Как только я распахнул дверь, изнутри повеяло холодом и Джаннат отодвинулась от порога. Обняв руками тонкие плечи, она посмотрела в глубь комнаты, но кроме темноты, дышущей нам в лицо, ничего не смогла разглядеть.

— Не зайдёшь? 

— Как-то страшно.

— Чего ты боишься? — когда я положил руку на спину, она вздрогнула. — Темноты? 

Джаннат сжала губы, встала на носочки, затем опустилась и молчит. Смелости переступить порог комнаты ей не хватает, поэтому я схватил ее за руку и провел внутрь, несмотря на слабые попытки протеста. 

— Вот, постой тут, я сейчас включу свет.

Как только пять лампочек скромной люстры из шести, осветили комнату, Джаннат сперва убедилась в том, что я никуда не ушел и только потом принялась рассматривать комнату. Она прошла вперёд по пыльному полу и остановилась возле плотных серых штор. Отодвинув их в сторону, сестра зажмурилась пару секунд, затем чихнула. Теперь в комнату проникал ночной свет луны и он падал на следы ног Джаннат, которые отчетливо видны на полу так же, как облако из пыли, витающей в воздухе со спертым запахом.

— Тут буквально нечем дышать, — сестра сморщила нос и почесала. Она оглянулась по сторонам, в поисках платка или хоть какого-то куска ткани, чтобы прикрыть им нос.

— Было бы удивительно, если бы тут витал свежий воздух. 

Сестра вроде открыла рот, но не сочла нужным отвечать, ибо бросила взгляд на потолок и ужаснулась при виде множества паутин и пауков, свисающихся с люстры и со всех углов комнаты. 

— Эта комната заперта уже много лет. С того момента, как не стало матери, — абсолютно спокойно сказал я, несмотря на щемящее чувство в груди. 

Я откинулся от холодной стены и направился к окну, которая служила целой стеной. Снаружи на меня смотрела ночная мгла. Облака быстро неслись по небу, пряча от нас свет одинокой луны.

— Как давно я не видел вид отсюда.  Жалко, что сейчас ночь, — я бросил взгляд на сестру. — Кстати, тут есть незаметная дверь, можно выходить на улицу.

— Можешь тогда, пожалуйста, открыть? — Джаннат потерла руки и сделала круг на месте. Край короткого платья закружился в воздухе, вздираясь вверх. — Это было бы просто замечательно.

На ее лице всплывает улыбка, когда я открываю дверь и в комнату проникает свежий ночной воздух, смешанный с запахом сухих листьев. Снаружи послышался звук стрекочущихся кузнечиков и неутихающий хор лягушек в пруду.

Глаза Джаннат принялись изучающе бегать с одного угла комнаты на другой. Пару секунд взгляд останавливается на одном месте, а иногда и больше, хотя и просматривать особо нечего. Мебели совсем мало, а то, что есть покрыто белой материей. Сестра медленно подходит к пианино, откидывает с края выступающего спереди клавиатуры ткань и снова в воздухе возникает облако из пыли. Она жмурится и чихает.

— Мама любила играть? — ее тонкие пальцы касаются клавиш и создаётся короткий звук.

Подойдя ближе, я заметил, как сестра дрожит, и поспешил закрыть дверь со словами:

— Простудишься.

— Расскажи мне что-нибудь о ней, — Джаннат приволокла с другого конца комнаты стул на колёсиках. Стряхнула пыль с него и уселась за пианино. — Ты мне ничего о ней не рассказывал.

— А ты ничего и не спрашивала.

— Только потому что знала, что ты не ответишь, — сестра сжала губы и опустила голову. Короткий локон волос выбился из ее уха и спал, прикрыв лицо. Сестра обратно заправила прядь за ухо и беспорядочно нажала на клавиши. Затем тяжко вздохнула: — Ничего не смыслю в этом.

Вычистив от пыли маленький стол, расположенный рядом с пианино, я уселся на край и улыбнулся, глядя на сестру. 

— Она любила музыку, цветы, рисовать и фотографировать.

— Серьезно? — сестра подняла голову и выпучила на меня глаза.

