Север. Имя как сумерки перед бурей и изморозь на последних цветах. Ложится на язык глотком сладких сливок и щекочет в кончиках пальцев истрепанной бумагой. Эймери не решается его произносить, только изредка повторяет губами очертания звуков и прячет смущенную улыбку под рукавами свитера.

Север ведь на него и не смотрит. Так, цепляет изредка взглядом своих странных глаз. Радужки светлые — серые или голубые, — а ресницы густые и темные. Он наблюдает за всем из-под полу-опущенных век, откинув голову немного назад, и взгляд получается испытующий и тяжелый. Эймери всегда спешит отвести глаза.

На лекциях он сидит далеко от остальных, и Эймери старается выбрать такое место, чтобы видеть его профиль и страницы конспекта, исписанные тонким почерком. Среди аккуратных строк — птицы, крохотные портреты и иноземные цветы. Эймери не хочет подсматривать, но не может себя удержать.

Иногда Эймери решается опустить очки на кончик носа и выискивает Севера среди других студентов. Волосы у него молчаливые, пепельные, кожа как-то нездорово бледна. Глаза почти прозрачные, такого оттенка голубого, который звенит как тонкий весенний ледок. На шее родинка, которой Эймери не замечал в очках. Его сорочки посерели от плохой воды, но Эймери это все равно. Некрахмаленый ворот расстегнут и обнажает тонкие ключицы, рукава поддернуты до локтей. Сегодня жарко, близится лето, и Север держит немой серый пиджак в руках, а жилета на нем нет и вовсе — он единственный носит костюмы-тройки; пояс брюк охватывает узкую талию. Эймери кусает губы и опускает глаза.

Кто-то идет в сторону Севера. Эймери не поднимает головы и смотрит через серые стекла. Кто-то останавливается в шаге, и Север отшатывается назад. Эймери жмурится, он это ненавидит. Кто-то брызжет своей злостью, швыряет гневные слова. Эймери знает, что за ними пустая ярость и обида, у которой позабыты причины, а еще — наслаждение моментом, когда кулак врезается в плоть.

Эймери считает удары заполошного сердца и ждет. И ждет, и ждет, и ждет. Наконец раздаются окрики, профессор идет к месту драки, но не очень-то и спешит. Эймери знает, что за этим зависть и вера злословцам. Люди расходятся, все затихает. Эймери поднимает глаза.

Север утирает рукой в пятнах гулкого синего и кричащего желтого ярый рык крови. Она сочится из губ. Она пропитывает рубашку. Эймери замечает на худой ключице порез и холодеет от ужаса, и тут же загорается от стыда. Надевает очки, вдавливая в переносицу, потому что зелень вдруг гниет на глазах и воет. Все здесь прогнили, все.

Север запрокидывает голову к низкому небу, заволоченному тучами весенней грозы. Эймери бы исцелить его раны, но он глядит тяжело и опасно, как загнанный в угол зверь, застегивает рубашку как будто сводит щиты. И Эймери снова не решается подойти.