Вильям уже полчаса стоял у окна своего кабинета и рассматривал ворота. Их было видно отлично, окна выходили с фасада. За воротами маячил Кристиан. Почему он был один, было не ясно, но он торчал тут уже давно. Мокрый снег шмякал по стеклу некрасивыми хлопьями, ещё больше усугубляя картину. Чего он хочет? Он и так уже добился того, чего хотел, Вильям чувствовал, как ему медленно, но верно отрывает крышу. Все эти записочки, стояние над душой... Это возвращало его в те времена, когда он боялся даже на улицу выйти, когда он уже хотел лечь в психиатрию просто для того, чтобы быть под охраной. Сейчас охрана была, но Дитмар сам ему сказал, что тело ещё можно спасти людям, а вот разум... Кто его спасёт? Дитмар сказал, что его друг, но Вильям не знал, что сделать, как обратиться к нему за помощью правильно? Как дать ему понять, что всё, точка невозврата пройдена, пора тормозить этот кошмар.

— Пиздец, — Кристиан отошёл чуть в сторону, пропуская автомобиль бухгалтера, серый "Опель". — Ну и какого хера ты стоишь, не уходить? Ты уже мокрый, замёрз, ну иди отсюда...

Отвернувшись от окна, Вильям прикрыл глаза рукой. Как его это всё вымотало. Ощущение, что его долго трепали собаки, и он лежит в клочки и не знает, поднимется или нет. Только у собак было вполне человеческое лицо.

Он с самого утра занимался документами, но ни на сантиметр не приблизился к выписке Дитмара. А всё потому, что к обычным рядовым бумагам добавились целые папки документов, которые подписывал сам Дитмар при поступлении сюда, документы для университета, чтобы исследование свернули. Нужно бы чаю себе налить. В конце концов, он не железный, все они не железные. Уже открыв дверь, Вильям чуть не врезался в кого-то очень широкого перегородившего проём.

— Вильям, так дальше продолжаться не может, — мистер Монтгомери с мистером Смитом отрезали ему все пути к отступлению, встав в дверях. Вильям едва не принял оборонительную позу, но в последний момент заставил руки висеть спокойно.

— Вы о чём?

— Вы прекрасно видели, о чём, — мистер Смит сделал шаг вперёд и ткнул на окно.

— Да, видел. И что я могу сделать? Я уже угрожал, просил, умолял, что мне сделать? Убить его? Ну так простите, не планирую об них руки марать. Я что, виноват, что у меня такой настырный фанат?

— Я ведь понимаю, что это секта, — Вильям замер. Молчи, просто молчи. — Вы были в рядах Детей апостолов.

— Я вам ничего не говорил, — мистер Смит фыркнул очень невесело.

— Да как будто я не знаю, кто это и как они выглядят и ведут себя. Я лет десять назад одного вырвавшегося оттуда вёл. Думаете, я не знаю эти треугольные записочки? Я позвоню детективу, нам нужна охрана, очень хорошая охрана, потому что десять лет назад эти ублюдки пролезли ко мне в дом и пытались украсть адрес того парня, который еле от них скрылся, — мистер Смит тяжело вздохнул и снял очки. Похоже, что времена шли, а методы работы не менялись. Мало ли, что произошло тогда. Мистер Форинджер положил рук ему на плечо и покачал головой, от его тяжёлого, излишне понимающего взгляда хотелось упасть на пол и биться в беспомощной истерике.

— Я понимаю, как для вас это травматично, как тяжело признавать возможную опасность, но вы же врач, вы осознаёте, что всё это просто самоуспокоение... Я не считаю, что они причастны к убийствам и исчезновению мистера Миллера, но давайте всё же с чего-то начинать, вычёркивать опасные факторы по одному. Этот вычеркнем и возьмёмся за следующий.

— Хорошо. Мне, по большему счёту, всё равно на них и всё, что с ними связано, — Вильям скрестил руки на груди и слегка наклонил голову. — Это они всё никак не успокоятся. Как они мне надоели...

— Секта замарывает человека не как грязь, а как техническая кислота. Оставляет шрамы. Ну вот это ваш шрам. Может... Может, вам стоит поговорить с ним? Что он хочет? — мистер Монтгомери было попробовал смягчить углы, но мистер Смит тут же отрезал.

— Исключено. Они пудрят мозги прекрасно, вы и сами знаете, Вильям. Даже у вас такая черта есть наверняка.

— Наверняка...

Вильям не собирался поддерживать разговор, он ответил скорее на автомате. Ему и самому было интересно узнать, зачем стоять так долго на снегу? Почему, ну почему-то же это происходит. Он не сошёл с ума, ему не мерещится Кристиан, его видят все. Значит, или сам Кристиан сошёл с ума, или тут есть какой-то смысл. Может, поговорить, как посоветовал управляющий? От этой мысли его бросило в холодный пот и сердце подскочило к горлу. Нет, он не готов. Если судьба их снова столкнёт, то ещё может быть, но сам он на это не пойдёт, даже несмотря на то, что Кристиан оставил ему номер телефона. Вильям научился быть сильным и наглым. Но не сейчас, когда он расшатан настолько, что толкни чуть сильнее, и он рухнет на пол. Дождавшись, когда его выпустят из кабинета, он быстро дошёл до столовой, налил себе чая и прислонился к подоконнику. Все ели. И Дитмар тоже. Но Дитмар... Выглядел иначе. Он что, сделал волосы на пробор? Расчёсывались пациенты сами. Раньше у него было длинное кудрявое гнездо на голове, сейчас оно оказалось аккуратно заглажено на правую сторону. Нет ничего приятнее, чем видеть, что пациент начинает возвращать себе вкус жизни. Ему не плевать, как он выглядит. Дитмар, видимо, что-то почувствовал, оторвался от куриного супа, прищурился, чтобы его рассмотреть, и улыбнулся. Улыбнувшись ему в ответ, Вильям быстро пошёл в кабинет. Нужно понять, почему в первый раз Дитмар принял его за своего мучителя и почему сейчас он его распознаёт. В чём отличие. И, может, в этом будет разгадка к шараде. А пока документы. Чем быстрее будет решён этот вопрос, тем быстрее Дитмар покинет эти стены, как и хотел.

