Ночное дежурство не клеилось. После столкновения со своими старыми знакомыми Вильям не горел желанием контактировать с кем-то в принципе. Хотелось забиться под камень до лучших времён и переждать там хоть несколько часов. Развесив новые вещи в шкафу, он полежал в тишине, перекусил сэндвичем из кафе и пошёл на дежурство. То, что он не в духе, все заметили ещё издалека, поэтому к нему особо никто не лез с разговорами, просто оставили в покое. Ликка только тактично предложила чай, и Вильям из вежливости согласился. И теперь цедил напиток сквозь зубы, гоняя в голове мысли о том, где он мог оставить след, чтобы его удалось выследить. Адрес он оставил нотариусу, но тот мог сдать его лишь под пытками. Остальные знали только номер телефона, и то, никаких лишних людей в этом списке не было. В общем, у него было о чём подумать. Потому что если не навредить физически, так испортить ему репутацию они могли. С них станется шастать сюда и ждать его под воротами. Через пару их приходов об этой отвратной ситуации будет знать весь приют. Но ещё больше его смущало то, что у него опять началось странное состояние тревоги, когда даже обычные вещи кажутся подозрительными. Нет, психиатр ждёт, нужно срочно найти кого-то и наведаться за таблетками.

В коридоре раздался странный звук, как будто что-то упало, Вильям, как самый незанятый, быстро вышел и не увидел ничего. Полумрак в коридоре очень хорошо рассеивала полная яркая луна. На полнолуние у него всегда начинали болеть глаза. А пациенты обычно на полнолуние становились более тревожными. Но звук шёл со стороны административного коридора. Дойдя до закрытых дверей, он прислушался и, не услышав больше ничего такого, направился на пост. Шаги. Опять за спиной как будто кто-то прошёл. Вильям мотнул головой, отгоняя морок, и ускорил шаг. От того, что произошло потом, он вскрикнул. Кто-то с силой дёрнул его вперёд за одежду, Вильям запутался в ногах, он едва успел подставить руки, чтобы не вмазаться лицом в паркет. На его вскрик тут же вылетела Ликка в боевой позе.

— Что случилось?

— Не знаю... На ровном месте... — Вильям поднялся и отряхнул колени брюк. Позади него в коридоре никого не было. А спереди оказалась только Ликка. Она сглотнула, и стало как будто холоднее.

— Я тоже часто падаю по ночам, как подножки ставят.

— Так, не нагнетай, не пугай сама себя. Пошли лучше чай попьём.

Дождавшись, когда Ликка зайдёт на пост, Вильям ещё раз огляделся и услышал шёпот. Он звал его в сторону коридора с палатами. Мотнув головой, он шагнул в комнату поста и присел на диван. Несколько мгновений какой-то звенящей тишины, как будто от давления слух пропал, Вильям даже не удержался и наклонил голову, чтобы убрать это неприятное ощущение. Тишину ночи вдруг разрезал крик, надрывный, от него Ликка подавилась чаем, а санитары повскакивали со своих мест. Этот голос Вильям узнал бы даже спросонья. Дитмар. В закрытом коридоре громко хлопнула дверь, Вильям с Ликкой, Джерри и Майком кинулись туда. От крика Дитмара проснулись остальные пациенты. Было слышно плач, вскрики, бормотание, коридор как будто ожил, превратился в нутро ревущего чудовища. Казалось даже, что в нём висит ощутимый морок, как от тумана. На одной из дверей горел красный диод, она только что была открыта. Кто мог ночью незаметно пройти? Как? Они ведь все четверо сидели прямо напротив единственной двери в отделение, что за невидимка? Или замок просто сломан? Вильям дёрнул ручку двери, надеясь, что просто магнит вышел из строя, но она оказалась закрыта. Приложив карту к замку, Вильям прикусил губу. Что-то произошло, что-то очень плохое. Едва дождавшись, когда же чёртов замок загорится зелёным, он влетел в палату и чуть не отшатнулся. Мистер Бейкер висел посреди помещения в петле, зацепленной за крючок от люстры, на фоне ярко светящей в окна луны он был похож на болтающееся посреди комнаты привидение. Вильям подлетел в нему и, обхватив ноги, приподнял, чтобы он не удавился, если ещё не сломал шею. Джерри тут же залез на койку и принялся стягивать петлю. Дитмар продолжал кричать, даже не кричать, скорее громко рыдать, выть в истерике в соседней палате. Казалось, что весь мир превратился в какой-то водоворот, от которого мозги начали закипать.

— Я вызову рембригаду! — Ликка кинулась куда-то к выходу за забытым пейджером, оставляя их втроём.

Наконец удалось вытащить его голову из петли и уложить на пол. Вильям хорошо знал, как нужно реанимировать, не раз пригождалось, но, поднеся руку к его рту, он понял, что смысла нет. Ни дыхания, ни пульса, холодный, как камень. Джерри усиленно делал массаж сердца и искусственное дыхание, а он сам поднялся с колен и посмотрел на наручные часы.

— Время смерти...

— Рано!