— Да, идем покажу.

Я взял сестру за руку и провёл к противоположной стене, где на полу лежали в кучку собранные предметы. Мы осторожно сняли ткань с вещей и присели на корточки возле них.

Джаннат сразу обратила внимание на огромные картины, которые стояли, прислонившись к стене, а затем на пару ящиков, где собраны: кисти, карандаши, акварели, гуашь, банка для воды и тряпка, испачканная всякими разноцветными красками. Маленький плёночный фотоаппарат и большой горшок для цветов. Внутри, как и в игрушке матрешке, находились такие же горшки, только меньшего размера. 

В тот момент, когда сестра усердно изучала каждый предмет, повисает отягощающая тишина. Она долго смотрит на что-то задумчивым взглядом, сжимает губы и вздыхает, а я смею только нервничать и догадываться о чем Джаннат думает. Только собирался что-то спросить, как она встает, проходит тряпкой по ящику и отодвигает его в сторону. Встряхнув лоскутье, протирает пыль с холста.

— Мама любила минимализм? — спрашивает она, наклонив голову на бок и глядя на изображение в картине. 

— Да.

Джаннат опускает взгляд, смотрит под ноги и вздыхает. Ее энтузиазм резко спал.

— Что-то не так? — я встаю, кладу руку на плечо.

— Просто, понимаешь, — она сглотнула, собираясь с силами. — я была в таком предвкушении, когда ты сказал, что покажешь мне комнату мамы, а теперь... теперь...

— Что... теперь? — осторожно спросил я, разворачивая ее к себе. 

— Я не знаю...

Голос Джаннат задрожал и сорвался. Она шевелила губами, но слова застряли где-то вместе с комом в горле. Ее опущенные ресницы намокли, а плечи начали пульсировать.

— Эй, малышка, что с тобой? — я протянул ее к себе и заключил в крепкие объятия. — В чем дело?

— Я совсем на нее не похожа, — тут она не смогла сдержаться и разрыдалась. 

— Разве только внешностью, — поддерживаю, как могу и глажу по волосам. Чувствую сильное биение ее сердца.

— Она такая разносторонняя личность, — Джаннат отстраняется, вытирает нос рукой, наклоняется и касается вещей матери, — посмотри только, она рисует, отлично фотографирует, умеет играть на фортепиано, а я...

— Ты не должна все это уметь, Джаннат, — возражаю, пытаюсь протянуть ее к себе, но сестра отклоняется.

— Мое сердце так трепетало от ожидании чего-то... чего-то такого, но, — Джаннат всхлипывает, смотрит на меня полными слез глазами и кладёт руку на сердце. — тут пусто. Совершенно. Я ничего не чувствую, хоть и прикасаюсь к ее вещам, которых касалась она. Я совершенно ее не помню, мое сердце не вздрагивает. Я даже не люблю то, что любила она. У нас нет ничего общего. Я терпеть не могу пианино и играть эту скучную мелодию. Фотографировать у меня нет желания, а рисовать — терпения. 

Слова из уст Джаннат лились непрерывно, словно вода из колодца. Перебивать было бесполезно. Первое время я молча слушал, кивая, ссылаясь на то, что ей нужно выговориться, отпустить тяжкий груз на сердце, но в один момент, когда сестра замолчала на пару секунд, сглотнула и продолжила, я понял, что этому никогда не будет конца. Единственный способом заткнуть показалось обнять, что я и сделал. 

— Зато твои интересы схожи с интересами отца, — Джаннат хнычет мне в плечо. — И, вообще, не думаю, что  настолько важно на кого ты похожа. В любом случае, родителей нет. Есть только ты и я друг у друга. Мне все равно на кого ты похожа. Я рад тому, что ты у меня есть. Я люблю тебя.

Раннее висящие руки вдоль туловища сестры, медленно подхватили мою талию и сильнее сжали. Испустив тяжелый вздох, она поцеловала меня в шею.

— Я тоже тебя люблю, брат.

— Успокоилась? — отстранившись, я взял ее лицо в руки и большими пальцами вытер слезы.

