Долина Инферин, сентябрь 2015 года

Весь день прошел как бреду, в постоянном ожидании того, что приведут Вадима или принесут мне дурную весть. Ближе к ночи мои друзья забылись сном, а я, устав вызывать свою силу, улеглась на пол и уставилась на неровный потолок, считая трещинки. Мне тоже хотелось уснуть, но тяжелые мысли копошились в голове, и я никак не могла избавиться от них. И когда, наконец, стала чувствовать, что проваливаюсь в сон, вниз спустился Третий из Пятерых. Значит, ему все-таки передали мое сообщение. Я увидела его, вскочила на ноги и подошла поближе. Он посмотрел на меня с опаской, а потом, понимая, что я не причиню ему вреда, сказал:

– Я не смог ничего сделать...

– Он мертв? – охнула я, и сердце заколотилось от страха.

– Нет, что вы! – заверил Третий и дотронулся до моей руки, пытаясь успокоить. – Он жив! Сидит в отдельной комнате. За ним ухаживают мои люди. Но он не хочет рассказывать нам, кто принц, и это погубит его.

– Отведите меня к нему, я применю силу, вылечу его, и дальше решим, что делать с этим.

– Видящая, я не враг себе, – честно признался Третий. – Я ничего не делаю просто так. И если вы подумали по-другому, то ошиблись. Скажите мне, кого вы считаете принцем, и я помогу вам. Это честная сделка, вам не кажется?

– Но я не могу, – сказала я, закусив губу. Мои друзья стали просыпаться. Никто, кроме Алексея, не встал, чтобы подойти. Он положил руку мне на плечо и сказал:

– Эмилия, мы не можем так рисковать его жизнью. Я скажу им, кто принц.

– Лёша, пожалуйста, не нужно!

– Я знаю, что мы оба дороги тебе, но у меня еще есть шанс выжить, а у него он бесконечно мал. Я не могу иначе. – Лёша посмотрел на Третьего и сказал: – Я принц. И я готов предстать перед Советом. Но пообещайте, что вернете нашего друга. Иначе я буду все отрицать, и вы ничего не сможете добиться от меня.

Третий из Пятерых внимательно посмотрел на Алексея, оценил его и, кажется, согласился с тем, что такой человек может быть истинным потомком короля. Он кивнул Пешехонову, еще раз бросил на меня взгляд и, так ни слова и не сказав, ушел. А нам снова осталось только ждать и надеяться, что он исполнит свои обещания.

Остаток ночи провели без сна. Утром в темницу спустились стражники. На носилках они несли Вадима. Тот был без сознания. Я заметила порезы на его руках и ужаснулась.

– Что с ним делали?! – спросила я. – Думала, он в целости и сохранности! Почему на нем порезы?

Неизменные лучники, на этот раз в количестве пяти человек, спустились вниз за носилками. Они встали в ряд. Можно было и не надеяться отразить атаку сразу пяти стрел. Мы без лишних слов сели вдоль стен. Вадима внесли внутрь и оставили на носилках.

– Ты, – сказал один из стражников, указывая на Пешехонова, – идешь с нами. И без глупостей!

Лёша безропотно последовал за ними. Перед уходом тот же стражник добавил, кивая головой на Вадима:

– Ему пускали кровь в надежде на то, что это поможет. Но, как видите, это ничего не изменило. Возможно, пора смириться и проститься с ним.

Я кинулась к Лёше и обняла его. Меня никто не остановил.

– Держись! – сказала я ему, когда он обнял меня в ответ и поцеловал в щеку.

– Я постараюсь.