Вильям замолчал. Пусть, пусть попробует. Мистер Бейкер умер, причём, судя по цвету лица, умер минуты три как. Он пропустил Майка и отошёл к двери, чтобы не мешать им. В голове стоял неприятный гул и звон, казалось, что плач всех остальных пациентов слился в один звук. На пороге показались ребята рембригады с Ликкой. Они быстро ощупали тело и медленно обернулись на Вильяма. Они-то точно понимали, что здесь их помощь уже не понадобится, хоть что делай.

— Время смерти одиннадцать тридцать одна. Зафиксировал врач психиатр-психотерапевт Вильям Салтрай. Позвоните главврачу, нужно ему сообщить.

Ликка закрыла рот рукой и вылетела в коридор. Вильям её понимал: одно дело, когда умирает пожилой человек от болезни, и совсем другое, когда кто-то погибает насильственной смертью. Он в экстренном стационаре успел насмотреться, но даже его потрясло произошедшее. А ещё нужно будет заполнить бумаги, какие действия были предприняты, что, куда, документы для полиции. Но сначала нужно успокоить других пациентов.

— Ликка, иди к Мелиссе, нужно всех уложить спать, сказать, что всё в порядке. Я к Дитмару. Приготовьте уколы.

Он плохо представлял, как будет успокаивать Дитмара в таком состоянии, но это нужно сделать. Хотя бы убедить его, что укол с успокоительным ему не навредит. Замок реагировал на карту ужасно медленно, как и всё здесь. Наконец он щёлкнул, и Вильям зашёл в палату. Дитмар сидел в углу, сжавшись в комок, и когда открылась дверь, он вжался в стену и выставил перед собой руки.

— Нет, не надо, я буду орать! Нет! — Вильям быстро подошёл к нему и присел, чтобы их лица были рядом.

— Дитмар, это я, твой врач. Посмотри на меня, — Дитмар даже не отреагировал. Вильям схватил его за руки и взял за подбородок. — Дитмар, — тот кое-как открыл глаза и, увидев его лицо, разревелся.

— Доктор, он убил его! Он убил! Он убил первого! — Вильям слегка нахмурился. Убил?

— Кто, кто убил?

— Он убил его. Я слышал, я всё слышал... Он убил, он будет убивать ещё, — Вильям аккуратно помог ему подняться и усадил на койку. Забрал у Джерри бумажное полотенце и принялся вытирать зарёванное лицо.

— Не бойтесь, я защищу вас.

— Нет!

— Вы сомневаетесь во мне? — Дитмар вскинул на него горящий взгляд и, столкнувшись с его глазами, тут же осел и уткнулся носом ему в халат на плече. Вильям показал Джерри знак, чтобы тот достал шприц. — Дитмар, завтра ты обязательно мне всё расскажешь, обещаю, я тебя выслушаю, мы подумаем вместе, что можно сделать. Но сейчас ты в плохом состоянии. Тебе нужно успокоиться и поспать. Не бойся, я буду в коридоре, никого не пропущу.

— Правда? — столько надежды в глазах Вильям не видел до этого никогда, захотелось натурально ударить себя по губам.

— Правда. Давай сделаем тебе укол, лекарство поможет успокоиться, снимет волнение.

Дитмар заметался взглядом с Вильяма на Джерри с подносом и наконец обречённо склонил голову и подставил руку. И даже сам задрал рукав. Джерри опустил поднос на кровать рядом с ним и принялся колдовать над подставленной рукой. Дитмар даже не вздрогнул, когда он ввёл иглу. Так напряжён или у Джерри рука лёгкая? Вильям положил ладонь Дитмару на плечо, чтобы немного его успокоить. Простой человеческий жест поддержки творил чудеса. Наконец Джерри приклеил пластырь и поправил рукав. Вручив Дитмару кролика, он забрал у вбежавшей Ликки спутниковый телефон.

— Алло, Вильям, что у вас там происходит? — сонный голос профессора Форинджера окончательно выбил его из колеи. Вильям почувствовал глубочайшую личную ответственность за произошедшее. Он тяжело сглотнул и присел на кровать рядом со свернувшимся под одеялом Дитмаром.

— Мистер Бейкер был найден повешенным в палате.

— Что?

— Мы сообщили главврачу, он вызвал полицию, по протоколу положено...

— Я еду, ребята, всё, выезжаю уже, через часик буду. Чёрт, мне нужно дозвониться до Лэри... — было слышно, как профессор мечется, пытаясь собраться и одновременно не запутаться в проводе телефона. — Держитесь там, следствию говорите, как есть, нам ещё проблем не хватало.

— Хорошо.

Отдав телефон Ликке и указав им на дверь, он погладил трясущегося Дитмара по волосам и прикрыл глаза. Что, казалось, что это место какое-то слишком тихое? Получай. Тебе же понравилось в экстренном отплясывать перед детективами после каждого несчастного случая в твою смену.

— Доктор, пожалуйста, скажите, что я смогу попасть домой. Что я не сдохну здесь.

— Ни в коем случае, не в мою смену, — Дитмар покрепче обнял кролика и прикрыл глаза. От невыносимой грусти и какой-то обречённости на его лице стало физически плохо. — Твой друг, как его зовут?

