Сансет Энд спал сладким сном. Это было затишье, но не перед бурей, нет. Это была свежая, ласкающая тишина после этой же бури, раскрашенная радугой на горизонте. Диаваль сидел в зимнем саду, засаженным сплошь алыми розами. Они пахли ягодами и шоколадом. За окнами занимался рассвет, Ди кутался в мягкий плед и дышал сладким воздухом. Парни, которых он вчера вечером попросил проследить, чтобы Вальдемар не бродил по комнате, а хотя бы лежал, отчитались, что всё было спокойно. Диаваль и сам это знал. В десять, перед отходом ко сну, он проскользнул в его спальню, чтобы проверить. Вальдемар спал, действительно спал, не притворялся, разметавшись по кровати. Диаваль не удержался и погладил его по волосам. Вальдемар во сне смешно нахмурился и перевернулся с боку на бок.

В зимнем саду он ни разу не был, слышал только, что все цветы в нём высажены предыдущей хозяйкой. Похоже, мать Вальдемара очень любила алый цвет, раз носила и украшения с гранатами, и розы ей нравились красные. Они не были похожи на вылизанные идеальные розочки из тех, что ставят в вазы. Это были плетущиеся кусты, похожие издалека на шиповник, и только вблизи было видно пышные бутоны. Ди присел на диванчик под стеклянным потолком и думал о предстоящем разговоре. Как лучше начать? Когда? Прямо сейчас, как Вальдемар проснётся, или позже? Как найти слова, чтобы выразить всю бурю эмоций в душе. Вальдемар не был меньшим дураком, но и себя он не оправдывал. Вот уж где идеальная пара, два идиота, на судьбе было написано.

Но судьба в насмешку над этой ситуацией решила по-своему и буквально столкнула их лбами, опять. Дверь открылась, и на пороге появился закутанный в халат Вальдемар, слегка помятый и нахмуренный.

— Доброго утра, — он потёр лицо руками и тяжело вздохнул.

— Вальд, ещё семи нет, зачем ты вскочил?

— Я лёг спать в половину девятого, выспался уже, хватит, голова будет болеть.

— А почему такой смурной тогда?

— Спал неудобно, шея затекла ужасно.

— Если хочешь, могу немного размять, я умею. Правда, делал это только себе, но, думаю, сгодится, — Диаваль сглотнул и похлопал по диванчику рядом с собой. — Нам нужно поговорить.

— О чём?

— Не надо пытаться это отрицать. И письма, и свои слова... Просто сядь рядом, — Вальдемар присел и отвернулся, рассматривая рассвет. — Знаешь, я виноват перед тобой. Мне не стоило так наскакивать на тебя. Я... Я понимаю тебя. Знаешь, что Стивен мне рассказал... Я понимаю, что ты тогда пережил, это ужасно. Это всё неправильно, жить так, в постоянном страхе, тем более с такой ношей на плечах. Поэтому ты тогда пытался убить себя.

— Я не то чтобы пытался, просто мне так всё надоело... — Вальдемар тяжело сглотнул, но на него не посмотрел. Диаваль прикусил губу и хмыкнул, понимая, что тянуть некуда. Вальдемару нужен этот разговор. — Но это вообще неважно, тогда я вспылил из-за того, что мне было очень физически плохо, не принимай на свой счёт. Ты мне ничем не обязан.

— Нет, стой, — Диаваль схватил за руку попытавшегося ускользнуть Вальемара и потянул на себя, заставляя сесть. — Я понимаю этот страх. Я видел его в твоих глазах, ты боялся, что всё раскроется.

— Да, боялся. Боялся, что кто-то узнает о моих к тебе чувствах и причинит тебе вред из-за меня, — Диаваль вздохнул. Похоже, что придётся начать издалека.

— Я имел переписку с одним своим поклонником. Ничего такого я не имел в виду, он мне не очень-то нравился как человек, но он был богат, и я флиртовал с ним, чтобы вытянуть денег на школу искусств в Диноше, — Ди почувствовал на себе удивлённый взгляд Вальдемара и почувствовал, как становится жарко. — А шантажисты решили, что это прекрасное поле для вытряхивания из меня денег. Они думали, что я богач, раз моё имя на афишах, а я сам к тому моменту вложил все деньги в школу искусств для детей из простых семей в Райволо. Даже в долги влез. Мне пришлось просить у родителей, рассказать им обо всём. Я всю свою жизнь жил в страхе, что кто-то узнает, но так страшно, как тогда, мне не было никогда. У них были реальные доказательства, прямо в руках.

— Ты... Ты гей? — Ди хмыкнул и заглянул Вальдемару в глаза.

— Да. Мне не стоило так на тебя набрасываться тогда, это моя ошибка. У меня была вся жизнь, чтобы осознать себя. В этих академиях искусств с жёстким разделением по полам чего только не происходило в общежитиях, боже, как же стыдно. И я не имею права осуждать тебя за то, что ты пытался от меня всё скрыть, — он аккуратно взял Вальда за руку, отчего тот вздрогнул. — У меня столько времени ушло на то, чтобы хоть примерно научиться вычислять в толпе таких же, как я. И то я часто ошибаюсь. Как с тобой. Я мог сразу всё увидеть и сказать, но нет, мне казалось, что ты меня воспринимаешь, как друга. А это страшно, приходится всё держать в себе, молчать из страха потерять друга...

