с ним поговорить.

— Конечно, пересчитай таблетки у него и распишись.

Вывалив на ладонь четыре цветных драже и одну капсулу, он расписался в журнале и пошёл к Дитмару. Присев перед ним за стол, он широко улыбнулся и слегка наклонился, протягивая таблетки.

— Доброе утро.

— У кого как.

— Вас сегодня ночью опять беспокоили?

— Ну... — Дитмар забрал стаканчик с таблетками и опрокинул в себя, откидываясь на спинку стула. Вильям бросил взгляд на рисунок и замер. Это ещё что такое?

— Дитмар... А что вы нарисовали?

— Это... Ах, это мой друг. И он идёт по коридору, за вами. Он сказал, что хотел отвести вас, но вы не пошли, — Вильям вспомнил, как его что-то взяло за руку, и тут же прошибло в холодный пот. На рисунке был не мужчина в шляпе и пальто. В тёмном пространстве друг напротив друга стояли двое. Его самого в узнаваемом белом пиджаке держал за руку монстр. Белый, как будто искрящийся, как помехи в телевизоре. И с искажённым лицом с одними глазами, скорее даже дырами. Его морда была в миллиметрах от лица Вильяма, он пристально всматривался в него. Стало очень неуютно. То есть, это нечто так близко, настолько? Если Дитмар действительно видит то, что Вильям чувствует, то так бы и он сам сошёл с ума. Какой кошмар.

— Ваш друг выражается неясно. Я готов идти за ним, если он будет убедителен.

— Вы помните. Для этого вам нужно тронуться, — Дитмар заговорщически заулыбался, как будто говорил о каком-то секрете. И Вильям понимал, о чём он. Но готов ли он пожертвовать разумом, чтобы разгадать эту шараду? Нет. Пока, по крайней мере.

— Не обещаю, но постараюсь. А пока прошу меня простить.

Дитмар кивнул и вытащил из-под рисунка другой. На нём Вильям узнал себя. Дитмар рисовал не каляки-маляки, как многие пациенты. Портрет оказался потрясающе реалистичным. И Вильяма это не радовало. Потому что на этом портрете он видел смятение, видел боль, страх. Вот как его видит Дитмар. Это печально, потому что Дитмар не находит в нём опору, спокойствие, твёрдость. Но в последнее время он и сам в себе этого найти не мог. И не понимал, куда всё делось, что случилось? Всегда, даже в самых поганых случаях, он умел держать себя, быть сильным. Но казалось здесь он отравился ядом, который пропитал всё отделение. Имя ему страх.

Дождавшись обеда, он сдал смену Харви, ещё одному психотерапевту отделения, и пошёл вниз. В голове завела нехорошая мысль. Вильям думал о таблетках, о том, что они не помогают, что нужно выписать новые и вдруг подумал, а может у Дитмара тоже есть такая таблетка? Та самая, которая может что-то решать? На его счастье, память у него отменная, выписав себе в блокнот названия лекарств Дитмара, он помнил их и сейчас наизусть. А теперь нужно придумать убедительную причину для этой глупости. Наконец дойдя до окна выдачи фармацевтического склада, он откашлялся и постучал в стекло, пытаясь придать лицу хоть сколько-нибудь приветливое выражение.

— Здравствуйте, дело в том, что мы поспорили с другом насчёт одной таблетки... В общем... Я понимаю, просьба ужасно глупая, но мне нужно посмотреть на них, на кону деньги, — фармацевт опустил узенькие очёчки на кончик носа, разглядывая Вильяма как душевнобольного. — Я тихо посмотрю пузырьки и выйду. Обещаю.

— Ладно, что с вами сделаешь. Молодёжь. А вообще не спорьте на деньги, это дело опасное.

Он открыл Вильяму дверь и обвёл рукой стеллажи с препаратами. И без того поняв, что ему просто повезло, что он был достаточно убедителен, Вили тихонько проскользнул внутрь и принялся шариться на полках с теми лекарствами, названия которых он успел заметить в рецепте Дитмара. Рассматривая пилюли и драже, он старательно вспоминал, как выглядело то, что было в стаканчике. Облапив все нужные пузырьки, он никак не мог найти последнюю таблетку. Память чётко подбрасывала картинку с маленькой белой драже с буковкой Р. Тихонько, пока фармацевт не видит, он вытащил по одной таблетке из каждого пузырька. Он прекрасно понимал, что это воровство, но это были очень лёгкие препараты, витамины, стабилизирующие, ничего такого.

— Вы что-то конкретное ищете? — Вильям обернулся на мужчину. Тому, видимо, надоело наблюдать за его метаниями.

— Да. Маленькое белое драже с буквой Р.

— В сахаре или плёнке? — фармацевт со вздохом встал со стула и принялся сам рыться на стеллажах.

— В плёнке.