— Да, благодаря тебе, — улыбнулась сестра. 

— Знаешь, мне тоже сложно. Я хранил это в себе долгие годы, хотел тебе все рассказать и показать, но  ждал того момента, когда ты будешь готова узнать правду. Понимаешь?

Джаннат понимающе кивнула. Я спросил нравится ли ей комната. Сперва мой вопрос вызвал у нее нервный смешок, затем она ответила, что нравится, но только в том случае, если устроить генеральную уборку.

— Пока тебе придется спать в гостиной. Эту комнату надо проветрить, убрать, потом уже заносить мебель, — улыбнулся я, на что сестра кивнула.

Достав из кармана ключ, я вручил его сестре.

— Теперь он твой.

Джаннат крепко сжала ключ в руке, а затем повесила на шею, как цепочку. Она радостно закружилась, что не могло не вызвать у меня улыбку. Дойдя до стеклянной стены, сестра остановилась и посмотрела на небо. Благодаря свету луны, падающей на лицо, отчетливо видны блестящие бусинки слез в уголке ее грустных глаз.

— Это тебе, — я протянул ей маленькую коробку.

— Что это? — спросила Джаннат, не сводя глаз с коробки.

— Письма матери к тебе. 

Пожелав сестре спокойной ночи, я вышел из комнаты, оставив ее в полной растерянности. 

***

Поговорив с братом по душам, я покинула дом с тяжким сердцем. Я не стала дожидаться отца, не пожелала видеться с матерью, потому что еще не готова их видеть. Злость к ним все еще бурлила у меня в венах так же сильно, как гнев к Дауду. 

Я гуляла в парке. Скажу честно, что расхаживать одной, не имея возможность держать за руку любимого человека, говорить с ним обо всем на свете и ловить смех друг у друга, дело не из приятных. Даже лучи солнца, играющих на лице, добродушных людей, улыбающихся тебе, можно не заметить, погрузившись в унылое настроение.

Уже к вечеру, желудок дал о себе знать, издавая рокочущие звуки. Тут до меня дошло, что ничего не ела с утра и остановилась возле маленького кафе перекусить. Хоть кафе само по себе маленькое, внутри было полно людей, что шагу никуда не ступить. Сперва я попятилась назад, но затем решила подождать своей очереди. Все равно мне некуда спешить.

Милая девушка с приятным голосом и с огромной выдержкой самоконтроля, которой я поражаюсь, улыбалась всем подряд и терпеливо кивала. Только слишком внимательные могли заметить, как она временами закатывает глаза и вздыхает. Когда дошла очередь до меня, она приняла мой заказ так же мило оголяя ряд белоснежных зубов и сказала мне подождать. 

— К вечеру у нас тут всегда так, — девушка пожала плечами и отбросила назад белокурые локоны волос.

Я ничего не ответила и улыбнулась. Видно было, что девушке самой было неловко и я не стала ее еще больше смущать. В кафе присутствовала система самообслуживания. Возможно по этой причине не соблюдалась тишина в помещении. Каждый где-то стоял, облокотившись об что-то и болтал. 

Когда передо мной поставили поднос, где ютились горячий кофе, пицца и мороженое, я направилась на улицу, в поисках тишины, хоть и девушка предупреждала меня, что к вечеру бывает холодно. Лучше так, подумала я, чем есть в этой суматохе и не понять, что в желудок попало и каким образом. У входа в кафе находились пару столиков и стульев и, выбрав место, где дуло меньше всего, я удобно уселась и принялась уплетать еду с огромной охотой.

Поначалу это получалось у меня очень хорошо. Пицца была очень вкусной и просто таяла во рту. Она утолила мой голод и надавила на горло урчащему животу. Но затем ничего в горло не лезло. Совсем. Пришлось следом попивать кофе. Все равно результата было мало. Образовавшийся ком в горле препятствовал проникновению еды в желудок. 

Когда время дошло до мороженого, меня надолго не хватило и я заплакала. Люди, выходившие из кафе, в основном пары, держащиеся за ручки с счастливыми лицами, смотрели на меня, как на дуру. Конечно, какая нормальная девушка будет есть мороженое на улице в холодную погоду в полном одиночестве? Они бросили в мою сторону жалкий взгляд и прошли мимо, заставляя чувствовать себя еще более жалкой, чем прежде.

