— Возьмите манекен за горло, как если бы вы его пытались душить.

Вильям выстоял огромную очередь из всего персонала экспериментального отделения, чтобы попасть на следственный эксперимент. Часы уже показывали половину десятого, он предпоследний, после него только ещё не сдавший карту с допуском в отделение Лэри. Детектив и несколько экспертов стояли вокруг него с манекеном. Под их взглядами хотелось стечь на пол лужицей, только бы не пялились. Вильям не знал, кого подозревают, не знал, на что смотрят, что хотят проверить, но он заранее был уверен, что провалил проверку. Взяв манекен за горло он вдавил его в стену, как ему показал эксперт. Значило это только то, что и у Мелисы на шее нашли такую же хватку.

— Почему вы так руки держите? — Вильям вздрогнул и поджал губы, оборачиваясь к детективу.

— У меня в тринадцать были переломы больших пальцев обеих рук. Их неправильно лечили, и я не могу давить большими пальцами, мне больно...

— Так, хорошо. Почему каждый раз, когда происходит что-то — вы всегда первый?

— Потому что меня предупредил пациент. Вы можете ещё раз попытать удачу и поговорить с ним, он вроде получше себя чувствует, — Воловски одёрнула бежевый пиджак и скрестила руки на груди. Она явно пыталась взять его измором. Только вот Вильям и сам знал все эти штуки, зря он, что ли, психиатр? И противостоять им мог. — Вы меня подозреваете.

— Мы не разглашаем сведения о ходе следствия.

— Это был не вопрос. Вы подозреваете МЕНЯ, — она хмыкнула и, пока руки Вильяма осматривали и снимали отпечатки от манекена эксперты, отошла к лавочке, где лежала стопка документов.

— Не переживайте так. Вас таких немощных с проблемами с руками половина отделения. Начиная с профессора, заканчивая медсестрой чёрненькой. Так что пока что подозреваем мы не только и не столько вас. У вас такое лицо всегда. Мне кажется, если вам в этот момент показать кровь — вы в обморок упадёте.

— От вида кишок наружу не упал, а тут упаду?

— Мы уже проверили вашу работу в Бетлеме, прекрасно всё знаем. Не перетягивайте одеяло на себя.

Вильям кивнул, вытер руки протянутой салфеткой и вышел в холл первого этажа. Он прекрасно знал, что подозревают именно его, детектив могла вилять куда и как захочет, но у неё на лице было написано, что она о нём думает. Неблагополучное детство, секта и мать-шизофреничка ему очков ещё ни разу не добавляли. И верить в то, что он это всё проработал и помахал ручкой, никто не стремился. Да что уж говорить, лёгкий триггер — и вуаля, опять нервный тик, опять невроз, опять какая-то неадекватная реакция. Выйдя на улицу, он поправил воротник пальто и пошёл вниз к жилому корпусу. Почему-то внутри не было никакого раздрая, как после смерти Луиса, наоборот, голова изо всех сил пыталась продумать, как это могло произойти. Не с точки зрения высокой морали, а чисто технически. Мелиса худая, может, в этом и есть часть разгадки. Луис крупный, он умер прямо в отделении, а вот её можно было куда-то затащить. Как, кто? Почему ни криков, ни сопротивления? Никаких сомнений, что тайные ходы именно в коридоре с палатами, не осталось. Уже подойдя к корпусу, Вильям оглянулся на приют. Он возвышался на холме, как дворец. И, как и в любом другом дворце, в его стенах хранились потайные лазы, комнаты, наверняка были какие-то укрытия или сейфы. Даренн Шенн был богат настолько, что в те времена ни одна жадность не могла об этом мечтать. Богатые люди эдвардианской эпохи бредили идеями тайных культов, медиумами, досками Уиджа, в старых домах всегда есть тайные комнаты или хотя бы шкафчики для алтарей или занятий магией. Здесь тоже должны быть. Нужно срочно их найти. От мыслей его отвлекли чьи-то шаги. Не поздновато для прогулок? По аллее выше, в глубь сквера шёл мужчина с зонтом-тростью, явно просто дыша воздухом, чтобы лучше спалось. Он зашёл за дерево и... исчез. Мотнув головой, Вильям быстро зашёл в общежитие.

Уже сидя в комнате, он снова теребил блокнот, пытаясь хотя бы выделить десяток тех, кто имел доступ. Это должен быть кто-то, кто тут давно, чтобы знать, где могут быть тайные комнаты. Ликка говорила, что на третьем этаже были комнаты для коллекций, трофейные и летние спальни. Эдакий этаж для хобби. Знать бы, увлекался ли мистер Шенн оккультизмом, если да, то третий этаж логично подходит для таких делишек. Но проблема в том, что всё это началось именно с его приходом, до этого убийца сидел как мышка под плинтусом. Тревожил пациентов, запугивал, с применением силы, но не более. Что произошло с его приходом сюда? Кто мог их убить? Слишком много возможных подозреваемых. Вильям медленно перебирал в голове всех, кто имел доступ в отделение. Хватка убийцы слишком характерная, как отпечаток пальца. Только вот по удивительно странному стечению обстоятельств, в отделении оказалось слишком много людей с одним отпечатком. У профессора Форинджера ревматизм, у мистера Монтгореми синдром карпального канала, Лэри себе пальцы на правой руке ящиком стола вывихнул так, что ручку держать не может до сих пор, у Кристи парестезия, она сама на дежурстве жаловалась... Даже Ликка могла это сделать, она держит ручку в кулаке, отчего у неё просто отвратительный почерк. Даже Вильям мог. Он уверен в том, что он этого не делал? На сто процентов или так, слегка? Вильям тряхнул головой, чтобы выкинуть из головы дурные мысли. И как раз кстати кто-то постучался в дверь. В щёлочку просунулась голова Ликки.

— Можно?

— Заходи.

— Я просто... Она так долго тебя мурыжила?

— Это ещё что, там Лэри остался.

— Я надеюсь, что он выгребет, он очень сильный, слабый бы уже поломался, а он держится молодцом... Вили... — Ликка присела перед ним в кресло и запустили пальцы в волосы. — Как ты... Как ты всегда понимаешь, что, где и куда? Ты так... как будто предсказываешь. — Вильям в ответ невесело хмыкнул и отложил блокнот.

— Знаешь, когда всю свою жизнь прожил с садисткой, которая била до потери сознания и переломов, начинаешь видеть малейшие изменения в поведении, такие тонкие детали, которые не заметили бы большинство людей, чтобы предсказать очередной приступ ярости и успеть спрятаться. Да, я вижу, но это не дар, а проклятье. Оно помогает работать, но не помогает жить, — Ликка присела к нему поближе и положила руку на плечо.

— Мать?

— Да.

— А... Что с ней сейчас? — Вильям равнодушно пожал плечами и выпрямился. Она винила его, беззащитного пацана, во всех своих бедах, видела в нём мужчину, с которым тогда переспала и всё время об этом напоминала. Поэтому никаких чувств он к ней не испытывал уже давно, за что был безмерно благодарен своему психотерапевту.

— Она умерла как раз перед тем, как я подал запрос сюда. Я потому и решил сюда уехать, наконец стал свободен.

— Да уж, самые страшные люди почти всегда родственники. Прости, что завела эту тему...

