Слово «дефектный» в нашей семье всегда было в одном ряду с грязными ругательствами, за которые Марк, мой старший брат, получал по губам. В эту же категорию попало имя дедушки, когда его отправили в трудовой лагерь. А со вчерашней ночи список табу пополнился словом «папа».

– Тебе, как обычно, омлет с миндальным сыром?

Моя утренняя вылазка осталась незамеченной. Оборачивась к маме с невинным видом, готовясь солгать что-нибудь, но замолкаю.
Её глаза красные. Видимо, она проплакала всю ночь. Произошедшее мы не обсуждаем, чипы в наших левых запястьях донесут каждое слово выявителям. Официально этот факт отрицается, но всем известно, что мы ничего не можем утаить от государства: начиная от нашего местоположения и заканчивая полночным бормотанием.

– Я перехвачу что-нибудь в школе.

Тим ждёт меня в своей сверкающей спортивной тачке какой-нибудь недавно разрекламированной марки. С тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, он сел за руль, и это уже четвёртый автомобиль за два месяца. Вопрос утилизации автомобилей скоро станет самым острым в стране. Не без помощи моего парня.

- Фух, я знал, что ты просто была не в себе. Всё образуется, Эл, - говорит он с улыбкой.

– Я впервые в себе, – отрезаю я, и остаток пути проходит в невесёлых мыслях. Я тону, тону, тону в них...

Знать бы, в чем изъян отца. Может, он выдал себя, написав стихотворение? Нет, стихи отнюдь не запрещены. Наше государство любит поэтов. Правда, чтобы писать, нужно сперва получить аккредитацию, а получив, следует воспевать государя, его министров, величие нашей страны и ничтожность всего остального мира. Может, отец воспел любовь к нашей матери – в подарок к двадцатипятилетию их совместной жизни? Вполне дефектно: никто не живет так долго с одним партнёром, большинство могут продержаться вместе четверть года, но никак не века. Как, например, родители Тима.

По дороге смотрю в окно и понимаю, что всё вокруг противоестественно: бетон, стекло, пластик, металл, экраны с беспрерывными трансляциями – нет ни одного деревца, ни единой травинки. Местами стоят генераторы кислорода, периодически выпрыскивающие его в воздух.

Кислород ли?

Мы проезжаем мимо пары выявителей. Они никогда мне не нравились, но теперь же я смотрю на них с нескрываемой ненавистью. Я презираю их. Тех, кто разрушает семьи, сеет мрак, отбирает жизнь у человека. Они неизменно в окулярах – ты никогда не увидишь их глаз, и это делает их похожими на бездушных махин, коими они и являются. Они носят синюю форму с правым рукавом красного цвета. Ищейки. Безжалостные, беспощадные, беспринципные. Государь дал им право делать практически всё, что им вздумается. Обнаружив изъян, они могут вломиться к тебе домой, они могут применить оружие против ребёнка, они могут обесчестить твою сестру – и ты никогда не докажешь, что они выродки, бесчеловечно пользующиеся данной им властью.

Наверно, я слишком долго смотрела на выявителя, он остановился и проводил меня взглядом окуляра. Не знаю, успел ли считать мои данные.

Тим берёт меня за руку и крепко сжимает её. Это значит, что он понимает мои чувства, что он тоже их ненавидит. Но его ненависть – это как ненавидеть изюм в булочке, моя же – кипит, бурлит, сжигает меня изнутри, растекается лавой по сосудам и ищет выхода.

На занятия мы идём с тоненькими планшетами в руках. Большую часть преподавателей давно упразднили, занятия проходят перед мониторами, мы смотрим видеоматериалы, делаем пометки в планшетах.Мы не умеем писать. Мы умеем только печатать, нажимать на клавиши, водить пальцем по сенсорным экранам. Вы нигде не сможете раздобыть чернил или карандашей. Вы нигде не сможете раздобыть бумагу.

У дедушки была ручка. Красивая, стальная. Ещё у него был блокнот в твёрдой обложке. Дед учил меня писать, пока мама не заметила на моих пальцах следы синих чернил. Она запретила ему обучать меня письму. Помню, дошло до скандала. И с тех пор дед стал реже бывать у нас. Сейчас каждое воспоминание о времени, проведённом с ним – бесценно. Каждое его слово, которое мне удаётся воссоздать в памяти – дороже всего того, что я узнала в этих стенах.

– Элисса! – мне на шею кидается Эмбер, моя одноклассница и лучшая подруга.

