- Ну, папина гордость, давай побеседуем. Может, чего-то хочешь? Чай, кофе, смузи? Ах, прости, тут есть только проточная вода. Хочешь секрет? - плешивый приближается к моему лицу, и будто огромная туча закрывает небо и мир темнеет. Он так близко, что шёпот царапает кожу. - Вода напичкана таким, что не советую ее пить.

Откинувшись на спинку кресла, он смеётся. Ничего отвратительнее этого гоготания я не слышала.

Наши колени почти соприкасаются, хотя я вжалась в спинку стула так сильно, как могла.

Когда Плешивый провёл меня по коридору и затолкнул в эту комнату, его окликнул кто-то, кого я не успела разглядеть. Дверь за мной захлопнулась и разговор произошёл на той стороне.

- Не вздумай калечить. Сейчас к истории с ее папашей слишком пристальное внимание со стороны СМИ и блогеров, пусть не думают, что он нам так насолил, что мы отыгрываемся на дочери. Никаких  открытых действий в отношении его семьи - чтобы не повышать их значимость в глазах ситизенов. Это приказ. Ты понял?

- Всё веселье мне портите.

- Ты меня слышал? Норберт и так недоволен вами...

- Всё, понял.

Я вовремя отлипла от двери.

И пусть я знаю, что Стеф - кажется, так его звали - ничего мне не сделает, внутри всё клокочет от страха. Моя отвага, если таковая вообще существует, сейчас трепещет, как лист на ветру. Ещё чуть-чуть - и ее сорвёт и унесёт прочь очередным порывом. Я слышала слишком много историй о вольностях выявителей, чтобы быть спокойной.

- Знаешь, что я заметил, Винди? У тебя по всем предметам высокий балл, кроме истории... Чем тебе не угодило прошлое нашего Государства? А ещё ты пропустила почти все инъекции в детстве, как это твои предки провернули? Любопытно... - поднеся руку ко рту, записывает напоминание: «Проверить карту инъекций. И, пожалуй, ареального доктора», - снова обращает свой взор на меня. - Так какие они, отшельники? Ты кажется упомянула ... сейчас... - он вызывает синий экран над запястьем, делает пару движений пальцами - и звучит мой голос.

«Славомысл сказал, что мне не стоит ждать от вас помощи».

Он останавливает запись.

- Сла-во-мысл. Чудное имечко. Какой же помощи ты хотела?

Молча изучаю свои руки. Ненавистное левое запястье. Встроенный доносчик. Поступок Дарена сейчас кажется разумным, как никогда. На правом - красная нить, повязанная Дариной. Защита от дурного. На случай, если у тебя есть сомнения: Плешивый - дурнее некуда, слышишь меня, нить? 

- Винди, мы же беседуем. А это двусторонний процесс. Смотри на меня. Много их? Род - это сколько? Человек сто? Двести?

Прыскаю смехом. Фальшивлю.

- Их там двух десятков нет.

Сощурив глаза, он вновь приближается ко мне. Расширенные поры, пара мелких шрамов на лбу. Я даже могу пересчитать его редкие веснушки.

- Поднатаскал тебя этот выскочка? Вместе придумали легенду? Что же выходит... Ага! Интересно, интересно... - задумчиво протягивает он, и снова откидывается на спинку кресла, скрестив руки на груди. - Хм, а как сильно он успел привязаться к своей собачонке? Может, проверим?

Плешивый тянется к столу, заваленному барахлом, открывает ящичек, а когда возвращается в прежнее положение, в его руке что-то сверкает.

- Как же чешутся руки подукрасить тебя, - лезвие проходит возле щеки, он цокает разочарованно, - да нельзя, - поднимает указательный палец вверх, - постучат по головке.

Мой взгляд невольно задерживается на его залысине:

- Судя по всему, часто стучали... - слова вырываются сами собой.

Зажмуриваюсь, желая своему языку адских мук.

Шире расставив колени, он рывком подтягивает мой стул ближе. Едва не свалилась, и теперь упираюсь в его кресло, а его ноги держат в тисках мои.

Участившийся перестук сердца оглушает.

- Расстроится ли? - протягивает он, вертя в руках небольшой нож. - Надеюсь, что расстроится.

- Ему плевать, не утруждайся, - мне не нужно было прилагать усилия, чтобы голос звучал жалко.