И они ушли. Я подошла к Вадиму и прислонилась губами к его лбу. Тут же активировалась моя сила. Я закрыла глаза и словно увидела внутренним взглядом поврежденные недугом части его организма. Для меня эта болезнь олицетворялась в виде черной дымки, которая накрыла его легкие и дыхательные пути. Вообразив это, мне стало удобнее с нею бороться. Всем сердцем желая победить, я мысленно попыталась разогнать черноту с помощью своей силы. И в этот миг, наконец, энергия отделилась от моих пальцев и вошла в его грудь. Я даже перестала дышать, полностью сосредоточившись на этом. Почувствовала, как холодеет его кровь и снижается температура. И тут мне показалось, что черная дымка приобретает злобные оскалившиеся черты. Это существо вцепилось острыми когтями в Надежнецкого и не желало отступать. Ему становилось все хуже.

– Не сдавайся, – шептала я Вадиму. – Пожалуйста, прошу тебя!

И тут в ужасе осознала, что болезнь, вопреки моим стараниям, уже распространилась по всему его организму. Мелькнула мысль, что если я попытаюсь заморозить Надежнецкого до минимально возможной температуры, то инфекция отступит, так как бактерии не развиваются в холодной среде. Эта идея вдохновила меня, и я, забыв обо всем, выпустила вихрь холода в сторону жениха. Вадима затрясло. Губы его посинели, а изо рта начал вырываться пар.

– Что ты делаешь! – подскочил ко мне Томас, не побоявшись притронуться. – Прекрати! У него не выдержит сердце!

Я открыла глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Комната начала проявляться, и я стала видеть друзей, которые в ужасе смотрели на меня. И я поняла – Том прав. Я убиваю Вадима. Его истощенный болезнью организм не вынесет такого лечения. Если б я сделала это раньше, у нас был бы шанс. А теперь уже слишком поздно.

Я опустила голову. Моя рука лежала на его груди, и я чувствовала, как жар постепенно возвращается. Легла рядом с ним у носилок, все еще надеясь на чудо.

Верманд, Катрина и Томми не знали, что делать. Они тоже присели недалеко от нас и сочувственно поглядывали в нашу сторону. Спустя несколько бессонных часов, проведенных в напряженном молчании, Вадим коснулся меня и прошептал:

– Эмилия, я почти ничего не вижу.

– Что это? – ужаснулась я, увидев, как белки его глаз покрылись кровавой сеткой.

Томас сразу же подбежал к нему, оттолкнул меня в сторону и принялся осматривать Надежнецкого.

– Это плохо, очень плохо! – повторял он, схватившись за голову. – У него гипоксия. Кислород не поступает в мозг, и сосуды в голове лопаются, вызывая кровотечение. Потеря зрения – это первый ужасный симптом.

– О Боже! – испугалась Катрина. – Что же нам делать? Позвать на помощь?

Верманд тут же прильнул к клетке и закричал:

– Откройте! Кто-нибудь! Нашему больному становится хуже! Умоляю вас! Вызовите лекаря!

Вадим вдруг затих, и я испуганно затормошила его, прислушиваясь к дыханию и ожидая самого худшего. Но Вадик удивил – он открыл глаза и позвал меня.

– Эми. – Судорожный вздох, попытка не сорваться на кашель. – Ты здесь...

– Где же я еще могу быть? – грустно улыбнулась я, зная, что ничем не могу ему помочь.

– Наверное, сейчас уже не к месту это говорить... – еле слышно, почти одними губами проговорил Вадик. – Но я рад, что мы были вместе.

Я схватила его ладонь. От него так и пыхало жаром.

– Вадим, прости меня. – Я не хотела его утомлять, но мне было крайне важно сказать. – Из-за меня ты попал сюда, из-за меня ты... – Слезы неудержимо покатились из глаз.

– Я не должна была...

Он приоткрыл глаза, пытаясь сосредоточить на мне свой взгляд. Лицо его побледнело, нос и подбородок заострились. Слова давались ему тяжело, но он заставил себя произнести:

– Я ни в чем тебя не виню. Мне лишь жаль, что нам было отведено так мало времени. Мы были чертовски хорошей парой.