Дитмар держит за руку. От вони разложения слезятся глаза, желудок скручивает спазм. Плохо, как же плохо, как же... больно и никак. Дитмар показывает знак тишины и тянет за собой. Но там же темно, зачем?.. От удушливой волны воздуха, словно кто-то прошёл туда-сюда, их чуть не сдувает. В темноте включается телевизор, помехи, мелькающие кадры. Что? Почему? В его свете видно комнату, чёрную, неприглядную. Как будто из одной половины дома, мрачной, но чистой, они попали в его дом, ЕЁ дом. На стенах нет обоев, какие-то слова, на полках стеллажей какие-то предметы.

В шлюп кошмар явился мне...

Он отшатнулся от резко заработавшего телевизора, зажимая уши. На экране мелькала ОНА. В платьице, с причёской, маникюром. Она рубила мясо большим топориком.

— Выключи...

Голос сел, как будто горло сдавили руками.

— Доктор, всё в порядке.

Дитмар закрыл собой экран и взял лицо в ладони.

Смейся, смейся, пришла Вероника. Вот, вот, сдохла Вероника.

— Выключи его, выключи...

Снова, снова эта песенка! Где Дитмар? Он встаёт, хотя тяжело. Как будто телевизор его подавляет прямо сейчас, прижимает к полу, вытесняет все мысли. Что-то в руке. Что, откуда? Ярость затапливает. Швыряет что-то прямо в экран. Кинескоп взрывается с громким хлопком. В наступившей темноте его всё же рвёт. Больно, как будто выхаркивает органы. Шаги, всё ближе. Кто-то оттаскивает его к стене, вжимает в неё. Открывается дверь...

Комната. Что за чёрт? Вильям повернул голову, рассматривая собственную спальню. Что-то в ней было не так. Что-то его дёргало. Он сел, подавляя страшную тошноту от приснившегося кошмара. Или не кошмара? Почему он всё ещё чувствует этот запах? Сверху, с потолка, что-то капнуло. От того, с какой силой ужас скрутил всё тело, судорогой на глазах выступили слёзы. Медленно, перебарывая напряжение мышц, он поднял голову. Над кроватью в воздухе висел труп. С него содрали кожу, и кровь, уже загустевшая, капала на простыни.

— Это кошмар, это кошмар...

Медленно, боясь не так пошевелиться, Вильям начал отползать к входной двери. Ещё миллиметр, ну же... Но труп повернул к нему лицо и ухмыльнулся.

— Это реальность.

— Нет...

Ручка двери не повернулась, как будто механизм залили клеем, от беспомощности, прямо как в детстве, внутри всё оборвалось. Вильям вскочил на ноги и принялся судорожно дёргать дверь. Пока не почувствовал мокрую руку не плече. Всё, всё. Запах гниения заполнил собой весь мир, живот скрутило адской болью. И вдруг ручка двери сама повернулась. Дверь открылась.

— Доктор. Вы обещали помочь.

Стоящий на пороге Дитмар в больничной пижаме смотрел пристально, в упор. Протянул руку. Да, уведи отсюда, забери отсюда. Дитмар рывком вырвал Вильяма из рук трупа и с громким хлопком закрыл дверь.

— Это сон.

Дитмар в ответ хмыкнул и заглянул в глаза.

— Да, это сон. Реальность страшнее.

Вильям едва смог оторвать голову от подушки. Казалось, что живот сейчас разорвёт, настолько всё болело. Раком доползши до унитаза, он рухнул на кафель. Всё же вырвало. Запах разлагающегося мяса как будто до сих пор стоял в носу. От боли его колотило. Похоже, он отлично так чем-то отравился. Или его отравили. Он ни в чём не мог быть уверен. Засунув пальцы в рот, Вильям заставил себя вывернуть в унитаз всё, что могло там быть и что могло заставлять так болеть. Так же раком, не имея сил распрямиться, он дошёл до раковины и включил воду. Напившись из-под крана, он заглянул в зеркало. Отвратительно.

— Что тебе надо, сучья боль? Какого чёрта ты меня треплешь и куски отгрызаешь? — Вильям провёл руками по красному от слёз лицу и истерично захихикал. — Глупая боль, если ты меня сожрёшь, где тогда ты будешь жить?

Рвота хоть и убрала тошноту, боль никуда не делась. Едва найдя в аптечке антиспазмолетик, Вильям кулем завалился на кровать.

Очередной четверг. Выходной. Но планы, которые Вильям вынашивал трое суток, грозили пойти коту под хвост, потому что новым постановлением было приказано никого не выпускать из больницы. Эдакая принудительная подписка о невыезде. Возмущения администрации детектива не тронули, она выписала своей рукой несколько пропусков для директора и ещё нескольких человек, включая мистера Монтгомери и Мистера Смита, чтобы те управлялись с документами. А Вильям, внимательно рассматривая её, начал замечать то, чего в предыдущие разы не заметил. Она явно не спала. Вильям не знал, как всё происходящее выглядит со стороны, изнутри казалось, что это один муторный беспросветный кошмар из тех, которые пугают не монстрами, а пугают реалистичностью. Но, видимо, во внешнем мире это всё тоже отражается на людях. Да хотя бы потому что всегда собранная как солдат Воловски забыла свою ручку. Сунув её в карман, Вильям думал о том, как ей отдать, нужна ли ей ручка, может, это подарок, а может, просто безделица, выданная руководством всему отделу. И сейчас он сидел на кровати, уже одетый, и крутил ручку в руках. Ему нужно наружу, срочно. Но пропуска на его имя нет и не стоило надеяться. Он с таким трудом раздобыл адрес родителей Дитмара, всеми правдами и неправдами, не для того, чтобы профукать этот шанс. Но охрану на воротах усилили, причём так, что когда снова пришёл Кристиан его насильно обыскали и прогнали, чтобы не стоял под калиткой. А он ещё и подозреваемый, кто его выпустит в здравом уме. Ему нужно бежать. И если его поймают, он точно сядет. И тогда помочь Дитмару будет некому. Куда бы он ни ступил, везде ждёт ловушка. Можно быть параноиком, но почему-то не оставляли мысли о том, что это всё одна сплошная подстава. Ну не может быть столько совпадений. Его хотят подставить, очень планомерно и скурпулёзно. И в его силах отбрыкиваться как можно активнее, чтобы не казаться безвольной жертвой.

Вильям уже встал с кровати, как в дверь тихонько постучали. Учитывая, что выходной сегодня был у его смены, это могла быть только Ликка. Разрешив ей войти, он принялся зашнуровывать ботинки.

— А ты гулять? Пошли вместе.

