Розовощёкий молодой полицейский искренне обрадовался, когда я открыл глаза. Меня заботливо завернули в пахнущее хлоркой одеяло, скорее напоминающее плед, чем то, чем мы обычно укрываемся.

Полицейских было двое. Тот, что постарше, одним пальцем набивал протокол в планшете. Молодой бегал вокруг меня кругами, пребывая в непонятном возбуждении. В конце концов, старый рявкнул на него, и тот зачем-то вытащил из багажника плюшевого медведя, вручил его мне и на какое-то время угомонился. Бодибилдер в кустах отжимал трусы. Это ему я обязан своим «спасением». Вот его просили, а?

Кстати, этот плюшевый медведь появился в одной из моих повестей. Не мог же я его забыть.

Если вы думаете, что меня отогрели и довезли домой, то вы ничего не знаете о полиции в Эстонии. Это буквоеды в прямом смысле слова. Видели бы вы, как они штрафуют за нахождение на улице без маски! Короче говоря, любое происшествие протоколируется, заносится в базу данных, и по каждому человеку, если он хоть разочек попадал в поле зрения этих бюрократов, по клику мышкой выдаются горы информации. Система собирает её автоматически. Социальные сети, мобильные телефоны, установленные мессенджеры, геолокация, банковские счета и ещё куча всего. Когда россияне стонут, что государство за ними следит, они плохо представляют себе цифровое рабство, призрак которого уже вот-вот материализуется в Европе.

У меня была заготовлена отмазка на этот случай (ха, я же не дурачок какой), мол, решил лишний вес скинуть, потерял контроль над телом и бла-бла-бла. Спасибо дорогой полиции, что спасла. Жмём друг другу руки и расходимся. Но номер не прошёл. Какой-то мерзкий человечек прикрутил ИИ (искусственный интеллект) к базе данных, и система выдала рекомендацию по протоколу — посещение психолога. И если вы думаете, что на это можно забить, то вы точно не можете даже вообразить, что такое цифровое рабство.

Меня довезли в участок, вежливо опросили, аккуратно записали всё моё враньё, а потом выдали бумажку — направление к психологу. И там мелким шрифтом приписочка (да, всё-всё на великом и могучем эстонском): если не прийти к психологу в течение 10 дней, то штраф столько-то евро, который будет автоматически списан с вашего банковского счёта. А если не прийти второй раз в течение 30 дней (они, суки, заранее заложились на тех, кто будет игнорить), то штраф возрастает кратно. Ну а если на вашем банковском счёте нет нужной суммы... Короче, я не стал проверять, а сразу позвонил психологу. Что я, какого-то психолога не обведу вокруг пальца? Даже университетские преподаватели попадались на мои уловки. Уж что-что, а врать я умею.

Из предложенного времени я выбрал конец рабочего дня, в душе надеясь, что психолог не будет со мной долго засиживаться, потому что дети дома ждут, семья, всё такое. Мы быстро отстреляемся, мне поставят галочку в базе данных, и на этом мои приключения закончатся. Но что-то пошло не так в этом мире, точнее, всё пошло не так, как я планировал. Именно в конце рабочего дня принимала дама, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы понять, что одним сеансом всё дело не закончится.

Это была немолодая эстонка огромного роста — два метра или даже больше. Обветренное вытянутое лицо с бледно-голубыми глазами, непомерно высокий лоб, волосы неопределённого оттенка с проступающей сединой забраны в пучок. Очки с прямоугольными стёклами съехали на кончик длинного носа картошкой. И непередаваемое ощущение того, что на тебя смотрят свысока в прямом и переносном смысле слова. Много позже я увидел, как с ней здороваются полицейские высоких чинов. Они буквально теряются, вся их спесь моментально слетает, и они начинают себя вести, как провинившиеся подростки: прячут глаза и шаркают ножкой. Я, признаться, тоже почувствовал себя неуютно.

Она неспешно открыла моё дело на компьютере, показала мне его, видимо, чтобы вызвать во мне доверие. А потом долго, почти час, рассказывала о себе. Про семью, про детей, которые выросли и разъехались в разные страны. Про то, как работала в тюрьме с трудными подростками, и как не смогла спасти от суицида девочку-воровку. Рабочий день уже давно закончился, а мы даже не начали.

— Интересная у Вас работа, — встрял я в образовавшуюся паузу с надеждой на то, что она продолжит, и мы расстанемся, так и не начав.

— Конечно, Юри, — она усмехнулась. — Почти любая работа интересная. Особенно, если ты сам её выбрал. У вас наверняка есть, что рассказать и про свою работу. Инженер-физик — не самая распространённая профессия. Вспомните какой-нибудь забавный случай на работе?