— Я чувствую себя идиотом. Ты был прав, я именно идиот. Столько про тебя раскопал, а этого не нашёл. Точнее, нашёл, но это было настолько похоже на слухи, что я от этого отмахнулся. Я... Если у тебя кто-то есть...

— С чего ты это взял? Тот поклонник не в счёт, у меня с ним отношений не было и не могло быть.

— Скажи мне, как тебе удаётся найти все эти слова? — Вальдемар сжал его пальцы и опустил лицо. — Я даже сказать ничего не могу, давит...

— Не знаю, может быть, потому, что ты был затворником, не допускал никаких проявлений чувств. О любви чтобы научиться говорить, говорить нужно много. Зато ты писал, — Вальдемар достал из кармана пиджака вскрытые письма и протянул их.

— Они твои. Может быть, я... Они будут напоминать о том, что я всё ещё держу слово чести. Я буду скалой. Постараюсь.

— Не стоит. В любви нужно быть человеком, а не камнем.

Диаваль вздохнул и обнял Вальдемара. Аккуратно, без всякого подтекста, просто взял за плечи, утыкаясь носом, как уже обнимал до этого. Но теперь это движение ощущалось совершенно по-другому, особенно. Он не торопил, не заставлял, только предлагал. И Вальдемар принял, он обнял в ответ, прижимая к себе и прислоняясь щекой к волосам. За столько лет Диаваль понял, что страсть в поцелуях дело очень ненадёжное и, если просто обнимаясь с человеком, ты не чувствуешь себя в безопасности, то к чёрту такие отношения. Ничем хорошим они не кончались. Именно объятиями для него измерялись отношения. И Вальдемар за всё это время стал настолько родным и близким, что хотелось плакать от переизбытка чувств.

— Я люблю тебя, — Диаваль вздрогнул и смял в кулаки халат Вальдемара на спине.

— Я люблю тебя.

Впервые он говорил это так, срываясь, словно не хватает воздуха. Но горло перехватило от сдерживаемых слёз. Оторваться от Вальдемара он смог только через несколько минут. Солнце уже поднялось краешком над горизонтом. Скоро начнут вставать все остальные. Мишема пришлось рассказать обо всём произошедшем в парламенте. Матери соврали, что Диаваль сидел рядом с Вальдемаром и тот его сразу вытащил из зала. О том, что на него наставили оружие, естественно, и речи не шло. Отстранившись от Вальдемара, Ди улыбнулся и провёл пальцами ему по щекам. От этого движения тот прикрыл глаза, явно наслаждаясь.

— Ты споёшь романс?

— Не знаю...

— Для меня, — Вальдемар открыл глаза и прищурился.

— А потом ты начнёшь уговаривать выступить на концерте, как будто я не понимаю, к чему ты ведёшь.

— Да, начну. Потому что я уверен, что ты излишне строг к себе и на самом деле поёшь замечательно. Сегодня я буду играть, весь день. Завтра начнём рассылать приглашения, составлять афиши. А сегодня я готов сделать что угодно, только бы услышать наш со Стивеном романс в твоём исполнении, — Вальдемар в ответ вздохнул и легонько улыбнулся.

— Я знаю, где тебя искать. Так что... я приду, сегодня никуда не поеду, как и обещал.

— И будешь отдыхать, как и обещал.

— Постараюсь. Всё равно есть дела на конюшне.

— Ну для тебя это, считай, отдых. Так что против конюшен я ничего не имею.

Вальдемар вздохнул, кивнул и вышел из сада. А Диаваль обнял подушку с дивана и заулыбался. Он знал, что может заболтать любого, но впервые так боялся за свои слова, следил за каждым, чтобы не ударить, не уколоть. Нет, Вальдемар заслужил доброты, мягкости, всего заслужил. Диаваль даже боялся думать о том, в каком аду он жил в последнее время. Слишком большая тяжесть для одного человека. Он справился, но, чтобы выкарабкаться в спокойную жизнь, ему придётся приложить ещё больше сил. Да что там, он и сам до сих пор видел по ночам кошмары. Война перемолола их жизни, их умы, и не отпустит уже никогда. Но теперь Ди хотя бы уверен, что он сможет быть рядом с Вальдемаром, что тот не против, он хочет того же.

Сотворить за полторы недели такое было просто невозможно, так казалось в начале. Но они это сделали. Огромный зал гранд-оперы открыл свои двери для всех желающих. Да, везде стояли военные, соглядатаи, они были начеку, были просчитаны все возможности терактов, написано больше трёх десятков планов. Диаваль, стоя над планами оперы, рисовал маршрут за маршрутом, расписывал все опасные места. Он знал подобные залы наизусть и прекрасно знал, где у таких махин слабые места, где хорошо загорится, где можно ударить — и всё рухнет. Не раз видел и надеялся больше никогда не увидеть. Он впервые принимал участие в такой работе и чувствовал жуткий азарт, словно он играет в покер с очень умными противниками и ему нужно просчитать все их ходы, чтобы везде выставить защиту, при этом неустанно делая лицо для покера.