— Ничего страшного, последние несколько лет она провела в психбольнице в параноидальном бреду, после того, как попыталась меня убить. Мне, если честно, даже всё равно, как её там похоронили, дал деньги, и всё. И дом скоро должны купить, как раз сделка идёт, на этой неделе мне отдадут оставшуюся сумму, и я там больше не живу... Воспоминания о ней постоянно появляются во снах, не дают нормально спать. Знаешь, мне даже не удаётся вспомнить о ней ничего хорошего, хотя, по словам дедушки, она до моих шести лет была действительно хорошей мамой, у меня была нормальная жизнь... Но потом она попала в секту. И наша жизнь полетела с высокой горы нахрен, — Вильям потёр глаза рукой. — Прости, что гружу тебя...

— Ничего страшного. Знаешь, психотерапевты не могут быть на сто процентов ментально здоровыми, ну нет идеально здоровых людей. А вам ещё приходится пациентов вывозить, — Ликка нахмурилась и положила руку ему на плечо.

— Я знаю. Детектив нас испытывает, думает, что убийца не выдержит и выдаст себя под давлением. Вот только если ты не преступник... Это так давит... Самое плохое, что... Что я не могу оградиться, не могу, у меня все спасательные механизмы работают не на защиту, а на нападение. Я не могу закрыться от неё, я начинаю нападать, на неё, и... На себя. Я жру себя сам, подозреваю себя сам, мне и её давление не нужно, — Вильям закрыл лицо руками и прерывисто вздохнул. — Мать... Она привела меня в секту, чтобы беса изгнать, потому что я не хотел с ней молиться. И пастор, выслушав историю рождения, решил, что я антихрист. Ты себе даже представить не можешь, что я пережил. Она научила меня во всём винить себя. В любой прихоти сектантов я был виноват сам, потому что я, дрянь такая, вообще родился. Дед, её отец, приезжал часто, но для него всё было благочестиво, протестанты, ничего больше. А потом он увидел, что у меня пальцы на руках сломаны и воспалены от нелечения, и забрал меня с собой. Как я потом узнал, пока я жил у него, она лечилась в больнице. Ей стало лучше. Я даже приезжал к ней на чай, не из любви, а чтобы проверять, пьёт ли она лекарства, лечится ли, дед просил, всё было нормально. Но потом у неё случился рецидив, и вместо того, чтобы пойти в больницу, она пошла к пастору. И когда я приехал её проведать, меня огрели по голове и увезли на какую-то ферму. Мне повезло, что мои крики услышали соседи, хоть до них и был километр. Так я орал... Пастора посадили, её отправили на принудительное лечение. И лучше ей уже не становилось, она окончательно торкнулась, я приезжал к ней один раз, просто посмотреть ей в глаза. Она бросилась на меня, орала про дьявола, что он захватил моё тело, и убил её сына... Короче, больше я её не видел и даже не вижу смысла изображать скорбь. Нет. Она устроила мне ад на земле, пусть теперь горит.

— Поговори с главврачом о своих подозрениях, о том, что говорит Дитмар. У него больше ресурсов, может, он сможет тебе помочь, сам начнёт что-то копать. В конце концов, эта детектив сейчас у нас у всех на голове сидит. Она подозревает всех. И меня тоже, я чувствую. Хотя, может, она просто хочет, чтобы мы именно это и думали, чтобы боялись не так дёрнуться. Тебе нужна помощь, тебе нужна опора.

Вильям послушно кивнул и замер, когда Ликка его обняла. Вот этого ему давно не хватало. Обняв её в ответ, он положил подбородок ей на плечо и улыбнулся своим мыслям. Может, он и встрял с этой больницей, но люди здесь хорошие. Пусть сейчас тяжело, пусть, он проходил этот путь не раз и пройдёт его снова. Ради себя, ради своего будущего. Ради Дитмара.

Дом. Всё кажется гигантским, невероятным. Ему даже в прыжке не дотянуться до ручки двери. На стенах пугающие портреты. В окна льётся красноватый свет. Знакомый дом. И незнакомый. Ему нужно в закрытую дверь, нужен ключ. Где же он, куда же его спрятали? В воздухе маревом стоит запах гнили, падали, чего-то сдохшего и начавшего разлагаться. Куда, ну куда ему?

Лестница. Огромная. Руки и ноги ломит, медленно влезает со ступеньки на ступеньку. Тяжело, ужасно, как будто он маленький котёнок. Ну же, ещё одна ступенька, ну же!

Чердак, багровый от света через щели в крыше. В углах что, трупы? Нет, куклы. Куклы-люди. Мешки с пахнущей плесенью ватой. Мотки грубых ниток, банки со стеклянными глазами.

— Эй... Кто-нибудь тут есть?

В ответ слабый писк, как от кутёнка. Невысокая дверь. Дотянется. Подпрыгивает, дёргает ручку. Пустая комната. Посередине птичья клетка и в ней...

— Доктор, помогите.

Дитмар. Протягивает руки сквозь прутья. А на шее ключик от той двери внизу. Вот оно.

— Сейчас, подожди.

— Только тише. Он здесь.

Он судорожно вздыхает и прислушивается. Кто-то ходит внизу, дышит шумно, как будто через тряпку. Нельзя шуметь, нельзя. Приоткрывает дверцу, Дитмар вываливается ему в объятия. Мгновение глаза в глаза и он вдруг убегает, к лестнице, вниз. Что за? Он не может подняться. Давайте, ноги, слушайтесь! Нет, нет. Нет! Мир схлопывается в точку, раздавливая сознание.

Новое утро, новые проблемы. Вильям уже давно пожалел, что когда-то подумал, что приют слишком тихий. Уж лучше бы он был тихим. До обеда у него был разбор бумажек, потом Дитмар, потом пациент из планового, послезавтра выходной. Наконец-то он расстанется с домом окончательно. Может, так хоть психологически будет полегче. Этот дом тянул его вниз, в пучины собственных детских страхов. Страха, что стоит ему сделать что-то не так — и он, и люди, которые попытаются ему помочь, получат по заслугам. Сегодня он решился на нарушение правил больницы. Бредовых больных нельзя записывать без разрешения опекунов. Но он плюнул на всё, достал диктофон и решил записать сеанс с Дитмаром. Ему нужно время, но на приёме ему приходилось реагировать мгновенно. На это сил не было, запись поможет потом, в тишине комнаты, воспроизвести всё и хорошенько обдумать один на один с самим собой.

Уже сидя перед кабинетом главврача, Вильям думал о том, что скажет. Что он хочет? Просто рассказать о том, что знает, чтобы помочь найти убийцу? Или, может, он хочет помощи психотерапевта? Ему срочно было нужно и то, и другое, но он понимал, что без записи требовать приёма странно. А ещё нужно спросить, где же карточка Дитмара. В плановом ничего даже отдалённо похожего он не нашёл. Но где-то же она должна быть, в конце концов. Поздоровавшись со всеми, кто вышел с планёрки, Вильям без приглашения проскользнул в кабинет.

— Вильям? Доброе утро, вы хотели о чём-то поговорить? — мистер Рэйнолдс, ещё более растрёпанный, чем обычно, попытался пригладить волосы и одновременно продолжить листать ежедневник. — У меня полчаса свободные как раз.

