Чонгук с интересом смотрит на брата, если не знать истинных причин, то можно подумать, что тот влюбился. Хосок такой отвратительно-счастливый, но «отвратительно» только по привычке, именно из-за этого Гук здесь.

- Сегодня мы оформили заявку в ассоциации культуры, представляешь? Знаю-знаю, сейчас ты скажешь, что тебе плевать, но мне плевать, что тебе плевать. Кукки, просто вдумайся: мы это сделали! Всем «не могу» и «не получится» назло, - почти поёт Хосок, пританцовывая на месте, не в силах сдержать разрывающую изнутри радость.

С тех пор, как семейный бизнес оставил их за бортом, для Хосока, как и всего остального мира прошло два месяца. И, наверно, это было самым счастливым временем в его жизни: без груза ответственности, без вынужденных жертвоприношений - только гармония с собой и надежда, что все мечты обязательно исполнятся, если приложить старания, а уж подобного добра у Хоби всегда хватало. С каждым днём улыбка хёна становилась всё шире, и вот, наконец, достигла максимальной растяжки, заставляя всерьёз переживать за сохранность его лица.

- Здесь будет студия звукозаписи, - хвастается Хосок, обводя просторное помещение в черновой отделке руками. - А мой кабинет прямо под нами. Хочешь посмотреть? Ради этого я обналичил все счета, не думал, что когда-нибудь буду так радоваться банкротству. И всё равно пришлось обращаться к дедушке за помощью, так что скорее я даже банкрот в минусе, довольно солидном. Зато теперь у нас есть здание, совсем скоро будет разрешение, а там дело за малым - начать работать.

Хосок наворачивает вокруг брата несколько кругов, видимо, не решаясь дотронуться, чтоб не спугнуть, и тонсэну приходится самостоятельно останавливать его, ухватившись за плечи. Для Чонгука прошла целая жизнь. Бесконечные часы генеральной уборки в мыслях, где настолько непрочные полки, что стоит только расставить всё барахло по местам, как они тут же обваливаются. Вроде и молоток имеется, и гвоздей в достатке, а прибить одному всё равно не получается. Чонгук так чертовски устал радоваться новой жизни, в которой ничего не меняется, что, проснувшись однажды утром, решил с чего-то начать.

- Поздравляю, хён, и прости.

Хосок смотрит на него пытливо, словно проводит тест-драйв на мужество, а потом обнимает. Крепко.

- Всё в порядке.

Ещё чуть-чуть и вместе с ладонями у Чонгука начнёт трястись голос, но он сдерживается. По крайней мере, пока не вытолкает колючий ком изнутри, который бережно хранил пять долгих лет.

- И даже не спросишь причин?

- Не спрошу, - тихо отвечает Хосок, прижимая к себе сильнее. - Ты всегда был моим маленьким задиристым братишкой, этого ничто не изменит.

- Нормально всё у меня с фантазией, ясно? - Чонгуку неловко наклоняться, чтоб уткнуться хёну лбом в плечо. Но ещё более неловко за всё то время, когда он выбирал оставаться избалованным мальчишкой. Ребёнком, которым решил быть перестать и который вновь вырывается наружу. Ну, почти. - Ты такой лицемер! Обещал, что всегда будешь доставать меня, что в тот день, когда не станешь раздражать, больше не будешь моим братом, а сам взял и улетел. Ненавидеть тебя проще, чем скучать. Но есть и хорошие новости, ты до сих пор мой брат!

Хосок каменеет, пока обдумывает услышанное, но вскоре расслабляется, проезжая ладонью по чужим волосам.

- У тебя явные проблемы с причинно-следственными связями, знал? И не смей никому рассказывать, что я чуть не разревелся! - Хоби тихонько посмеивается себе под нос, как вдруг хватает брата за плечи и начинает истерично трясти. - О, боже, Чонгук! Это ведь из-за родителей? У тебя комплекс брошенки?

- Самое короткое перемирие в мире! Нет у меня проблем ни со связями, ни с родителями, ни с тобой. Но если мы продолжим в таком темпе, то начнутся. Обещаю.

- Как скажешь, - хмыкает Хосок и, наконец-то, отстраняется. - Решил, чем планируешь заниматься, раз уж обломалось стать крутым боссом?

- Ещё нет.

Чонгук отходит к стене и опирается об бетон затылком. Он может собой гордиться, сделав первый шаг. В груди разливается тепло, и Гуку спокойно, как в тот раз, когда Хосок нёс его до дома на спине после неудачной попытки научить кататься на велосипеде. Между ними общая кровь. Коленки же зажили, и эта рана затянется тоже.

- Ты же любил музыку? Не хочешь в долю? - Хосок игриво ведёт бровями. - Соглашайся, не пожалеешь. У нас пока не так много сотрудников, зато вакансий хоть отбавляй, выбирай, что душе угодно. В коллектив, опять же, вливаться без необходимости, уже сработан со всеми годами залипаний за видеоиграми. Сплошные плюсы! А ещё ты единственный, у кого на счёту остались деньги, чтоб погасить мой долг дедушке, - добавляет Хоби тише, кивая сам себе головой.

