Осень. Терпкая, золотисто-пурпурная. Небо стеклянное наполняет красками осыпающегося солнца – оно проносится огненными вспышками, путается в веретене облаков и падает за горизонт, разлетаясь искрами предвечернего чуда.

У Сони по краю радужке осень танцует трепетом легкого ветерка, она часто моргает, пытаясь спрятать под шторками пушистых ресниц частичку осыпавшегося солнца. Соне зябко в тонкой тряпичной курточке, она пританцовывает на месте, шлепает пяточками ботинок по растекшейся вуали пурпурной лужи, вслушиваясь как капли, разрывая гравитацию, взмывают вверх и в лучах прозрачно-золотистых вспыхивают бриллиантовой россыпью, застывая на миг. Соня клонит голову, ловит этот кристальный звук и вновь подпрыгивает, раз за разом.

С клёна слетают посланиями безмолвными целованные солнцем листья и, подхваченные колыбелью ветра, кружатся вокруг тонкой, изящной фигурки дождем огненным;

Соне хочется в нём сгореть и, переродившись, упорхнуть мотыльком солнечным в небо с тысячами поцелуями лун.

Петя осторожно ступает под этот дождь, чувствуя, как кожа распускается алыми цветами ожогов – он тлеет, рассыпается и сердце выпрыгивает из рёбер вспыхнувшим фитилем. Петя почти не дышит, заламывает тонкие фарфоровое пальцы и пересекает парковую дорожку.

Сожженой кометой влетает в орбиту девочки-мотылька.

Раскрывает зонтик над её головой, кожей чувствуя близость – теплота тела родного накрывает бризом знойного, упоительного лета с нотками пряных трав и медовых колос.

- Ты ч-чего это? – Голос Сони звенит в его легких, течет сонатой спутанных нот пульсом по венам, грохочет под ребрами сиютой запретных, томимтельных чувств.

- Спасаю тебя, Сонь. – У Пети дыхание горячее, сбивчатое, опаляет её щеку нежную узором багряным румянца; Соне хочется дышать жадно-жадно, хочется согреться в его тихом, нежном голосе и свернуться клубочком маленьким, одиноким в клетке его ребер. – А то сгоришь ведь.

Соня молчит, пальчиками дрожащими цепляясь за его худые, острые плечи, и замирает. Сегодня папа собрал вещи и ушел. Молча, презрительно усмехаясь, смотря на неё чужими глазами. Стеклянными. Пустыми. В них больше не было любви. Только промозглый холод и бездна, зовущая упасть, разбиться, сгореть, исчезнуть.

Соня в руках Пети рассыпается маленьким замёрзшим солнцем, тихонько плачет и вся дрожит изморозью горьких, кричащих чувств.

Петя собирает её заново, запутываясь пальцами в коротких растрепанных волосах, шёпотом ласковым, трепещущим на кончике языка болью растерзанной, что всё будет хорошо, что вернется папа, а он и вовсе никуда не уйдет.

Никогда-никогда.

***

Петя похож на искусство. Изящное. Недосягаемое. И всегда по ту сторону мира.

Там Шопен и Бах, там граммофон старый рисует мелодии прошлого, и звук из него живой птицей порхает над потолком, оставляя трепет в сердце и горстку воздушных перьев мурашек под кожей. Там ужины званные, хрусталь в бокалах, икра красная и разговоры позолотой переливаются на языках светских дам и докторов наук. Там Петя зачитывает свои стихи, посвящает вальс красивым, цветущим девушкам, участвует в беседах оживленных о развернувшейся войне с людьми, собранных по кусочкам из лингвистики, манер безукоризненных, самолюбия и гордыни.

Там, в этом чуждом Соне мире, Петя замерзал в собственной замкнутости картинных улыбок – он в рамке из идеального костюма, чёрного, строго, а люди вокруг проходят мимо, останавливаются и раздирают полотно разноцветное цепкими, оценивающими плотоядными взглядами.

Пети в том искусственном мире бесконечно одиноко.

Петя – это шорох страниц под тонкими антрацитовыми пальцами, запах старых книг, чернильный океан нерассказанных историй – он ласкает слух и что-то теребит в сердце, будоражит и восхищает. У Пети в глазах грозовые бури – величественные, нерушимые, штормом обугленного пепла обрушиваются на неё каждый раз, как осмеливается заглянуть по ту сторону его души.

- Почему ты так смотришь?

- У тебя пугающая душа, знаешь? – Соня поддается вперед, привстает чуть-чуть и перегибается через стол в библиотеке, прикасаясь подушечками пальцев к удивленной морщинки на лбу, аккуратно убирая челку. – И я хочу в ней утонуть.

***

Соня перед ним распята – по прорезям инея вен бегут шелковые дорожки французского шарфа, кроваво-красного, тонкого, как нити судьбы между ними.

Соня стоит перед ним в маленькой, душной комнатушки. Нагая, хрупкая и воздушная. По телу бежит рябь кружева занавески, сорванной с окна. Соня улыбкой режет битым стеклом его бьющееся динамитом сердце – занавеска - фата свадебная, а Соня – невинный ангел, затерявшейся в пепелище хаоса. По счастливой ошибки оказавшийся в одной орбите с мальчиком-затворником, нашедшим в ней свет.

Сегодня у них церемония. Тайная. Свидетели – обшарпанный орнамент на стенах и снежинки пыли, застывшие в полумраке.

- До конца миров?

- До конца миров.

Петя целует свою неуклюжую, болезненно-искреннюю девочку, закрывая щитом рук дрожащие веки, отправляя в иные прекрасные Вселенные.

Он и Соня в невесомости, и нет больше тюрем из стен, осуждения ядовитого и мира, что и сам так устал нести тяжесть неискренности и страха людей, запирающих души на тысячи тесовых замков запретов.

Они юные. Счастливые. Вечные.

Даже, если вечность – миг перед смертью.

Даже, если завтра в мягких золотистых лучах восходящего солнца их городок исчезнет под взорвавшимися звездами немецких бомб.

***

«Сонь, я найду тебя, не оставлю одну, ты только верь»

Слова эхом спаленной земли падали осколочностью дыхания мёртвого голоса. Голос разлетался звёздами падающими нот хрустальных, голос кричал взрывами бомб, голос плакал пеплом сожженных небес.

«Засыпай, начинай мечтать, как ты любишь...это сон...сон...засыпай, Сонь...тебе не будет больно...не будет...»

Голос застывал моросью опаленных слез – они инеем вышивали под кожей несбыточное, не свершившееся. Голос летел на землю вместе с сердцем, что из груди вырвано, билось в руках окровавленных, холодных, от ужаса, от хаоса, от войны, что раскрошила, раздробила хребет маленького, уютного тихого городка.

От войны, что уничтожила их маленький мир. И Соню. И семью. Всех-всех-всех.

«Сонь, здесь так холодно без тебя, страшно...всё в огне, всё черное, мёртвое, Сонь, меня здесь тоже нет, но я вернусь...»

***

Он искал ёе в других мирах, эпохах, Вселенных. Перерождался. Бродил скитальцем, проживая чужие жизни. И всё не находил.

А она следовала за ним, мечтая вновь прикоснуться, почувствовать сердцем его успокаивающее, родное сердцебиение. Услышать голос. Раствориться в бури грозовой на дне его души.

Он искал. А она была его ангелом, оберегающим до конца миров.