— А, вы из бредового. Вот они, — мужчина протянул ему пузырёк и Вильям почувствовал, как холодеют пальцы. Ему показалось, или это таблетки с закрытой полки? Взяв пузырёк, чтобы получше запомнить название, он сглотнул и слегка натянуто улыбнулся, изображая радость. На деле он пытался задавить нервную усмешку. Прекрасно понимая, что идёт на преступление, он сделал хитрый пасс руками, изображая победный танец, а сам выудил одну драже из пузырька, а остальное протянул обратно фармацевту. — Ну что, кто выиграл в споре?

— Я. Спасибо вам большое, я ваш должник.

Вернув стекляшку фармацевту Вильям выскользнул и остановился в коридоре, раздумывая. Итак, судя по рецепту, все препараты направлены на то, чтобы поддерживать всячески пациентов, плюс, похоже, с учётом анализов. И что это за препарат такой? Он как будто выбивался. И его не было в рецепте. И думать не надо, если это были закрытые полки, значит, это не просто леденец какой-то. Кто знает, как они влияют на человека. И, похоже, с них и стоит начать. Убрать к чёрту и посмотреть, что получится. Как хорошо, что у него сегодня встреча с Дитмаром, как раз и поговорит с ним. Возможно, воровать нехорошо, но какого-то адекватного выхода он не видел. Ему нужно удостовериться, что именно это пьёт Дитмар, а не что-то другое. Ну и плюс проверит свою теорию. Потому что ни в одну клиническую картину симптомы не вписывались. А вот если начать по одному вычёркивать симптомы, похоже, получится реальная картина. Только бы повезло.

Дитмара он встречал на пороге кабинета, чтобы как можно быстрее всё разрешить. Закрыв дверь, он присел рядом с Дитмаром в кресло пациента. Тот удивлённо распахнул глаза и вытянул шею. Он как-то сказал, что придётся оказаться с этой стороны стола. Можно считать это первым шагом.

— Дитмар, как вы себя чувствуете?

— Э... Сердце колотится и руки дрожат... Я рисовать хочу, но... — он поднял мелко трясущиеся руки. Он даже ручку сильно сжать не мог.

— А голова? Боль, головокружение?

— Да.

— А как насчёт перепадов температуры? То жарко, то холодно?

— Да... — Дитмар наклонился к нему, стараясь говорить тише. По глазам было видно, что он попадает каждым выстрелом.

— А в голове это похоже на пыль, паутину, пытаешься вылезти, а оно пугается.

— Да!

— Дитмар, вы ведь мне доверяете? — Дитмар кивнул и слегка наклонился к нему. Вильям собирался превратить то, что он задумал, в игру, чтобы никто и ничего не заподозрил. — Я хочу посмотреть на то, как ваша схема лечения влияет на ваше состояние. Вы ведь помните, какие таблетки пьёте? — дождавшись кивка, он разжал кулак с украденными таблетками, спрятав ту самую в другой руке. Дитмар медленно брал одну за другой, щупал и клал обратно. Не зря же он в очках был, здесь почти вслепую живёт. Страшно. Остаётся надеяться, что таблетки уже вошли в устойчивую память, изо дня в день почти два года.

— Ещё одна.

— Вот эта? — Вильям протянул ему ту самую и старался не сильно выказывать нетерпение. Наконец Дитмар кивнул.

— Да.

— Я хочу вывести эту таблетку из вашего лечения. Но в рамках эксперимента нужно, чтобы никто из персонала ничего не знал, — он забрал таблетку и поднёс ладонь поближе Дитмару к глазам. — Смотрите, это сделать легко, у вас не проверяют рот и руки, когда вы пьёте препараты, это сыграет нам на руку. Когда вам высыплют таблетки не руку, и вы поднесёте ко рту, постарайтесь языком продавить эту таблетку между пальцами. Остальные глотайте, не бойтесь. А эту потом просуньте в щель между цветочным горшком на окне и поддоном под ним. Я буду забирать их оттуда. Сколько раз в день она вам попадается?

— Два.

— Отлично, не пейте обе.

— Почему?

— Я считаю, что ваше плохое самочувствие как-то связано с этим препаратом. Это нужно проверить. Если вам станет лучше, я сообщу врачу, и их уберут из вашего курса. И тогда вам станет легче.

— Правда? — надежда в глазах оказалась такой огромной, что буквально расплющила Вильяма.

— Правда. Попробуйте спрятать между пальцев.

Дитмар неловко взял таблетку в руки. Да, у него координация не очень, и зрение плохое, ему придётся действовать наощупь. Но если он смог опознать эту таблетку, просто потрогав её, значит, и это сможет сделать. Вильям терпеливо ждал, когда Дитмару удастся это провернуть. Дважды поднимал упавшую таблетку и вот наконец получилось. Дитмар улыбнулся, как ребёнок, обрадовавшись удаче. Ну, вот теперь посмотрим, кто кого. Не на того пациента напал. И не на того врача тоже.