Верманд яростно стучал по железным прутьям и звал охрану, но никто не отзывался. Томас, тоже весь в слезах, присел рядом с Вадимом. Он осмотрел его, приоткрыл ему веки, снова проверил воспаленные гланды, ощупал шейные лимфоузлы, и тут взгляд его упал на одно из ушей. Глаза Томаса широко раскрылись, и он охнул, указывая мне на что-то. Я проследила за его взглядом и зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Из уха Вадима тоненькой струйкой текла на пол темная кровь.

– Верманд! – позвал Томми, прерывая стенания того у прутьев. – Верманд, скажи мне честно... у вас есть врачи, которые могут вскрыть череп и зашить там пару сосудов?

– Что? – не понял Верманд. – «Зашить сосуды в голове?» Ты повредился рассудком? Это же невозможно!

Томас прикрыл глаза и взял меня за руку.

– Эмилия, мне очень, очень жаль. Теперь мы уже ни чем не поможем ему. Будь мы дома, была бы надежда, но здесь... прости... но у него нет шансов.

Я громко зарыдала, понимая, что Вадим обречен. Невыносимое горе – снова потерять близкого человека. Как это было несправедливо! Не Вадим! Только не Вадим!

Тот снова, едва приоткрыв красные глаза, протянул руку и нежно убрал прядь моих волос за ухо.

– Эй, – прошептал он. – Не плачь. Мне уже становится лучше. Боль отступи...

Он осекся на полуслове, тяжело вздохнул и затих. Его рука опустилась и замерла. И я поняла, Вадима Надежнецкого, моего жениха, начальника и хорошего человека, больше нет. Передо мной лежала лишь его оболочка. Костюм для души, которая покинула его и теперь летает где-то в облаках. И я больше никогда не услышу его смех, не согреюсь его прикосновением и не очнусь в его объятьях.

– Вадим, Вадим, – звала я его в исступлении, но он лежал с закрытыми глазами и молчал.

Я плохо помню, что было дальше. Томми и Катрина пытались успокоить меня. Они обнимали меня и старались увести в другой угол, но я продолжала плакать, прильнув к груди Вадима. Не знаю, сколько прошло времени, но калитка в нашей тюрьме открылась, и в нее втолкнули вполне невредимого Алексея. Он сразу понял, что случилось, и поспешил ко мне. Только ему удалось отвести меня в сторону. И только с ним мне стало немного легче.

Видимо, услышав от охраны, что один из узников умер, в темницу спустился Третий из Пятерых. Как только он подошел к клетке, Верманд бросился к нему.

– Изверги! Смотрите, что вы наделали!

– Это не наша вина, – вдруг испугался Третий. – Мы не знали, что все так серьезно! Я пытался помочь! Почему Видящая не излечила своего друга?

– Ему уже нельзя было помочь, – всхлипнула я и подошла к железным прутьям. – Прошу вас, во имя всего хорошего, что есть в Долине, дайте мне похоронить моего друга.

– Вы не понимаете, – опустил голову Третий, – я не обладаю такой властью, как вам могло бы показаться.

– Ты врешь! – отозвался Верманд, оттесняя меня в сторону. – Все ты можешь! Имей совесть и хоть раз сделай что-нибудь хорошее! Помоги ей!

Третий внимательно выслушал Верманда, глянул на меня, а потом опустил голову и сказал:

– Сделаю все, что в моих силах. Ждите ночи.

Я сидела у тела Вадима, и мне то и дело казалось, что он движется. Сначала разбудила всех, потому что решила, что он дышит. Потом потому, что он точно дернул рукой или ногой. В конце концов, Пешехонов рассердился на меня и отправил в другой угол. Сам он сел подле меня, одергивая каждый раз, когда я смотрела в сторону Вадика.

Время тянулось. Третий не приходил. Краем уха я слышала, как Алексей рассказывал остальным о том, что с ним происходило, когда его вызвал Совет. Почти сразу он согласился на их условия, желая потянуть время. Он хотел дать мне возможность вылечить Вадима и дождаться прихода друзей Верманда с подкреплением.

