Джон сидел за рабочим столом, внимательно изучая важные документы по делу мексиканского картеля. Галстук был ослаблен, измученный, усталый взгляд скользил по расплывающимся строчкам. Спустив очки на кончик носа, он бегло читал показания свидетелей, когда в дверь постучались.

Джон спешил закрыть еще несколько дел, прежде чем поехать домой. Он хотел попрощаться с сыном перед его отъездом.

На пороге появился лучший друг и по совместительству главный помощник прокурора – Конол О'Рейли.

— Могу я войти?

— Входи, — кивнул Джон, отвлекаясь от бумаг.

— Знаю, ты сейчас спешишь домой, но нам нужно срочно поговорить, — Конол переступил порог и остановился.

— Десять минут хватит? — Джон взглянул на часы.

— Вполне.

Конол прошел в кабинет и сел в кресло напротив Джона.

— Речь о твоем старшем.

— Я догадываюсь, о чем речь, — нахмурился тот.

— Джон, ты знаешь мое мнение, им нужно прекратить все это! — недовольно махнул рукой Конол и тяжело вздохнул.

— Конол, "все это"? — в недоумении вскинул брови Джон. — Ты пытаешься сказать, что против их отношений?

— Да! Я против! А ты, я вижу, все знал и молчал? — возмутился тот.

— Я тоже против. Но не нам решать за них, как и с кем жить, понимаешь?

— Джон, Хантер мой сын и единственный ребенок. Я не допущу, чтобы он жил в разврате и позорил семью. Я, как и любой отец, жду, что у меня появятся внуки!

— Я тоже хочу внуков, и мне не нравится жизнь, которую выбрали мои мальчики. Но я не стану вмешиваться в их выбор! Если они делают ошибки – пусть. Каждый из нас ошибался, тебе ли не знать, — бесстрастно выдал Джон.

— Эти ошибки дорого им обойдутся. Как ты можешь говорить об этом так спокойно?! — удивлялся Конол.

Разговор продолжался почти полчаса. О'Рейли настаивал на том, чтобы МакКейн запретил сыну приближаться к Хантеру и уволил того с работы. Джон же настойчиво отстаивал интересы сына. В итоге ему удалось уговорить друга, пригрозив тем, что если он не отступит, то их дружба охладеет. Но у Конола было условие: Киан не станет посещать Хантера, пока тот будет восстанавливаться дома.

После тяжелого разговора с другом Джон спешил домой. В сопровождении личной охраны он шел по коридору. Проходя мимо кабинета младшего брата, он увидел, что внутри горит свет, и заглянул.

— Гарретт, надеюсь, ты понимаешь, что делаешь!

Гарретт барабанил пальцами по столу и смотрел на часы. Услышав вопрос, он перевел взгляд на брата, нервно дернул узел галстука и закрыл глаза. А затем снова взглянул на циферблат и кивнул.

Джон отступил, прикрыв за собой дверь, и покинул дом.

Хэйл стоял у окна, засунув руки в карманы брюк и в мрачной задумчивости смотрел на свое отражение.

— Я люблю тебя и буду любить всегда, — произнес шепотом и облизнул сухие губы.

Его взгляд замер на одной точке. Сумбурные мысли не давали покоя. Он мучительно искал ответы на вопросы, которые не оставляли его. Юноша нисколько не сомневался, что принял верное решение в сложившейся ситуации.

Этот вечер ничем не отличался от вчерашнего. Все шло своим чередом. Но Хэйл ощущал себя иначе. Пустота внутри разъедала душу. Тяжелое чувство распирало грудь, а колючие мурашки по коже вызывали неприятный зуд. Тревога окутывала его плотным коконом, в какой-то момент ему даже показалось, что перед глазами все плывет.

Оставалось только вспоминать те ночи, которые они с Лианом проводили вместе. Сейчас те казались такими безмятежными, когда каждый вечер парни в тайне выбирались в город, гуляли по набережной, катались по безлюдным улицам. В них было свое очарование. Теперь же нужно попытаться забыть обо всем, забыть и жить дальше ради любимого человека. Ведь это было взвешенное решение – жить в дали от Лиана, но, безусловно, самое трудное.