— Март, — Дитмар погладил игрушку по лбу и поёрзал. — Это подарок. Не помню, чей...

— Всё будет хорошо, спи, сон полезен для организма.

Дождавшись, когда Дитмар перестанет пыхтеть и дрожать, Вильям тихонько вышел. Остальные пациенты вообще не поняли, что произошло, их успокоить оказалось проще. Закончив в коридоре и оставив открытой дверь в палату мистера Бейкера, не трогая тело, они вышли к смотровой. Наконец на входе показался Шон и ещё один медбрат из морга с каталкой. Труп отвезли в грузовой лифт, который располагался в административном крыле. Силуэт человека под белой простынкой. Вильям пытался не сильно часто сглатывать, но ничего не мог сделать с накатившей нервозностью. Чёртов знакомый протокол. Поднятая по тревоге практически утренняя смена приняла у них пост, и все четверо спустились на первый этаж. Там их уже ждал главврач. Растрёпанный, помятый, кое-как одетый, в пижамной футболке вместо сорочки, он указал им на диваны в холле первого этажа и ушёл встречать полицейских. Мимо них к административному крылу прошагала целая процессия. Несколько человек сразу пошли в полуподвал вместе с угрюмым Шоном, остальные скрылись в закрытом коридоре. В холле остались двое полицейских и мужчина с чемоданчиком. Он принялся раскладывать на журнальном столике оборудование и бланки для дактилоскопии. А главврач присел рядом с ними на кресло и нервно кашлянул.

— Ребята, сотрудничайте со следствием, всё, как на духу, хорошо? — дождавшись согласного кивка, мистер Рэйнолдс потёр глаза рукой. — Я уже вызвал адвоката, который будет вас представлять. Ваша задача сейчас — идти навстречу следствию, но не позволяйте на себя давить, ясно? Пока не приедет адвокат, у вас есть право молчать. У вас снимут отпечатки пальцев и посмотрят ваши карты, чтобы зафиксировать время открытия вами разных дверей. Ни пуха ни пера, я попытаюсь дозвониться до мистера Опенгеймера, но что-то мне подсказывает, что у него телефон выдернут из сети. Профессор уже едет, он будет давать показания после вас, и если что, он же будет проверять документы по смене.

Вильям спокойно дал снять с себя отпечатки и откинулся на спинку дивана. Мыслями он был не здесь, а в экспериментальном, рядом с Дитмаром. Как он там? Действительно заснул или уже успел устроить новой смене взбучку? Сильный стресс, слишком сильный, он может сказаться на его психике куда хуже, чем даже можно предположить. Пока допрашивали санитаров и Ликку, он старался не накручивать себя, но ничего не получилось. Он обдумывал ситуацию, обдумывал слова Дитмара, всё, что он говорил до этого. Быть может, Вильям не заметил тревожные звонки, которые ему пытался оставить Дитмар. Быть может, у него получилось бы всё это предотвратить. Наконец его позвал полисмен, и он тяжело поднялся с дивана. В небольшом кабинете архива уже сидели двое. И, без представлений поняв, что говорить с ним будет женщина в бежевом пиджаке на чёрный свитер, Вильям сел перед ней на стул и кивнул. Мужчина в углу не вёл себя как детектив.

— Почему ко мне сели?

— Мужчина — секретарь. Я прекрасно в людях разбираюсь.

— Хорошо. Детектив Воловски. Значит, это вы обнаружили тело?

— Да. Ну хотя скорее мы все вместе обнаружили, все туда побежали.

— Какие действия вами были предприняты? — она мотнула головой, откидывая за спину чёрные волосы из высокого хвоста. От её цепкого взгляда серых глаз было не по себе. Сразу видно, профессионал, душу из всех вынет, но найдёт преступника.

— Мы с Джерри вытащили мистера Бейкера из петли, уложили на пол. Ликка побежала на пост за пейджером, чтобы вызвать реанимационную бригаду и встретить их. Джерри с Майком предприняли реанимационные действия.

— Какие именно?

— Непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. В отделении инъекций для реанимации у нас нет.

— А что делали в этот момент вы?

— Я стоял в дверях палаты и ждал реанимационную бригаду.

— Вы не помогали коллегам?

— Он был мёртв минуты три как. Ему бы уже ничего не помогло, фельдшеры могут подтвердить.

— Как вы это поняли?

— По цвету лица и борозды от верёвки. Вы себе не представляете, сколько смертей мне довелось зафиксировать в экстренном отделении.

— В какой больнице вы работали?

— Бедламе. Простите, Бетлемской королевской больнице, — детектив хмыкнула и перелистнула страницу. Это что, досье?

— Что подозрительного вы успели заметить перед тем, как это произошло? Может быть, странное поведение, какие-то подозрительные шумы?

— В отделении полно подозрительных шумов. Здание старое, всё щёлкает и гудит, а на чердаке голуби и, скорее всего, ласка живут. Поэтому пропустить какие-то шумы мы могли, привыкли уже к тому, что ночью у нас жизнь не останавливается.

— Двери открываются картами?