- Бедная девочка, думала, очаровала его? Ой, что это, неужели ранили мои слова? Не отворачивайся, люблю видеть глаза, когда делаю больно. Так, на чем мы остановились? - он потирает подбородок, и снова наклоняется так, что я могу воспроизвести меню его обеда. - Сигнал глушили часто, потом он и вовсе пропал. О чем говорили? - нож вертится меж пальцев.

Он его не применит. Но пугает меня не сталь, а исходящая от плешивого ненависть к Ищейке. Наверно, мне повезло, что Мерзкому действительно на меня плевать. Будь иначе - псих с плешивой макушкой нарушил бы приказ.

- Если ты продолжишь молчать, мне придётся развлечь себя. Ей-государю, становится скучно! - он зевает. - Видишь? Ты тоску на меня наводишь, Винди! Отшельники - просвещенные? Правду говорят о них?

Качаю головой.

- Чушь. Просто кучка людей, которые доживают свой срок подальше от таких, как ты.

Он смеётся, а по мне несутся полчища мурашек.

- В тебе что-то есть, Винди! Думаю, придётся проверить мою догадку. Снимай куртку.

В ступоре просто смотрю на него, пытаясь  найти выход.
Выхода нет.

- Киса, - его руки, в одной из которых зажат нож, ложатся на мои плечи, лезвие царапает подаренную Ирмой косуху, - не зли меня, злой я тебе не понравлюсь.

- Ты мне никакой не понравишься.

Стеф грубо стягивает один рукав и оттягивает платье за горловину до локтя.

Кричу, хотя велела себе не доставлять ему этого удовольствия. Не вышло сдержаться, когда металл глубоко врезался в плоть. От плеча до локтя тянется неровная линия, из которой обильно сочится кровь. Стиснув зубы, глубоко дышу. Ни единого звука он больше не услышит. Ткань платья стремительно намокает.

Дыши ровней. Ты переживёшь это. Всего лишь физическая боль.

- Продолжим нашу милую беседу? Как ты перебралась за стену? Откуда узнала про проход?

«От твоего мерзкого коллеги».

Дергаюсь и крепче сжимаю зубы.
Вторая линия рассекает руку.

Ты заслужила, Элисса. За то, что разбила сердце отцу, попавшись на гнусные уловки хранителей системы.

- От деда.

- То есть, ни от кого живого, кого я мог бы отправить в лагерь? - он смеётся в двух сантиметрах от моего лица, брызги его слюны впиваются в кожу.
Тошнота подступает к горлу.

Почему я не послушалась Тима? Нужно было остаться с ним навечно у отшельников. Мне ведь прежде хотелось именно этого - тихой жизни с ним. Что пошло не так?
Где мой разум дал сбой?

Плешивый продолжает задавать вопросы: об отшельниках, об их поселении, а я смотрю, как багровые капли собираются в небольшую лужицу на полу. 

- Только не вздумай терять сознание! Не порти мне веселье, Винди! Эй, кому говорю? - удар по лицу. Свешиваюсь со стула. В ушах гудит. Во рту солоноватый привкус. Комната плывет перед глазами.
И Тим плывёт.
Откуда тут взялся Тим?

Здесь есть кто-то ещё. Он хватает плешивого с кресла и толкает к стене.
Дальнейшее остаётся за кадром, Тим берет меня на руки и уносит.

Отключка.

Мы в коридоре.

- Нужно отвезти ее в больницу.

- Кареты сами примчат...

- Не примчат. Он изолировал ее от системы на время дознания.

Два голоса. Тим и Мерзкий. Открываю глаза и вижу движущийся потолок.

- Эл! Прости, - шепчет Тим и прижимается лбом к моему лбу, - прости.

Отключка.

Рука в красном рукаве прикладывает к моей ране какую-то тряпку.

- Дальше мы сами. Возвращайся к своим, - цедит злобно Тим.

Отключка.

Я в палате, где сверкающая белизна стен давит на глаза. Зажмуриваюсь. Приоткрываю один глаз. Рука перебинтована. В другой катетер, в меня что-то вливают.

Тим, заметив, что я пришла в себя, подрывается с места и становится на колени у моей кровати, берет за руку, которая присоединена к капельнице.

- Я во всем виноват, - он сокрушенно отводит взгляд.

- Не выдумывай! И прости, что не сказала... Нужно было позвать тебя с собой.

- Ты уже звала однажды. Если бы я тогда пошёл, не было бы этого...