— Я хотел поговорить о том, что происходит в отделении... Я не уверен, что мне стоит этим всем с вам делиться, но рассказывать детективу такие вещи я боюсь, меня невменяемым признают...

— Я понимаю, о чём вы. Лэри с Джорджем говорили то же самое, — он потёр глаза. — Я не понимаю, что у вас там не так, я уже всё, что мог, предпринял, охрану усилил, они всё отделение уже три раза обыскали.

— Дело в том, что... Думаю, вы знаете, почему смерть Луиса Бейкера так повлияла на Лэри, он вам наверняка рассказывал.

— Да.

— Ну вот, похоже, убийца об этом тоже знал. И он знает о нас всех. Он довёл и Джорджа. Я хочу заранее вам рассказать, через что он будет пытаться достать меня, чтобы вы уже знали, как действовать.

— Вы думаете, что преступник вами манипулирует?

— А разве не странное стечение обстоятельств, что Луис повесился, как и мать Лэри? — мистер Рэйнолдс поджал губы, явно пытаясь успокоиться. — Вы на таблетках?

— Что? Откуда вы...

— Я тоже на таблетках, вы должны меня понимать, нас очень легко расшатать. Ему достаточно слегка толкать, а я сам по инерции раскачаюсь. И, думаю, этот кто-то хорошо осведомлён о том, чем и как нас шатать, чтобы нам было плохо. Он пытается сбросить с себя все подозрения, как бы перевести на кого угодно... Моя мать была в садистской секте, я был выбран на роль антихриста, и всё детство я жил в страхе, что меня покарают непонятно что, и людей вокруг меня тоже. Из меня выгоняли демонов извращёнными способами много лет, а потом чуть не запытали насмерть. И я уверен на сто процентов, что именно через моё прошлое эта тварь попытается залезть ко мне в голову. Он хочет, чтобы я сожрал сам себя изнутри, потому что по-настоящему бояться за себя я не могу, я боюсь за других людей. Но вот подъедать собственные мозги большой ложкой — это про меня. Я хочу попросить, чтобы вы меня одёргивали. Пожалуйста. Мне нужно, чтобы кто-то делала мне пинки для того, чтобы в башке просветлялось.

— Что конкретно вам нужно?

— Мне обычно помогает просто... ощущение того, что на меня не плюнули, что я не лишний, что я делаю всё не зря. Детектив подозревает меня, я знаю. И я надеюсь, что у меня ещё есть время до задержания, чтобы дать Дитмару шанс... Я очень боюсь за него, он в опасности, настоящей, а не фантомной.

— Я знаю. Я поручился за вас, поэтому вы продолжаете работать, — Вильям шокировано уставился на главврача, понимая, что всё слишком далеко зашло. — Ваша задача — быть всё время на виду, чтобы не было ни секунды, когда вас не видел хоть кто-то. Потому что признать, что вы преступник — значит признать свою полную профнепригодность. Я подписывал ваш контракт, вся ответственность на мне. Я хочу дать вам возможность доказать, что дело не в вас, и вы тоже жертва. Считайте это моим пинком. Я вам верю, потому что всё это началось задолго до того, как вы подали сюда документы.

— Хорошо, отлично, — Вильям прекрасно понимал, что его загнали в угол. Но обычно именно в таких патовых ситуациях у него начинала хорошо работать голова, может, в этот раз подействует. — Я хотел поговорить вот о чём. Почему Луис умер в отделении, а Мелису вынесли? В этом есть смысл, наверняка. Дело в том, что Мелиса маленькая и узкоплечая. Значит, есть какой-то лаз, в который может поместиться только такой небольшой человек. Быть может, и убийца так же маленького роста и веса? Он же не сидит всю ночь в отделении. Он вечером наверняка считывает свою карту на всех замках и ночью возвращается на какое-то время, чтобы создать иллюзию нормальности. Я так считаю.

— Рационально. Но это тяжело проверить. Мы никак не установим камеры, хотя бы по внешнему контуру, проблемы с финансированием. Но... Вентиляции мы проверяли.

— Нет, не вентиляция. Я думаю, что в старом здании должны быть секреты.

— Вильям... Вы уверены в этом?

— Уверен на сто процентов. Ни грузовой лифт, ни тем более лестница не подойдут, вокруг них много людей, труп не спустишь, живую тоже. Я думаю, что тут должны быть потайные ходы. У меня в таунхаусе была тайная лестница с первого на второй этаж для слуг, и там же была комнатка типа чулана. Это вскрылось только после ремонта, предыдущие хозяева заклеили стенные панели, служившие дверьми, обоями.

— Мне нравится, что вы рациональны и не ударяетесь в мистицизм. Это отлично, это помогает вам живо и хорошо мыслить.

— Спасибо. Так вот, я тихонько простучал свой кабинет, в смежной с коридором стене я нашёл пустоту. Скорее всего, при ремонте какие-то стены возводились заново. Быть может, получится посмотреть проект здания...

— Хорошо бы, проблема только, что после смерти мистера Шенна библиотека загорелась, и выгорело почти всё крыло, остался только кирпич. Если найдутся какие-то старые чертежи... Хотелось бы.

— А что было на третьем этаже до экспериментального отделения?

— Архив бумажный. У нас ещё не было тогда административного крыла, и весь архив был там. Да и сейчас его в компьютер переводят, надобность отпадает. А институт там такой ремонт сделал, почти музейный, восстановили, как и везде все эти панели, колонны, свод потолка, — мистер Рэйнолдс почесал кончик носа, задумавшись. — При любом исходе мне придётся покинуть пост, я это знаю точно. Как глава заведения я отвечаю головой за пациентов. Но то, что я проворонил убийцу, для меня настоящий удар... Я же был судебным психиатром, сколько их видел и не разглядел... Но ладно. Думаю, нужно разыскать в местных архивах какие-то планы здания. Или, может, свидетельства очевидцев. Нужно хотя бы понимать, в каком месте искать, чтобы не ломать все стены в отделении. А я свяжусь с детективом, поделюсь вашими догадками. Я точно вне подозрений у неё, меня она выслушает внимательнее.

— Спасибо. И ещё, я старался не говорить ей о том, что Дитмар всё знает, чтобы его не теребили на допросах, но это так. Он знает порядок, он раньше всех знал, что Мелису убили... Но я не могу ничего из него вытянуть, у него явно... Бред толкования.

— У вас ещё есть время. Я попытаюсь прикрывать вас, сколько смогу. Но и вы не подведите меня, потому что если против вас будут хоть какие-то доказательства, я тут вряд ли чем-то помогу.

Вильям согласно кивнул, вышел из кабинета и тяжело прислонился к стене, закрывая глаза рукой. Казалось бы, разговор с мистером Рэйнолдсом должен был хоть немного успокоить, но стало только хуже. Он и так страдал от гиперответственности, а тут ещё это. Ему не нравилось, что все верёвочки вдруг начали сворачивать к нему. Как будто его выбрали как козла отпущения. Снова. Как будто именно он должен пострадать потому что родился, а тот, кто будет это творить, уйдёт безнаказанным. Покрепче закрепив диктофон, чтобы он не выпал при ходьбе, Вильям забрал в регистратуре отделения карту и пошёл к себе в кабинет. Да, все эти записи — это неправильно, но он бы всё отдал, чтобы переслушать некоторые их с Дитмаром беседы, потому что, казалось, соль некоторых слов в интонации, в акцентах, а не в буквах.