— Да. Есть, правда, специальные размагничивающие устройства, чтобы открыть заевший замок, но я не знаю, у кого они. У слесаря, наверное. А так именные карты, да. Все данные о том, кто и во сколько открыл замок, идут на сервер.

— То есть, человек без карты не мог физически зайти в палату?

— Да. У нас уже выходили от перепада напряжения замки, но выходили сразу все. Один-единственный просто не мог, — детектив отложила бумаги и сцепила руки в замок на столе.

— Ну что же, предлагаю поговорить о вас. И начну я с того, что в вашем деле есть охранный ордер от тридцати семи человек сразу. Кто эти люди и почему у вас охранный ордер?

— Это... Сектанты. Они пытались угрозами выжать из меня дом матери, когда она попала в психушку.

— Ваша мать была в секте?

— Да. Они считали, что её имущество — их имущество.

— Как давно вы их видели?

— Вчера. По крайней мере двоих из них я видел вчера в Карлайле и когда пригрозил вызвать полицию, они от меня отстали.

— Насколько велика вероятность того, что они попытаются проникнуть на территорию больницы, чтобы поквитаться с вами?

— Нет, они, конечно, те ещё мудаки, но они пугливые. Они точно не попрут против охраны. В их стиле скорее ходить под забором.

— Также в вашем послужном списке обозначено бродяжничество и мелкое воровство. Не хотите дать комментарий по этому поводу? — женщина совершенно холодным равнодушным взглядом вцепилась в него. Вильям впервые с тех пор снова почувствовал такую удушающую злобу. Какое ты, красотка из хорошей семьи, отучившаяся в академии и занимающая не последний пост, имеешь право осуждать того, кого не знаешь? Он привычным жестом поправил волосы, пытаясь успокоиться.

— А это как относится к делу? Мне было двенадцать. Вам напомнить, сколько мне сейчас?

— А как насчёт ваших походов к психотерапевту? Какова была причина?

— Нет, не вспышки агрессии. У меня было депрессивное расстройство. Плюс не думаю, что вам бы понравилось провести десять лет в секте в качестве груши для битья. И не нужно со мной в угадайку играть, я прекрасно понимаю, к чему вы клоните, — Вильям потёр глаза рукой, пытаясь не отключиться. Поспать хотя бы часа три, сегодня у него ещё пациенты будут. Детектив Воловски напротив была бодра и полна сил, и это раздражало. — Я прекрасно знаю, что в таких случаях в первую очередь подозревают смену, которая фиксировала смерть. У меня уже умирали пациенты в экстренном, я эту процедуру раза четыре проходил. И я прекрасно знаю, что своими вопросами вы пытаетесь меня расшатать, чтобы я что-нибудь ляпнул, но ляпать мне нечего. Я не видел ничего. Прибежал в палату тогда, когда дверь хлопнула, это все слышали.

— Вы уверены, что никто не входил в отделение?

— Да, единственная дверь находится напротив поста, мы сидели там всё время. Только если кто-то спрятался где-то в отделении ещё вечером, но реально спрятаться он мог только в административном, там перед закрытием отделения не осматривают кабинеты.

— Ваше внимание привлёк именно хлопок двери? — Вильям слегка нахмурился. Если он скажет правду, Дитмара будут допрашивать, а как это может сказаться на его самочувствии предсказать сложно.

— Нет... Пациент закричал.

— Дитмар Прендергаст? — следователь посмотрела в листок и принялась крутить ручку между пальцами.

— Да.

— Это ваш пациент.

— Вы и так знаете.

— Вы с ним говорили?

— Конечно, у него случилась истерика и мне нужно было его успокоить.

— Он что-то сказал? Что может помочь следствию?

— Он сказал, что кто-то убил первого и что это не последнее убийство. Точнее, не сказал, а прокричал мне в лицо в слезах и соплях. Боюсь, что допросить его у вас не получится, — женщина дёрнула бровью.

— Почему это? У нас есть штатные психиатры.

— Он выгнал шесть врачей, я седьмой. Вы думаете, что он вам что-то скажет? Зря, он в регрессе и очень замкнутый. Он плохо отличает свои выдумки от реальности, и даже если он начнёт давать показания, скорее всего, убийцей окажется монстр из зеркала, который пытается его уничтожить. Я могу поговорить с ним в вашем присутствии.

— Вы подозреваемый.

— Ну, вот если у вашего врача не выйдет, вариантов у вас не останется, потому что я кое-как наладил с ним контакт, — следователь тяжело выдохнула и отвернулась к окну.

— Как же я терпеть не могу такие дела, какие же вы все скользкие, всё в свою сторону выворачиваете. Я не ваш пациент, чтобы на меня давить.

— Я не давлю. Просто чисто логически мне нет резона убивать пациента, он не мой подопечный, и сделать так, чтобы он не впал в панику быстрее, чем я его успею убить, я бы не смог. Каждый пациент уникален, нужно знать подход. Он бы закричал, но было тихо, раз услышал только Дитмар.

— А кто его лечащий врач?

— Лэри Опенгеймер. Но он живёт в городе.

— Ладно. Попрошу никуда не уезжать, вы мне ещё понадобитесь, чтобы всё показать, — следователь слегка разочарованно вздохнула. Вильям понимал, ей хочется поскорее закрыть дело, но так просто это не сделаешь.

