Кан Дженни проснулась в слезах. Опять.

Ее начинало это раздражать, потому что причин для слез не было никаких. Если бы она чувствовала себя несчастной, одинокой или на худой конец носила траур, слезы во сне были бы объяснимы. А так ее единственной проблемой был страх.

Ну не то чтобы настоящий панический страх. Просто некая бессознательная тревога, смутное беспокойство, накрывавшее Дженни, когда ей приходилось общаться с пасынком и падчерицей, Чонгуком и Гёнхи. К счастью, такое случалось нечасто, примерно раз в месяц, когда надо было подписывать чеки, по которым дети покойного мужа получали деньги с оставленных отцом фондов. Еще пасынок и падчерица являлись в тех случаях, когда успевали промотать деньги раньше срока, и принимались клянчить, а иной раз и требовать дополнительные деньги. О, они никогда не упускали случая дать Дженни понять, какая она бездушная и жадная сучка!

Чонгук особенно преуспел в издевках, всякий раз умудряясь больно уколоть и унизить. Впрочем, с его прямой, неприкрытой злобой было проще иметь дело, нежели с тихой, затаенной ненавистью, тлевшей в глазах Гёнхи.

Именно на сегодня у этой парочки выпадал «день получения деньжат», поэтому Дженни нервозно ждала сначала предупреждающих звонков, а затем и визитов. Вот уж потеха ее ждет! Гёнхи любила мучить мачеху морально, выискивая для этого методы почище оскорблений, используемых Чонгуком. Наверняка и на этот раз придумает какую-нибудь пакость, например, притащит двух своих малолетних отпрысков, которые будут вопить, плеваться и драться, вызывая у свидетелей такого поведения единственное желание - бежать без оглядки. Эти избалованные создания, всюду выяснявшие отношения, любили также пинать ногами тех, кто оказывался поблизости. Маленькие наглецы знали, что ответной оплеухи им не отвесят.

- Господи, телохранителей, что ли, нанять? - простонала Дженни при мысли о детях Гёнхи. Она отбросила одеяло и выбралась из постели.

Впрочем, уже минуту спустя она напомнила себе, что ей, в сущности, грех жаловаться на судьбу. И тем более плакать во сне. Она прекрасно знала, что за детей воспитал Кан Донгиль, когда соглашалась стать его женой. И про завещание покойного мужа ей тоже было известно. Разумеется, Чонгук и Гёнхи не могли иначе отреагировать на последнюю волю отца сделать Дженни их опекуном и распорядительницей всего состояния. Донгиль сознательно лишил детишек возможности швыряться деньгами направо и налево, справедливо полагая, что в руках Дженни состояние будет сохраннее. А она, Дженни, согласилась с его решением, зная, что скоро, увы, овдовеет. Но, даже находясь в могиле, Донгиль щедро оплачивал жене необходимость иметь дело с Чонгуком и Гёнхи. Дженни жила в невероятной роскоши.

Пройдя в огромную ванную, отделанную с шиком, Дженни глянула в зеркало. Не сделать это было достаточно проблематично - зеркало тянулось от самого пола и упиралось в потолок. Всякий раз, глядя на свое отражение, Дженни удивлялась несовпадению собственной внешности и внутреннего содержания.

Деньги мужа сильно изменили ее, причем именно внешне. Тело стало подтянутым и загорелым благодаря усилиям личного тренера и солярия. Услуги этого тренера стоили немалых денег, но и материал, доставшийся ему, был не самым удачным. Дженни изматывала себя на тренажерах до седьмого пота, и результат оказался выше всяких похвал. Ее волосы, когда-то короткие и скучно-русые, превратились в великолепный блонд с медовыми и серебристыми вкраплениями, шалью укрывавший плечи. Оттенок выглядел совершенно натуральным и невероятно шел к цвету кожи, дорогая стрижка правильно подчеркнула черты лица, сделав его более изящным и свежим (даже в те моменты, когда Дженни едва вылезала из-под одеяла).

