Из-под сиреневого куста под ноги Алексею метнулись две узкие черные тени. Он даже испугаться не успел, а Хугин уже прыгнул ему на грудь. Скулил, плакал и норовил облизать лицо языком, от которого отчетливо несло тухлятиной. Мунин вторил ему снизу, тыча костистой мордой в бока и ладони.

– Мальчики, – Леша опустился на корточки, чтобы обнять обоих. – Я здесь, я здесь. Я вернулся.

Доберманы жались к нему и слизывали со щек соленые капли крови и слез. Сквозь их пыхтение и скулеж, Книжник не сразу расслышал шум приближающегося мотоцикла. Вскинул голову лишь на дружелюбный и одновременно напряженный оклик:

– Лешка? Я так и знала, что твои псы найдут тебя первыми, – Искра стянула шлем и внимательно всмотрелась в его лицо. – Живой?

Алексей выпрямился и кивнул. В городском полумраке, он не сразу распознал те крошечные перемены, что делали знакомый образ девушки иным, непривычным. Горькая складка у рта, наконец-то не занятого жевательной резинкой, тишина вместо гремящих на шее наушников. И короткие, непослушные, мальчишеские вихры на месте косы. Леша сглотнул, стараясь не разреветься вновь.

– Ира...

– Я знаю, где Дриши, – пресекла Искра попытку разговора. – Альберт уже едет туда. Думаю, мы сможем...

– Отвези меня! – Алексей приблизился и отобрал шлем.

– Но...

– Мальчики не отстанут. Быстрее! Я должен быть там раньше Творца.

Около секунды Ирина только удивленно смотрела на него. Да, он тоже изменился. Она тряхнула головой:

– Как скажешь, Книжник.

И легкий скоростной мотоцикл в сопровождении двух призрачных псов полетел по лентам городских дорог.

>>>

Дежа вю. Тот самый ночной клуб, что столько раз становился пристанищем для заблудшей души Книжника, теперь превратился в логово Паука. Алексей решил, что удивляться нечему. Столь многое скопление народа, толпа, брызжущая эмоциями словно переспелая виноградная гроздь соком – естественно привлекала голодных тварей.

Он отпустил Искру и направился было к центральному входу. Но на полпути передумал, свернул за угол, вдоль кирпичной стены пробрался к неприметному боковому ходу.

Охранник не сразу узнал его и страшно удивился.

– Иди домой, – Леша буквально толкнул мужчину эмотиком, вложил команду в раскрытый разум, в надежде спасти хотя бы одну человеческую душу.

И мышью скользнул в лабиринт служебных помещений, где отыскал знакомую и, по счастью, пустующую гримерную. Мальчики держались рядом, громко цокая когтями по полу. Грязное зеркало отразило божество с фарфорово-бледной кожей и фиалковыми глазами. Взгляд у божества оказался неприятно-тяжелым и одновременно затравленным. Алексей отвернулся.

Хугин и Мунин обнюхивали стойку с костюмами. Леша прошелся пальцами по волнам тканей, наклонился и выудил из-под стойки коробку. Серебристые стрипы на стальной шпильке были словно созданы из звездной пыли. Не совсем то, что нужно, но выбирать особо не приходилось. Алексей нахмурился, опасаясь, что не сможет на них даже стоять. Однако тело послушно подстроилось под новую высоту и опорную систему. Хугин настороженно взглянул на хозяина снизу-вверх и фыркнул. На том и порешили.

Помаду Леша наносил, стараясь не глядеть в глаза чужаку из Зазеркалья. От прочей косметики вовсе пришлось отказаться. Книжник поймал себя на том, что уже минуту стоит и смотрит отсутствующим взглядом на дверь. Выматерился и шагнул вперед.

>>>

Мальчики вышли на сцену первыми и синхронно легли по сторонам от центрального микрофона. Кто-то в зале заметил их и начал аплодировать. А на появление Алексея толпа взорвалась единым возгласом, подалась вперед морским прибоем – они узнали его. Но Книжник не слышал ни музыки, ни шума человеческой массы. Сквозь набат собственного сердца он различал торжествующий, жадный шепот твари:

– Ты. Здесь.

Алексей видел его. Дриши сидел в самом центре. Хрупкая темная фигурка тонула в красном диване вип-зоны. Неуместный лабораторный халат сброшен на пол, как бесполезная бутафория, но бокал Манхэттена смотрелся в тонкой руке еще более искусственно.

– Ты. Пришел.

Леша вцепился в микрофон трясущимися руками. Дриши поднялся и салютовал ему коктейлем. Облизнул бледные губы. Алексей запоздало понял, что отзеркалил этот жест.

Зал был полон эмотиков. Нет. Зал был погружен в дымно-серый, клубящийся омут паучьей силы. Эта сила пронизывала людей, впивалась в сердца. Дриши перебирал человеческие эмоции в горсти, словно россыпь цветных карамелек. Многие отбрасывал не заинтересовавшись. Но иные – страх, страсть, жажду, зависть, злость, раздражение – цеплял и усиливал. Малейшая ссора превращалась в драку, легкое недовольство вырастало в ненависть, невинный флирт – в сексуальную охоту, страсть – в насилие. Птицелов перетягивал струны чужих чувств, доводил их до пика и выпивал единым глотком. На глазах Книжника, посетители клуба один за другим оседали на пол опустошенными оболочками, трухой. Толпа не замечала их, топтала, давила, теснила к стенам. Дриши пировал.