За своими мыслями Вильям чуть не прошёл кабинет, открыл только со второго раза. Закрыв наконец дверь, он выдохнул, чтобы приготовиться к сеансу. От того, что врач находится на грани непонятно чего, пациенту лучше не станет. Обернувшись к столу, он замер. Показалось? Нет. Нет! Вильям чуть не осел на пол. На столе лежал крест, самый простой, на цепочке, грязный, серебряный, потускневший от времени. Осторожно, как будто перед ним ядовитая змея, он поднял крест за цепочку двумя пальцами. Руки начали неистово трястись, на глаза упала пелена. Обратная сторона креста была в саже. Едва успев зажать рот рукой, чтобы не закричать от отчаяния, Вильям сжал его в кулак, открыл окно и вышвырнул куда-то. Проклятая дрянь! Пусть всё это будет проклято, все, всё! Воспоминания отозвались болью, Вильям сжал рубашку на груди в кулак там, где был этот крест, навсегда с ним. Он помнил это как вчера. Откуда это здесь? Кто мог узнать? Кто вообще мог это достать? Откуда? Он выкинул абсолютно всё. Вильям присел в кресло. Мысли панически метались в попытках найти хоть одно логическое объяснение тому, что у него на столе появился этот крест. Не у кого-то другого, у него, и именно этот крест, не какой-то другой. Вильям понимал, чувствовал, как паранойя окончательно расправляет свои плечи где-то внутри него, и начинает казаться, что стены становятся прозрачными. Как будто кто-то видит всё, всё слышит. Да что там, он всё знает! Нервно отхлебнув чая из термоса, чтобы успокоиться, Вильям положил ладонь на свой крест и попытался успокоиться. У него была уже годами выработанная система самоуспокоения. Но в этот раз она работала из рук вон плохо. Это погано, Дитмар вот-вот придёт, а у него такой раздрай, что хочется залезть под стол, как в детстве, накрыть его одеялом, натаскать подушек и сидеть там, в этом тихом шалаше, как будто мира вокруг нет. Это Кристиан, наверняка. Ну если и не он, то кто-то из сектантов точно. Но кто мог его пронести? А что если кто-то из них пробрался сюда под видом мелкого персонала? Так, отставить. Кто-то мог встретить их на воротах, и они попросили передать это ему. Но почему не из рук в руки, зачем так подбрасывать? А чтобы его ещё сильнее расшатать.

— Суки, ну вот только вас мне не хватало...

Самое страшное, что он не понимал, сколько их ещё в городе. Может, их целая свора и они пришли, чтобы его добить, завершить дело пастора. А может, только эти двое себе семейное гнёздышко подыскивают. Жаль только, слишком близко от него. Неизвестность и нестабильность ситуации пугали сильнее, чем что угодно другое. Когда ты знаешь, откуда будет удар, ты к нему будешь готов. А когда даже не знаешь, кто противник, что делать тогда? Только надеяться, что ты заведомо сильнее. И убийца этим пользуется. Он подкинул крест, чтобы запугать, значит, знает о взаимосвязи, значит, он подслушал их с мистером Рэйнолдсом разговор. Вопросов огромная гора, но что с ними делать, вот что?

От стука в дверь он чуть не подпрыгнул на стуле. Нет, нужно собраться, нужно.

— Войдите.

— Здравствуйте, доктор, — Дитмар медленно вплыл в кабинет и, присев на кресло, улыбнулся своей обычной смурной улыбкой, совсем не радостной. — Сегодня вторник.

— Вы так сходу? Хотите сразу к делу перейти?

— Да. Я... Я обязан сказать. Вторая умерла.

— Да, я знаю, — Вильям вытащил на стол диктофон. — Я бы хотел записать наш разговор, чтобы я потом мог прослушать вас ещё раз, но в безопасном месте, понимаете? — Дитмар с готовностью кивнул и подсел поближе к столу. Вильям нажал на кнопку записи и вздохнул. — Двадцать девятое ноября, пациент Дитмар Прендергаст. Запись ведётся с согласия пациента. Ну, теперь можете рассказывать.

— Её увели... Там... Её завели в стену. Знаете... Стена открылась, приняла и закрылась. И... Он сам входил в стены, но тогда увёл её. Я не знаю, что... Что не так.

— Не переживайте, я обязательно всё выясню.

— У Мелисы есть коробочка. Там живёт паучок... Кто теперь позаботится о нём, кто будет его кормить? Если он будет голодным... Он же может выйти и пойти на охоту, — Дитмар наклонился к нему и заговорщически понизил голос. — Передайте его врачу. Он кудрявый и носит очки. Пусть позаботится о... паучке.

— Я понял. Как только закончится сеанс я так и сделаю.

— Вы... Поняли мою подсказку?

— Да. Перьевая ручка, — Дитмар кивнул.

— Да. Он ткнул меня за то, что я говорил с вами. За то, что я сказал вам, кто следующий. Но я не боюсь. Ведь вы мне поможете, вы обещали, — Вильям не сдержал тихий всхлип. Какой там с него помощник, сам бы себе помог хотя бы, и того не может.

— Да, я сдержу слово. А теперь расскажите, откуда вы знаете, кто следующий?

— Я... Знаю... Но мне нельзя показывать пальцем... Нужно тише, как можно тише. Чтобы не услышал, не увидел, — Вильяму так некстати пришёл на ум чёртов крест. Кто-то зашёл без карты. Положил и ушёл. Как будто сквозь стену просочился.

— Я понимаю ваши подсказки, не переживайте. Говорите, продолжайте.

— Да, позавчера... он не пришёл. И я спал, так хорошо... Март так приятно пахнет, очень знакомыми духами, но я не помню, чьими. Я стараюсь запоминать всё, чтобы рассказать, но... Простите.

— Ничего страшного, я не собираюсь вас осуждать. Когда вы выспитесь ночью, вы чувствуете себя лучше?

— Да, мне так хорошо, даже... проясняется голова. Я даже как будто вижу лучше... — Вильям нахмурился. Он прекрасно знал о пытках депривацией сна. Но впервые сталкивался с человеком, похоже, им уже давно подвергающимся.

— А как насчёт вашего замечания о том, что он не приходит по выходным. На прошлой неделе вы так сказали.

— Да, его нет по выходным. И это хорошо... Я так соскучился по улице...

— Там сейчас сыро и холодно, не думаю, что вам понравится. Только если одеться потеплее.

— Вы можете занять мне свою куртку, — Дитмар улыбнулся, и Вильям замер. — Джинсовую с нашивками. Вы её не носите, а мне будет как раз, — Вильям даже не сразу нашёлся, что ответить. Откуда он знает о куртке, лежащей на дне чемодана, куртке, которую он даже не вытаскивал, потому что в ней уже холодно?

— Боюсь, в ней вам будет холодно, — он попытался откашляться и чертыхнулся, понимая, что горло сжалось, не давая нормально говорить.

— Вам плохо, доктор...

