Долина Инферин, 2016–2017 года

На самых нижних этажах Большого дома еще несколько столетий назад были обустроены темницы. Всегда находился преступник или дебошир, который заслуживал наказания и заключения под стражу.

Вот и сейчас в одной из камер сидел узник. Его длинные волосы, некогда ухоженные и приводящие в восторг некоторых женщин, свисали сальными патлами, предоставляя охранникам лишний повод посмеяться над ним.

Он не мог сказать точно, сколько времени провел здесь. Знал только, что больше, чем достаточно. Полное бездействие сводило его с ума. Ему, человеку решительному и полному устремлений, это было в новинку и крайне не нравилось.

В подземелье всегда было холодно, ветер, гулявший по помещению, тоскливо завывал в стенах. Иногда, шутки ради, он начинал подвывать ему, почти идеально подбирая тональность. Но это неизменно быстро заканчивалось – прибегал разъяренный тюремщик и угрожал расправой, за его музыкальные изыскания. Узник переставал выть, но ненадолго. Иногда охраннику приходилось навещать его по пять, а то и шесть раз за ночь. От чего он злился все сильнее, а заключенный веселился все больше. Нужно же и ему было как-то развлекаться.

Удивительно, что ни один тюремщик не осмеливался зайти внутрь камеры, чтобы, к примеру, ударить его или даже избить. Узник понимал, что они боятся ослушаться короля. С одной стороны это было хорошо. С другой – шансы выбраться уменьшались.

В его камере даже было небольшое окно в мир – почти под самым потолком. Если встать на лавку, на которой он спал, и приподняться на цыпочки – то можно было увидеть бурный поток реки. Тюрьма находилась над самым обрывом.

Сейчас он был готов даже поболтать со своим заклятым врагом – Главным советником. Но его лишили и этого удовольствия, посадив в одиночную камеру. Томас Вест, человек, который занял его трон, был весьма умен. Создавалось впечатление, что он знал толк в пытках. Одиночество – самая жестокая из них. Как же он проглядел его, этого Томаса? Он и помыслить не мог, что в этом мальчишке текла королевская кровь. То ли дело Алексей. Вот уж кто, помимо его самого, мог бы стать правителем. А так... Тьфу!

При мысли об Алексее Верманд поморщился, привычно отгоняя чувство вины. Он пытался научиться жить с этим. Но когда целыми днями созерцаешь лишь пол, потолок, маленькое окно и крепкую решетку, отвлечься не на что. И твоим самым жестоким стражем становятся собственные мысли.

Да, признался себе Верманд, он жалеет, что пришлось так поступить с Алексеем. Но он до последнего надеялся, что ему удастся договориться на честный обмен, который устроит всех. Ему – Долина, Пешехонову – свобода, которой он так жаждал. Что пошло не так? Почему в последний момент Алексей решил не отказываться от трона? Ведь если бы не это, все было бы нормально. А так пришлось импровизировать.

Друзья, которые были верны ему столько лет, тут же предали его, переметнувшись на сторону победителей. Верманд тяжело пережил этот удар, но со временем и с этим смирился. Он и помыслить не мог, что Баладилена много месяцев нет не только в деревне, но и вообще в мире Инферин. Рокстен, которого он спас еще в юности от расправы стражников, тоже записал его в изменники короне. Вот они, лучшие друзья, которые тут же забывают о тебе, когда ты становишься неугоден.

Прошло около месяца после воцарения Томаса Первого на трон. Тогда и начались суды. До Верманда долетали слухи, что четверых советников помиловали и сослали на окраину Долины доживать дни в одиночестве и праведном труде. Если бы король также поступил с ним, то Верманд лучше сразу согласился бы на стрелу в сердце.

Но Томас снова удивил его. Он издал приказ на пятилетнее одиночное заключение для изменника и заговорщика, что было во сто крат хуже каторжного труда для Совета. Король обещал, что если арестант будет вести себя примерно, то по истечению отведенного срока обжалует приговор.

И вот Верманд сидел здесь уже довольно длительный отрезок своей прекрасной молодой жизни, которую у него несправедливо отобрали. И, кажется, ничто не могло ему помочь выбраться оттуда. Сколько попыток он уже ни использовал – все зря. У подчиненных Томаса Первого был четкий приказ не допускать никаких контактов. Любой из тюремщиков, кто позволит бежать Верманду, тут же займет его место.

Лишь одна маленькая надежда грела сердце узника в этом холодном подвале. Тоненькая ниточка протянулась от него к свободе. Это была она – женщина, которая исполнила пророчество и привела в его мир всех тех, кто разрушил возводимое годами могущество.