– Ты. Мой.

Алексей прикрыл глаза. Инфополе развернулось перед ним многоцветной схемой. Самые плотные сгустки паучьей силы светились алыми пятнами, словно на экране тепловизора. Книжник сделал вдох. А с выдохом анемон его эмотиков развернулся во всей своей мощи. Тонкие сиренево-дымные щупальца ударили в толпу, каждое находя свою цель, впиваясь в одурманенные головы. Человеческая масса замерла на миг, а после качнулась в сторону сцены.

– Мои хорошие, – прошептал Леша, пробуя собственный голос и настройки микрофона. – Мои любимые. Послушайте меня.

Он закрыл глаза и запел, через слова песни транслируя нужные чувства на весь зал, обволакивая своими эмоциями пространство, вытесняя из него паучью дымку.

– C'est le malaise du moment

L'épidémie qui s'étend

La fête est finie, on descend

Les pensées qui glacent la raison

Paupières baissées, visages gris

Surgissent les fantômes de notre lit

On ouvre le loquet de la grille

Du taudis qu'on appelle maison.*

Вместе с эмотиками, Леша выплеснул на слушателей свою боль, свою тоску, свои отчаянье и слабость. Он обволакивал их своим одиночеством, гася злость и раздражение, приглушая гнев и страсть. Он почувствовал влагу на своих щеках и ощутил, что толпа плачет вместе с ним. Распаленная ярость людей, сначала сменилась печалью, но ту же трансформировалась в иную жажду.

– Protect me from what I want

Protect me from what I want

Protect me from what I want

Дриши почувствовал его влияние. Оскалился. Отбросив в сторону бокал, он двинулся вперед. Поначалу не встретил никакого сопротивления – люди интуитивно отшатывались от него, отступали с пути. Но чем громче пел Книжник, чем глубже проникали его эмотики в сердца, тем сложнее твари было пробираться к сцене.

– Sommes-nous les jouets du destin

Souviens-toi des moments divins

Planant, éclatés, au matin

Et maintenant nous sommes tout seuls

Алексей чувствовал эмоции каждого отдельного человека. Они проникали в него, а он в них. Они любили его и упивались его любовью. Они разрывали его душу в клочья и сами становились частью его души. Ограниченные в своем спектре, эмотики Дриши, захлебывались в этом потоке, терялись, рассеивались.

Сам Птицелов то и дело замирал, хватаясь пальцами за собственное горло. Ловил воздух ртом, натужно сглатывал, мотал головой – ему стало душно в густом потоке любви и одиночества.

– Perdus les rêves de s'aimer

Le temps où on avait rien fait

Il nous reste toute une vie pour pleurer

Et maintenant nous sommes tout seuls

Люди плакали, тянули к Книжнику свои руки, звали его. И молили сотнями голосов:

– Protect me from what I want

Protect me from what I want

Protect me from what I want

Щуплый и юркий Дриши все-таки сумел пробраться к самому подножью сцены. На секунду замер, прижимаемый сзади ослепленными любовью людьми. Полоснул по Алексею взглядом, полным голодной, бешенной ненависти.

– Ты!

– Protect me from what I want, – прошептал ему Леша, опускаясь на колени.

Хугин и Мунин синхронно поползли назад с жалобным писком. Раздался грохот, и со всех сторон в зал начали вбегать люди в черной форме и непроницаемых шлемах.

– Выводите людей! – транслировало инфо команду Книжника сразу во все динамики.

Алексей прекрасно понимал, что именно в этот момент Дриши нападет. И тот не разочаровал его. Но вместо невысокого тонкого юноши, на Книжника набросилась настоящая многоногая тварь. Ее человеческая оболочка рухнула под ноги толпы, охваченной мгновенной паникой. Это был ужас самого Леши, который не успел закрыться, не сумел блокировать первый удар.

Он успел только рухнуть на спину и вцепиться голыми ладонями в хелицеры. Кожу мгновенно обожгло едким ядом. Птицелов навис, обволакивая своими эмотиками, словно паутиной – усиливая боль и страх, подавляя волю.

Леша закричал, на короткий миг поддаваясь звериному страху. А потом вцепился в конечности твари еще крепче, вместе с ней провалился в инфопространство. И там перестал сопротивляться.

Книжник видел, как тело его конвульсивно бьется на сцене, как он скребет ногтями по полу, как хрипит и захлебывается чернотой. Он видел, как белки его глаз заволакивает чернью, как отчаянно трепещет сердце, не желая впускать в себя паука. И как тварь постепенно вгрызается в саму его суть, растекается тьмой по венам, расползается по душе метастазами своей силы. Как она выедает сладкие и пьянящие остатки человеческих чувств. Не замечая за их обилием отсутствия чего-то самого важного, чего-то основного – сознания Алексея, что покинуло тело, растворившись в родном инфо. Книжник видел, как сердце его сперва заметалось раненной птицей, потом замерло чернея и вновь забилось, вместо горячей крови, разгоняя по жилам ледяную тьму. Монотонно, ровно.

Он понял, что пора возвращаться.

Алексей сделал вдох. Преодолевая боль в изувеченных ядом пальцах, он вынул из-под полы волчьей куртки пистолет – Glock 26. Сунул дуло в развороченную грудь, приставил к сердцу. И выстрелил.

_______________________________________________________________________

*Здесь и далее так же используются строки из песни группы Placebo "Protege-Moi".