Ха, я-то думал, что меня будут спрашивать про купание в заливе, а про работу я могу рассказывать часами. И меня понесло. Сначала я вспомнил один смешной случай, потом ещё, потом в подробностях рассказал всё, что делаю, потом мы перешли на учёбу... Я даже не заметил, как меня вежливо направляли в нужное русло, где-то поддакивали, где-то искренне удивлялись. Дама радовалась моим плоским шуткам, и мы вместе смеялись. Разговор закончился около полуночи, но это нас довольно грубо прервал её муж, приехавший забирать психолога на машине. А так можно было и дальше сидеть.

Меня даже довезли до дома, и мы прощались, как лучшие друзья. Её муж отсыпал мне леденцов из бардачка, мы договорились встретиться на следующей неделе. Засыпал я в тот день со странным чувством удовлетворения от прожитого дня. Меня первый раз в жизни выслушали, и человеку было действительно интересно, как я живу. Почему-то умирать мне уже не хотелось. Не сказать, чтобы совсем, но острота переживаний как-то вдруг притупилась. Да, боль никуда не делась, она сидела в груди и давила на сердце, но теперь это была такая ноющая боль, которую можно и потерпеть.

До следующей недели я не дотерпел. Позвонил ей на другой день, и меня приняли. Мы опять разговаривали на разные темы, совершенно не касаясь главного — того, что я гей, и причин моего поступка. Я рассказывал про смерть отца, про сестру, вспоминал школу. И морок будто потихоньку спадал с меня, она просила вспоминать все лучшие моменты жизни, и я с удовольствием погружался в воспоминания. Опять мы просидели до самой ночи, и меня пригласили на групповые занятия. А почему бы нет, подумалось мне.

Не знаю, как описать опыт работы в группе. Я попробовал сделать это в своей книге. Суть в том, что все начинают делиться своими проблемами, и ты такой сидишь и думаешь, как же тебе повезло, что тебя их проблемы не коснулись. Да твои проблемы — это самое лёгкое из того, что люди пережили. Когда все перезнакомились и рассказали немного о себе, начали делиться переживаниями. У кого-то ребёнка сбила машина, у другого родители сгорели в доме, третью изнасиловал отец... Когда очередь дошла до меня, я даже не знал, что сказать. Если скажу, что меня бросил парень, и я из-за этого хотел убить себя, меня просто на смех поднимут. Поэтому я взял таймаут до следующего сеанса, чтобы получше придумать себе легенду.

Спустя несколько сеансов мы все настолько уже были близки друг к другу, что начали вместе встречаться в кафе, ходить на экскурсии и устраивать вечеринки. Мы обсуждали всё. В группе было только одно табу — не перебивать того, кто говорит. Все вопросы потом.

Ещё мы рисовали, лепили из глины какую-то смешную фигню, пекли торты. У каждого находились таланты, и только у меня ничего не получалось. Над моими поделками незлобно смеялись, да я и сам был не против пошутить над собой.

Так прошло два месяца. Мы сидели у кого-то на даче, пили пиво и жарили барбекю. Одна женщина предложила поиграть в стихи. Она вспомнила, что они в детстве писали строчку за строчкой, каждый пишет свою. Все одобрительно загалдели, тетрадка с ручкой пошла гулять по рукам. И вот тут вдруг выяснилось, что единственный в группе, кто может нормально, с рифмой, сочинять стихи — это я. Все быстро потеряли интерес к игре, только психолог сграбастала тетрадку, и она пропала где-то в недрах её рюкзачка.

Через несколько дней она вызвала меня к себе, и у нас был долгий разговор про мои таланты. Я рассказал, что могу придумывать целые миры у себя в голове, на что мне делано не поверили и заставили что-нибудь придумать на заданную тему. Как сейчас помню, это были Звёздные войны. Ну я и придумал. Тогда меня попросили написать рассказ про 14 июня — день депортации эстонцев. Сейчас не хочу про это рассказывать, можете сами в интернете прочитать. Так родился «Последний день июня». Когда я зачитал его в группе, повисла гробовая тишина. Слышно было только, как одна женщина всхлипывает, да муха жужжит. Это было как раз на годовщину событий. То ли народ не смог переварить сочетание исторических фактов, фантастики и геев, то ли написано было плохо, но группа стала меня избегать. На вечеринки уже не звали, да и на встречах все старались избегать смотреть мне в глаза.

Только психолог приходила в неизменный восторг от моих книг. Мы даже обсуждали как-то публикацию, но пришли к выводу, что пока рановато это издавать. Не все смогут переварить.

Мало-помалу я втянулся, писательство стало приносить мне ни с чем не сравнимое удовольствие. В своих книгах я был свободен, я играл роли персонажей, я не просто создавал воображаемые миры, а переносил их в реальность. Теперь каждый мог увидеть их собственными глазами, стоило только смежить веки и представить себе то, что написано. Попутно я придумывал всё новые и новые книги, и в какой-то момент я понял, что мысли о самоубийстве напрочь покинули мою голову, что мне рано ещё, нужно ещё закончить это, и вот это, и там ещё дописать... Ну а группа... Никто из них не писал мне и не звонил уже два года. Впрочем, теперь меня занимает совсем другое.