- А название у агентства есть? Как тебе «Дабл-Чон»?

- Даже не пытайся, надавить на мои родственные чувства. Я знаю тебя всю жизнь, Чон Чонгук! Склоняюсь к «Мой хён самый лучший, но терпение небезгранично, так что мелкому засранцу стоит прекратить испытывать его, пока не получил по шее».

- Как-то слишком длинно и неправдоподобно, в наше время люди ценят честность. А с таким названием мы не то, что прогорим, даже не откроемся.

- Мы? Так ты в деле?

- Думал, уже никогда не предложишь.

Хосок улыбается и крепко жмёт его руку.

- Добро пожаловать, партнёр!

Они ещё долго снуют с одного этажа на другой, заглядывая даже в самые укромные уголочки здания, которому, исходя из хосокого энтузиазма и вложенных средств, скоро суждено стать им домом от зари до зари. И всё вроде приобретает положительную динамику, обрисовывается чёткими контурами, но кое-что притаившееся, выжидающее, словно хищник, глубоко-глубоко внутри, сколько бы миллионов раз себя не отговаривал, Чонгук удержать не может.

- Как он?

Голос остаётся ровным, словно спрашивает о брюссельской капусте, и только взгляд быстрый, но пронзительный выдаёт его с головой. Хосок, конечно, тоже замечает, наблюдает за братом с интересом и не понимает, почему возникают какие-то сложности.

- Вы не общаетесь? Мне казалось, что от твоего сегодняшнего появления пахнет Чимином за километр.

- Ну, он однажды передал мне привет через Тэхёна. - Чонгук замолкает, но вскоре чувствует, как зверь внутри обнажает когти. - Мне. Привет. Через Тэхёна. Конечно, мы не общаемся! Как ты себе это представляешь? Мой друг по переписке из Америки?

- Скучаешь по нему, - выносит вердикт Хосок и вроде даже старается поддержать, поглаживая ласково плечо, но делает только хуже.

«Скучаешь» - абсолютно неверный вывод. У Чонгука вроде всё нормально, вроде - без Чимина. А потом - раз - и ворохом сотни незакрытых электронных страниц в нейвер об охоте на сафари. Снова и снова поисковой запрос в строке: как убить слонов? А они какие-то безмозглые и бесстрашные, всё топчутся вокруг табуном. Чонгук не мог простить Хосока пять лет. Что ж, Чимина он ненавидит сильнее.

- Он улетел, ясно?

- Разумеется, зачем бы тебе скучать, будь он рядом.

- Сел в чёртов самолет и улетел!

- Ну, точно, комплекс, - бормочет себе под нос Хосок, пожимая плечами. - Один убегает, второго бросают... прям идеальная пара. Не знаю, Чонгук, а ты просил его остаться, например?

- Чимин сделал свой выбор, всё, что мне остаётся - уважать это.

Брат с силой цепляется за гукову джинсовку пальцами и тянет на себя, приковывая внимание.

- Придурок! Можешь и дальше выбирать злиться на всё, что идёт не по плану. Можешь выбирать остаться в полном одиночестве хоть до конца дней своих. В этом твой выбор, самостоятельный мой мальчик! Но не делай вид, что ты в порядке, что быть несчастным - нормально.

Чонгук едет домой в мрачном настроении. Он рассчитывал, что примирение с братом вдохновит на новые начинания, и даже вроде так оно и вышло, да только Чимин опять умудрился всё испортить. Как ему удаётся, скажите на милость, за нескончаемые тысячи километров.

Что же получается? По мнению Хосока, он сам виноват? Нет, Чонгук поступил правильно, когда перешагнул через себя, отпустив. И не сказал... Когда не стал навязывать собственные желания, не поставил личных интересов превыше всего. И не сказал... Маленькими искорками пальцы колют иголки, Чонгук крепче хватается за руль, выжимая педаль газа до упора.

Ведь всё так просто: он не сказал.

***

Сан-Франциско. Город, дающий убежище ветреным мечтателям, бережно хранящий свободу за холмами и туманами. Скольким странным, отвергнутым он дал пристанище, скольких потерянных защитил, обволакивая океанским бризом, а скольких поломанных доломал. Сан-Франциско. Город-мираж. И где-то здесь, за миллионами улыбок, прячется всего одна, зато необходимая.

Чонгук отпускает такси и нерешительно топчется на тротуаре. Потерянный час в утонувшем в пробках городе, шестнадцать часов в небе, два месяца бесполезных отговорок и оправданий - всё ради этой минуты. Секунды хоронятся в бездне небытия, а Чонгук не двигается с места. Он представлял себе в мельчайших подробностях встречу, знал, что скажет, знал, что почувствует, и просто знал, чего хочет, но никогда всерьёз не задумывался, каково будет снова увидеть Чимина.