Дедушка упорно называл меня "Алисой". Он говорил, что с новой модой на чужестранные имена мы вконец потеряем себя. Мама демонстративно шумно вздыхала каждый раз, когда он звал меня "Алисонька", её же он звал "Анечкой", хотя маму все называют Энни, и в общегосударственной базе данных она значится как Энн Винди.

"Винди! Понапридумывали! – причитал дед, – Ветровы вы, Ветровы! Как же может так быть, что я – Александр Ветров, а мой сын – Алекс Винди!"

– Зацени мой наряд! – восклицает подруга и кружится, не замечая, что мне меньше всего на свете сейчас есть дело до её тряпок.

Какие же мы все глупцы. Эмбер мнит, что она виртуозно сочетает одежду, что у неё богатая фантазия и отменный вкус, что она подчеркивает свою индивидуальность, что красить светлые волосы в рыжий, чтобы носить изумрудные оттенки, которые в тренде в этом сезоне – это её гениальная мысль. Но на деле, она копирует образы с показов известных брендов, точно так же, как это делают все остальные девушки. Я тоже была одной из них. Но я хочу сбросить оковы рабства, когда мы добровольно, без кнута, делаем то, чего от нас хотят, по волшебному слову "модно".

– Ты чего грустная? Как удачно, что я по дороге заскочила в аптеку! У меня с собой антидепрессашки, взяла для последних уроков.

Строгий наказ деда никогда, ни при каких обстоятельствах не принимать данных препаратов, я ни разу не нарушила. Он говорил, что в его времена подобные средства были запрещены, и что они негативно влияют на работу мозга. Выходит, сейчас государство заинтересовано в слабосоображающих гражданах, и потому антистресс-таблетки легко может купить даже несовершеннолетняя школьница.

Ты был бы разочарован, дедушка, но я, даже не употребляя наркотических веществ, соображаю хуже некуда.

– Эм, Алекса отметили, – тихо произносит Тим.

Эмби зажимает рот руками, её глаза цвета неба перед грозой расширены от ужаса.

– Что же теперь будет? – шёпотом произносит она, качая головой, словно отказываясь принять факт, что отец её ближайшей подруги – с изъяном.Очков репутации ей это явно не прибавит.

Уроки длятся по полчаса. Учителя на уроках старшеклассников появляются в классе только при нарушении дисциплины. Но мы такие аморфные, что нарушений практически нет. Перерывы между занятиями по десять минут, после третьего урока – большая перемена, и мы направляемся в столовую.

Сегодня мы с Тимом не сидим за нашим шумным центральным столиком, где обычно собираются человек десять из нашего класса. Интересно, это мы решили не сидеть с ними, или они с нами?Кусок в горло не лезет – я сыта кашей из своих мыслей, в которой комочками плавают основные темы: #гдесправедливость, #чтоделать, #горитевадувыявители – и я просто смотрю, как Тим пьёт свой сок.

Последние два урока – история.Она вся – вымысел. Теперь я знаю это точно. Ведь все наши книги – электронные, все документы – электронные. То, что не на бумаге, легко вырубается, даже топор не нужен.

Много лет назад наши предки попытались свергнуть власть – и после этого правительство решило в корне изменить систему. Всех взбунтовавшихся окрестили "дефектными" и отправили на периферию. Так образовались трудовые лагеря. Так началась Новая Эра.

Эра, когда государство делает все для нашего блага, а от нас требуется лишь быть благодарными.Помалкивать. Не критиковать. Не выражать своё мнение. Быть одним из многих. Быть удобным. Смотреть молча на то, как твоего родного человека уводят среди ночи ищейки в синих формах с чертовым красным рукавом.

После занятий мы отправляемся в торговый центр, проезжая по пути центральный офис Комитета по делам дефектных. Серое тридцатиэтажное здание, возвышающееся на фоне серого неба, выглядит зловеще. Солнце раскалённым стальным диском висит в вышине, едва просвечивая сквозь бессменную дымовую завесу. Не верю, что папа там. Не верю, что он ждёт решения карателей.

Мой отец будет признан дефектным. Ещё не было ни одного случая с оправданием. Штамп поставлен, его не уберут. Будет решаться лишь мера наказания, на какой срок и в какой лагерь его отправят.

Так они избавляются от дефектов.
Но наш идеальный мир далеко не идеален. Он с изъяном.
И с этим нужно что-то делать.