— Ещё по стаканчику? — Спросил Шон хмельным голосом.

Мы с Мати дружно закивали и подвинули к нему пустые стаканы.

— Содовая закончилась, — Шон потряс сифон и поставил его под стол.

— Какая жалость! — Голос начинал уже плохо меня слушаться. — Может рому со льдом?

— Льда тоже нет, — Шон развёл руками.

— Лей тогда так, — сказал Мати.

Шон разлил ром по стаканам и поднял тост за принца Руперта.

— Какой к чёрту принц Руперт? — Спросил я. — Ты что, с Луны свалился?

— «Принц Руперт» — это флагман эскадры из пятнадцати больших крейсеров, — Шон встал, пошатываясь. — А я — командующий звёздным флотом. Поэтому предлагаю выпить за «Принца Руперта», на борту которого вы имеете честь делить хлеб с великим и беспощадным командором Блэквудом.

Мы выпили, Шон налил ещё.

— Какого дьявола, Шон, ты морочишь нам головы? — Я выловил из банки большую маслину и засунул её в рот. — Как аборигены могли назвать свой флагман «Принцем Рупертом»?

— А они и не называли. Это я назвал, — Шон тоже потянулся к банке. — Ещё у меня в эскадре есть «Бреда», «Адмирал Нельсон», «Кларент», «Виктория» и «Робин из Локсли». Тебе все перечислить?

— Ты издеваешься над бедными мартышками, Шон! Как же аборигены будут такие названия выговаривать?

— Ничего, за столько лет уже привыкли.

— Лет?!

— А ты думаешь, я сюда, как на курорт, на месячишко заехал? Нет, ты ошибаешься: я уже давно сюда свалил. Эмми бросил, — Шон погрустнел, но ненадолго. — Зато теперь любая местная женщина — моя. Вот кем я там был? Да никем! Рядовой юрист: долги за дом, за машину, пенсионная страховка, работа по шесть дней в неделю, а иногда и без выходных, только чтобы семью прокормить...

— Да, Шон, юристом ты был действительно никудышным. Помнишь, как продул дело Бартона?

— Да не Бартона, а Бартека! Польский эмигрант, — пояснил Шон уплетающему маслины Мати. — Врач, который не умел делать внутривенные инъекции. А в Америке есть строгие медицинские стандарты, которые запрещают колоть лекарства внутримышечно. И вот пара его пациенток — старухи, божьи одуванчики, — уговорили его сделать им курс витаминов в уколах. Ну он им и наколол такие синяки на руках, что те сразу побежали к окружному судье. Раздули неимоверный скандал: врач-убийца! Доктор — смерть! Но мне удалось свести это дело к лишению лицензии на год.

— То есть, дело-то ты продул, — хихикнул я.

— Ах ну да, мистер умник сейчас будет тут всех учить, как вести дела! Надо было оставить тебя подыхать в капсуле.

— Что ты сказал, свинья? — Я негодовал. — Так это ты меня в капсулу засунул? Ну, сейчас я тебе и коренные зубы повылущу! — И я вскочил, одновременно размахиваясь правой рукой для удара.

Шон отпрянул, упал на ковёр, а я с размаху повалился на стол, роняя стаканы. Только ловкость рук Мати спасла банку маслин от опрокидывания. Рука разболелась, но я поднялся на ноги и, схватив левой рукой встававшего Шона за лацкан пиджака, кинул его на диван.

— Ну-ка колись, гад, — сказал я зловещим голосом.

— Я позову охрану, — предупредил Шон дрожащим голосом.

— О! Великий командор готов наложить в штанишки? — Я рассмеялся ему в лицо.

— Тише, мальчики, успокойтесь, — подал голос Мати. — Ты сядь, — он показал на меня вилкой. — А ты рассказывай, — вилка обратилась к Шону.

Пристыженный, я поднял стаканы и сел. Мати налил нам всем по порции рома. Шон залпом опрокинул стакан в горло.

— Это была не моя идея, — затараторил он. — Я вообще был против. Но им срочно нужно было испытать это своё устройство. Вот они и придумали этот трюк с капсулой: сгорит, и концы в воду. А пока горит, устройство работает. А наркоман этот, Рик, ну ему просто в капсулу газа подали, он и уснул, дурачок. Его в реактор затолкали, а когда процесс обмена завершился, обратно в капсулу и положили. Поэтому ты здесь, а он — там. Налей ещё, — обратился он к Мати.

— А почему я? — Я задумчиво смотрел, как Мати наливает ему ром.