До брака с Донгилем у Дженни также не было проблем со вкусом, и она одевалась настолько элегантно, насколько ей позволяла зарплата. Но ведь есть разница между простой элегантностью и настоящим гламурным шиком, правда? А теперь Дженни могла позволить себе одеваться гламурно. Внешность ей досталась достаточно обыкновенная, и до замужества ее можно было описать в лучшем случае как «привлекательную» или «симпатичную», однако дорогостоящий уход за собой и правильное обрамление превратили Дженни если не в ограненный алмаз, то по крайней мере в высококачественный рубин. А порой она выглядела действительно сногсшибательно, когда ей того хотелось, - заслуга личного косметолога и стилиста, приобретавшего для нее одежду на заказ. Если окружающие женщины носили одежду, сшитую по стандартным лекалам, Дженни надевала лишь то, что было пошито исключительно на нее.

Как вдова Кан Донгиля, она получила в единоличное пользование дом в Сеуле, особняк в Тэгу и виллу в Инчхоне. Ей никогда не приходилось летать коммерческими авиалиниями, потому что к ее услугам был самолет частной авиакомпании. Она могла подписывать счета, даже не заглядывая в них, и покупать себе все, что приглянулось. Пожалуй, свадьба с человеком, который всего через год оставил ее вдовой, оказалась самой крупной ставкой в жизни Дженни. Ставкой, сорвавшей джекпот.

До замужества Дженни была скорее бедной, чем обеспеченной женщиной. И хотя она никогда не стремилась выйти замуж по расчету, нельзя было не признать, что деньги и власть изрядно облегчают жизнь. Облегчают, но не превращают в райские кущи. К примеру, даже у вдовы Кан были свои проблемы. Первой из них были Чонгук с Гёнхи. Впрочем, они беспокоили ее нечасто, тем более после подписания чеков. Дженни оставалось лишь следить за состоянием их трастовых счетов - условие покойного мужа, которое она безропотно и ответственно выполняла. Вряд ли Чонгук и Гёнхи поверили бы тому, что рост их фондовых средств был целиком заслугой мачехи. Второй проблемой Дженни была скука. Невероятная, всеобъемлющая скука, против которой не помогали путешествия и шопинг.

Дженни вошла в душевую, отделанную матовым стеклом, и включила воду.

Донгиль предусмотрел все детали, составляя завещание. Возложив на плечи жены ответственность за сохранность трастовых фондов, он тем самым обезопасил Чонгука и Гёнхи от растраты семейного капитала. О, Донгиль отлично знал своих детей и понимал, какая судьба уготована состоянию Канов, попади деньги в руки его отпрысков. Позаботившись о детях, он позаботился и о молодой жене, оставив ее единоличной наследницей.

О том, как сложится судьба Дженни после его смерти, Донгиль едва ли размышлял. Она была для него просто финансовым партнером, женщиной, с которой у него сложились хорошие отношения и которая имела голову на плечах. Пожалуй, большего он и не желал. Вряд ли он мог предусмотреть, как одиноко будет Дженни на вершине мира, отрезанной от своего круга, но так и не вошедшей в круги высшего света. Друзья Донгиля, все люди его возраста, принимавшие Дженни в своих домах, пока был жив ее муж, немедленно вычеркнули ее из списков гостей, когда она овдовела. Большинство из них годились ей в отцы, кроме того, они хорошо знали первую жену Донгиля. Они так и не смогли принять второго брака Кана, поскольку Дженни была слишком молода и не их круга. Кое-кто из них знал Дженни и раньше, пока она работала помощницей Донгиля. Ее стремительный скачок на позицию жены бывшего босса смущал и внушал неловкость. Да и самой Дженни было не по себе брать дружеский тон с теми, перед кем еще недавно приходилось лишь вежливо расшаркиваться. Поэтому она ни в чем не винила друзей покойного мужа.