От того, сколько людей ответили на их клич, становилось дурно. Рассчитанный на час-другой концерт грозил превратиться в настоящий фестиваль в нескольких актах. Но это только подливало масла в огонь азарта. Значит, не зря всё это. Самыми первыми ответ дали Роуз с Джейкобом. Прочитав телеграмму, Диаваль кинулся на конюшни, чтобы самому сказать обо всём Вальдемару. Это были маленькие победы, маленькие шаги в сторону мирной жизни. Когда к ним пришла телеграмма от Лилиан Лангтри, у Диаваля и вовсе от неожиданной радости вырвался смех. Она обещала спеть, когда всё закончится, и решила сдержать слово. Главным условием было самим выбрать все произведения для исполнений. Следующим испытанием стало собрать полный оркестр, который бы играл как можно больше произведений. Очень многие музыканты, актёры оказались насильно призваны, Вальдемар смог под своей протекцией сохранить почти всю струнно-смычковую секцию, кто-то так же прятался под крылом у других меценатов. По капле они смогли собрать все инструменты и, покрыв долг хозяина театра перед налоговой инспекцией, открыли себе широкую дорогу для приготовлений. Афиши им и вовсе бесплатно нарисовали двое прекрасных художников, один экземпляр Диаваль даже припрятал для себя, как прекрасное напоминание об этом безумстве.

Но самым важным и серьёзным делом он считал то, что Вальдемар распевался. Садился за рояль, закрыв двери в залу, и распевался. Сначала получилось и вправду из рук вон плохо, но он быстро взял всё под контроль. Хильда, когда случайно услышала, как он поёт арию из оперы Вальрика, не сразу даже поняла, кто это. И только широко заулыбалась, и закивала, когда ей ответил Диаваль. Только к выходным он позволил Диавалю наконец услышать романс в его исполнении. И Диаваль понял, о чём говорил Стивен тогда. Его голос создан для этой песни. Немного сиплый, звонкий, высокий, идеально, болезненно чувственный, для этих стихов, для этой мелодии. Диаваль несколько раз прекращал играть, чтобы перевести дух. Да, понадобится время, чтобы привыкнуть к этому. Но оно ещё есть, и этим надо пользоваться.

Тот самый день, особенный для всего юга, был суматошным в последних приготовлениях: последние указания, последние результаты слежки, ворованные письма и записки. Чтобы никто не просочился сквозь пальцы. И вот они все, Ди, Вальдемар, Белла, Мишема и мать, ехали на концерт в парадном экипаже.

— Ну что, сегодня наконец выход в свет, — Белла поправила роскошную заколку на волосах и заулыбалась. — Наконец-то какие-то мероприятия, кроме скучных выездов в парламент и торговых переговоров, — она выглядела как фея в красивом закрытом кремовом платье с белыми вышитыми на нижней юбке цветами и лёгкой расшитой бисером по краю накидке. Привыкший к её строгим нарядам Диаваль никак не мог сдержать улыбку.

— Ты сама не хотела на приёмы, — Вальдемар на контрасте с ней был одет во всё чёрное, поразительно роскошное, поверх шикарного пиджака он накинул чёрный парадный плащ и напоминал ворона. Хотя сам Диаваль тоже не сильно отличался, белые только перчатки и шейный платок, стандартная концертная форма, заметная из зала.

— Да, я не люблю приёмы, я люблю оперу, выставки, концерты. Ты меня даже в ресторан не возил, о чём мы, — Беладонна хмыкнула и раскрыла веер. — Чувствую, май на подходе, скоро станет жарко.

— Да уже не так уж холодно, — миссис Соль приспустила с плеч накидку и поёрзала на сиденье. — Какое счастье, что я уже не в том возрасте, когда принято кринолин носить.

— Делайла, ну что вы, я вот и сейчас всю эту дрянь не ношу.

— Вы — девушка уникальная, тем более стойкая, можете дать сдачи. А как многих аристократок воспитывают безропотными и послушными. Очень странно видеть их в нашем обществе, на наших встречах, как привидения.

Диаваль не особенно слушал их светский разговор, он больше рассматривал руки Вальдемара, лежащие на оголовке трости. А потом не удержался и положил свою руку поверх, поглаживая пальцами. Всё равно никто тут даже не обратит внимания. А Вальдемар поджал губы, пытаясь сдержать улыбку, и отвернулся к окну.

Театр гудел, Вальдемара на входе перехватили его ребята, и он тут же побежал куда-то с ними. Мишема забрал дядя и его служба безопасности. Лилианна и Даниэль забрали с собой Беллу с матерью, пообещав их сохранить в целости и усадить на балконе. А Диаваль, как организатор концерта, рванул в хозяйственные коридоры к сцене. За кулисами царил хаос, последние приготовления, все бегали туда-сюда с декорациями, инструментами, осветительными приборами... Диаваль перешагнул кипу каких-то тканей и подошёл со спины к Мари. Закрыл ей глаза руками, от чего она вздрогнула и ахнула.

— Какого чёрта так подкрадываться? А если бы я в глазу ковырялась? — она резко вывернулась в его руках и от души дала щелбан. — Самые сложные годы в жизни мальчика — это первые сорок лет, да?