Все глубже и глубже уходя в тяжелые мысли, он думал о правильности своего поступка: «Трусость ли это или смелость? Что я мог сделать, чтобы все пошло по-другому?»

Эти мысли уже неделю не давали ему ни есть, ни спать, и развеять их было нечем. Сейчас он один, и скоро окажется на другом берегу океана и уже ничего не сможет исправить.

Вдруг Хэйл опомнился, потер глаза тыльной стороной ладони, сорвал пиджак со спинки кресла, схватил кожаный рюкзак с ноутбуком, документами и вещами первой необходимости и направился к двери. Но неожиданно раздался телефонный звонок.

Задумчиво посмотрев на экран, Хэйл принял вызов.

— Ты даже попрощаться не приедешь?

— Нет, — тихо произнес Гарретт и, сделав паузу, добавил: — В моей спальне в коробке для использованной бумаги должен быть паспорт и билет, возьми их с собой.

— Оу, так ты... — вырвалось у Хэйла, но он тут же невозмутимо продолжил: — Сейчас же займусь этим!

— Жду, — бросил тот и отключился.

Хэйл вернулся к журнальному столику. Вынув сим-карту из телефона, бросил в прозрачный стакан для карандашей. Выполнив просьбу дяди, тихо попрощался с родителями и близкими, которые собрались в кабинете дедушки.

— Ты будешь в порядке? — взволнованно спросила Айрис и, обхватив ладонями пылающее лицо сына, посмотрела в его тревожные глаза.

— Все хорошо, мам, не переживай за меня, — он еще раз прижался к матери.

— Звони почаще, я буду скучать, — расстроенно произнес Киан.

— Это всего лишь год, и потом я найду способ связаться с тобой...

Хэйл коротко обнял брата, хлопнув по плечу, а потом, попрощавшись со всеми, в сопровождении двухметрового амбала покинул кабинет.

Они вдвоем спустились в гараж, где Хэйл забрался в багажник бронированного «Тахо». Специально нанятый Джоном человек, меняя автомобили, тайно доставил его сына в аэропорт. Уже приближаясь к терминалу, Хэйл перебрался на переднее пассажирское сиденье.

После звонка племяннику Гарретт несколько секунд сидел задумавшись. Он уже понял, что ему предстоит сделать нелегкий выбор: семья, которая всегда была опорой, или человек, который с пятнадцати лет заботился о нем? Но любовь – сильное чувство, его не сотрешь, не удалишь, не вырежешь. Чувства нельзя отключить. Гарретт это понимал и знал, что если сейчас упустит возможность, то в течение десяти лет, которые будет находиться в программе защиты свидетелей, вряд ли сможет сохранить отношения с Томасом. Тот не станет ждать того, кто бросил его, как только на горизонте замаячила проблема.

Гарретт вновь посмотрел на часы, времени до вылета оставалось все меньше, учитывая вечерние пробки, быть может, он уже опоздал.

«Я теряю его бесповоротно!» — щелкнула отчаянная мысль.

Гарретт вскочил и, бросив вещи в кабинете, выбежал в коридор.

— Сержант, мне нужно за двадцать минут добраться до аэропорта, организуете? — бросил он на ходу.

— Не обещаю, но постараюсь, — поспешил за ним мужчина в униформе.

Хэйл прибыл первым. Он тревожно замер в центре зала аэропорта, скользя взглядом по лицам и мысленно прощаясь с человеком, ради которого пошел на самый отчаянный шаг.

Внезапно острая боль отчаяния пронзила сердце. К горлу подкатила душная волна, а из груди рвался крик. Тело охватил немыслимый жар, в глазах застыл страх.

«Это все?» — эхом отдалось в ушах.

— Хэйл, пора! — прозвучал настойчивый голос мужчины, который его сопровождал.

— Да, — опомнился Хэйл и последовал за ним.