Будь Дженни безмозглой куклой, в руки которой попало целое состояние, возможно, она бы чувствовала себя совершенно счастливой. Порой она даже жалела, что не умеет получать настоящего удовольствия от обладания деньгами. Она слишком много размышляла, слишком остро чувствовала жизнь, чтобы не задыхаться в золотой клетке. Ей приходилось следить за тем, чтобы росли средства тех, кто ненавидит ее всей душой, - это вносило разлад в ее скучное, но безмятежное существование.

Конечно, Донгиль предупреждал ее, что гнев Чонгука по поводу завещания отца будет весьма интенсивным. Но она и предположить не могла, что настолько сильным. Стать заложником воли молодой девицы, на три года младше его самого, - это сжирало Чонгука изнутри и выплескивалось наружу при каждой встрече с Дженни. Он швырялся деньгами, как мужская версия какой-нибудь Пэрис Хилтон, не знал ни в чем отказа, но ему постоянно было мало. Вместо того чтобы найти себе дело, открыть свой бизнес (уж для этого ему бы вполне хватило средств и даже мозгов), Чонгук прожигал жизнь и не интересовался ничем, кроме вечеринок и скандальных выходок. А ведь Чонгук был надеждой отца, рассчитывавшего, что с возрастом ответственность возьмет в нем верх над юношеской бесшабашностью. От Гёнхи Донгиль ничего особенного и не ждал. Ее совершенно не интересовал бизнес как источник доходов. Ее волновал лишь конечный результат - сумма на счету, которую можно потратить. Гёнхи жаждала заполучить все деньги своего фонда здесь и сейчас, чтобы беспрепятственно их тратить.

Джонни криво усмехнулась и протянула руку за флакончиком с лосьоном для душа. Если бы Гёнхи получила долгожданный контроль над своим фондом, он опустел бы лет за пять.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Дженни выключила воду и потянулась за мягким полотенцем. Торопливо завернувшись в полотенце и намотав еще одно, поменьше, на голову, Дженни сняла со стены трубку и посмотрела на экран. Затем повесила трубку обратно, так и не ответив. У нее был собственный «черный список» номеров, на которые она могла не отвечать, если не желала. Судя по всему, Чонгук уже с утра думал о счетах, раз позвонил так рано. Дженни не хотела говорить с ним прежде, чем выпьет кофе. У нее было право на спокойный завтрак, не испорченный чужими оскорблениями.

Впрочем, тотчас подумала Дженни обеспокоенно, ранний звонок был не в духе Чонгука. Что, если у него неприятности? Парень целыми ночами пропадал в клубах и просыпался лишь после обеда, да и то не всегда в своей постели. С чего бы Чонгуку звонить утром?

У Дженни неприятно сжался желудок. Ну вот, а она рассчитывала спокойно позавтракать!

Как раз в эту секунду телефон зазвонил снова. Дженни тоскливо посмотрела на него и выждала пять гудков, собираясь с духом. Затем неохотно сняла трубку, вздохнула и нажала кнопку ответа. Уже включился автоответчик, так что пришлось говорить «алло» сквозь механический мужской голос. Дженни не стала записывать сообщение автоответчика сама, выбрав один из стандартных вариантов, забитых в телефон. Ей не хотелось, чтобы каждый звонивший слышал ее радушный голос, особенно если это Чонгук или Гёнхи.

Автоответчик, зафиксировавший снятие трубки, отключился. Звонивший отозвался не сразу.

- Привет, мамуля, - медленно, с издевкой процедил Чонгук.

Дженни прикрыла на мгновение глаза, призывая на помощь терпение. Ничего нового: Чонгук нашел еще один способ трепать ей нервы. Называть «мамулей» девицу младше себя самого, наверное, казалось ему забавным.

Лучшим способом защиты от Чонгука было полное равнодушие. Дженни с самого начала выбрала эту тактику, хотя внутри у нее всякий раз воцарялась горькая обида. Чонгук знал, что равнодушие Дженни - всего лишь маска, и раз за разом пытался ее сорвать и ощутить торжество от того, что его шпильки попадают в цель.