— Как будто у женщины это не сложные годы детства, — Диаваль хитро улыбнулся. Они с Мари были одногодки и, даже будучи взрослыми, позволяли себе насквозь детские выходки. Например, стрелять смычком, используя струны скрипки как тетиву. И откуда же такая глупая идея в голову упала, кто бы знал. Но проверить её нужно было срочно. — Ты отправила родителям телеграмму?

— Как только сообщение открыли. То-то они удивятся, узнав, что у меня уже и фамилия другая. Вот уж подарочек.

— Думаю, они будут рады за тебя. Кто может быть более удачной партией, чем Бриуотерс?

— Да уж моя маман точно знает какого-нибудь более достойного. Ты же её знаешь, она для меня всё самое лучшее хотела, в детстве это было здорово, а с возрастом надоело хуже касторки, — она перехватила поудобнее чехол от скрипки и воровато выглянула в щель полога. — Ну когда там уже, почему тут нигде нет часов. Я выступать хочу страсть как.

— Мари, ты уверена? — она смешно поджала губы и фыркнула.

— Ещё как. У меня есть что сказать этому миру через инструмент. Я, может, и не композитор, но исполнить смогу. Тем более я с Максом.

— А вот и я. — Диаваль вздрогнул, услышав над ухом голос мистера Бриуотерса. Тот похлопал его по плечу и обнял Мари. — Мы готовы как никогда. Вы же открываете, если я не ошибаюсь?

— Да, я уговорил Вальдемара, он выступает вместе со мной.

— О-о, поверьте, это очень важно. Очень многие помнят его выступления и знают, из-за чего он бросил. Как символ возвращения к нормальной жизни.

Диаваль кивнул и, извинившись, проскользнул за кулисы. Музыканты настраивали инструменты, а Вальдемар сидел здесь за роялем в полутьме и гладил клавиши, едва касаясь. Диаваль боялся даже представить, насколько ему страшно. Странно думать, что после всего полторы недели распевок и тренировок он будет чувствовать себя уверенно. Диаваль присел рядом и обнял со спины, утыкаясь носом в волосы. Вальдемар аккуратно сжал его пальцы и хмыкнул.

— Я боюсь, что могу не вытянуть... Некоторые моменты... — Диаваль прислонился щекой к его щеке и пальцами начал гладить его ладони.

— Пой так, как чувствуешь. Этот романс мы для того и писали, чтобы люди чувствовали его. Он близок каждому.

— Вот я и боюсь, что могу испортить вашу со Стивеном работу...

— Ни в коем случае, ты наедине со мной пел восхитительно, если тебе будет так спокойнее, пой для меня, как будто мы одни.

— Никогда бы не подумал, что буду так бояться публичных выступлений...

— Я верю в тебя, — Диаваль легонько прикоснулся губами к его щеке, отчего Вальдемар вздрогнул и зарделся, пытаясь задавить улыбку. — И не пытайся сделать из этого цель. Я просто верю в то, что у тебя получится, это не попытка на тебя надавить.

Вальдемар вывернулся из его объятий и, улыбнувшись, кивнул. А потом отошёл к своим соглядатаям. На самом деле волновались все, что уж душой кривить, слишком много людей придёт на концерт. Он знал, что двери в холл будут открыты, там тоже будет много людей. Ну ничего страшного, всё в порядке. После такого перерыва начинать концертную деятельность, конечно, страшно, но не здесь — так в другом месте пришлось бы это сделать. Так что к чёрту все сомненья. Раздался звонок, вот и настал момент истины. Отойдя за кулисы, он пожал руку читающему программку Роузу. Тот немного нервно мял в руках носовой платок.

— Так, я так понимаю, произведения никто не объявляет вообще?

— Ну, я думаю, что вы точно уже выбрали, — Роуз просиял улыбкой.

— Ещё бы, мы даже кое что специально для этого выступления написали. В общем, ладно, мы не в первых рядах, побегу в гримёрку, надо ещё раз по нотам пробежаться.

Как только он скрылся в коридорах, потух свет и раздались аплодисменты. Диаваль придал себе как можно более спокойный вид. Пока конферансье произносил вступительную речь, музыканты в последний раз проверяли инструменты. Наконец, полог пополз в стороны, и взору открылся огромный зал, забитый людьми. Его выход. Услышав своё имя, Ди поправил пиджак и вышел под громкие аплодисменты. Давно он не чувствовал такого сильного душевного подъёма, хотелось реально закричать от распирающего восторга. Он наконец-то на сцене. И бдящие со всех сторон соглядатаи не портили этого ощущения. Сначала пара его произведений, потом романс. Руки очень быстро восстановились, пальцы не тянуло и не сковывало. Мгновение истины. Диаваль играл совсем как тогда, на том своём первом здесь салоне. Здесь он не выступал ни разу, только слышал рассказы от тех, кто мог просто взять и приехать сюда, не обладая громкой фамилией. И он сделает так, чтобы его запомнили, чтобы о нём говорили только в контексте музыки, а не проклятой политики. И снова поезд, уезжающий на фронт. Он словно составил из своей программы грустную историю о человеке, уехавшем на войну, пережившему первый бой и, в госпитале, пишущем письмо любимому человеку. Люди слушали молча, он вспоминал, как некоторые снобы говорили, что рабочая чернь не способна чувствовать музыку. Какая же это чушь! Каждый, кто способен слышать, может любить музыку.