— Боюсь туда, куда я пойду гулять, ты не захочешь.

— Это куда? — она нервно рассмеялась и протянула ему жменю леденцов. — Не вредничай.

— Мне нужно в Ливерпуль.

— Что?

— То. В Ливерпуль, блин.

— Но из больницы не выпускают никого... — Вильям только пожал плечами и ощупал карманы.

— Скажешь, что я с головной болью маюсь. Я сам предупредил администрацию и профессора.

— Вильям. Тебя арестуют. Тебя и так подозревают больше всех.

— Меня в любом случае рано или поздно арестуют, какая в жопу разница? — он поправил сумку-кроссбоди на плече и попрыгал, проверяя, не болтается ли чего. — Мне нужна эта поездка, слышишь? Она нужна мне срочно, если я не поговорю с миссис Прендергаст, я не докопаюсь до истины и не остановлю весь этот творящийся кошмар. Я не хочу быть на крючке у убийцы. У меня к тебе просьба. Посиди сегодня у меня в комнате. Можешь музыку негромко включить, сделай вид, что ты со мной. Вот, — Вильям сунул Ликке в руки свой ключ-карту. — Я постараюсь очень быстро.

— Вильям... — он уже открыл окно и всё же обернулся. Ликка стояла посреди комнаты в большой футболке с Микки Маусом и прижимала к груди карточку. — Я боюсь.

— Я тоже. Но в этом соль. Я переступлю через всё это и пойду дальше. Или страх переступит через меня, и тогда я или буду в дурке, или сяду на долгие годы. Выбор невелик.

— Пожалуйста, не задерживайся... И так далеко ехать...

— Я постараюсь к ужину вернуться. Всё. Когда я приду обратно, скину тебе сообщение на пейджер, откроешь мне окно в столовой.

Обняв Ликку, он открыл окно и вылез на узкий карниз, идущий вдоль этажа. Как хорошо, что густые кусты лещины даже без листвы хорошо закрывали его от случайных взглядов охранников на воротах. Спрыгнув не очень ловко, отбив пятку, Вильям зашипел и откинулся на стену, пережидая боль в ноге. Как только она затихла, он рысью кинулся к закрытой части владений. Там он точно найдёт лазейку. Не найдёт, полезет через забор. Сегодня он впервые был рад, что тут ещё не натыкали камеры слежения, хоть и собирались. Пролезши в дырку, прикрытую диким виноградом, Вильям одёрнул куртку и быстро пошёл вдоль ограды, щупая её. Высокий кирпичный забор с аккуратными столбиками, наверняка раньше был с чем-то вроде пиков сверху. Когда рука, которой он вёл по кладке, вдруг провалилась куда-то, он чуть не упал сам, но быстро вернул равновесие. В переплетениях вечнозелёного плюща пряталась дыра. Небольшая, вылезать будет неудобно, но достаточно, чтобы всё же пролезть. С другой стороны она оказалась так же заботливо прикрыта плющом. Вряд ли кто-то пользуется этим лазом, лозы пришлось с силой отрывать от кирпичей. Скорее всего, не видели эту дырку под зеленью. Ну ему же лучше. Поправив аккуратно плющ, чтобы ничего не вызывало подозрений, он почти бегом кинулся к бензоколонке за такси. Ему ещё нужно на электричку успеть.

Уже стоя перед особняком Прендергастов, Вильям думал о том, как начать диалог, чтобы не подкосить никого сразу. Потому что состояние Дитмара оставляло желать лучшего, и начинать с таких новостей свой приезд не стоит. В конце концов, он врач, нужно говорить об улучшениях, о том, какая работа проведена, тогда и доверия к нему будет больше. Но он понимал, что будет тяжело. Вильям никогда не задумывался до этого о том, во сколько встаёт пребывание пациентов в приюте и сейчас понимал, что во много. Классический английский особняк на три этажа, светлый, с высокими потолками, на подъезде стоит "Кадиллак", Прендергасты явно очень богаты. Вот так он впервые понял, что он малоимущая побирушка, которая лезет в душу и мозги к очень богатому и явно влиятельному человеку на самом деле. И что состояние Дитмара временное, это болезнь, а о нём самом он не знает ничего. Может, с этого и начать? Познакомиться с Дитмаром настоящим поближе? Он нажал на кнопку звонка и выпрямился, стараясь сдержать осанку. Дверь открылась слишком быстро, похоже, кто-то был в прихожей. На пороге стоял высокий плотный лысый мужчина в костюме. Он явно куда-то собирался, и даже предположить по его лицу, кто он Дитмару, было невозможно. Совсем не похожи.

— Здравствуйте. Вы эээ... К кому? — мужчина неловко улыбнулся и поправил шарф.

— Миссис Прендергаст дома?

— А, да, конечно. А вы кто?

— Я из Каштанового приюта, — Вильям постарался придать себе как можно более спокойный вид, как будто он самый прилежный и достойный доверия человек на земле.

— Проходите, я сейчас её позову. Разувайтесь, возьмите тапочки.

Вильям, стараясь не обращать внимания на немного странную просьбу переобуться, проскользнул в прихожую и принялся расшнуровывать ботинки. Он прекрасно понимал, что его возраст всегда был и козырем, и недостатком. Одних он мог умилить своим видом, большими грустными голубыми глазами, мол, ну он почти ребёнок, надо помягче. А кто-то наоборот воспринимал его как выскочку, малолетку, который строит глазки и ни на что больше не способен. Похоже, в этот раз ему поверили. Надев предложенные тапки, он прошёл в большую гостиную, огромную, на два этажа. Огромные окна выходили на сад, наверняка летом тут потрясающе красиво. У окон стояла уже украшенная рождественская ель, на камине носки. Здесь пахло праздником, апельсинами и елью. В приюте пахло ничем. Наряжать ель там не стали, не для кого. Остались только некоторые старики, бредовое и они.

— Так. Вы присаживайтесь, не стойте, — мужчина вылетел на парапет второго этажа и быстро сбежал по лестнице. — Прошу прощения, не могу остаться, нужно бежать на работу.

— Ничего страшного, думаю, миссис Прендергаст вам передаст наш разговор.

— Ага, — он рассеянно обшарил карманы пальто и обернулся на лестницу. — Мам, закрой потом дверь входную, у Митчела ключи есть, я ему дал дубликат!

— Иди уже, не мельтеши и не переживай.

