Даже не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я решилась дотронуться до запястья омертвевшей куклы сводного брата. Я просто уставилась на него, без мыслей, без чувств, без страха. Словно мой мозг все еще не мог разобрать реальность передо мной или – сон. Я просто стояла и смотрела. Не понятно: то ли ждала, что он вдруг моргнет, прикроет рот и растянется в своей привычной полуулыбке, то ли все это в один миг исчезнет, и я заново проснусь.

Но почему-то ничего не происходило. Вспотевшие пальцы слипались друг с другом, дыхание само собой стало хриплым. Я как потерянная собачонка начала озираться по сторонам, то потирая щеки, то обнимая саму себя, то теребя одежду, позабыв о крови. Спасительная кнопка «STOP» все никак не находилась.

— Эй…

Снова начала буравить взглядом Андрея.

Почему он не отвечает? Это не смешно. Не смешно!

— Хватит… — я ткнула пальцами по его подбородку.

Он был холодный.

Слишком сложно оказалось просто оторвать взгляд от его широко открытых помутневших и пожелтевших глаз. Становилось жутко, мозг постепенно осознавал происходящее, и сердце начало учащать темп, пока не стало буквально биться о ребра.

Мне стало страшно. В ушах отдавались стуки моего живого сердца, а перед собой я видела лишь эту неестественную гримасу смерти. Он больше никогда не улыбнется мне. Никогда.

В последней капле надежды я трясущимися кровавыми пальцами нащупала то место на охладевшем запястье Андрея, где должен был биться пульс. Конечно, ничего я не почувствовала. Кроме панического животного страха и холодеющих щеки дорожек от слез.

В каких-то рычаще-хриплых тяжелых вздохах я старалась не задохнуться, мозг отключился, я лишь видела эту ужасную картинку, озиралась по сторонам, но казалось, будто я за стеклом, толстым экраном телевизора.

Надо исправить! Исправить!

Руки сами собой потянулись к ножу. Правой рукой ухватилась за рукоять, левой уперлась в окровавленную грудь. В голове крутилась безумная мысль, что если вынуть нож, то Андрей заморгает, шумно вдохнет, хватаясь за рану, нагнется вперед, захрипит и будет жить. Несмотря ни на что. Вот только нож никак не хотел сдвинуться с места ни на миллиметр. Прилип к запекшейся крови, застрял между ребер, вонзился в сердце, которое никак не хочет покидать.

Я отчаянно дергала рукоять ножа, стараясь не сильно давить на грудь Андрея и не двигать лезвие в стороны, чтобы не доставлять брату лишнюю боль. Ничего не получалось. Я лишь сильнее измазалась в крови.

Руки тряслись так, что не заметил бы лишь слепой. В попытках стереть слезы с лица я терла щеки и глаза, от чего те еще сильнее защипало. Вся та кровь, в которой были измазаны мои руки, попала в глаза. Они словно утонули в слезах, болели, и щипли, и чесались все сильнее. Я упала в колени куклы брата, зарыдала в полный голос, погружаясь в страх и отчаяние.

Это просто страшный сон. Просто сон.

Возможно, если я засну, то это закончится. Я открою глаза, и все будет в порядке, как прежде. Я даже готова пообещать, что не буду больше пытаться выжить Андрея. Пусть лучше он будет жить с нами, чем я – сидеть по локоть в его крови.

Через минуту я собиралась вновь вернуться на диван и попытаться уснуть. Хуже-то уже не будет. Как замки входной двери застучали, петли тихо скрипнули, и связка папиных ключей звонко брякнулась о трюмо.

Мы встретились с ним глазами. Не уверена, какую конкретно картину застал папа, но я, кажется, все еще сидела на полу, в коленях Андрея, растрепанная и вымазанная алым. Из-за слез лицо отца я видела в легкой дымке, но гримаса ужаса проявилась слишком отчетливо.

Он взревел.

— Андрюша?!

В два шага настиг тело, грубо отпихнув меня, словно я какая-то тряпка.

Заревел, пытался нащупать пульс, заставить парня открыть глаза, пошевелиться.

Но я-то знала, что ничего у него не выйдет.

Не вставая, отползла к стене, прижала колени к груди.

Папу я видела лишь в двух состояниях: подлизой к богатым женским ножкам и равнодушным серым заложником компьютера. С Андреем, правда, он был другим. Но выделять его поведение новоиспеченного счастливого отца сына я не желала, поскольку была в полной уверенности, что продлится оно не долго. Рано или поздно папа должен был забыть про этого вора моего места в доме, и все вернулось бы на круги своя.

Теперь существовала лишь одна загвоздка.

Андрей мертв, а папа валяется в его ногах и тихо стонет уже как пять минут. С другой стороны…

На мгновение я ужаснулась, как быстро мой мозг вернулся к построению логически верных и хладнокровных мыслей. В голове уже не жужжало вихрем панической атаки. Напротив. На фоне комнаты в кровавых разводах, трупа в кресле и стонущем рядом моего папы, я уже строила план того, как все исправить. Да, паренька мне уже не вернуть, но это и хорошо! Мне же это и нужно было – избавиться от заносчивого засранца, посмевшего, не много ни мало, занять мой законный трон. Теперь братца нет, осталось дело за малым. Утешить папу – это все, что от меня сейчас требовалось. Да, он погорюет какое-то время, я перетерплю это. Главное – быть всегда рядом, чтобы папа понял, кто его по-настоящему любит, и кто ему нужен.