Они подошли к стойке регистрации. Администратор сообщил, что посадка на рейс уже завершена. Хэйл оглянулся, но Гарретта нигде не было. Он понимал, что дядя не мог подняться на борт без документов. Вытянув шею, юноша взволнованно смотрел в сторону входа. И вдруг заметил бегущего Гарретта. Тот подбежал к племяннику и, переведя дыхание, спросил:

— Мой билет у тебя?

— Держи, — и Хэйл протянул тому документы.

— Сэр, вы задерживаете рейс, — поторопил их молодой человек у стойки регистрации.

Томас смотрел в иллюминатор в ожидании полета. В душе стало неумолимо тошно, оттого что он не мог ничего изменить. Первые воспоминания вспыхнули в голове. Детство, проведенное вместе, первое признание в пятнадцать лет в дождливый осенний вечер, как Гарретт хмурился, услышав слова любви; как неделями избегал его, а потом признался, что чувства взаимные, но боится осуждения; как клялся хранить их секрет и заботился о нем все это время.

«Неужели я мало пожертвовал, что он не сможет простить? Ведь я не отдавался по желанию, меня вероломно принудили. В чем же я провинился, что теперь наказан и должен страдать вечно?»

— Сэр, мальчик накормлен. Он уснул, вам что-нибудь принести? — добродушный женский голос прервал мысли Томаса.

— Огромное спасибо! Принесите бутылку холодной воды, пожалуйста, — сделав глубокий вдох, попросил он.

— А можно шампанское, пожалуйста? — неожиданно прозвучало сверху.

Гарретт прошел мимо бортпроводницы и сел рядом с Томасом. За ним – Хэйл, который занял место напротив.

Столько чувств разом нахлынули на Томаса, породив тепло в его груди, разлившееся по телу сладкой негой. От нестерпимой радости глаза наполнились слезами.

— Сэр, вам тоже шампанского? — поинтересовалась девушка.

Томас молча кивнул, а потом повернулся к иллюминатору, не желая показывать слабость. Ведь он привык быть сильным, чтобы Гарретту не приходилось прятать глаза в минуты отчаяния.

— Прости, что так долго, — прошептал Гарретт и накрыл его руку ладонью.

Томас снова кивнул. Он медленно прикрыл глаза, мысленно благодаря всех известных богов за то, что отозвались на его молитвы, за то, что не лишили его радости жизни.

А Хэйл, как бы ни старался успокоиться, находился будто в предсмертной агонии: его бросало в жар от одной мысли, что больше не сможет прикоснуться к Лиану, погладить волосы, поцеловать мягкие губы. Ему казалось, что одежда душит его. Неожиданно у Хэйла перехватило дыхание и потемнело в глазах. Его охватил резкий приступ паники. Он спешно принялся ослаблять узел галстука и с тяжелыми вдохами смотрел на дядю округлившимися глазами.

Гарретт поднялся с места и присел на корточки перед племянником.

— Тихо, дыши медленно... Все хорошо, — успокаивал он.

— Пусть примет... — Томас протянул успокоительное.

Гарретт передал юноше таблетку и бутылку воды, которую принесла бортпроводница.

— Я бросил его, — прошептал Хэйл.

— Все будет хорошо, ты сможешь вернуться сразу, как мы приземлился... если захочешь, — слова дяди Хэйл не услышал: противный шум заложил уши, картинка перед глазами начала расплываться. Он сполз на кресле, закрыв лицо руками.

— Я не вернусь... я не должен... — шептал он, жадно хватая душный воздух, а сердце вновь и вновь разбивалось на миллионы осколков, вызывая жгучую боль во всем теле.

Именно в эти секунды пришло осознание того, что это происходит в реальности: он потерял часть себя и теперь совершенно бессилен.

Вдруг наступила тишина.

— Я в порядке... — Хэйл поднял глаза на дядю. — Со мной все будет хорошо.

— Ты уверен? — с подозрением смотрел тот.

— Пора взять себя в руки, — понимая, что заставляет близких волноваться, Хэйл старательно делал вид, что успокоился.

Самолет разогнался по взлетной полосе, взлетел, быстро набирая высоту. Хэйл наблюдал за тем, как родной город превращается в маленькую точку, а затем и вовсе исчезает, скрываясь за облаками.