Когда на сцене в свет рампы попал Вальдемар, по залу прокатился вздох изумления. А он сам, похожий в своей кромешно-чёрной одежде на человека в глубоком трауре, тяжело вздохнул. Диаваль замер, смотря на него. Он должен вступать первым. Вальдемар кинул на него слегка смущённый взгляд и улыбнулся. Да, это не оперный вокал. Сиплый, срывающийся, но такой сильный голос, пролезающий в душу. Дома он пел даже не в половину силы, скорее напевал под нос, а сейчас наконец раскрылся. И Диаваль старался проглотить накатившие слёзы, из-за которых перестал видеть клавиши. Он не понимал, как у них втроём получилось создать это? Ведь Вальдемар сейчас, прямо сейчас оживляет их со Стивеном труд, лёгкой рукой спускает в народ. Как он поёт сейчас, так будут петь этот романс и на улицах. А Вальдемар пел всё уверенней, всё надрывнее. Он то срывался в пропасть с криком, то пел нежно, словно колыбельную. Последний аккорд — и Диаваль встал из-за рояля, стараясь поспешно вернуть на лицо маску спокойствия.

Пожалуй, что эти овации того стоили, стоили всего. Из-за открытых дверей в холл казалось, что им аплодирует весь город. Ди не удержался и взял Вальдемара за руку в дружеском жесте. И поклонился. Всем этим он обязан именно простым людям, которые ходили на митинги. Если бы можно было, он поклонился в пол. Если бы мог перекричать крики восторга, сказал бы им "спасибо". За кулисами их встречала Мари, она едва не плакала, обняла их обоих и, что-то пролепетав, чмокнула Ди в щёку.

— Пожалуй, этот вечер можно закрывать, лучше уже не будет, — уже в коридоре к гримёркам их словили Роуз и Джейк. Рядом стоял ассистент с виолончелью мистера Хорнета.

— Ну почему же так категорично, тут собралась целая плеяда потрясающих исполнителей.

— Это был-ло очен-н-нь крас-сив-во, — Джейкоб осторожно пожал им обоим руки.

— Нам нужно идти уже. Выход после миссис Лангтри. Как вы упросили её выступить?

— Я просто напомнил ей об обещании спеть, когда всё закончится, — Вальдемар хитро прищурился и помахал им рукой. — Знаешь, смотря на них сложно представить даже, как они играют. И что в музыке Джейк настоящая фурия, а вовсе не ведомый.

Они вышли в боковой закрытый коридор административного корпуса. Вот здесь им и придётся разойтись. Соглядатаи что-то показали Вальдемару пальцами и быстро ушли в разные стороны. Нехорошо вот так сбегать, он так хотел послушать миссис Лангтри, но ничего не поделаешь, сейчас есть вещи поважнее. Всё, как договаривались, план был идеален, и пора ему следовать. Диаваль слегка погладил пальцам ладонь Вальдемара и пошёл наверх. Он не знал, куда пойдёт Вальд, но сам он хотел подняться на крышу, посмотреть город с высоты. Да и там весьма уединённое место, самое то для заигрываний с Джеромом. За ним по лестнице тенью проскользнули двое соглядатаев. Невежливо убегать с концерта, но ничего не поделаешь, если сам на это подписался. В конце концов и сюда было прекрасно слышно, как поёт мисс Лангтри. Зря она переживала о своём выступлении, восхитительный низкий альт вибрировал и отзывался в душе чем-то особенным, даже если бы Ди не знал языка, наверняка бы понял, о чём песня. Наконец впереди открылся коридор с выходящими на крышу балкончиками с одной стороны и помещениями хозяев театра с другой. Дойдя до самого конца коридора, он открыл стеклянные двери и вышел навстречу свежему ветру. Над Ровенбегом догорало вечернее зарево, красиво отражаясь в облаках. С другой стороны на синем небе уже горел месяц. Балкон выходил с обратной стороны от фасада, внизу было видно большую площадку для грузовых экипажей, несколько пожарных лестниц, выходящие на площадь фасады контор и закрытых магазинов в таунхаусах напротив. А в конце единственной широкой, плохо освещённой улицы было видно сквер. Диаваль спокойно рассматривал город. С такой высоты казалось, что всё не так плачевно, как кажется с земли. В сквере на деревьях уже есть молодая листва, и в клумбах пестрят цветы. Жизнь всё же решила посетить Ровенберг. Он поправил накинутый на плечи плащ и, ведомый предчувствием, выпрямился. За спиной послышались лёгкие, едва заметные шаги, если бы он не ждал их, ни за что не услышал. Диаваль слегка сжал парапет и выдохнул.

— Я знал, что вы придёте, — за спиной послышался смешок, и Ди обернулся. На балконе стоял Джером, перекрывая выход. Диаваль слегка кивнул ему, издеваясь. — Мистер Франтишек.

— Вы с Вальдемаром думали, что самые умные. Как будто я не понимал, что вы этим фарсом только прикрываете попытку поймать меня.