Вильям вскинул голову и прикусил губу. У парапета стояла женщина, почти как две капли воды похожая на Дитмара. Только разве что по-женски изящная. Она медленно спустилась по лестнице и присела в кресло напротив него, поправив домашнее шерстяное платье. Да, очень похожи, даже манера держать руки такая же. И поправлять волосы одним и тем же движением.

— Я закурю, — она вытащила сигарету из портсигара, вставила в длинный мундштук и затянулась. — Нервы ни к чёрту в последнее время.

— Ничего страшного, я понимаю.

— Вы, наверное, насчёт документов по переводу? Какая же это морока ужасная... А нам ещё нужно определиться с тем, в какую больницу его лучше перевести. Я в этом ни черта не понимаю, выберу какую-нибудь, а она плохая, и что делать?

— Возьму на себя смелость предложить клинику Ашворт. Врачи новой школы, хорошее здание, большой процент ремиссий, рассмотрите, как вариант.

— Да? — миссис Прендергаст пожевала губу и наконец, поправив волосы таким знакомым жестом, откинулась на спинку. — Так кто вы такой, зачем вы приехали? И почему предварительно не позвонили?

— Я не менеджер отделения. Я психиатр-психотерапевт Дитмара, Вильям Салтрай.

— Ох, хорошо, а то уже две недели не было телефонных разговоров, — она тут же оживилась. — Может, вам кофе?

— Нет, спасибо.

— Как там мой мальчик? Я за него переживаю, сказали, что в больнице проблемы с отоплением, как бы не простыл, у него гайморит был.

— С ним всё в порядке, — какое же наглое враньё. — Дело в том, что мне нужно собрать заново анамнез. Указанные при поступлении в отделение диагнозы не соответствуют нынешней картине, и мне приходится всё делать заново. А так как Дитмар в лёгком регрессе, он не может рассказать достаточно достоверно. Я уже поговорил с его первым лечащим врачом, теперь я хотел бы узнать у вас всё о нём, что могло бы помочь отделить его характер, его самого от симптомов.

— Ах, конечно. А зачем?

— Для перевода нужен достоверный диагноз. Без него Дитмара не примут в больнице.

— Если честно, мы с Алексом согласны уже домой его забрать... Два года почти его не видели нормально...

— Я могу записать наш разговор?

— Да.

Вильям выложил диктофон на стол и заметил, как нервно миссис Прендергаст перебирает мундштук. Похоже, он не зря сюда приехал. Но нужно начать издалека прежде чем выяснять причину обращения в больницу.

— Итак, скажите, как бы вы охарактеризовали Дитмара? Какой он по характеру?

— Ну... Он очень спокойный внешне, но внутри... Он копит обиды, каждое плохое событие он копит по капле, чтобы потом в пылу ссоры припомнить абсолютно всё. Поэтому если уж он разругался с кем-то, то это почти всегда вдрызг. Он всегда тянулся к тем, кто ему не делал неприятно. К таким же спокойным и миролюбивым людям. Ну, и часто он сам лип к тем, кто в беде. Знаете, такой себе синдром рыцаря. Он и благотворительностью занимался, потому что с детства очень добросердечный, когда кто-то плачет, он мимо не проходит, старается утешить. Про животных и говорить нечего, все эти котятки и кутятки были нашими, стоило ему увидеть их на улице... Но вообще он так человек жёсткий, — она затянулась и фыркнула. — Алекса... Его травили в школе, ужасно издевались. Мы уже и в школу его другую перевели, но эти пацаны-то жили недалеко от нас и просто продолжили его преследовать. И Дитмар вступался за брата. У них десять лет разницы, а он как фурия кидался с кулаками на тех, кто Алекса задирал. Вы бы видели, он реально дрался с двадцатилетними ублюдками. Сколько было драк, сколько было всего, и полицию вызывали, они же с Алекса на Дитмара переключились даже. Видели шрам на губе? — Вильям осторожно кивнул. Неудивительно, что Дитмар такой вспыльчивый, так кричит и вырывается, научился. — Так его лицом об оградку палисадника приложили. Скорую пришлось вызывать, чтобы зашивать. Думаете, это остудило пыл? Ха. Ни капельки. Помог только переезд на другой конец города. И он такой всегда был. Заводила в классе, потом в колледжской группе, он дрался за тех, кого обижали, для него это было самоцелью. Эх... Мне кажется, это мы виноваты. Он всё детство читал книги, мы с Огастесом постоянно работали. Вот он и нахватался оттуда идей. Вальтер Скотт пагубно влияет на детей, — Миссис Прендергаст невесело улыбнулась.

— А как насчёт памяти? Он, я так понимаю, хорошо всё запоминал.

— Да. Он запоминал всё, номера телефонов, адреса, даты, даже тех людей, которых он не знал, вроде партнёров Огастеса. А перед тем, как лечь в больницу, у него же был свой бизнес. Он реставрацией занимался и помнил телефоны всех клиентов наизусть, всех управляющих галерей. Он даже сам для себя выучил французский и немецкий, чтобы с клиентами общаться. Он не вундеркинд, конечно... Просто у него всегда это отменное стремление к знаниям, к новым возможностям, ему это всё доставляет удовольствие. Дитмар мне говорил, что, изучая новый язык, он открывает для себя новый мир, книги, которых раньше не читал, фильмы, которых раньше не смотрел. За полгода до больницы у него появился клиент из Японии, и ему стрельнула в голову мысль и японский выучить, потому что этот клиент прислал ему в подарок несколько книг по импрессионистам на японском. Вот так. Ну и реставраторская работа она очень дотошная и нудная. Он может сутки сидеть в мастерской, отколупывая лезвием лак, чтобы не повредить краску, на пастозных полотнах. Он во всём такой. Ему нужен новый мир, новые краски, и ради этого он готов тратить силы и время.

— Бывали ли у него до этого неврозы? Может, приступы какие-то? Панические атаки?

— Неврозы — это наше второе имя. У нас у всех в семье эта зараза. Жизнь сейчас нервная, а мы какие-то слишком тонко устроенные все. Особенно Дитмар, он же весь в искусстве, в галереях, возвышенных книгах, да и в его мире он всё контролирует, не зависит от других людей. И когда он сталкивался с реальностью, получением документов, поездками в больницу, у него тут же вылезали тики. Так что таблетки он пил постоянно. Но это не было проблемой никогда, он наблюдался у невропатолога и очень хорошо себя чувствовал. Так, а что с ним сейчас, раз вы всё это спрашиваете?