Чимина, который, возможно, в этот самый момент содрогается всем телом в приступе звонкого смеха или, может, светится лучезарной улыбкой и щурится от удовольствия. Изменились ли родные черты, обветрилась ли кожа в проклятом городе ветров, который отнял его. Сжимаются ли по-прежнему в решительности кулаки, и если да, то Чонгук бы не отказался от помощи. Потому что не уверен, что справится, не дай эта попытка результата.

Узкая улочка в густонаселенном квартале с многоквартирными домами похожа на улей. Кусается страхами, быть отвергнутым. Шумит отголосками чужой жизни. Где-то плачет ребёнок. У кого-то спускает шину. Смеются подростки, роняя на тротуар едва открытый рожок мороженого. Турок, из лавки напротив, зазывает посмотреть на свой товар, похваляется лучшими золотыми украшениями в городе и даже шепчет, что для особенных клиентов может достать из-под прилавка швейцарские часы со скидкой, разумеется.

- Ненавижу Швейцарию! - рычит Гук.

И не врёт. Но улочку эту - стократ сильней. Со всеми вывесками, беззаботными голосами, посторонними лицами, ароматами свежей еды, отравленной запахами выхлопных труб, целиком. Которая не понимает, как ценно для Чонгука видеть Чимина каждый день, дышать им, наслаждаться. Так почему тогда не об руку, а по потрескавшемуся асфальту кедами под чужими окнами? Себя - в миллион. Что трусит, хочет развернуться и сбежать без оглядки.

Из-за угла мелькает соломенная корзина на руле, и сердце останавливается, а потом отдаётся гулким стуком в ушах, или это гром подошв, срывающихся на бег? Как же Чонгук обожает велосипеды, особенно дурацкие, как для дорожек из жёлтого кирпича в стране Оз. Разум не слушается, когда он хватает и почти стаскивает мальчишку с сидушки за капюшон. На него смотрит красивая пара глаз, но абсолютно не тех.

- Простите, - извиняется Чонгук почему-то на корейском и по привычке кланяется, а потом медленно бредёт обратно к точке отсчёта, словно та самая деревянная лошадка, на которых они катались, что никак не достигнет финиша.

Зато ему больше не страшно. Чимин в нём что-то сломал или починил - уже неважно, главное, что ему и разбираться.

Чонгук забегает по лестнице на четвёртый этаж, игнорируя лифт, и с каждой ступенькой сердце перекачивает кровь всё быстрее. Только вот вместо Чимина в искомой квартире его ждёт баннер «сдаётся».

Гук смеётся по-дружески над Сан-Франциско, что тоже не смог удержать. Глаза щиплет от сочувствия, когда он бежит, расширяя свой круг на карусели. И только слова, которые не сказал, рвутся наружу.

- Люблю тебя, - шепчет Чонгук, надеясь, что океанский бриз передаст их адресату, где бы он ни был.

***

Чонгук аккуратно открывает дверь своей квартиры, бросает армейский рюкзак у порога, даже не собираясь его разбирать. Это не конечная остановка, всего лишь пит-стоп. Вынужденная заправка припрятанным виски, если его не изничтожил оставленный на хозяйстве Тэхён, и новый старт, который только предстоит начать.

- Чонгуки, я дома! - зовёт Гук, но поросёнок, заметно набравший килограммы за последние недели, не торопится приветствовать хозяина. - Вот же шашлык неблагодарный.

Чонгук первым делом направляется в спальню за чистой одеждой, ему жизненно необходим контрастный душ, двойная порция чистого виски и карта мира.

- Ты долго.

Чонгук, кажется, немного задыхается, так и замирает с протянутой к выключателю рукой, боясь, что под мягким искусственным светом силуэт у окна исчезнет, скажет, что и не было его вовсе, заставит вновь искать себя. Но слоны внутри оглушительно топают ногами. Они никогда не ошибаются.

- Где ты был? - спрашивает Чимин, отворачиваясь от окна, и делает первый шаг.

На другом конце света? Там, где не было тебя? Чонгук теряется в догадках правильных ответов, поэтому просто задаёт встречный вопрос, делая шаг:

- А ты?

- Я ездил в Пусан. Разве Хоби тебе не сказал, что встречал меня с самолёта? Отец, мама, братишка и даже бабушка, там были все, представляешь?- Чимин разгоняет улыбкой темноту и делает шаг. - Но не ты. Спасибо, что не поменял код от двери.

Пять лет? Хосок только что напросился на повторный срок.

- Чимин, ты в гости или?.. - Чонгук не знает, зачем спрашивает подобную ерунду. Когда он сделает шаг, то никуда уже его не отпустит. Он делает.

- Мне предложили неплохую должность в новом агентстве. Слышал, что парень, от которого я без ума, тоже собирается там работать.

Ладно, пусть Хосок живёт. Пока...

- А ещё я подумал, что твоя жизнь без меня станет слишком идеальной.

Чимин делает последний шаг и оказывается в крепких объятьях. Чимин, наконец-то, дома.