— Но вы пришли, — бывший Джером хмыкнул и шагнул к нему, доставая пистолет.

— Я так и не выстрелил тогда, твоя пуля очень тебя ждёт. Но я хочу поиграть в игру, которую видел в Азаке. Называется "рулетка", — Данмар покрутил в руках револьвер с барабаном. Диаваль впервые увидел эту штуку на том заседании. Он знал, что это заморское изобретение, и был безмерно рад, что этого не успели закупить для армии. Джером открыл барабан и вытряхнул на пол из него патроны все, кроме одного. Заправив всё на место, он прокрутил барабан и наставил дуло на него. — Суть в том, что пуля всего одна, и при прокручивании барабана она может оказаться где угодно. Не выстрелит — твоя удача.

— А почему ты собрался играть без меня? — Джером резко обернулся, а Диаваль вздрогнул от неожиданности. В тени за дверью балкона стоял Вальдемар. Как он сюда попал, когда успел? Он медленно вышел на свет и с щелчком открыл замок на клинке. Секундная пауза — и тут Джером резко схватил Ди за платок так, что у него перехватило дыхание, и выставил перед собой как щит, прислоняя дуло к его голове.

— Предлагаю испытать удачу, — Диаваль зажмурился и едва не осел на пол, когда услышал просто щелчок осечки. — Смотрите-ка, и вправду удачливый какой, сколько раз проскользнул сквозь пальцы. И опять это сделал. — В плохо различимом отражении в стеклянной двери Ди видел, как он приставляет револьвер к своему виску. — Как с удачей у меня?

— Ты тронулся умом от провала? — Вальдемар казался расслабленным и равнодушным, словно заранее знает эту пьесу. Но Диаваль видел, как он слегка перекладывает трость из руки в руку. — Театр набит соглядатаями, ты никуда не уйдёшь.

— А кто сказал, что я хочу уходить? Я пришёл убить вас, а что будет дальше — мне, честно говоря, плевать, — над ухом снова раздался щелчок осечки. — Вот это да, какое везение, теперь твоя очередь.

Он наставил револьвер на Вальдемара. На бульваре с главного входа было слышно гомон толпы, люди гуляли и отдыхали. А для них время замерло, пока из-за спины Вальдемара не показались двое неприметных людей, чем явно напугали Джерома. Диаваль тяжело сглотнул, хоть с так туго натянутым платком это оказалось почти невозможно сделать, и, пользуясь заминкой, ударил Джерома по руке изо всех сил, снизу вверх, чтобы выбить револьвер. Не ожидавший этого мужчина разжал руку и отпустил его. Ди тут же оказался за спиной Вальдемара. Слишком много бахвальства, болтовня до хорошего не доводит, тем более сейчас. Вальдемар с лязгом вынул клинок. Растерявшийся Джером нажал на крючок, но снова раздался щелчок. А Вальд двинулся на него, как будто собрался насадить его на лезвие как на вертел. Джером попытался провернуть барабан на патрон, но не успел. Вальдемар оказался почти вплотную к нему, схватил за ворот рубашки и широко резанул по горлу. Не глубоко, но кровь тут же начала заливать воротник, брызнула в стороны, заливая руку Вальдемара. Джером отшатнулся, хватаясь за рану. А Вальд шагнул назад, опуская лезвие и улыбаясь.

— Ты, конечно, можешь попробовать убежать. Если сможешь. А пока будешь бежать, подумай, кто из нас в итоге оказался трусом. Время пошло, — увидев на его лице что-то пугающее, Джером развернулся и почти сбежал по пожарной лестнице. Диаваль подошёл вместе с Вальдемаром к парапету, и вздохнул. — Добежит до сквера?

— Нет, до перекрёстка, — Вальдемар в ответ хмыкнул и достал нагрудный платок, чтобы вытереть клинок.

— Недооцениваешь врагов?

— Что-то мне подсказывает, — над тонущим в синих сумерках Ровенбергом, освещённым тёплыми газовыми фонарями, медленно зажигались звёзды. Джером бежал всё медленнее, хватаясь выпачканной в крови рукой за стены домов, и наконец упал. Вальдемар как-то странно всхлипнул и вдруг изо всех сил ударил клинок об перила лезвием плашмя. Он опасно согнулся и лопнул. Лезвие покатилось по крыше к водостоку, а Вальд вернул жалкий остаток с рукоятью в ножны и провернул до щелчка. По его руке стекали крупные капли крови Джерома, наверняка и на рукав попала, хорошо, что он надел всё чёрное.

— Можно ли считать убийцей убийцу убийцы?

— Ну... Слишком сложный вопрос. У нас запрещено линчевание, хотя его бы тогда порвала толпа, — с улицы послышался полицейский свисток. Тело нашли, начали собираться люди. Послышались выкрики «так и надо». Диаваль вытащил свой платок и протянул Вальдемару. — Вытри кровь прежде чем возвращаться. На лице тоже, — Вальдемар вздохнул и повернулся к нему полностью, заглядывая в глаза. Ди не выдержал и сам платком аккуратно стёр капли крови, попавшие на щёку. Соглядатаи стояли, как безмолвные статуи, и даже не собирались вмешиваться. — Ты договорился с ними всеми, чтобы твоя месть свершилась.