— Ну... У него нарушение памяти и бред толкования. Он не связывает то, что видит, с образом в голове и может выдавать очень... фантасмагоричные описания. И... Он сказал, что не помнит ваше имя, — медленно затушив сигарету в пепельнице, миссис Прендергаст вынула из кармана платок и, приподняв очки, аккуратно промокнула под глазами. Похоже, Вильям её сейчас изрядно расшатает, очень жаль.

— Валери. Меня зовут Валери.

— Дитмар сказал при поступлении неправду о причине попадания в больницу. Судя по всему, он находился в стрессе, да, но был какой-то триггер, который его добил. Что могло такого серьёзного произойти за месяц до попадания в больницу?

— Ну... Смерть Огастеса нас очень сильно подкосила, он застрелился... Но это было почти за год.

— Я понимаю, что Дитмар не захотел говорить всего, он очень... Неспокойно относится к любым травмирующим воспоминаниям, — миссис Прендергаст прижала платок к губам и отвернулась к окну. — Мне нужно знать, каков был триггер. Что стало отправной точкой и, главное, почему именно так, — молчание. Вильям вздохнул и решил зайти с другой стороны. — Он говорит, что его преследует монстр из зеркала, у него такое же лицо, и он его унижает, обижает и хочет занять его место, — миссис Прендергаст ощутимо дёрнулась. На лице тут же появился ужас. Она понимает, о чём он. — Помогите мне. Вы ведь хотите, чтобы Дитмар вышел из больницы, а не проторчал там остаток дней. У него есть потенциал, но мне нужно копнуть глубже того, что он сказал при поступлении.

— Чёрт... Опять это... Мне никто не говорил, что это оно... — она вздохнула и, снова закурив сигарету, сняла очки, чтобы потереть лицо. — За год до того, как Дитмар попал туда... Умер мой муж, его отец. Огастес сбежал из ГДР, потому что там у него не было будущего, взял меня с моим сыном от первого брака... В общем, у нас с ним бизнес, знаете, но... Его довели до суицида рэкетиры... Мы с Алексом, старшим сыном, решили не втягивать Дитмара в судебные тяжбы, отпустили в Доркинг, у него там была мастерская, поближе к Лондону, но не в нём. Он терпеть не может Лондон, ему больше нравится Кембридж или Ливерпуль... — она махнула рукой, как будто отгоняя лишние подробности и пытаясь перестать так нервничать. — Это всё было в январе, но в апреле он вдруг приехал, причём с несколькими картинами в работе, целым фургоном материалов... Сказал, что хочет побыть с нами, что ему стало тревожно одному, боится за меня. А потом я увидела эти письма... — она тяжело нахмурилась, кривясь от боли. — Я подумала сначала, что это пришли рекламные проспекты местного поставщика, ну и вскрыла... А там... Господи, как же я испугалась, я бежала к Дитмару в оранжерею, вызывала полицию...

— Всё в порядке, вы сейчас здесь, посмотрите на меня. — Вильям буквально вырвал её из каких-то ужасных воспоминаний. — Посмотрите, сейчас никаких писем, всё нормально.

— Да, вы правы...

— Что там было?

— Там... Дитмар, он сказал, что уже год за ним таскается неадекватный фанат, — Вильям чуть истерично не хохотнул от понимания, что он нащупал. — Он был богатым, купил несколько картин самого Дитмара, давал ему картины на реставрацию. Когда Дитмар понял, что он старается задержаться в мастерской, приходит по надуманным предлогам и вообще всячески нагло к нему лезет в личную жизнь, он оборвал все контакты, передал его другому реставратору и отказался дальше с ним сотрудничать... Мужчина начал его преследовать, водил от работы до дома, по кафе, магазинам, он везде ходил, фотографировал, потом присылал фото как карточки по почте с подписями дат. Дитмар испугался и решил приехать к нам, потому что он перестал нормально спать, боялся, что он вломится ночью в дом... Эта сука его и тут достала, там была целая стопка фото Дитмара в оранжерее, где я разрешила ему устроить мастерскую. А ещё там были... — Вильям увидел, как она краснеет и мнётся.

— Фото его члена?

— Да. Спасибо, что сказали за меня, — миссис Прендергаст затянулась и трясущейся рукой откинула волосы с лица. — Он считал, что Дитмар должен стать его любовником, Дитмар сказал, что это не первые такие фотокарточки... Мы добились судебного запрета, наняли вневедомственную охрану, ему пригрозили в полиции сроком за угрозы и преследование. И всё затихло, с лета мы его не видели, — наступило молчание, Вильям кинул взгляд на диктофон, чтобы удостовериться, что плёнка ещё есть. — Может, вам всё же кофе налить?

— Нет, спасибо. Первому врачу он сказал, что нервный срыв наступил после того, как на выставке его картину изуродовали.

— И да, и нет. Мы думали, что тот полоумный исчез из нашей жизни... Но... В общем, в день выставки мне позвонил менеджер и спросил, какого чёрта с Дитмаром случилось, почему он так странно себя ведёт. А Дитмар сидел напротив меня на диване и читал книгу, он не собирался ехать в Манчестер даже. Мы кинулись в полицейский участок, а там... Этот подонок за полгода сделал себе четыре пластические операции и слепил из себя пластиковую копию Дитмара, — Вильям почувствовал, как по телу пробежал холод. Он даже боялся представить, что в тот момент произошло в голове бедного Дитмара. А мать, кривясь и качая головой продолжила. — Он подделал документы, он сделал такую же стрижку, купил такую же одежду в тех же магазинах, купил такой же автомобиль, подделал номера. Он даже себе в глаза что-то капал, чтобы хуже видеть, и чтобы ему прописали очки! Он прошёл на выставку как Дитмар Прендергаст, пронёс нож, шарахался по залу, а потом порезал картину и ранил нескольких людей... И думать не нужно, он явно желал убить Дитмара! Это такое послание! Он надеялся, что мой сын там будет, а когда не нашёл, сорвался. Дитмара из участка в больницу и увезли. Он такой чувствительный, а тут два года беспросветного кошмара, я так испугалась за него. Против того мужчины начали дело наши юристы, а у Дитмара однажды ночью случилось... Что-то. Я проснулась от его крика, мы с Алексом нашли его в камине на первом этаже, как он кричал... Он сказал, что проснулся, а этот подонок стоял прямо над ним и гладил по лицу. Он не знал, как оказался в камине, только говорил, повторял, что двойник его преследует, хочет убить... Мой знакомый поправлял здоровье после нервного срыва именно в Приюте, и я решила, что там Дитмару станет лучше...