Он вспомнил, как тогда, когда прошло еще только пять месяцев со дня, как его посадили в темницу, к нему пришла Эмилия, внезапно, без предупреждения. Он видел ее впервые после восстания – ее не было на суде. Он сразу заметил, что она изменилась: формы округлились и стал виден живот. Ба, подумал Верманд, да наша Видящая понесла от несостоявшегося принца!

Она подошла к решетке и встала неподалеку от нее.

– Здравствуй, Верманд.

– Чего тебе? – ответил тот, все же поднимаясь со скамьи. Воспитание, чтоб тебя в туман затянуло, никуда от него не денешься!

– Хотела узнать, как тебе тут живется?

– Замечательно, – ухмыльнулся молодой человек. – По утрам приходит мой тюремщик, милейший, кстати, человек, спрашивает, что подать мне сегодня из еды? Потом приходит другой, омывает мои ноги и помогает привести себя в порядок...

– Я серьезно, Верманд, – мягко перебила его она. – Хотела удостовериться, что тебя тут не морят голодом и не бьют.

– Как видишь, – молодой человек сделал жест руками, как бы предлагая ей осмотреть его и удостовериться, что он в хорошей форме.

– Я бы хотела тебе помочь.

Он внимательно посмотрел на нее, выискивая насмешку или издевку, но ничего такого не было.

– Зачем тебе это? Если ты не забыла, я предатель короны, к тому же, убил твоего возлюбленного.

Эмилия вздрогнула.

– Что, впрочем, не помешало тебе воскресить его. До сих пор задаюсь вопросом, как тебе это удалось?

Видящая неосознанно положила руку себе на живот и невпопад ответила:

– Алексея больше нет в этом мире.

– Не понял, – нахмурился узник, – то есть я все-таки убил его? А ты решила меня выпустить обманом и самостоятельно добить?

– Нет, – покачала она головой, – они вместе с Катриной ушли в наш мир.

– Вот, значит, как, – озадачился Верманд. – Как же он смог оставить тебя? – он намекал на положение Эмилии.

– Так было надо. – Она не стала вдаваться в подробности. – Должна сказать, что ненавидела тебя долгое время, но постепенно взгляд на вещи стал меняться. Да, ты совершил ужасный поступок, ты предал нас и попытался убить Алексея. Если бы я не смогла возвратить его к жизни, все было бы иначе. Но я помню и добро. И помню, что ты помог нам в трудные минуты, что хорошо к нам относился. Каждый заслуживает второго шанса, и я хотела бы тебе его дать.

Верманд удивился ее словам. Ему, конечно, говорили, что женщины в положении в корне меняют свое поведение, да так, что от некоторых хочется бежать на Орнамилик. Но чтобы услышать такое...

– Что же ты не пришла на суд?

– Тогда для меня было еще слишком рано. А сейчас я хочу сказать тебе одно – покайся.

– Не понял.

– Покайся, Верманд. Тебе стоит раскаяться в своих преступлениях, как это сделал сверженный Совет. И тогда я смогу уговорить Томаса устроить тебе повторный суд сейчас, а не через пять лет.

– И что это даст? – горько усмехнулся тот.

– Тебя помилуют.

– И переведут на выселки в общество Главного советника?

– Это лучше, чем заживо гнить в темнице. К тому же, это не все причины, по которым я здесь. Я кое-что нашла, и, кажется, это принадлежит тебе.

Она протянула ему небольшую тетрадку через решетку. Верманд небрежно взял книжицу, открыл ее, пробежался глазами по первой странице. Когда он дочитал текст, на нем не было лица. Эмилия впервые видела, как этот самоуверенный, красивый и гордый человек поднимает на нее потерянный взгляд. Уже через мгновенье он взял себя в руки.

– Зачем ты принесла мне это? Позлорадствовать?

– Нет, я думала, тебе захочется прочитать дневники отца.

– Сама тоже почитала на ночь, счастлива?

– Я не читала их. Я знаю, что такое личные вещи.

Она солгала. Именно этот дневник и его содержание заставили ее прийти сюда. Сама она не испытывала желания выручать этого человека, но ей нужно было узнать, правда ли то, что там написано. И если правда, то, кто знает, может, и она могла бы извлечь из этого пользу.

– Уходи.

– Что? – опешила Эмилия.

– И прошу больше не приходить ко мне со своими предложениями.

– Верманд...