Шон залпом выпил вторую порцию. Мати подлил ему ещё.

— Потому что я тебя хорошо знаю. Я должен был удостовериться, что обмен прошёл нормально, и твоя личность восстановилась. Извини.

— И почему ты не сделал это сразу?

— Потому что мне пришлось разбираться с Хе'м Гор Т Сё и его сыном, которые умели командовать лучше меня, но ты сначала вырубил его сына, а потом и сам он спёкся. Я настроил местных так, чтобы они помогали вам подсознательно.

— А пистолеты-зажигалки и ночная пробежка под дождём — это тоже твоих рук дело?

— А здорово получилось? — Хихикнул Шон. — Я подумал, что в дело нужно добавить немного романтики.

— Да уж, романтики теперь хоть отбавляй, — я подвинул стакан к Мати. — Наливай.

Мати чуть-чуть плеснул мне рома.

— Тебе больше нельзя, — пояснил он.

Я не стал с ним спорить и выпил. Поискав глазами банку, и не обнаружив её, я уставился на Мати. На мой немой вопрос он развёл руками и смущённо улыбнулся.

— Со своими работодателями познакомишь? — Спросил я Шона.

— Что за вопрос! Они сами жаждут встречи с тобой. Милые старички, они тебе понравятся, — Шон усмехнулся. — Мы уже на полпути к ним.

— Мы что, уже летим? — Я недоумённо воззрился на Шона.

— И уже довольно давно, судя по моим ощущениям, — сказал Мати. — Я тебе уже битый час глазки строю.

Я поднял со стола вилку и подвесил её между двумя пальцами. Вилка заметно отклонилась в сторону от вертикали.

— У меня одного здесь вестибулярный аппарат не работает? — Осведомился я.

— Пить надо меньше, — сухо заметил Мати.

— Что, съел, профессор? — Шон расхохотался. — Ты бы так и не полетал на звездолёте, если б я тебя не вытащил. Здесь ориентация напрочь отказывает из-за постоянного вращения. Я тоже долго не мог привыкнуть.

— Вот смотрю я на тебя, Шон, и никак не могу взять в толк, как так получилось, что ты тут всеми командуешь? — Я толкнул свой стакан к Мати, он пролетел по стеклянной поверхности и рухнул на ковёр с другой стороны стола.

Мати даже не подумал его поднять.

— Гибкость, мой друг, — язык Шона начал заплетаться, он нагнулся ко мне и поднял палец, решив одарить нас своим прозрением. — Это та особенность, которой так не хватает всем вам, мыслящим прямолинейно. Ну кто тебе мешал принять ту точку зрения, что Корпорация может путешествовать во времени? Сейчас был бы в шоколаде.

— Таким, как ты? — Я даже слегка протрезвел. — Правда, Шон, научная истина — вот что мне мешает. Я могу врать людям, но я не могу обмануть самого себя. Удел учёного во все времена был не в том, чтобы потакать своим слабостям, а в том, чтобы встать на сторону истины, в смелости признать неправоту, в дерзости радикальных идей, даже если в итоге тебя ждёт костёр. Ты же предлагаешь мне путь раба, а не творца. Посмотри на меня, Шон. Правда — это всё, что у меня есть. Если я начну врать себе, если предам истину, то я превращусь в банальную марионетку, не смеющую поднять головы, как миллиарды землян, или как эти твои обожатели. А я, Шон, я — марионетка, которая подняла голову, которая увидела истину, и которая уже не может вот так просто опустить голову и забыть об увиденном!

— Дурак ты, Джеф. Как был самовлюблённым дураком, так им и остался, — Шон хлопнул себя ладонью по колену. — Сам посмотри на себя. Ты — никто. Кому нужна твоя правда? Да тебе даже не поверят, что ты — это ты. Чего ты добьёшься? Взойдёшь на эшафот с криком: «Она вертится»? Таким ты видишь конец своей научной карьеры?

— Да, пусть взойду на эшафот, — грустно сказал я. — Но, может быть, другие марионетки тоже поднимут головы. Кто-то же должен им сказать, что она вертится.

— И не надейся: плевать они на тебя хотели. Они заняты своими мелочными делами. Твоё исчезновение даже не заметят.

— Жаль, иногда достаточно даже намёка, чтобы люди могли отгадать правду!

— А я, знаешь ли, не хочу обнажать правду перед их любопытными и близорукими глазами, — пробурчал Шон. — Ладно, ребята, вы как хотите, а я пошёл спать. Диван в вашем полном распоряжении.