— Более того, у этой сцены был свидетель. И не один. И они никому ничего не скажут, — Диаваль повернул голову в сторону других балконов и увидел стоящую вдалеке Беладонну, ужасно довольную и широко улыбающуюся. Она приложила палец к губам и быстро ушла. — Таких людей нельзя допускать до суда. Таких людей нельзя судить, таким людям нельзя давать даже крошечного шанса. Они должны умереть как можно быстрее и с гарантией. Потому что, останься он в живых, он бы всё вывернул как ему надо. Он не дурак, поверь, я играл с ним в самую длительную и потрясающую шахматную партию и знаю, что это за человек.

— Я не осуждаю тебя, не оправдывайся. Я бы тоже с удовольствием убил того, кто довёл отца.

— Увы, но этого мы не узнаем, там слишком много людей, все кивают друг на друга... — Диаваль махнул рукой и вложил платок Вальдемару в руку.

— Да и пёс с ними, без своих чинов они никто.

На улице уже собралась приличная толпа, приехали медики, констебли, причина смерти вроде и ясна и при этом нет. Вальдемар шагнул в тень крыши и принялся стирать кровь. А Диаваль смотрел на него улыбался. Казалось, что с его плеч упала целая гора. Да что там, он как будто весь Стоунбонс волок и наконец скинул. Таким спокойным Вальемара он ещё не видел. Ди взял в руку трость, оставленную у парапета, и тяжело вздохнул. Вальд всегда прятал оголовок в руке, его никогда не было видно, только лёгкий блеск серебра. На витой ручке сверху красовалась голова сокола, такая же, как и на его гербовой броши. Она была поцарапана, и в углублениях было видно кровь. А ещё было видно надпись по ободу: Аарон Хеймиш Фробишшер, герцог Бренский. От разглядывания его отвлёк Вальдемар, он аккуратно забрал трость и, широко улыбаясь, подставил локоть, предлагая пройтись. Диаваль отразил его радостную улыбку и взялся за руку. Похоже, что самое важное сражение окончено.

Пассажирский порт Тольна был чист и безлюден. Слишком мало людей сейчас могли себе позволить билеты на морские путешествия. На причале стоял всего один пароход. Он плыл вдоль берега до самого Эльморайока, останавливаясь только дважды. Перед ним толпились те, кто всё же наскрёб денег на то, чтобы временно уехать отсюда. И тут же, надвинув на лицо как можно ниже капюшон, стоял Диаваль. Дождь лил с самого утра, это было на руку. Под зонтами и плащами с капюшонами, их было не видно. Со стороны они казались траурной процессией, как будто отправлялись на похороны. Дядя, Мишема, Муниш и Вальдемар стояли вокруг них с матерью, закрывая собой. В руках корзина с копошащимся Марсом. А во внутреннем кармане лежали два билета каюты первого класса до конечной.

Сказать, что смерть Джерома вызвала скандал — ничего не сказать. Это стало одновременно народным праздником и поводом для сразу трёх терактов, которые только чудом удалось сорвать Вальдемару с Даниэлем. Утренние газеты пестрели заголовками один краше другого, это быстро вышло за пределы страны, начало появляться в международной прессе. Конечно же, правительства соседей только качали головой, мол, разбирайтесь сами, но чтобы в правовом ключе, а вот некоторые газеты, особенно Данские, откуда и был Джером, призывали найти и покарать того, кто совершил самосуд, иначе это произвол и бесправие. Всё это напоминало приливные волны на пляже. Вот море отвоевало свою часть и вдруг вынуждено отступать перед сушей. И всю страну штормило туда-сюда со страшной силой. Конечно, в какой-то газете появилось имя Диаваля, как возможного подозреваемого. Ему припомнили тот факт, что он пострадал от рук военных, потерял семью, уже убил одного человека, и вообще он дьявол во плоти. И, опасаясь диверсий со стороны анархистов, его с матерью решили отправить куда подальше. Куда именно, решал Мишема. Обо всех подробностях знал только он и доверенные люди, которых он отправил вместе с ними. Муниш предлагали остаться в Сансет Энд, но она вцепилась в Диаваля, ясно показывая, что не бросит своего спасителя. И сейчас стояла рядом, ёжась и поправляя шляпу с широченными полями и траурной вуалью.

Только когда большинство людей разошлись по каютам, они поднялись на борт. Если в прошлый раз, когда его тайно вывозили на поезде, он чувствовал разве что лёгкую нервозность и боль из-за потери возможности играть, сейчас он ощущал полное опустошение. Дядя заверял их с матерью, что это до Рождества, но он видел по лицу брата, что это не так. А главным условием этого бегства было полное инкогнито. Другие документы, другие лица, им придётся изменить себя до неузнаваемости. Но самым болезненным был полный запрет любых переписок, даже телеграмм. Их отрывали ото всех и закидывали куда-то, куда пока что даже Диаваль не знал. А без писем... Как он будет? В доме Стивена только телеграммы от дяди и Вальдемара с Беллой поднимали ему настроение достаточно. Как быть теперь, он не представлял, не сейчас, когда они с Вальдемаром наконец обо всём поговорили и всё решили.