— А куда я денусь? Мне завтра на работу к одиннадцати.

— Распишитесь здесь, что с ваших слов записано верно, — мужчина протянул ему бумаги из печатной машинки и, дождавшись, когда Вили всё подпишет, поставил сверху печать и проводил его до выхода.

Выползши из кабинета, переоборудованного в допросную, Вильям медленно побрёл к выходу. Переодевшись в гардеробе, он вышел на улицу и тяжело вздохнул. Тёплые фонари, оказывается, не так уж хорошо освещали аллею. А родная и привычная темнота, в которой Вильям привык прятаться, уже не казалась такой уж безопасной. Убил, фигурально выражаясь, или же по-настоящему убил? Что же ты загадками говоришь, Дитмар, ну скажи же прямо, опиши его, скажи имя... Нет, сегодня он всё же закурит, нет никаких сил, конфетами обойтись не получится. Надо только вспомнить, куда он сунул пачку сигарет с зажигалкой. Вильям едва не подскочил, когда над головой раздалось хлопанье крыльев и ругнулся под нос. Сегодня он не заснёт.

Шуршание ткани, дыхание, неровное, прерывистое. Кто это? Где он? В кромешной темноте было слышно только плач, плач боли и страха. Он не чувствовал ничего, как будто замёрз, заиндевел. Где он? В темноте зажёгся свет. Руки, что это? Руки в крови, густой и липкой, он попытался тряхнуть ими, чтобы её стало меньше. Но она, будто живая, лезла, текла вверх по рукам, к локтям, плечам. В панике он попытался тереть пиджаком руки. Но кровь даже не оставила следов на ткани. Чьи-то болезненные завывания из темноты начали дёргать нервы как струны, стало тяжело дышать. Он резко попытался сбежать хоть куда-нибудь от света, чтобы ничего не видеть, и тут кто-то ударил его по голове. От боли свет погас, и он рухнул на пыльный кирпичный пол.

Дитмар, снова сидящий в кресле перед столом, нервно жевал губы и трепал Марта за уши. Его попытались допросить рано утром, но итог оказался закономерен, у Дитмара случилась истерика, и его с миром отпустили в палату. Психиатр, который пытался с ним поговорить, только пожал плечами и сказал, что допрашивать его придётся Вильяму. Ему был выдан список вопросов, и вот уже пять минут он пытался с обычных рутинный вопросов для проверки мировосприятия перейти непосредственно к допросу. В углу кабинета, как можно дальше от Дитмара, сидел судебный психиатр и записывал разговор на диктофон.

— Дитмар, я бы хотел поговорить о том что произошло ночью, — он сжался, боится. — Я понимаю, что для вас это может быть болезненно, но всё же я обещал вас выслушать. И сдержу слово.

— Я... понимаю. Я бесполезный... Мусор, — он закрыл глаза рукой и прерывисто вздохнул. Поднял влажные глаза к потолку. — Я ничего не могу сказать. Я не понимаю. Я болен...

— Не переживайте. Я здесь чтобы помочь вам говорить, — Дитмар слегка поджал губы и устало улыбнулся. Сколько боли в глазах. Что-то тут происходит плохое, ужасно плохое.

— Я понимаю. Но... Ладно.

— Дитмар, как ты понял, что мистер Бейкер умер? — молчание. — Ты позвал на помощь, ты хотел, чтобы его спасли?

— Да. Я слышал разговор за стеной. Я слышал, как он хрипел.

— Ты не сразу позвал на помощь, почему?

— Я... боюсь, — Дитмар кинул раздражённый взгляд на мужчину в кресле и поджал под себя ноги.

— Ты знаешь того, кто это сделал? — Дитмар с опаской кивнул. Вильям осторожно наклонился, чтобы быть к нему поближе. — Можешь мне рассказать?

— Они... Они всегда рядом. — Вильям едва успевал записывать. Он отказался от вопросов, никаких вопросов, слушать и наматывать на ус молча. Только так Дитмар начнёт говорить много и конкретно. — Один ходит тенью без тела и следа, он заходит сквозь стены, у него ледяные руки и нет глаз, он смотрит на нас ночью и ходит за нами днём, он как туман и ветер, очень страшный... Второй приходит из-за маленькой двери из тьмы. Он уводит нас туда и там творит с нами всё. Он калечит, делает больно... — Дитмар задрал рукава, и Вильям едва подавил ошарашенный вздох. На запястье было видно синяки, как будто кто-то держал его за руку. — Он... Он причиняет боль и никогда не уходит, пока мы не пообещаем молчать. Он придёт за мной за то, что я говорю вам о нём... — Дитмар обречённо опустил лицо и закрыл его руками.

— То есть, они приходят не впервые? Почему до этого ты не говорил, что кто-то шастает по отделению?

— Будет хуже. Они всё равно вернутся, как только закроется дверь.

— Двойник из зеркала с ними не связан?

— Нет, он просто кривляется. А эти могут прикоснуться, могут потрогать.