— И ему стало лучше?

— Сначала да, но потом стало хуже, всё хуже и хуже. Врач развёл руками, сказал, что у Дитмара, скорее всего, целый воз проблем с психикой и этот инцидент сорвал плотину... — она прижала руку с сигаретой ко рту, но не затянулась, попыталась заглушить всхлип. — Бедный мой мальчик, он же такой... нежный, как с ним могло всё это произойти, мы с папой его так оберегали...

— А где тот преследователь сейчас?

— Сидит в окружной тюрьме. И выйдет нескоро, очень нескоро. Он признан вменяемым, хотя для меня это странно.

— Он может быть психопатом. Это не лечится и не корректируется, это просто уродующая черта характера, — Вильям напряжённо гонял в голове то, что он услышал. — Тот ночной инцидент... Этому было дано объяснение?

— Да, врач, который его принял впервые, сказал, что это был сонный паралич на фоне слишком сильного стресса. А то, что он оказался в камине, так это было состояние аффекта от сильнейшего испуга.

— Вы в это верите? Это не могли быть первые проявления шизофрении? — миссис Прендергаст широко распахнула глаза и удивлённо окинула его взглядом.

— Я знаю, как выглядит шизофрения, поверьте, у моей не родной сестры она самая. И это было совсем не то. Я верю тому врачу, он не выявил ничего от бредовых расстройств. А у вас есть такое предположение?

— Видите ли... Нет. Я не считаю, что у него шизофрения. Я сейчас по одному вычёркиваю, так скажем, симптомы и... Если честно, его состояние похоже на посттравматический стрессовый синдром, усугубленный рядом факторов. А спутанность сознания может быть следствием приёма некоторых медикаментов.

— То есть... У него есть шанс?

— Да. Он не клинический псих, он просто нуждается в опоре. Как только он её найдёт, он выберется. Он молодец, идёт на контакт, очень старается.

— Ах, это хорошо. Он столько врачей выгнал, он реально жаловался на них, что они его не понимают и не хотят понять. Вильям... А он говорил о вас, — Вильям попытался задавить неприятный комок в горле. — Он сказал, что вы не умеете доверять, и поэтому вам будет тяжело. Потому что друзьям нужно доверять. Я так и не поняла, к чему он это всё сказал, но, думаю, он считает вас если не другом, то приятелем точно.

— Да, он очень хорошо ко мне относится. Ну, как и я к нему. Я всегда стараюсь добиваться от пациентов взаимности.

— Доктор... — миссис Прендергаст выкинула окурок и подошла к нему. — Вы ведь... Вы поможете моему сыну? Понимаете... Отец Алекса меня бил, мне пришлось сбежать с ним, но Огастес... Дитмар это всё, что от него осталось, никаких других Прендергастов в Англии нет, он был сиротой... Когда умер бывший муж, я выдохнула и перекрестилась, а здесь...

— Я понял.

— Только бы Алекс не узнал... Я люблю их обоих, но... Вы понимаете, всегда есть более близкий ребёнок.

— Понимаю, ничего страшного в этом нет, ведь вы дали им всего поровну.

— Я старалась. Спасибо, что приехали, мне сразу как-то спокойнее стало.

Разговор закончил какой-то пожилой мужчина, приехавший на такси. Наверное, это и есть Митчел, кем бы он ни был. Попрощавшись с ними, Вильям вышел к ещё стоящему у дома такси и плюхнулся на заднее сиденье. Миссис Прендергаст, может, и стало спокойнее, а вот ему — нет. Потому что страх быть пойманным мутил до тошноты и сейчас он только усилился. Он получил, что хотел, всё, нужно ехать в Карлайл.

Когда Вильям пролезал в дыру в заборе уже сгущались декабрьские сумерки. Стараясь не думать о том, что охранникам могли завезти собак, как и обещали, и его могут словить на подлёте, не отвертится, он прошмыгнул к корпусу и прислушался. Стояла тишина, прерываемая то щелчками рации, то гулом поездов вдалеке, то шорохом колёс проезжающей по дороге машины. Подойдя к окну столовой, он принялся рассматривать тех, кто там сидит. Нет, надо как-то прошмыгнуть, а тут толпа народу. Напечатав Ликке просьбу провести тише в комнату, он прислонился к стене и принялся считать звёзды, видные сквозь ветки. Когда он дошёл до седьмого десятка, послышался щелчок открываемой защёлки и открылось узкое небольшое окошко почти в торце здания.

— Давай сюда, быстро.

Ликка огляделась, как воришка, и, дождавшись, когда он залезет в какое-то непонятное помещение, включила фонарик.

— Где мы?

— Это чёрная душевая, типа для грязных работ, мытья всякого оборудования, сюда шланги подключают, когда клумбы поливают. Давай, мой ботинки, только быстро.

Ополоснув грязные боты под краном и обтерев протянутой Ликкой тряпкой, Вильям так тихонько, насколько мог, поднялся на второй этаж. Забрав у Ликки карту, он проскользнул в комнату и плюхнулся на ковёр. Неужели смог? Под обеспокоенным взглядом Ликки он расшнуровал ботинки и снял с себя куртку, чтобы точно замести следы. Сумку затолкал под кровать и откинулся на сиденье креслица.

— Ну как, получилось? — показав Ликке знак тишины, он понизил голос до шёпота. Не к чему говорить громко, когда кто-то может подслушивать.

— Да.

— Фу, блин, отлично. А то я тут натерпелась...

— А что такое?

— Кто-то шуршал в замке, но я ж его твоей картой изнутри заперла, не смогли открыть. Я думала поседею нахрен, за дверью уже спряталась с бритвой... Я её на место положила.

— Я не удивлён. Мне уже говорили, что кто-то в комнате шарился. Ну и плевать. Я начинаю догонять убийцу. Скоро мы с ним будем нос к носу. Я это чувствую. И боюсь, он тоже. Он будет ускоряться.

— Я боюсь за вас. За пациентов, врачей... Он же нас не трогает, только вас, значит, мы... Мы не знаем того, что знаете вы, вроде как.