— Вы хотите честного ответа? — Дитмар кивнул и с готовностью маленького ребёнка наклонился вперёд. Вильям решил поделиться с ним тем, кто глодало его меньше всего, чтобы кинуть крючок и сблизиться окончательно. Дитмар нуждается в том, чтобы на кого-то положиться, нужно подставить плечо и сделать ответный реверанс доверия. — Моя мать не была самым хорошим человеком. И когда она умерла, я не испытал ничего. Я ужасный человек?

— Она вас била? Она вас... Топила? — Дитмар наклонился к нему ещё. Впервые Вильяму захотелось отстраниться, потому что, казалось бы, невменяемый пациент читал его как книгу. — Она прикрывалась Богом?

— Почему вы так считаете?

— Потому что мне так сказал мой друг. Он видел ваши сны, видел, чего вы боитесь, — Дитмар слегка наклонил голову и протянул к Вильяму руку. — Мне так жаль, что я не могу помочь...

— Я привык помогать себе сам, спасибо. — Вильям аккуратно перехватил его ладонь, чтобы получилось как бы рукопожатие. Он понимал, что Дитмар хотел погладить его по лицу, но подпускать нестабильных пациентов к глазам было опасно. — Я сейчас куда больше заинтересован в том, чтобы помочь вам.

— Знаете... Я часто хожу по другому... миру. Там тихо и идёт дождь. Он холодный, но у меня есть... — он руками изобразил жест, словно открывает зонт над головой. — Зонтик. Там горят маленькие солнца, они разгоняют тьму. Там... Есть люди, они смотрят с высоты, но у них пустые глаза. Как камни. Растения не дают им двигаться. Они завидуют мне. Там есть деревья с красными листьями, — Дитмар жестикулировал, как актёр на сцене, читающий монолог. — За ним стоит старый автомобиль с ангелом, там меня всегда встречает мой друг. Он старше меня, но ведь какая разница... Если мы понимаем друг друга. У него тоже есть зонтик. Над вами дождь. Мы поделимся с вами зонтами, если вы придёте в этот мир. Хотите?

— Да. Я не люблю мокнуть под зимним дождём, — Дитмар грустно улыбнулся.

— Тогда... Вам нужна темнота. И чтобы комната была без потолка и стен... Знаете, мой друг там часто читает книгу и следит за ветром.

— Почему вы считаете, что я должен познакомиться с вашим другом? Он ведь ваш друг, не мой, — Дитмар наклонился к нему и улыбнулся улыбкой такой грусти и тоски, что сердце сжалось.

— Потому что охрана спасёт тело. А кто спасёт... — Дитмар приложил палец к виску. Вильям почувствовал, как внутри всё холодеет. — Кто спасёт разум, доктор? Никто. Кроме него.

Вильям понимал, чем Дитмар так пугал всех. Он залезал в голову. Совершенно неосознанно, как будто случайно, но он угадывал, кто и чего боится, но хочет услышать. Вильям прекрасно понимал его. Потеря разума для него была самым страшным кошмаром. Он видел, как на его глазах спокойная приветливая женщина с причудами превращалась сначала в жалкое садистичное чудовище, лишённое всего человеческого, потом в полоумного психа, бросающегося на стены, а потом и вовсе пускала слюни, сутками смотря в стену. Удивительным образом вышло так, что на этом сеансе не только Вильям был врачом, но и Дитмар. Всего несколькими словами поддержки он смог сделать поразительно много. Когда он вышел, Вильям откинулся на спинку кресла и долго так сидел, пытаясь понять, что же он чувствует. Почему-то такое живое неподдельное участие его всколыхнуло. Это было и приятно, и неприятно одновременно. Он понимал, что привязывает, приковывает Дитмара к себе наручниками эмоциональной привязанности. И если с его стороны это что-то эгоистичное, простое желание уткнуться в чьё-то плечо и поговорить, то со стороны Дитмара это зависимость. Его жизнь зависит от того, как быстро Вильям сможет расквитаться с убийцей. А он из-за какого-то чёртова креста расклеился. Нашёл из-за чего страдать. Вильям мысленно уничижал повод для беспокойства, втаптывал его в грязь, чтобы получилось наконец выдохнуть. Чтобы этот крест не висел на шее центнеровой гирей. Наконец спрятав диктофон под пояс брюк, Вильям собрал блокнот с картой и вышел.

Закрыв кабинет, он сдал карту и, пошагал в коридор с палатами. В плановом отделении пациент у него только через полтора часа, нужно забить время. Все были настолько заняты своими делами, что никто даже не обратил внимания на то, что он зашёл в коридор и двинулся прямо к палате Мелисы. К рассказам Дитмара нельзя относиться несерьёзно, уже два случая это чётко показали. Если он говорит "паучок в коробочке", значит паучок в коробочке. Мало ли, какие у Мелисы были причуды. Вильям знавал пациентов, которые своими питомцами считали обычных прусаков и очень злились, когда их травили. Вильям аккуратно ощупал матрас и наконец вытащил из-под него небольшую жестяную коробочку монпасье. Приоткрыв её, он вздохнул. Вот и коробочка с паучком. Паучок действительно сидел там, небольшой, обычный домовый паук. В паутине висели явно заботливо туда засунутые несколько мошек и раздавленный таракан. Закрыв коробочку и аккуратно положив её в карман брюк, он решил прогуляться, прежде чем пойти в плановое отделение. Снова раздрай, нужно его разогнать и побыстрее. Да и поискать бы эту комнату без потолка. Судя по описанию, она где-то в сквере, ангелов и каштаны он узнал хорошо. В гардеробе Вильям перепрятал диктофон во внутренний карман пальто и вышел. Он не знал, зачем записал разговор, но было ощущение, что он ещё пригодится. Да хотя бы самому переслушать, может он пропустил какие-то интонации, которыми Дитмар мог намекнуть. Выйдя к фонтану, он огляделся по сторонам и, хмыкнув, пошёл по аллее к жилому корпусу. Пройдя мимо, он пошёл прямо к закрытой территории, куда так часто видел идущим мужчину в клетчатом пальто.

Дорожку пересекал старый забор из уже погнувшейся от старости сетки-рабицы. Эта часть огромных угодий была закрыта. Почему и зачем — непонятно. Может, там упал снаряд и его решили не разминировать. Вздохнув для смелости, Вильям аккуратно пролез в дырку, которую явно оставили дикие животные и бездомные собаки. Дикий виноград на изгороди скрыл его от всего мира. Вот он, тот мир, о котором говорил Дитмар. Старые разбитые ржавые фонари, дорожки угадываются чудом. Это место было больше похоже на небольшой лесок. Вильям медленно шёл вглубь, оглядываясь. Комната без стен и потолка. Машина с ангелом. Они должны быть тут. Если их тут нет, окажется, что все его старания в работе с Дитмаром просто чушь. Статуи ангелов и каштаны из рассказа Дитмара он и так узнал. Если окажется, что и вторая часть вовсе не галлюцинации, а реальность, это повод пересмотреть весь свой подход к Дитмару.