- Чонгук, - констатировала Дженни спокойно. - Как дела?

Этому тону она научилась еще тогда, когда работала на довольно нервной работе - в колл-центре банка, имевшем дело с невыплатами по кредитам.

- О, у меня все отлично! - с фальшивой бравадой воскликнул Чонгук. - Кроме разве что того, что эта жадная сучка, моя мачеха, роскошно живет на мои денежки, а меня держит в черном теле. Но какие могут быть разборки, правда? Мы же одна семья?

Это была старая песня, поэтому Дженни осталась почти безучастной. «Жадной сучкой» Чонгук называл ее слишком часто, и это выражение давно для нее ничего не значило. Первый раз у него это вырвалось в тот день, когда была зачитана воля отца.

- Ты вышла за него только ради денег! - визжал он, брызгая слюной. - Ты воспользовалась тем, что он болен и не в себе, и выклянчила у него полный контроль над нашими деньгами, сучка!

Он кричал, угрожал опротестовать завещание, расправиться с Дженни. Адвокат Донгиля бросил на нее сочувственный взгляд и сообщил Чонгуку, что любая тяжба будет лишь потерей времени и денег. Донгиль, конечно, внес некоторые поправки в завещание за две недели до смерти. Однако основной текст завещания был составлен годом раньше, сразу после свадьбы с Дженни, и уже тогда молодая жена была назначена опекуном над Чонгуком и Гёнхи. Год назад никто не смог бы обвинить Донгиля в том, что его мозг затуманен болезнью или что он находится под чьим-то влиянием.

Услышав об этом, Чонгук стал малиновым, как вареный рак, и произнес в адрес Дженни такую тираду, что у всех присутствующих глаза полезли на лоб. Затем он вылетел из кабинета адвоката, а Дженни осталась сидеть ни жива ни мертва. Пожалуй, именно с того момента ей и стало ясно, какая нелегкая ответственность легла ей на плечи.

За долгие месяцы она научилась оставаться невозмутимой, когда ее оскорбляли, так что и сегодня шпилька Чонгука прошла мимо цели.

- Кстати, о трастовом фонде, - пропела Дженни, - у меня появилась одна мыслишка. Как ты знаешь, с каждым месяцем он растет, что положительно влияет на суммы, которые ты получаешь. Но сейчас я рассматриваю возможность вложить часть денег фонда в одно предприятие... затея рисковая, можно много потерять, но и шансы выиграть есть. Надеюсь, ты не станешь возражать, если твои ежемесячные расходы сократятся, скажем, вдвое? Временно, разумеется. Думаю, через год уже будет ясно, принесли ли вложения прибыль.

Несколько мгновений на том конце провода висела гробовая тишина, а затем Чонгук проговорил с яростью:

- Ах ты, дрянь! Я убью тебя, не сомневайся!

Впервые не шпилька Чонгука задела Дженни, а угроза самой Дженни ударила Чонгука по голове, словно тяжелый молот. Эта маленькая победа была приятной наградой за долготерпение, и Дженни улыбнулась. Угрозу Чонгука она не рассматривала всерьез. Парень частенько бросал на ветер обещания, но редко выполнял даже те из них, что ни к чему не обязывали.

- О, прости, - сказала Дженни спокойно и даже вежливо, словно ей только что не угрожали убийством. - Не думала, что тебе не понравится мое предложение. Может, у тебя есть другое предложение? Я могла бы его рассмотреть. Если хочешь сделать финансовые вложения, хорошенько их обдумай, набросай план и подай мне в письменном виде. Я рассмотрю его, как только сочту возможным. Правда, не раньше чем через полмесяца. Дело в том, что послезавтра я еду отдыхать. Меня не будет пару недель.

Ответом ей стал треск брошенной на рычаг трубки и череда коротких гудков.

Конечно, это был не лучший способ начать новый день, однако Дженни отчего-то стало легче. Возможно, потому, что словесная перепалка с пасынком была окончена.

Если бы еще можно было избежать визита Гёнхи...