Вильям кивнул в ответ и поманил её к себе. Дождавшись, когда она присядет на ковёр, он протянул ей один из тех леденцов, которые она ему дала утром. Добро должно возвращаться. Он прекрасно понимал, что чувствовала Ликка. Она, судя по разговорам о призраках, ужасно мнительная, и ей в каждой тени теперь убийца мерещится. Не понятно, грозит ли опасность и ей, но наверняка, если она встанет на пути, то тоже попадёт под раздачу. Обняв её, чтобы унять лёгкий нервный тремор, Вильям улыбнулся. У него есть кое-что очень важное. Он может поставить диагноз. И, похоже, этим спасёт хоть некоторых.

Задай вопрос.

— Что происходит.

Нет, нормально задай.

— Что, блять, происходит в этой больнице.

Хм... Дай подумать...

Гигантский стул, упав с которого, он точно сломает шею. Сидит перед великаном. Смутный голос, знакомый голос. Кто это?

— Где Дитмар.

Он тебе не нужен.

— Нет, я решаю, кто мне нужен.

Из больницы выйдет только один из вас. Второго вынесут вперёд ногами под простынкой. Выбирай, кто кем будет.

— Я не собираюсь выбирать. Я не могу не спасти.

Ты копаешь яму, идиот. Или ты соглашаешься, или вы оба трупы. Или один выживет, или оба умрут.

— Я умру.

Отлично.

ОН вдруг встаёт со стула и наклоняется к нему через стол. У НЕГО нет лица, только каша из всего, расставленного вразброс. Закрывает глаза. Умрёт и ладно, значит, Дитмар будет жить.

Пятница началась очень поздно, Вильям еле оторвал себя от подушки. Сейчас никто не требовал, чтобы он был утром на работе, главное, чтобы к обеду явился. Странно, почему он не услышал будильник? Ему ещё документы готовить! Вильям покрутил часы в руке и аккуратно подцепил крышку. Кто-то вставил между молоточком и звонком бумагу. Вот и ответ. Выкинув бумажку прямо на пол, он принялся одеваться. Вчера он успел переслушать разговор с миссис Прендергаст и принялся раскидывать то, что видел в Дитмаре, в разные стороны. В одну сторону симптомы, в другую уже черты характера. Вспыльчивость и излишняя чувствительность явно были его собственными. Нервные тики, общая лёгкая заторможенность и склонность смотреть в одну точку тоже нашли своё объяснение. А вот потерю памяти фрагментами, какие-то волнообразные приступы страха, как минимум две панические атаки с истерикой, которые он видел, жалобы на самочувствие, это явно нельзя было отнести к нему самому. Это говорила болезнь. Спутанность сознания, двигательная скованность, тремор — это, скорее всего, побочки от лекарств, потому что отнести это куда-то тоже было сложно. Вильям пролистал справочник и выяснил, что это мощное седативное для кататоников, Дитмару его даже в рот класть было нельзя, а он его, наверное, около года пил. Если сегодня эти три симптома начнут уходить, он сможет точно написать в карте, что перед ним.

Удивив всех своим поздним приходом в отделение, Вильям прошмыгнул к себе в кабинет и принялся перечитывать карту Дитмара. Всё совпадало с его картиной. Да, почти идеально. До этого его симптомы были невнятной кашей, которую невозможно было разжевать, но, разложив их в три кучки, он начал видеть систему. Когда Дитмар стал видеть монстра в отражении, ему начали давать эти таблетки. И как только он достаточно скатился, симптомы начали усугубляться. Понять бы теперь, это было у него и до поступления или что-то произошло здесь. Даже не выйдя на обед, он зарылся в карту. После сегодняшнего разговора нужно уже поставить чёртову точку в этом во всём и отнести карту с диагнозом профессору. Думается, он будет удивлён и доволен одноверменно.

Дитмара привели как обычно, в час дня. Вильям даже не постарался прибрать беспорядок на столе. Нет, пусть будет, так удобнее будет доставать бумажки. Усадив Дитмара перед столом в привычное кресло, он нервно улыбнулся.

— Добрый день, Дитмар.

— Добрый, доктор.

— Сегодня у меня для вас необычное задание. Прикоснитесь указательным пальцем правой руки к кончику носа, — дождавшись, когда Дитмар выполнит задание, он поднял указательный палец. — А теперь до моего пальца и опять до носа, — раз, второй, не очень ловко, но без промахов. — А быстрее, — получается. Это что же, он побеждает? Он начал хаотично смещать палец, пытаясь поймать Дитмара, чтобы тот промазал. Но, похоже, зрения хватало, чтобы видеть палец достаточно чётко. — Отлично, теперь другой рукой всё то же самое, — дождавшись, когда Дитмар проделает всё то же левой рукой, он выставил вперёд указательные пальцы. — Сожмите в кулаках мои пальцы, не стесняйтесь, посильнее, — от того, как Дитмар сжал пальцы, он чуть не охнул. Вот это результат. — Хорошо. А теперь я хочу узнать о вашем самочувствии.

— Я... Мне не очень хорошо... Знаете, в груди тянет.

— Где сердце или ниже?

— Ниже. Как бы под лёгкими, — Дитмар положил ладонь на солнечное сплетение. — И голова слегка кружится.

— Тремор в руках прошёл, я вижу, — Вильям аккуратно взял его руки, чтобы рассмотреть. Он видел, как у Дитмара перенапряжены, как бы вывернуты пальцы. Сейчас всё было нормально. Ещё подёргивалось плечо, но это уже мелочи. Да и кривошея со временем компенсируется. Уйдут стрессы, уйдут тики, раз Дитмар к этому привычный.

— Да... Я доношу полную кружку чая до рта. Я... Как я рад, доктор.

— А как насчёт ваших ощущений внутренних? Как вам еда, хорошо переваривается? Нет слабости? Нет ощущения, что пить хочется всё время?

— Нет, я хорошо ем. Меня повариха очень хвалит.

— Отлично. Как зрение?

— Ну... Я сейчас вижу ваши глаза чётче. Они голубые?

— Да. Дитмар. Как зовут ваших родственников?

— Ну... Отец немец... Не помню. — Начавший было улыбаться Дитмар мгновенно сник.

— Вашего отца звали Огастес.

— Да. Он умер, я помню.

— Мать зовут Валери.

— Да. Вы говорите, и я как будто вспоминаю.

— Дитмар, я был в гостях у вашей матери, — Дитмар тут же вскинулся с совершенно несвойственным ему энтузиазмом.

— Что с ней? Как она? Как брат? — ого, про брата вспомнил.