Наконец впереди показались те белые колонны, которые было хорошо видно из окон третьего этажа. Комната без стен и потолка. Вильям ускорил шаг и вылетел на относительно чистую площадь перед большой ротондой с каскадным водопадом. В бассейнах водопада стояли маленькие пруды, прикрытые листьями. Поднявшись по лестнице в ротонду, Вильям огляделся и поджал губы. Дитмар прав, всегда. Даже когда не прав. Пол в ротонде был выложен в виде розы ветров. Деревья стояли далеко от ротонды, им не давала пробиться мостовая, поэтому рисунок было прекрасно видно, красный, светлый и чёрный гранит, ярко и чётко, всего с парой сколов. А на колоннах ещё было видно какие-то цитаты на латыни, щербатые, когда-то бывшие металлическими, но ещё читаемые. Читает книги и следит за ветром. Дитмар был здесь, возможно, до попадания в экспериментальное, когда ещё мог гулять по скверу. Значит, и машина реальна. Машина... Машина с ангелом. Стоп. А это не Ролс-Ройс? У него на капоте фигура Ники, вроде она с крыльями. Дитмар считает владельца этой машины другом? Его друг на машине с ангелом. Кто-то в больнице на такой может ездить? Не похоже, он очень подозрительно относится ко всем врачам больницы, а совет директоров и вовсе в глаза не видел. За спиной послышались шаги, совсем как в отделении. Вильям тяжело вздохнул и обернулся. Никого, как и всегда. Кто друг Дитмара? Быть может, тот, кто звал его в отделении? Что это? Призрак, полтергейст? Ему пора начинать верить в мистику или в то, что он сходит с ума?

— О, и вы здесь, — Вильям едва не подпрыгнул, когда услышал чей-то голос за спиной. Профессор Форинджер улыбнулся и, дойдя о каменной лавки, накинул на неё плед, который держал в руках. — Я тоже люблю здесь гулять больше, чем по остальным угодьям. Здесь так... Тихо. Не присядете?

— Да нет, я постою, — профессор улыбнулся и вытянул ноги.

— Ваше право. А я решил проветриться, размяться. Не то, чтобы при моём диагнозе это сильно помогало, но всё же.

— Дитмар тоже здесь гулял, когда был в плановом.

— Да? Он вам сказал?

— Да, он ротонду описал, — Вильям кинул взгляд на профессора и всё же присел рядом. — Вы не знаете, у кого-то из тех, кто тут работает, есть Ролс-Ройс?

— Ого, вот это вы дали, кто ж тут такую машину себе позволить может. Самая дорогая машина — это "Мерседес" у кого-то из попечительского совета.

— Совсем ни у кого? — мистер Форинджер призадумался и вытащил из внутреннего кармана новенький цветной красивый буклетик.

— У него вот был, — открыв буклет, он ткнул пальцем в портрет на первом развороте. С фото на Вильяма смотрел мужчина, который уже спасал его от кошмаров и постоянно гуляет по скверу. Внутри всё похолодело. — Он стоял тут, в гараже у ворот, ну вы его видели, мистер Шенн-то всё завещал на благотворительность, все родные дети и внуки умерли в первую мировую. Я видел его ещё в гараже, весь в пыли, грязный... Его год назад выкупил музей автомобилестроения в Манчестере, теперь он стоит, начищенный до блеска, украшает выставку. Как вам новый рекламный буклет? Только из типографии.

— Красивый.

— Знаете... Ни с кем не хотел об этом говорить, но... Исследование моё на грани. И не только из-за убийств. Я понимаю, что работа идёт слишком медленно и незначительно в сравнении с тем, что от меня требуют в университете... По крайней мере... Знаете, жутко испытывать облегчения из-за смерти пациента, но я испытываю. Я заложник этого проекта, а так теперь есть возможность его свернуть. И деньги с меня не будут требовать обратно, в конце концов эти обстоятельства от меня не зависят. Я ужасный человек, — он слегка наклонил голову, и Вильям увидел, что у него красные глаза. — Вильям. Я знаю, что Дитмар всё знает. Я уверен. Что вы думаете, будут ещё жертвы?

— Один труп — случайность, два — закономерность. Если будет третий, значит будут ещё и ещё. — Профессор ничего не ответил, а только тяжело вздохнул.

Всё это ужасно ему не нравилось. Казалось, проблемы в больнице катились с горы одним комом, и он всё увеличивался и увеличивался. Убийства стали соломинкой, поломавшей хребет лошади. Ногами раскидывая нападавшие на мостовую листья, Вильям пошёл к приюту. Его ждёт пациент.

Вечером, сидя в столовой жилого корпуса, он гонял по кружке уже остывший чай и думал. Вся эта череда совпадений не просто так. Может быть, убийца уже давно всё это спланировал и вёл их всех в одному ему известном направлении. Скорее всего так и есть. Осталось понять, куда их насильно тащат за руку, чтобы суметь сопротивляться.

— О, как хорошо, что ты тут, — он поднял голову на Хьюго и выдавил из себя улыбку.

— Ты решил поговорить?

— Да, у меня есть свободное время, да и, если честно, меня не радуют складывающиеся тенденции. Так что... — он плюхнулся на стул и придвинул к себе чайник с чаем. Врач в очках и кудрявый.

— Дитмар просил передать тебе паука, которого хранила Мелиса.

— Что? — Хьюго мгновенно напрягся. Похоже, Дитмар попал в точку.

— Паука передать. Он у меня в комнате в банке сидит.

— Реально паук?

— Да, даже живой.

— Кхф... У Питера арахнофобия.

— Значит, Дитмар и в этот раз прав. Он считает, что вы с Карпентером следующие. Он сказал в прошлый раз, что Лу разлил море и в нём кто-то утонет. Всё так и случилось. Сейчас он сказал, что Мелиса держит паучка и что если его не кормить, он пойдёт на охоту, — Вильям не был удивлён такому количеству совпадений. Дитмару было известно гораздо больше, чем ему, да любому из врачей. Он видел это отделение разным, видел его изнанку, видел его лицо, видел его начало и, похоже, увидит его конец. Хьюго напротив стал похож на натянутую струну. — Дитмар говорил первый, вторая... Он знает порядок, — Хьюго поджал губы и отставил кружку чая.

— Да. Никогда не обращал внимания на цифры в углу карточек? — Вильям нахмурился. Ларчик так просто открывался? — Это порядок подписания контрактов больных или их представителей с университетом. Если Дитмар считает, что смерти идут по этому порядку... То мой Питер действительно следующий. А потом и сам Дитмар.

Внутри всё оборвалось. Вильям наконец понял, что означала просьба дать дожить до Рождества. У него не осталось времени, какие-то считай пара часов.

— Вильям... Я не знаю, что случится со мной и Питером. Я понимаю, к чему всё идёт, и мне страшно. Но у меня нет страхов, как у Лэри и Джорджа. И от этого только хуже, потому что... Я не знаю, что мне приготовлено, — Вильям поджал губы. Казалось, что он говорит со смертником, настолько хорошо он понимал, что опасность реальна как никогда и это не шуточки, это не нагнетание. Это их реальность.

— Я надеюсь, что эта тварь наконец споткнётся хоть на ком-то. Ну должен же кто-то его остановить.