Вильям нахмурился. Итак. Вот оно. Двойник из зеркала изначально был не реальной опасностью. Поэтому Дитмар о нём и говорил, он понимал, что тот не причинит ему реального вреда, только бесноваться и пугать. А эти двое. Плохо, что их двое, очень плохо. Кто из них реален, а кто — просто кошмар? Второй пока выглядел более реально. Но... Какая дверца, какая тьма? Первый входит сквозь стены, без глаз... Как это интерпретировать? Что это означает? Дитмар прижимал к себе Марта и слегка покачивался в кресле, давая Вильяму переварить информацию.

— Кто из них опаснее?

— Не знаю. Они страх и кошмар. Закрываешь глаза и видишь их. Это невозможно... терпеть.

— Ты сказал, что будут ещё смерти. Откуда ты знаешь?

— Знаю. Мы опасны, мы можем... Я не знаю, нас запугивают...

— Дитмар, спокойно, не переживай, — Вильям аккуратно положил руку поверх его и улыбнулся самой спокойной улыбкой, какую смог из себя выдавить в этой ситуации. — Я рядом, я помогу. Обещаю.

— Вы меня понимаете, доктор?

— Да, — враньё. Но это пока, он обязательно докопается до истины.

После того, как сеанс всё же был закончен, и Дитмара повели в комнату отдыха санитары, Вильям расписался в бумажке о том, что даёт разрешение использовать запись сеанса в интересах следствия. Дождавшись, когда судебник выйдет, он закрыл лицо руками, пытаясь хотя бы примерно набросать в голове всю ситуацию. По закрытому отделению ходят двое непонятного происхождения. Кто-то из них по неизвестным причинам издевается над пациентами и теперь ещё и начал убивать. Вряд ли сейчас получится выжать из Дитмара более точное описание. Плюс, как он понял из шёпотков детективов, остальные пациенты говорили ещё меньше и не знали даже этого. Похоже, что беспокойность Дитмара сыграла им всем на руку. Он слишком много видел и слышал. И слишком много запоминал. Фрагментами, определённо. Если учесть его нарушение кратковременной памяти, становится понятно, что всё, что он говорит, как картинка паззла. Вот он был, и кто-то смахнул его со стола, картинка рассыпалась. У Дитмара, у него, у кого-то ещё, у других врачей, медперсонала, у них есть по фрагменту, и победит в этом состязании тот, кто сложит свои куски в картинку и сможет правильно её додумать и интерпретировать. А судя по тому, что все эти обрывки паззла в голове у Дитмара смешались с чем-то инородным, их придётся выбирать очень тщательно.

Закончив в отделении, Вильям решил спуститься в столовую, пообедать и подумать над тем, что происходит между ним и пациентом. Он чувствовал себя таким же пациентом, если честно, как будто это он глуп и не понимает, что умный человек пытается до него донести. Правда, пациент с пациентом зачастую прекрасно договаривались между собой, а у них какая-то стена, в которую Вильям врезается со всего маху, стоит Дитмару открыть рот. Никогда ещё от того, насколько хорошо он отделит бред от правды, не зависела чья-то жизнь. А сейчас зависит хотя бы жизнь самого Дитмара, не зря же он так боится и просит помощи.

В столовой было тихо, удивительно тихо, как будто ночное происшествие повлияло совершенно на всех. Пациентам ничего не сказали, Дитмар благоразумно молчал, как его и попросил Вильям. А вот в столовой для персонала на первом этаже стояла тягостная атмосфера напряжения. Он ковырялся в супе и то и дело оглядывался. Вильям и сам чувствовал, как резко подскочила до небес его тревожность. Он не верил в то, что это суицид, нет, нет и нет. Он не знал мистера Бейкера как пациента, но тот был спокойным, хоть и чудил, такие самоубийства обычно совсем не в стиле подобных тихих больных. От мыслей его отвлёк скрип ножек стула по паркету. Рядом с ним за стул плюхнулся Лэри и закрыл лицо руками. Его вызвали на допрос ещё в десять и только отпустили? Вот это его потрепали. Наконец отняв руки от бледного лица, он пододвинул к себе стоящий на столе графин с водой и налил полный стакан. Опрокинув в себя, он наконец тяжело выдохнул.

— Ты выглядишь так, как будто тебя там пытали.

— Почти, из меня двое следователей пытались выжать информацию, которой у меня нет. Что я им могу сказать? Вот что? Что я спал в это время с выключенным телефоном, как все нормальные люди?

— Из меня тоже выжимали. Подняли моё досье, откопали, что я в одиннадцать из дома сбегал... — Лэри махнул рукой и поджал губы в гримасе боли.

— Знаешь, я чувствую себя преступником, не потому, что я его убил, а потому, что я допустил, чтобы это случилось...

— Он жаловался?

— Да, он жаловался, что у него всё болит, — Вильям поджал губы. Так, что это означает? Дитмар не просто не врёт, он более чем последователен. — Я пытался вычислить, что конкретно болит, сердце там или суставы, мало ли, может, у него ревматизм... Я видел синяки, но не понимал, откуда... Я убил его равнодушием, понимаешь?

— Не кори себя за это.