Тогда я сильно поспешила с выводами о том, что смогла успокоиться и вернуть мозгу состояние здравого ума. Отчасти мой план можно было назвать верным и даже единственно верным, если бы не одна маленькая деталь.

Вчера я на глазах пятнадцати человек разругалась с Андреем, пожелав ему смерти. Вдрызг напилась и не помню, как вернулась домой и уж тем более о том, что случилось с братцем. А теперь я вся в его крови, и на ноже, торчащем из трупа, мои отпечатки. У меня нет алиби, зато есть мотив. Идеальная подозреваемая. Мало того, что не знаю, кто и когда убил парня, я не до конца уверена, что это была не я.

Способна ли я на убийство?

Этим вопросом я задалась немного позже. А сейчас в моей больной голове плавала мысль спасения в виде того, чтобы заставить папу забыть самозванца и вернуть прежнюю жизнь. План казался идеальным. Вот только все изначально пошло не так, как я бы хотела.

Спустя минут десять или, может быть, двадцать, в отце наметилось движение. Сначала он приподнял голову, затем начал щупать себя руками, словно что-то искал. Его губы шевелились в каких-то словах, но я не могла услышать ничего внятного. Движения ускорялись, папа начал озираться и шарить руками то по себе, то по полу вокруг. Тут же его взгляд упал на трюмо в прихожей, где он и оставил телефон, куда незамедлительно потянулось все его тело.

— Нужно в скорую. Позвонить в скорую… Они спасут Андрюшу.

— Пап, он давно мертв, — без задней мысли пресекла я действия папы.

Ведь так и было. Врачи здесь давно бессильны.

Отец резко остановился и уставился на меня, словно я была призраком. Похоже он забыл про меня и на секунду удивился моему присутствию. Но лишь на секунду. Его лицо в мгновение превратилось буквально в звериный оскал, полный ярости.

— Ты! — рявкнул отец.

Не успела я сообразить, как он вцепился в мое плечо и поднял с пола, вытащив на середину комнаты.

— Как ты посмела это сделать?! Ты маленькая мразь! Внимания захотелось?

Боль от хватки мужской руки была явно ощутима, но не настолько сильна, как от услышанных слов. Я не понимала, что происходит. Отцовская ладонь настолько сильно сжала мою руку, что, казалось, кость вот-вот треснет. Но пожаловаться на это я не успела, потому что в следующее мгновение мир остановился: последнее, на чем были сосредоточены мои глаза, – посеревшее тело Андрея, его выпученные желтые глаза, раскрытый рот и впалые темные щеки.

В глазах потемнело, и словно в ночи, посыпались искры, как из лесного костра, вспыхнувшего прямо на моем лице. Я рухнула на пол, ударившись сразу всем телом, тут же нестерпимой болью зажглась левая щека. Я взвыла.

— Пригрел у себя убийцу! — прыснул отец. — Надо было оставить тебя у бабки, чтоб она разбиралась с тобой. А то всю жизнь только мешаешься! Вся в мать.

— Папа, — пискнула я.

Слезы новой порцией покрыли влагой лицо, мне хотелось разрыдаться, скорчив гримасу от боли и страха.

— Что? Внимания тебе подавай?

Сквозь пелену слез я видела перед собой размытые папины ноги в ботинках и то, как он замахнулся в мою сторону. Пинок в живот не заставил себя ждать.

Боль расплылась по всему животу, воздуха не хватало, кричать было нечем. Как только я смогла вдохнуть, ощущения стали еще невыносимее, словно по мне проехались катком, а затем сбросили с высотки мешок с цементом прямо мне на живот. Я застонала, прижимая руки к ушибу все крепче. Болело все. Сильнее лишь места ударов. В ушах звенело, во рту чувствовался металлический привкус, то ли моей, то ли крови братца.

Я боялась пошевелиться, чтобы не получить новых ударов. Отец расхаживал вокруг меня, а я даже боялась открыть глаза, но слова папы заставили меня это сделать.

— Ты сядешь в тюрьму. Пожизненно! Ты здохнешь там в муках, уж я это обеспечу! Ты ответишь за смерть Андрюши!

Отец отошел к окну и начал набирать что-то в телефоне. Медлить некогда. Нужно было как-то его остановить.

Сквозь слегка утихшую, но все еще острую боль, я вскочила на ноги, стараясь не привлечь к себе внимания. Единственное в комнате, что могло остановить отца, – это нож в груди Андрея. И я не стала медлить.

Ухватившись обеими руками за широкую рукоять, я выдернула нож. Такими же уверенными шагами подошла к спине отца, который уже приложил телефон к уху.

И вонзила.

Способна ли я на убийство?

Да.