– Видеть тебя не хочу, – рыкнул он, надеясь на то, что она обидится.

Он и сам не мог толком объяснить, почему отказался от такой возможности. Ему показалось унизительным для его гордости принять помощь от женщины и подачку от мальчишки-короля. К тому же, дневник отца выбил его из колеи. Верманд демонстративно развернулся спиной к Видящей, взмахнув при этом отросшими до лопаток волосами, и улегся на жесткую кровать, даже не снимая сапог.

Эмилия молча постояла рядом с решеткой, пока, наконец, тихо не покинула помещение. Верманд приоткрыл глаза, убедился, что ее нет, и в ярости запустил деревянной плошкой для еды в стену. Он знал, что за это придется вытерпеть занудные стоны тюремщика, но ему было все равно. Все его мысли занимала маленькая светловолосая женщина. «Почему?» – задавал он себе вопрос. – «Зачем она хочет помочь? Чего добивается?» После предательства лучших друзей он не мог впустить в свое сердце кого-то, кто якобы хочет проявить заботу и доброту к нему.

Эмилия больше не приходила. Через месяцы он начал жалеть, что прогнал ее. Он ждал ее и надеялся, что она, не смотря ни на что, придет и снова сделает свое предложение. В эти дни он многое переосмыслил. Понял, что наделал кучу ошибок и причинил боль людям, которые верили в него. Теперь все на свете виделось ему в другом свете. Именно тогда, в эти минуты полного отчаяния, пришел Рокстен. Одет он был в форму воинов Братства Короля, а значит, служил ему. Он ни поприветствовал узника, ни сказал ему, что жалеет о его судьбе. Он даже глаз на него не поднял. Все, зачем он был здесь, это предупредить, что Эмилия уговорила Тома на новый суд. Он не сказал, когда именно будет слушанье и даже не намекнул на примерную дату. Просил просто ждать, мол, Видящая делает все, что в ее силах.

Так Верманд понял, что женщина с голубыми глазами всегда поступает по-своему. Несмотря на его отвратительное поведение, она все равно решила отстоять его перед Томасом.

Король, разумеется, так просто не сдался. Пару-тройку раз он переносил слушанья на несколько дней, недель или даже месяцев, ссылаясь на важные дела. Верманд понимал, что Томас всего лишь тянет время и пытается показать Видящей, кто тут главный. Но теперь у Верманда была надежда. И он приободрился. И продолжал ждать.

В один из этих дней, его одинаковые будни раскрасил вдребезги напившийся охранник. Он сообщил, что весь народ Инферин сегодня празднует рождение королевского отпрыска, которого именовали Орэмом, что, якобы, на древнем языке, который изучал король, означало «Светлый». Тюремщик на радостях даже хотел войти в клетку с осужденным и уже зазвенел ключами, но вовремя одумался.

Шло время. Узник снова стал приходить в отчаяние. Он думал, что Эмилия, в заботах о родившемся малыше, забыла о нем. Но еще раз убедился в том, что она неотступно идет к своей цели, когда день суда, наконец, настал.

В большой зал без окон и всего лишь с одной дверью, где проходило заседание, его привели под усиленной охраной и в цепях. Широкие ступени уходили вниз, к круглой площадке, куда и конвоировали бунтаря. У выхода стояли вооруженные стражники. Обвиняемого усадили на жесткий стул в центре. Он осматривался и выискивал глазами среди всё прибывающего народа Видящую. Он так увлекся, что даже пропустил момент, когда появился сам король.

Верманд кинул взгляд в его сторону и усмехнулся. Томас, чтобы казаться более величественным, явился при полной парадной амуниции. Тяжелая мантия, меч в ножнах, корона на голове. И как только он не мог понять, что никакая одежда не изменит мнения Верманда? Ведь для него он все равно навсегда останется мальчишкой, ошибочно взошедшим на престол, который, похоже, пришелся ему весьма по нраву.

За Томасом следовала Видящая. Она хорошо выглядела, учитывая, что со времени родов прошло всего пара месяцев. Эмилия осторожно спустилась по ступеням и заняла место на арене по правую руку от короля. Рядом стояли его верные церберы. Она взглянула на Верманда, и тот несказанно обрадовался этому. Она даже улыбнулась ему. А он склонил голову, выражая ей свое почтение и благодарность.