— У тебя когда-нибудь умирали пациенты? Убивали себя? — Вильям тяжело вздохнул и опустил чашку. Он понимал. Лэри ищет поддержки, понимания.

— Да. Я работал в экстренном стационаре в Лондоне, туда привозили всех острых в приступах, алкоголиков в делирии, всех, кто вёл себя вызывающе... В общем... Привезли мужчину, у него была параноидальная шизофрения в последней стадии, он думал, что его хотят убить за то, то он знает какую-то невероятных масштабов тайну, — он тяжело сглотнул. То тощее, почти серое от голода и сигарет лицо он не забудет никогда. — В общем, он говорил, что ему в живот зашили какой-то чип, который его убьёт, то ли ток пустит, то ли яд, я уже не помню. Я вёл беседы, выписывал таблетки, мне казалось, что он пошёл на поправку. И спустя неделю в отделении он... Он осколком цветочного горшка вскрыл сам себя от лобка до глотки. Искал чип, — Вильям не удержался и истерично хохотнул. И тут же зажал рот рукой. — Ирония в том, что чип его и убил, да, мнимый чип, он истёк кровью до того, как его успели зашить.

— Какой кошмар... — Лэри прикрыл глаза рукой. — Мне бы это в кошмарах снилось.

— По отделению ходила история, как медсестра умерла от инфаркта, когда на ночном обходе увидела, что пациентка себе ложкой глаза вырвала. Это не каждому дано перенести... — Вильям накрыл ладонью его руку, лежащую на столе, и слегка наклонился. — Ты же знаешь, и я знаю, мы все знаем, что это не могло быть самоубийством. Я слышал хлопок двери, и ребята слышали, можешь спросить.

— Я теперь уже ни в чём не уверен, ни в своей компетентности, ни во взглядах на жизнь... У него не было никаких признаков суицидального поведения, ничего, что могло бы подсказать, указать... Ноль...

— И что теперь? Что ты будешь делать?

— Я пока что подозреваемый номер один, пока не появится алиби... А потом... Главврач сказал, что если мою невиновность докажут, он возьмёт меня в плановое, чтобы не оставлять без работы, там как раз увольняется один врач. Но я не знаю, как я буду работать дальше... Знаешь, есть в этом что-то неправильное, как будто реальность ломается с треском...

— О, я вас как раз и искал, — они обернулись на Шона. Он был в простой форме и, судя по лицу, спал час от силы. — Можно присесть?

— Да... Как там... — Лэри сглотнул.

— Я затем к вам и пришёл. Вы-то имеете к этому всему самое прямое отношение, я знаю, — Шон наклонился и снизил голос до шёпота. — Его смотрели судебники, но, пока они ехали, я успел его раздеть и осмотреть... Его задушили. Руками.

— Что? — это вышло слишком громко, сидящие за соседними столами тут же обратили на них внимание. Лэри понял, что зря это сделал, и прикрылся стаканом воды.

— У него следы от пальцев на шее. Причём его как будто вдавливали или в пол, или в стену... Вот так как бы, — он изобразил руками в воздухе, как держали мистера Бейкера за шею. Странная поза, очень неудобно, если их немного вывернуть было бы логичнее, хотя... Он опустил взгляд на руки и нахмурился. Кто сказал, что неудобно? — И... Я не знаю, что это значит, но, короче, на нём был нос.

— Какой нос? — Вильям нахмурился, чувствуя, что по спине прошёл неприятный холод.

— Клоунский нос, который на резинке. На руку был намотан.

— У него вроде коулрофобия была, нет? — Вильям медленно обернулся на Лэри, а тот отставил стакан и приложил пальцы к губам. — Такие, как он, если и совершают суицид, то спонтанно. Типа выкинуться из окна или под машину броситься, если приступ... А тут нужно было сделать петлю, засунуть в неё голову, оттолкнуть кресло. Слишком много шансов передумать, — Лэри кинул на его лицо полный смятения взгляд и спрятал руки под стол.

— Убийца...

Этот шёпот как будто криком разнёсся по столовой. Жизнь тут не станет прежней уже никогда. Потому что среди персонала или пациентов есть убийца.

Тёмный коридор, двери, из них льётся свет, голубоватый, как от луны. Общий коридор отделения. Тишина. Он идёт тихо, чтобы не скрипнули полы, ни звука, иначе его услышат. Он слышит тяжёлое дыхание, как будто он внутри монстра, тяжёлый пыльный воздух движется туда-сюда, заставляя зажимать рот рукой. Удушливые спазмы, кашлять нельзя. Нет страха, но тревога затапливает с головой, начинают нервно трястись пальцы. Под ногой тихонько щёлкает плашка паркета, всё замирает.

Он проваливается куда-то, тонет в слизи. Она липнет, тянется нитками. Как будто он болоте. Тёплом болоте, мерзейшем. Он борется, пытается, тщетно, а вот теперь страх. Глупая смерть, глупая! Берег. Скользкий, в липкой грязи, руки срываются. Хватается за траву, из последних сил подтягивается и замирает. Она, сидит голая на присядках прямо перед ним.

Мальчик мой...