Я не удержалась. Достала телефон, нашла в контактах номер подписанный, как «Любимый♡» и позвонила. Стуки в груди начали набирать ритм и сердце гулко забилось. Я было уже принялась подбирать слова, которые буду говорить, когда Раваудин возьмёт трубку. Вытерла слезы и приготовилась, но все напрасно. На звонок никто не ответил. Но меня это не остановило. Я набрала еще раз, потом еще и еще, но в ответ была тишина и я сдалась.

Прошло немного времени прежде чем я поняла, что замёрзла до костей. Погрузившись в душевные переживания, совсем забыла о себе. В тот момент, когда я вытирала очередные слезы, которые уже видели все посетители в кафе, вышла та самая милая девушка. Она, увидев меня, сперва удивилась, а затем сказала, что подошло время закрываться.

Маленькая стрелка на часах близилась к девяти и пора было идти, как говорится, домой, хотя и не до конца понимала, как называть то место. Общежитие? Временное местожительство? Без понятия. Я понимала только одно — мне нужно согреться и хорошенько поспать, чтобы привести чувства в порядок.

Когда таксист остановил машину возле дома Дауда, я посмотрела на часы. Они показывали половину десятого. Морально я была готова к тому, что, как говорил Дауд в своем сообщении, наткнуться на закрытые двери. Но была удивлена, когда толкнула дверь и она поддалась. 

Я ожидала при входе услышать нравоучения Дауда, но везде было подозрительно тихо и темно, что даже расстроилась в некотором смысле. Лампочка не горела ни в одной комнате. Лишь лунный свет, проникающий сквозь стеклянные стены, освещал помещение.

Не до конца понимая должна ли я закрывать дверь на замок или нет, все-таки закрыла и направилась вверх по лестнице. Но странные звуки, вдруг возникшие, казалось, из ниоткуда, заставили сжаться и крепко прижаться к перилам лестницы. Сердце буквально ушло в пятки.

Я оглянулась и увидела Омара, спящего без задних ног на диване, и расплылась в улыбке. Он лежал на животе и диван для него был явно мал: ноги свисали. В руках у него был пульт, рот открыт, слюнки стекали на пол и образовали уже маленькую лужу. И храпел парень, как трактор. Укрыв его мягким пледом, который аккуратно сложенный лежал на подлокотнике дивана, я ушла к себе, мысленно пожелав ему спокойной ночи.

***

— Доброе утро, дети мои! 

По всему дому раздался крик, который заставил меня вскочить с кровати и разлепить сонные глаза.
Голова вдруг закружилась, а перед глазами поплыли черные точки, что ноги расшатались, грозя свалить меня на пол.

Моргнув пару раз, я натянул штаны и футболку, и вышел из комнаты, зевая и попутно поправляя взлохмаченные волосы.

— Подъём! — воскликнул Омар.

К крикам по утрам я привык давным давно как к делу само собой разумеющемуся. Поэтому, в очередной раз зевнув, прикрыл рот кулаком и наблюдал за Омаром со второго этажа. Вид его ничем не отличался от моего: торчащие во все стороны волосы, отпечаток цветов с дивана на половине лица, набухшие веки и растрепанная одежда. Он оглядывался по сторонам и нервно дергал правую ногу.

— Люди, вы вставать не собираетесь?! 

Послышался протяжный скрип двери, который привлек внимание Омара. Из гостиной комнаты, медленно выходила Джаннат с непонятным гнездом на голове, волоча ноги. Она останавилась напротив друга и смотрела на него  с немым вопросом на лице:«Какого черта разорался?»

— О, новый кулончик? — Омар сделал резкие движения, что заставили сестру подпрыгнуть на месте, и прикоснулся ключа, висящего на её шее. — Красивый. 

Не до конца проснувшись, Джаннат реагирует чуть медленнее, чем обычно. Она захлопала глазами и смотрела на руку друга, который ощупывал ключ, затем недовольно толкает его от себя. 