Судья начал долгую утомительную речь – зачитывал все грехи, в которых обвиняли Верманда. Король, Видящая, да и сам арестант знали их на зубок, поэтому для них это перечисление оказалось томительным. Но толпа, которую допустили на суд, жадно ловила каждое слово арбитра в надежде на скорое зрелище. Никогда не знаешь, чем может закончиться показательное дело. Вдруг повезет, и заключенного решат казнить?

Затем по одному стали вызывать людей, которые подтверждали, что видели, как Верманд с ножом кинулся на только что выбранного Обелиском принца. Все это они уже проходили в прошлый раз. Верманд откинулся на спинку стула, в котором сидел, и, отвернувшись от свидетельницы, послал взгляд Видящей. Король, разумеется, заметил это и разозлился. Он, давший предателю еще один шанс, ждал от того большего почтения.

Когда, слава Золотому Обелиску, перешли к оглашению нового приговора, и Томас открыл рот, собираясь сослать Верманда, заключенный вдруг поднялся со своего места. Гремя цепями, он встал так, чтобы всем было его видно. Охрана тут же подскочила к нему, но он расставил руки, как бы говоря, что ничего противозаконного предпринимать не собирается.

– Отпусти меня, Томас, – просто сказал он, и акустика зала донесла его слова в самый дальний уголок.

Пораженный его наглостью, король молчал, гневно взирая на узника. В толпе начали перешептываться.

– Я серьезно, – продолжил Верманд. – Она сказала мне, что ваши друзья ушли в Большой мир. Отпусти меня туда, и можешь навсегда забыть обо мне.

– Это невозможно, – откашлявшись и взяв себя в руки, произнес Том, тоже поднимаясь на ноги.

– Почему же? Какой тебе смысл удерживать меня здесь? К тому же, я смогу сопроводить Видящую к отцу ее ребенка.

Люди в зале издали единогласный пораженный возглас. Кто-то возмутился из-за слов святотатца, кто-то водил жадным взглядом по незадачливому треугольнику, состоящему из Томаса, Верманда и Эмилии. Один смельчак даже кинул в осужденного баненосом, но не попал, и в зале началась небольшая потасовка.

Том слегка побледнел, кинув короткий осуждающий взгляд на Видящую. Он с самого начала был против ее идеи оправдать Верманда. Недаром он удерживал этого человека в одиночной камере. Верманд обладал очень сильным даром убеждения, и поэтому Тому приходилось отбирать для него самых верных тюремщиков, которые не смогут поддаться его речам.

И вот сейчас бунтарь подтвердил его опасения. Всего одной фразой сумел поставить под угрозу королевскую честь. Король Томас Первый кивнул страже, и те схватили Верманда с двух сторон. Он снова сел и сказал спокойно и уверено:

– Не смей распускать грязные слухи про Видящую. Она совершила большую ошибку... желая помочь тебе. Ты сам виноват, что не оценил ее стараний.

– Томас. – В голосе Эмилии послышалось предупреждение. Том бросил на нее странный взгляд и до Верманда, наконец, стало что-то доходить. Он расхохотался.

– Нет. Этого быть не может! Вы что же, хотите убедить всех, что это твой ребенок?!

– Как бы там ни было – это не твое дело, – отрезал король. – И не думай даже пытаться посягнуть на королевские права нашего сына.

Верманд сделал нечеловеческое усилие и сбросил руки стражников. Он потрясенно смотрел на Эмилию, которая не отводила от него спокойного, таящего в себе просьбу, взгляда.

– Ты серьезно? Он? Эта ошибка Обелиска?

– Не говори так о короле, – скорее попросила, чем приказала Видящая.

– Да я бы тебя уважать перестал, если б узнал, что ты родила от него. Ты и он – это... глупо! Ты достойна мужчины, а не мальчишки.

– Увести его! – почти выкрикнул Том, и стража вновь накинулась на осуждаемого. Они скрутили его дополнительными цепями, но тот уже и не думал сопротивляться. Он вдруг словно потерял интерес ко всему происходящему. Кинул равнодушный взгляд в сторону судей, короля и напоследок взглянул на Видящую.

– Ты меня разочаровала.

– Я и не пыталась очаровать тебя, – ответила она.

– Наедине с тобой мне показалось иначе, – горько усмехнулся он, понимая, что навлекает на себя гнев короля.

– Именем короны я приговариваю тебя к пожизненному заключению в одиночной камере! – объявил Томас Первый. Он был бледен, говорил тихо и отрывисто, но слова его доносились до каждого и слушатели ощутили их силу. – Ни одной прогулки! Ни единого посещения! Ослушавшийся будет караться смертной казнью! Суд объявляется закрытым! Всем разойтись!