— Да, в том-то и проблема. Похоже пока что хоть какие-то возможности тут имеешь только ты. И мне нужно рассказать тебе всё, что я знаю, — Хьюго слегка наклонился вперёд и отодвинул чайник. — У нас в отделении с самого начала было что-то... Неладное. Мы вызывали разные службы по борьбе с вредителями, но ничего. Потом мы смирились, даже подшучивали, что у нас есть свой карманный призрак. Но... Как бы то ни было, не призрак всему виной. Понимаешь... Дитмар раньше был более разговорчив, я пришёл, когда отделению уже было три месяца, но тогда он был просто пациентом, без всех этих закидонов. Но у него вдруг появилась привычка засматриваться куда-то, протирать глаза. У него разбились очки, совершенно непонятно, как, но выписывать ему новые побоялись, чтобы он сам себя ими не поранил. Он не бредил и не галлюцинировал никогда. Надеюсь, ты не думаешь, что у него галлюцинации, ничего подобного. Он видит только то, что есть, и даже когда он говорит чушь — это находит подтверждение. Чем меньше он говорил, тем запутаннее становилась речь, у него были провалы в памяти. И это удивительным образом совпадало с тем, как скатывался Питер. У него был ряд расстройств, но ни одно не давало такого эффекта, какой начал проявляться. Он скатился в несознанку и молчание, а Дитмар вот, наоборот стал очень осторожным и внимательным, ну и истеричным. Мне кажется, что тебе стоит поговорить с его первым лечащим врачом, он сможет тебе рассказать о его регрессе. Что-то в этом было странное. Я уже много раз перепроверял, что могло пойти не так, собирал анамнезы, но не нашёл там ничего. Я считаю, что причина всего происходящего как раз там, в глубине прошлого и сознания пациентов. Если получится вытащить Дитмара из той ямы, где он сидит, он заговорит совсем по-другому, он ведь не глупый. У меня не получилось вытащить Питера из этого болота, но, быть может, у тебя получится.

— Ты тут с самого основания, а я едва два месяца.

— Но у тебя есть то, чего нет у меня. У тебя есть Дитмар. Если бы его предыдущие врачи не были трусами, поверь, вся загадка отделения уже давно была раскрыта. Я просил дать мне и Дитмара тоже, чтобы я занимался двумя, но ничего не получилось, по нагрузке у меня получались переработки слишком большие, — он достал блокнот, ручку, перьевую ручку и принялся писать. — Это номер первого врача Дитмара. Я его застал, мы с ним хорошо общаемся до сих пор. Думаю, он сможет чем-то тебе помочь. Можешь сослаться на меня.

— Вам не кажется, что вы на меня кладёте слишком большую ответственность? — Вильям нахмурился, не спеша забрать листок с номером. — Ты, главврач, профессор. Так много надежд и чаяний, я начинаю подозревать уже совсем нехорошие вещи. Например, это всё эксперимент по доведению меня лично до ручки, а я подопытная крыса.

— Знаешь... Это было бы смешно, если бы я не думал точно так же... Меня тоже подозревают в убийствах, кстати. — Хьюго положил перед ним листок бумаги и отхлебнул чай. — Кстати, Дитмар тебя испугался. Сначала. Он увидел тебя в коридоре, когда ты к профессору ходил, и впал в ступор. Я думал, что вы с ним никогда общий язык не найдёте, учитывая такую реакцию. Прости, что не могу рассказать больше... Но с Питером каши не сваришь, он иногда настолько... Плох? Что я ничего адекватного вытянуть не могу. Я... Я не возлагаю на тебя излишних надежд. Я просто хочу, чтобы ты не попал в тот же тупик, в который попал я. Всё, до завтра. Я попытаюсь набросать на бумаге всё, что вспомню и завтра ещё к тебе подойду. Считай это просто присказкой. Дитмар говорил тебе о маленькой дверце? — дождавшись кивка, Хью ухмыльнулся на один бок. — Питер тоже говорил. Я попытаюсь вытащить из него что-то эдакое, плюс попробую систематизировать то, что уже знаю, потому что это такая каша... Ты меня понимаешь, наверняка. И завтра уже передам всё, что знаю.

— У меня завтра выходной.

— Вечером около пяти можно?

— Да, постараюсь быть тут.

Попрощавшись с Хьюго, Вильям посмотрел на листок бумаги перед собой и, аккуратно свернув его и спрятав в карман, подпёр голову рукой. Хьюго сказал мало, но, казалось, он наконец дал ему опору. К чёрту убийцу, к чёрту его. Нужно разобраться именно с Дитмаром, с его состоянием. И тогда убийца сам напрыгнет на его гарпун, не осознавая этого. А ещё, похоже, он получил бесценную зацепку. Тогда, в первую и вторую встречу, подслеповатый Дитмар принял его за своего мучителя. Поэтому такая реакция, поэтому он так испугался. Значит, они как минимум одного роста и с одним цветом волос. А вот это уже гораздо интереснее.

В тишине пустого сквера, дождливого и мрачного, он стоит, тяжело дрожа. Холодно, мокро, ужасно, ноги сводит судорогой. И от дерева к дереву прямо на него движется тень. Сгусток темноты. И в нём что-то смутное, но такое мерзкое, пугающее. Как будто водоворот из частей тела, мерзость, чистая незамутнённая мерзость.

Ближе, мальчик мой.

Страх, ужас. Снова, тупой, первобытный. Он сковывает, колет, стягивает, боль, пелена перед глазами. Как? Как она пугает его?! Сколько лет, а она пугает! Он не маленький, нет! Нет! Хватит! Тело болит, выкручивает, боль выкручивает и заставляет трястись. Тьма медленно подходит, перебегая от дерева к дереву, и он не видит в ней человека, только ничего, скользкое, мерзкое, как будто щупальца.

Не бойся, малышшшш...

— Пошла вон! Я тебя не боюсь, я теперь не один на один с тобой. Я не один, не один.

Не один, он не один. Зажмуривается, повторяет как мантру, раз за разом. Звук шагов, живых, настоящих, стук палочки по плитке. Он с опаской открывает глаза и замирает. К нему идёт мистер Шенн. Странная старомодная одежда, зонт-трость, шляпа на седых волосах. Тот самый из парка.

— Я не хочу сходить с ума, — тишина в ответ. Мужчина стоит рядом с ним, смотрит в лицо, пристально, словно ждёт. — Не имею права сходить с ума, я же врач...

— Ну и не сходите, — он жмёт плечами в ответ и снимает шляпу, чтобы поправить волосы. — Не желаете прогуляться?

— Я заболею, — мужчина качает головой. Он смотрит вниз, а на босых только что ногах ботинки. Пальто, он одет, ему уже не холодно. Мужчина приглашающе машет рукой.

— Люблю такую осень, есть в ней что-то ужасно приятное. Мне так легко дышится в туман... А вам, вам нравится?

— Да. Когда одет по погоде.

— Это конечно важно.

На краю зрения мелькает тень. Он вздрагивает и оборачивается. Тень мечется среди деревьев, из неё высовываются руки и ноги, голые, с синими венами. И её видит только он. От страха начинают трястись колени, тень надвигается, всё ближе и ближе, но кто-то дёргает его за руку. Рядом не Даррен Шенн. Рядом Дитмар в тёплой варёной джинсовой куртке с кучей нашивок. В его куртке... Поправляет длинные волосы и раскрывает зонт. Они под зонтом. Стоят, молча. А тень мечется между деревьями, как будто её сдерживает купол зонта. Как будто она тоже дождь.

— Не сходите с ума, если не хотите. — Дитмар щурится. — Вы же можете, доктор. Вы же обещали... Помочь.