— Брат, — обратилась ко мне сестра,  когда услышала звуки моих шагов, спускающихся с лестницы. — Омар бездомный? 

— А это разве не ключ? — единственный раз Омар пропустил реплику сестры мимо ушей, что было странно. Он сделал серьёзное лицо и снова потянулся к ключу. — Зачем ключ на шею повесила? 

— Тебе какая разница? — оскалилась Джаннат и слегка ударила по руке Омара, которая тянулась к ее шее.

— Доброе утро, ранняя пташка, — с серьёзным тоном сказал я, останавливаясь напротив него. — Не рано ли вы сегодня запели?

Друг сразу изменился в лице. Омару не нравится, когда его именуют ранней пташкой, поэтому он принялся сверлить меня серьёзным взглядом. Он будто бы говорил мне: «Ты же знаешь, что я этого не люблю, но все равно так делаешь».

— Мне просто нужно было домой, чтобы сменить одежду, Дауд Абдуллаевич, — Омар сделал акцент на последних словах и застегнул куртку спортивки. — Войдите в мое положение.

— Позвони своему таксисту. В чем проблема? 

— Слишком неудобно его тревожить в шесть часов утра, — бросил друг.

— А нас удобно?

— Кстати, — Омар переключает внимание на сестру, проигнорировав мой вопрос. — спасибо тебе, что укрыла меня пледом вчера ночью. Благодаря тебе я не замёрз. 

На лице Омара возникла довольная улыбка, которую сестра в тот же миг стерла, удивленно спросив:

— О чем ты? — Джаннат брезгливо сморщила лицо, смотря на друга снизу вверх. — Я такого не делала.

— Хватит врать, — возмутился друг, широко раскрыв глаза. — Хочешь этого отрицать? Я отчетливо помню, как ты накрыла меня пледом, погладила по голове и поцеловала в лоб.

— Не дури, а. Тебе самому не надоело придумывать? — отмахнулась от него сестра, взмахнув волосы перед его озадаченным лицом. Она вздохнула и направилась на кухню. — Тебе это приснилось.

Но у Омара в голове такой расклад дел не укладывался. Он смотрел под ноги, глубоко задумавшись. Через некоторое время приложил обе указательные пальцы к вискам, напрягая извилины коры головного мозга. Но не дав никакого результата, он направился на кухню за сестрой, чтобы во всем разобраться. Я закатил глаза и спросил:

— Так, ты объяснишь наконец, к чему этот ранний приём? 

— Я же вчера говорил, — Омар остановился. Он смерил меня возмущенным взглядом и в нетерпении дернул правой ногой. — Акционеры, выгодная нам обеим сделка и все такое.

— Что за сделка?

— Я вчера не говорил? — удивился друг, затем добавил: — На окраине города хотят открыть ресторан. Просили, чтобы завтра, то есть, сегодня пришли посмотреть. Все условия там обсудим.

— Тогда вечером пойдем, в чем проблема? — я пожал плечами и направился на кухню. Омар последовал за мной. 

Сестра уже заварила чай, ютилась у плиты, готовя яичницу и накладывая столовые приборы на стол.

— До вечера у нас еще куча дел, вот почему, — Омар уселся на стул и забарабанил пальцами по столу, ожидая еды.

— К вечеру будь готова, Джаннат, — отправив в рот ломтик хлеба, я направился в ванную комнату.

— Я? Почему? — удивилась Джаннат. Она протерла руки о полотенце, висящего с ее плеча и посмотрела на Омара, затем на меня.

— Вместе пойдем, развеемся, — улыбнулся я, но те двое все еще пребывали в неком смятении. 

— С чего вдруг? — буркнул себе под нос Омар. Сестра поддержала его слова, кивнув.

— Кстати, и Малику надо предупредить, — чуть громче бросил я, потому что уже поднимался по лестнице вверх.

— Она не согласится! — в один голос крикнули Омар и Джаннат.

Остановившись возле комнаты Малики, я окинул взглядом дверь и  усмехнулся:

— Согласится. Куда она денется?