Нет, лучше утонуть. Пальцы против воли разжимаются, с размаху падает в болото, захлёбывается его густой тёплой водой. Она заполняет лёгкие без боли. Только панический последний рывок.

Вильям с истеричным вздохом сел на кровати и закрыл лицо руками. Мучительные тяжёлые сны, всё хуже и хуже. Дыхание срывалось, в тишине казалось, что его слышит весь корпус. Он из последних сил выполз из кровати, скорее даже выпал, еле смог встать на ноги, чудом дошёл до комода, там стоял стакан воды. Выхлебав его, он тяжело опёрся о столешницу и согнулся. Казалось, что он хлебнул кипятка. Тело скручивало жуткой болью, от которой всё тряслось, как при болезни Паркинсона. Он дождался, когда дыхание выровняется, и поднял голову. В зеркале он, лунный свет, глаза красные от выступивших во сне слёз, нос красный, сам бледный, как мертвец, как обычно. Вильям потёр глаза рукой и, снова кинув взгляд в зеркало, оцепенел. Из-за его спины появились руки. Её руки.

— Это сон, ты ещё не проснулся, — Вильям зажмурился в тщетной попытке хотя бы проглотить подскочившее к горлу сердце. Но сквозь футболку он чувствовал эти руки. С длинными ногтями, такие аккуратные, не знавшие никакой домашней работы, как когда-то давно.

Вильям открыл глаза и схватил одну из рук за запястье. Но пальцы сжать не успел. Её руки сжались на ткани, зажимая и кожу на груди, разрывая, до крови, рваных ран. За спиной её хриплый низкий смех. Вильям попытался мотнуть головой, дёрнуться, положил руку на ледяное зеркало, пытаясь оторвать хоть одну руку, только бы не было так мучительно больно. И тут раздался хруст стекла. Он, уже проваливаясь в темноту от боли, резко поднял глаза и увидел в зеркале не себя. Там, за стеклом стоял... Дитмар. Длинные, растрёпанные после сна волосы, безумные глаза, как отражение Вильяма, чёрная футболка, рука на руке Вильяма. Перекошенное от боли лицо было таким же, как в жизни, но в глазах было что-то иное. Там был разум, там была память.

— Дитмар?

Вильям на секунду забыл о боли, и лицо Дитмара тут же разгладилось вслед за его. Исчез страх, боль. Осталась злость. Он протянул руку к Вильяму. Стекло треснуло, преграда исчезла, Дитмар схватил его за ворот футболки и наотмашь ударил по лицу. Притянул к себе, едва не разрывая ткань, пытаясь вырвать его из её объятий, и закричал прямо в лицо, оглушая, заставляя зажать уши.

— Просыпайся, это сон!

От боли в щеке он тут же как будто очнулся от оцепенения, и мир разбился вслед за зеркалом.

Вильям едва не задохнулся, когда попытался резко сесть, но не смог. Лежит, на полу, запутавшись в одеяле. Кое-как выпутавшись, он на трясущихся ногах поднялся и сел на кровать. Нет, это не дело, нужно выпить успокоительного. Хорошо, что и его он тоже приготовил. В коридоре было слышно шаги, шуршание, было слышно, как открываются двери. Наверняка пришли ребята с вечерней смены. Дойдя до комода на подгибающихся ногах, Вильям закинул в рот половину таблетки, запил водой и упёрся руками в столешницу комода. Поднял лицо на зеркало и замер. На щеке красовался яркий красный след, как будто его кто-то ударил ладонью. В шоке он провёл пальцами по щеке и только сейчас понял, что она онемела, как после настоящего удара. Дитмар. Что он делал в кошмаре? Никогда ещё в его кошмарах не было никого постороннего. Он был один на один со своим самым ужасным страхом. Это было правило, которое ещё никогда и ничем не нарушалось. Что бы ни происходило они один на один. Так было в жизни. Так было и в кошмарах. А сейчас Дитмар, он выдернул его из кошмара, помог. Хотя это Вильям здесь, чтобы помочь ему. Что за чёртова мистика? Ещё след на щеке. Слишком реально, слишком. Та картинка из сна была один в один как реальность. Как будто он и вправду снова столкнулся с ней. Это всё нужно записать и поехать потом к психотерапевту. Или найти кого-то из местных. Это ненормально, что с ним происходит такое. Да ещё и подобный стресс, как смерть пациента, насильственная, это серьёзный удар. Так и до очередного помешательства недалеко. Он дошёл до кровати и решил поправить подушку. И едва не подпрыгнул, когда под ней почувствовал что-то твёрдое. Помятый в хлам блокнот, он читал сегодняшние записи перед сном. Вильям провёл рукой по щеке и облегчённо выдохнул. Ещё бы у него так лицо не затекло, на угле блокнота спать. Отложив их на тумбочку, он улёгся поудобнее. Успокоительное быстро действует, может, ещё есть шанс выспаться. Хотя до сих пор казалось, что он не один в комнате, что кто-то внимательно смотрит, изучает. Перевернувшись на бок, Вильям накрылся почти с головой и принялся про себя проговаривать успокаивающие установки, которым его научили. Они сработали безотказно, и тревога начала спадать. Наконец спасительное небытие накатило волной.