Он кивает в ответ и улыбается измученно, как может. И сжимает его руку поверх ручки зонта. Страха нет, он не один, он под зонтом, ничего не случится. Вокруг загораются уличные фонари, всё тонет в свете, пустоте.

С самого утра шёл мокрый снег. Кутаясь в тёплую зимнюю куртку, Вильям заставил себя в выходной оторваться от кровати и поехать в Карлайл. Сегодня он расстанется с проклятым старым домом. Такси ехало быстро, он наверняка приедет раньше времени и придётся ждать. Но это даже хорошо, успеет обсохнуть перед подписанием договора. И сразу же зайдёт в риэлторское агентство, пусть ему подыщут тут или в соседних городах квартиру. А там посмотрит, может, и на машину останется. Сидя в приёмной у нотариуса, он рассматривал унылый пейзаж начала декабря и пытался не думать о работе. Она занимала все мысли в последнее время, а это было опасно. Нужно разделять, хотя бы немного. Поэтому он надеялся уже к Рождеству всё же заселиться в свою собственную квартиру, чтобы отсечь работу от жизни, оставить врача в приюте. Сейчас, когда он всё время был в приюте, это сделать было очень сложно. А ещё Вильям надеялся, что сейчас наконец начнётся движение, наконец детектив хоть что-то раскопает. Ему не нравилось, что убийца заставляет их реагировать и не даёт нормально предугадать. По подсказкам Дитмара ясно, что следующий Карпентер. И это будет связано с его арахнофобией, не зря же было сказано про коробочку с паучком. Паучок этот оказался скучным питомцем, но, видимо, Мелисе нужен был именно такой, полностью от неё зависящий и маленький. Вильям как мог подкармливал его и поил по справочнику, который чудом нашёл в библиотеке. Как эта брошюра туда попала, не совсем понятно, но и на этом спасибо. От мыслей его отвлекла фигура за окном. На противоположной стороне улицы стоял Кристиан и курил сигарету. Рядом с ним укладывала покупки из бакалеи в пакет Аннелиза. Итак, куда они? Эти двое сели в стоящее рядом такси и поехали в центр. Общаться с ними не хотелось, да и по старой памяти казалось, что это может быть опасно. Запугивать и смотреть страшными глазами он умеет теперь, но кто знает...

Закончив со всеми делами и подав заявление на поиск квартиры, Вильям поехал обратно. Все эти подписания с поездками в банк, метания, звонки, факсы... Всё это отняло почти весь день. Но жалеть об этом смысла не было. Зато всё закончилось. На работу ему только завтра, у него целый вечер наедине с собой и блокнотом. Кто бы мог подумать, что эта штука так ему пригодится, и он настолько к ней привяжется. Нужно крепко подумать о том, что сказал Хьюго, и записать туда. На бумаге ему было удобнее думать, переставлять куски местами, выделять важное, привычка из университета. А теперь у него ещё и диктофон. Переслушать вчерашний сеанс и пораскинуть мозгами. Дитмар говорил, что его друг пытается помочь. Но пока что его знаки были настолько плохо читаемы, что это только раздражало. Даже если представить, что Дитмар действительно общается с призраком, верить в это самому было... Некомфортно. Постаравшись почти пробежать по аллеям, чтобы не промокнуть, Вильям поднялся на второй этаж и зашёл к себе.

После промозглой улицы тёплая, почти родная комната грела душу. Скинув всё парадно-выходное и поставив ботинки греться к батарее, он завалился на кровать, протянул руку к блокноту на тумбочке и замер. В некоторых моментах Вильям был перфекционистом. Поэтому лампа, блокнот, будильник и таблетки на тумбочке всегда были сложены определённым образом. Его это успокаивало. Но сейчас что-то было не так. Поднявшись с кровати, он наконец понял, что. Блокнот был смещён с одной линии с будильником. Его кто-то брал. Вильям аккуратно перелистал блокнот и поджал губы. Несколько страниц вырваны. Вырваны аккуратно так, чтобы он не сразу хватился. Итак, что было на этих листах? На одном было описание сеанса с Дитмаром, он говорил о палате и том, что ночью там ему бывало спокойно только в определённые периоды, когда никто не беспокоил. Вильям тогда обратил внимание на то, что это всегда происходит по выходным и однажды целую неделю, в этом была система. Ещё два листа с его попытками связать маленькую дверь с какой-то дверью в отделении. Убийца был здесь. Зашёл без ключа. Никого не заинтересовал, как будто он здесь часто бывает. Промашка вышла, на память Вильям не жаловался, он почти дословно помнил содержание страниц. Но тот факт, что вырвали именно эти листы, говорил о том, что они могли привести к чему-то. Отлично. Быстро взяв ручку, чтобы по памяти быстро записать основные тезисы, он скользнул взглядом по полу и замер. У двери было видно след мужской остроносой туфли. Правая нога. Второго отпечатка не было. Значит где-то ещё должны быть следы. Отложив блокнот с ручкой, Вильям вышел в коридор. И вправду, след, нечёткий, как будто человек испачкал подошву в глине и не до конца вытер, шёл по коридору к лестнице. И почему-то дальше, в противоположный конец. Подойдя к закрытой двери, за которую точно входил этот человек в туфлях, он погладил створку и уже решил постучаться.

— О, Вили, вот ты где. Ты чего мне не открывал? — у лестницы стояла Кристи, слегка мокрая от снега, но ужасно чем-то довольная.

— Я минут пять назад пришёл, я в городе договор подписывал, — он не говорил, скорее, громко шептал. Но Кристи прекрасно всё услышала.

— Но я слышала, что в комнате кто-то есть. Я постучала... — она прикрыла рот рукой. — У тебя ничего не пропало?

— Это был не вор. Это был он, — не обращая внимания на испуганный взгляд Кристи, Вильям указал на дверь. — Что там?

— Там архив амбулаторки. А что?

— Да ничего... Пошли ко мне. Ты что-то хотела?

— Да. Вильям, я хочу поговорить насчёт Дитмара. Моя красотка Мод же вообще не разговаривает, я с ней картинками и жестами общаюсь. У неё посттравма страшная и мутизм. А я хочу хоть немного понимать, что происходит в отделении. Расскажи мне, пожалуйста. Любой бред, любые страшилки, я уже готова в Бога и чёрта поверить. Мне нужно объяснение.

— Кому оно не нужно.

От разговора их отвлёк грохот на первом этаже, кто-то влетел в корпус и, громко топая, побежал по коридору. Вильям понимал, что ничего хорошего это не сулило. Он перестал верить в чудеса. На второй этаж влетел бледный до синевы Мэтт в униформе и кое-как накинутой куртке.

— Быстро в отделение.

— Карпентер? — Мэтт истерично замотал головой.

— Хьюго пропал! И Питер с ним, мы уже три часа их ищем.

От волны накатившего нервного тика Вильям даже не пытался закрыться. Врачи попадают по ту сторону стола. И именно после разговора с ним. Он не боялся ничего. Но убийца понял, как его довести. Нужно вогнать его в тот же кошмар, какой он уже пережил. Чтобы он боялся слово лишнее сказать или не туда ступить, чтобы никто не умер из-за него. Он снова козёл отпущения, и за ним внимательно следят.