Мне начало казаться, что все это какой-то страшный сон. Стоит только заставить себя проснуться, и я снова окажусь дома в объятиях своего жениха, снова будет жив Рома, и никакой Кении, никаких восстаний, никаких неизвестных миру Долин.

Я снова взглянула в сторону Вадика, и мне показалось, что грудь его вздымается, а глаза открыты. Я встрепенулась и заплакала. Лёша, который успел задремать, проснулся от моего толчка, и, понимая, что происходит, взял за руку.

– Лёш, а вдруг он еще живой? – с надеждой в голосе спросила я, выводя его из дрёмы.

– Эмилия, мне жаль, но от него скоро уже дух пойдет, а ты все надеешься, – жестко ответил Верманд из другого конца комнаты, – если Третий не исполнит своего обещания, то через пару часов здесь станет невыносимо.

– Боюсь, что он прав, – согласился с ним Пешехонов.

– Конечно, ведь тебе все равно. Ты, наверное, еще и рад, что все так получилось. Теперь не нужно ни с кем и ничем мериться, – разозлилась я на него.

– Пытаешься свою злость на себя перенести на меня? – справедливо заметил Алексей. – Мы не всегда с ним сходились во мнениях... и да, были влюблены в одну женщину, но разве хоть раз я дал повод думать обо мне так?

Я поняла, что веду себя глупо, шепча «прости», положила голову на колени и беззвучно заплакала. Катрина села по другую сторону от меня и обняла.

– Уж кто-кто, а я понимаю тебя, – участливо сказала она. – Никто не вернет нам наших потерь, но мы должны держаться. Я с тобой.

Но от ее слов легче не становилось. Я осознавала, что зря потянула Вадима сюда за собой, и теперь виновата в его смерти.

Наконец, на лестнице послышались шаги. В темнице появилось несколько воинов. Двое встали с натянутыми луками. Четверо вошли в темницу. Они, ни слова не говоря, переложили Вадима на большое грубое покрывало, его грудь и ноги прикрыли несколькими цветами с крупными белыми головками, похожими на бутоны лилий. Видимо, это была часть ритуала захоронения у инферинцев. Двое стражников взялись за покрывало – один у изголовья, другой в ногах – и вынесли Вадика за дверь. Я встала со своего места, предполагая, что меня они возьмут с собой, но один из лучников громко сказал:

– Оставайтесь на своих местах.

– Но как же! – вскрикнула я. – Думала, мне позволят попрощаться с ним!

Катрина, Томас и Алексей тоже вскочили и подошли к прутьям.

– Это не по-людски! – увещевала воинов подруга. – Так нельзя! Дайте ей пойти с вами!

– Неужели вы так боитесь ее силы, что готовы оставить ее без прощания с женихом? – из своего угла заметил Верманд.

Лёша и Томми молчали, бросая в сторону воинов ненавистные взгляды.

– Когда наступит время, Третий спустится за вами. Ждите, – сказал тот же лучник, и воины ушли.

Еще несколько часов бесполезного хождения по комнате из угла в угол. Я прислушивалась к каждому шороху, к каждому скрипу, и, в конце концов, даже Томми не выдержал, попросив меня сесть и не нагнетать обстановку.

Третий все-таки пришел. Он был один. Обращаясь исключительно к Верманду, он попросил не делать глупостей, открыл калитку и поманил меня пальцем. Я не заставила себя долго ждать и выскользнула к нему. Он тут же закрыл за мной дверь. Третий из Пятерых шел, то и дело останавливаясь и проверяя, можно ли идти вперед. Только сейчас я поняла, чего стоило ему вывести меня из темницы. Он поступился своим званием и положением. В отличие от остальных членов Совета, он либо действительно был благородным, либо пытался снискать к себе снисхождение на случай, если король придет к власти. И, как бы там ни было, он явно был умен и рассудителен.

– Как долго вы планируете держать нас в этой темнице? – спросила я, когда мы вышли за стены Большого Дома.