— Всё в порядке, у них всё хорошо, они переживают за вас, — Дитмар прижал руки к груди.

— Они заберут меня?

— Для этого им нужно собрать слишком много бумаг, на перевод вас на амбулаторное лечение уйдёт месяц...

— Нет! Я хочу уйти отсюда! Сейчас же! — Вильям заглянул ему в глаза и слегка поджал губы. Он сделал правильный вывод, выбросив из лечения те чёртовы таблетки, потому что такой расторможенности и рвения у Дитмара он не видел ещё ни разу. Это была не паника и не истерика, это были обычные человеческие страх и отчаяние. Он проясняется, причём очень быстро. Это точно не ремиссия.

— Я хочу поговорить с вами о том, что вы скрыли при поступлении.

— Я не вру!

— Вы не врали. Вы просто не сказали. — Дитмар медленно осел на кресло. — Как и сейчас. Вы не врёте, но недоговариваете. Вы ведь попали сюда после того как...

— Нет! Молчите! — Он отвернулся, пытаясь скрыть лицо за волосами и начал нервно дышать. Вильям положил фото, которое ему дал мистер Хэдвиг, на стол и сложил руки перед собой.

— Ваш двойник реален.

— Господи... — Дитмар закрыл лицо руками и согнулся пополам. — Нет, нет, нет...

— Миссис Прендергаст всё мне рассказала. Знаете, какой вывод я делаю из этого? Что вы и мне не договариваете, всегда, — Дитмар вскинул на него побледневшее лицо. — Знаете, у каждого пациента есть ключ. И к вам я его нашёл. Вы не бредите и не галлюцинируете, ни тогда, ни сейчас. Вы боитесь и пытаетесь иносказательно, как можете, выдать убийцу, указать на него. Потому что боитесь указать прямо, — Дитмар отчаянно закивал.

— Да, я говорю правду, всегда говорю правду, верьте мне. Я не вру вам, я поклялся тогда, — он резко встал и вдруг кинулся Вильяму в ноги, хватая за руки. — Я не болен, я в опасности, я следующий, я не хочу умирать, — Дитмар уткнулся носом ему в ладони в полной беспомощности и громко всхлипнул.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вас защитить. Но и вы не бойтесь защищать себя. Препарат перестаёт на вас действовать, но это не так быстро. Скоро туман у вас в голове начнёт рассеиваться окончательно, и вы будете помнить и видеть яснее. Вставайте. Полы холодные.

— К чёрту полы, доктор... Помогите мне, спасите... — он поднял глаза, и Вильям не выдержал и отвернулся. Да за что ему Дитмар? Почему сердце разрывается так, будто он не в силах помочь ничем? Как будто сама жизнь против. И от кого его защищать? От себя?

— Если бы я мог... Я и сам... Плох.

— Нет, нет, вы первый, кому на меня не плевать...

— А вот полиция считает, что убийца — я, — он не понимал, зачем сказал, но Дитмар тут же округлил глаза в полном шоке. Что он сделает дальше?

— Нет. Он здесь всегда был. И до вас. И если вы уйдёте, он останется.

— Кто он?

— Я не помню...

— Кто он, Дитмар?

— Я не помню! — Дитмар отшатнулся от него и закрыл лицо. Так, накатило, накатило, похоже, воспоминания об этом человеке вызывают к него атаку.

— Дитмар, посмотрите на меня. Всё в порядке, я здесь. Здесь его нет, здесь только я, вы можете мне доверять, не бойтесь, — бледный Дитмар несколько мгновений смотрел на него стеклянными глазами и протянул руки для объятий. Вильям тяжело вздохнул и всё же обнял. Он не чувствовал, что Дитмар может причинить ему вред. Кто угодно, но не Дитмар. Тот тихонько заскулил и обнял его покрепче, пряча лицо на плече. Да у него флэшбэк, вон как колотит. Похоже, это момент беспомощности, он не может сражаться, поэтому так легко дал к себе прикоснуться.

Понадобилось почти полчаса и кружка чая, прежде чем Дитмар окончательно вернулся. Вильяму хотелось прямо сейчас узнать всё, узнать, кто этот ублюдок, как зовут, как выглядит. Но, похоже, память Дитмара упирается всем, чем может, чтобы не вспоминать, чтобы оставаться в неведении. Вильям вспомнил свой кошмар, человека с кашей вместо лица. Наверное, именно так видит убийцу Дитмар. Когда за ним пришли, Вильям успел расспросить его почти по всем пустым дыркам в карте. Нужно заполнять их, карта Дитмара должна быть безупречной, чтобы его хотели оторвать с руками в любой больнице.

— Знаете, доктор... Вы с ним похожи, но нет.

— А в чём разница?

— От вас пахнет вкусно.

— А от него чем пахнет?

Дитмар улыбнулся отсутствующей улыбкой и сделал какой-то жест рукой возле лица. Потом кивнул на прощание и вышел вместе с санитарами. Дитмар делает эти иносказательные вещи не просто так, он боялся, что его увидят, услышат, поймут. Он хотел, чтобы его понимал только Вильям. Если бы это было так просто... Вильям провёл руками по лицу и решил повторить жест. Может, изнутри станет понятно, что к чему. Но ясности это не принесло. Жест казался жестом фокусника, который что-то вытаскивает у ассистента из-за уха. Взяв со стола ручку, Вильям принялся крутить её в пальцах, чтобы успокоиться, занять руки. Так, стоп. Вильям посмотрел на зажатую между указательным и средним пальцем ручку и повторил жест. Дитмар показывал сигарету. Убийца курит. Он сам бросил почти полгода назад, от него уже не пахнет. Сам он никогда сигареты за ухом не держал, а вот Дитмар, похоже, имел привычку, вот и показал именно так. Круг подозреваемых сужался очень стремительно. Из мужчин примерное его комплекции курили только четверо. Мистер Смит, мистер Монтгомери, психотерапевт Чед, очень замкнутый, даже хуже него самого, и санитар Джош. И возможность провернуть всё это, в принципе, имели все четверо.

Решив отложить все эти метания на вечер, а может, и на ужин, когда сможет посидеть с блокнотом и выписать свои мысли. А сейчас есть дело важнее. Постучав пальцами по столу, Вильям вздохнул и широко написал на первой странице дела «генерализированное тревожное и фобическое расстройства на фоне ПТСР». Дитмар может выйти из больницы.