- Тим, все хорошо.

- Ничего хорошего!

- Две царапинки. Если провести поперечные полосы, получится железная дорога.

Шутка не помогла, он встаёт и выходит из палаты.

Вечером, когда Тим, придерживая меня, будто калеку, заводит домой, мама бежит навстречу, ее возмущение о неотвеченных звонках сменяется маской застывшего ужаса.

- Что произошло?

В ожидании ответа смотрит на Тима, и он говорит, что я поранилась в школе, упала в столовой.

Мы поднимаемся в мою комнату, мама говорит, что принесёт нам еду наверх - намеренно оставляет наедине. Энни Винди - главный фанат Тима. С первых дней нашей дружбы она принимала его у нас дома, как родного. И если мне придёт в голову расстаться с ним, она эту самую голову мне снесёт.

- Эл, - он избегает смотреть мне в глаза, стоит и разглядывает портреты на стене, - что я должен сделать, чтобы все было, как раньше? До ареста Алекса?

Вздыхаю и отворачиваюсь к стене, натягивая одеяло на плечи.

- Смастери машину времени. Тим, не оставишь меня одну? Я бы вздремнула... и скажи маме, что я не хочу есть.

- Я приду завтра утром, ладно?

Через пару минут поднимаюсь, запираю дверь за одноклассником и просто стою посреди комнаты.

Здесь даже пахнет иначе. И головные боли вернулись. Скучаю по долине. Если бы наши знали, что можно жить, как отшельники - они бы захотели променять наш уклад на их? Сомневаюсь.

Смотрю на часы. Повязку уже можно снять. Разматываю бинты, под последним слоем ещё виднеются две розовые параллельные полосы. По инструкции врача, следы нужно обрабатывать мазью раз в день, пока они не исчезнут.

Тюбик выскальзывает из рук. Чертыхаясь, нагинаюсь за ним. Удивительная способность мелких вещей исчезать, как только касаются пола, не перестаёт меня удивлять.
Куда он мог закатиться? Лезу под кровать, и тихо скулю от резкой боли в руке. Выползаю обратно. Выпрямляюсь и чувствую, что уже не одна в комнате.

Когда я оборачиваюсь, рука Ищейки зажимает мне рот. Вовремя. Крик глохнет в его ладони.
Он в чёрной толстовке, капюшон надвинут низко на лоб.
Молча стоим напротив друг друга.
Против.

В глазах - угрюмость синего вечера. И кажется, будто эти сумерки окутывают меня с макушки до пят, лишая возможности двигаться.
Он наконец убирает руку.
Переводит взгляд на мое плечо.

Касается пальцем шрама, проводит линию вверх по одной полосе и вниз по другой,

Стою безвольно, не противлюсь.
Воли попросту нет.

Его близость капля за каплей отнимает способность соображать. Злись, негодуй, вытолкай его обратно в окно, пусть свалится на крышу гаража, которая пакостным сообщником помогла ему забраться в мою комнату.

Его взгляд снова переплетается с моим.
Там, на дне этих синих озёр, плещется печаль, и кажется, я вот-вот захлебнусь ею.

Беру себя в руки и отхожу к окну. Дышу на стекло и вывожу:

Забирай своё чувство вины и провали...

На середине последнего слова его рука перехватывает мою и разворачивает к себе.

Отступая, врезаюсь в подоконник.

Тянется к окну, нагнувшись надо мной, и пишет что-то в ответ. Мой нос практически упирается в его шею. Порыв выбраться он пресекает, схватив за здоровое плечо.

Изо всех сил, стиснув зубы, отлепляю от себя его пальцы - по одному. Но едва берусь за следующий, только что с трудом отодранный возвращается на место.

Закончив писать, выпрямляется, достаёт из кармана пузырёк с зелёными таблетками и кладёт на подоконник.

И только потом ослабляет хватку.
Сразу же отхожу в другой конец комнаты. Возвращаю себе способность ясно мыслить.
Не помогает. Нужна другая страна. Планета.

Когда оборачиваюсь, его уже нет. Исчез так же бесшумно, как и появился, рассеялся, будто утренний туман...

Послание на стекле дожидается меня.

То, что сегодня произошло - результат неприязни ко мне всего одного человека.

Понимаешь, что тебя ждёт, когда я буду не в почёте у многих?

Держись своего слащавого.
Развей миф о наших отношениях.