– Не я держу вас там, – ответил Третий шепотом, озираясь по сторонам. – И не только мне решать, когда вас выпустить. Одно знаю точно, Верманд выйдет лишь, чтобы быть преданным всенародной казни.

Я охнула и посмотрела на Третьего, пытаясь понять по его лицу, правду он говорит или нет.

– Но почему?! Он хороший человек! Он просто старается изменить ваш режим! Народ страдает! Им нужен защитник.

Третий остановился и бросил на меня взгляд, смысл которого я никак не могла прочитать. Он доверительно положил руку мне на плечо и сказал:

– Я знаю, вы считаете его другом, но он не тот человек, которому стоит доверять. Он причинил слишком много вреда Совету...

– Он, в отличие от Совета, – язвительно перебила я Третьего, – принял нас с распростертыми объятиями. Кормил, одел и старался помочь... Вадиму.

– Только лишь потому, что ему это было выгодно, – бросил мне Третий, сделал шаг в сторону и пропал. Я испугалась, но тут из-за густой листвы на стеблях, извивающихся вверх по стене, протянулась рука, схватила меня и потянула за собой. Приглядевшись, я поняла, что за лианами находится арка. Легко пройдя сквозь прохладную влажную растительность, мы оказались на кладбище Большого Дома.

Я была поражена, увидев это ухоженное место, усыпанное бутонами цветов. Среди деревьев с увесистыми кронами расположились могилки, разделенные между собой выложенными камнем тропами. Во главе каждого погребения стояли высокие четырехугольные стелы. На каждой было написано имя умершего. Кладбище не было таким большим и разросшимся, каким его описывал Верманд. Третий проводил меня к свежей могиле.

– Вы кажетесь удивленной, – заметил он. – Наверняка, вам рассказали, что кладбище велико, неухожено и полно безымянных могил. Как видите, это не так. И могилу вашего друга мы не оставим безымянной, если вы пожелаете. За ней будут ухаживать. Можете не сомневаться.

– Верю вам. – Неожиданно для себя я поняла, что и правда доверяю Третьему. Присев на корточки возле могилы, начала перебирать руками цветы, которые аккуратно и с уважением разложили здесь.

Светало. Первые лучи солнца падали на капельки росы на бутонах и отражались в них. Я закрыла глаза руками и прошептала:

– Прости меня, Вадим. То, что случилось с тобой, моя вина. Прости. Умоляю тебя, прости. – Слезы текли из глаз, и я практически захлебывалась ими. Вдруг навалилась глубокая усталость от всего, что произошло в последнее время. Меня сковали тяжесть и невыносимая боль в груди. Хотелось просто уснуть и никогда больше не просыпаться. Все, что угодно, лишь бы не чувствовать этой боли.

Третий положил мне руку на плечо и поторопил:

– К сожалению, мы должны вернуться в темницу до полного рассвета. Мне очень жаль вашего друга. Но поверьте, смерть причиняет боль только живым.

Он помог подняться и почти с отеческой заботой посмотрел мне в глаза. Наверное, они снова пылали голубым, потому что Третий даже отшатнулся. Но потом взял себя в руки и продолжил, показывая обратный путь:

– Вы должны рассказать Совету все, что знаете. Если вы уговорите ваших друзей сделать это, я в свою очередь постараюсь уговорить Пятерых дать возможность принцу доказать свою принадлежность к королевской семье.

– Хорошо, – устало ответила я.

– Хорошо? – Он был удивлен столь быстрому согласию.

– Да, согласна. Поверьте, я устала и хочу домой. Как только Обелиск выберет Алексея истинным королем, мы с остальными друзьями покинем Долину Инферин и больше никогда не помешаем вам.

В этот момент со стороны Большого Дома раздался громкий клич. Третий встрепенулся, схватил меня за руку и прошептал:

– Что-то случилось! Так созывают охрану. Скорее бежим в темницу. Если они заподозрили, что тебя нет, нам обоим несдобровать.