В каюте оказалось просторно и уютно, зачем только было брать раздельные. Ещё и первый класс. Брат только заговорщически подмигнул в ответ, и Диаваль ему доверился. Он скинул плащ на пол и сел на банкетку в ногах кровати. Муниш зашла следом, поставила его саквояж и, кивнув, быстро пошла в каюту к матери. Та тоже привыкла к девушке и была даже рада, что она едет с ними. Марс не очень был рад корзине, но Диаваль долго его гладил и успокаивал, так что он с горем пополам великодушно позволил себя запихнуть в переноску. И сейчас уже спокойно вылез из корзины, чтобы обнюхать своё новое временное жилище. В каюту неспешно зашёл Мишема.

— Ну что, нравится?

— Ты прекрасно знаешь, я не сильно притязательный, — Мишема улыбнулся и положил руки ему на плечи.

— Ты уже изрядно рисковал, хватит. В конце концов, кто из нас военный и чья работа ловить пули?

— Только попробуй, мать и так в трауре, — Мишема улыбнулся в ответ на его негодующий взгляд и наклонился, заглядывая в глаза.

— Ну-ка повтори, что я тебе говорил.

— Три, шесть, а, двадцать пять, д, в, тринадцать.

— Не забывай, я надеюсь на тебя. Мама в твоих руках теперь.

— Как переходящее знамя.

Мишема фыркнул, обнял его и чмокнул в макушку. Даже провожатые не до конца знали план. В определённый момент им с матерью предстояло скинуть с хвоста и их, дальше ехать по этим странным координатам самим. Мишема путал следы как мог, загадочно говорил, что на месте Диаваль поймёт, что означают эти буквы и цифры. Хотелось надеяться, что он не преувеличивает умственные способности Ди. Где-то там их ждал новый дом, о котором уже договорились, подставные документы и чековая книжка на них. Диавалю даже было интересно, как же его назовут. От напряжённых раздумий его оторвал тактичный кашель.

— Милейшие у вас апартаменты, — Вальдемар огляделся по сторонам с порога, скинул капюшон и погладил подошедшего обтереться об ногу Марса. — Мишема молодец, правильно продумал.

— Почему?

— Потому что только вы на этой палубе, его люди полностью её контролируют, и вы как бы в кольце из охранников получаетесь, — Ди хмыкнул. Агент агента поймёт без слов, а ему хотелось, наоборот, забиться под камень до лучших времён. — Хочешь что-то спрятать, положи на видное место.

— Как у тебя всё просто... Я... — Диаваль встал и быстро подошёл к нему. — Никаких переписок.

— Я знаю.

— Это будет тяжелее, чем кажется. Я уехал на два месяца, а ты себя чуть не доконал, — Вальдемар закатил глаза к потолку и положил руки ему на плечи.

— Ты настолько мне не доверяешь?

— Я волнуюсь за тебя, я тебя люблю, это нормально. Я хочу знать, что с тобой всё хорошо, и мы увидимся. Не важно, через сколько, главное, что это случится.

— Я готов поклясться.

— Честью, — Вальдемар покладисто кивнул.

— Честью.

Диаваль грустно улыбнулся и обнял его за плечи. Потянул на себя, заставляя наклониться. Вальдемар замер, слегка испуганно глядя в глаза, потерянный, человек, не позволявший себе слабостей. Он готов был умереть, а слабость свою не выдать, чувства. Он прикасался всё более боязливо, словно иллюзия дружбы давала ему больше смелости, а сейчас он не знал, как поступать, что говорить. Вот и сейчас он начал это движение, но прервал на полпути, испугался. Диаваль улыбнулся и аккуратно, боясь оттолкнуть, прикоснулся губами к губам. Сорвал его вздох облегчения. Да, он сделал правильный шаг. Отстранившись, он заглянул в глаза Вальда, странно блестящие. К горлу подступил ком.

— Если ты заплачешь, я останусь, и никуда меня не увезут, если не свяжут по рукам и ногам, — Вальдемар фыркнул и прижал его к себе.

— Нет, плакать я буду дома. Белле в воротник. Наконец-то имею право.

— Ты всегда его имел, просто зачем-то сдерживал себя.

— Кто бы знал, Ди, какой я параноик, это так ужасно, спать с пистолетом под подушкой, быть всё время начеку, даже в собственном доме... Ты видел, я скатился до того, что перестал доверять своим людям.

— Ничего, это не страшно, это пройдёт, ты победил самого опасного врага, остальных сможешь и зубами перегрызть.

— Кто знает... — Диаваль погладил его по спине и вздохнул.

— Я хочу в это верить. Верить в то, что это было сражение, переломившее ход войны, и дальше маятник качнётся в обратную сторону.

— Я тоже хочу верить. Главное, что тебя смог протащить через это всё живым. Прости.

Диаваль прикусил губу. Вальдемар слишком строг к себе, временами сверх всякой меры. Слишком сосредоточен, слишком дотошен, как ребёнок, ковыряющийся в ране. Но ничего, это пройдёт, он сможет это преодолеть в себе. Диаваль обязательно ему поможет, сделает всё, что сможет. Ведь для этого нужна любовь. Чтобы делить пополам невыносимую ношу и в конце концов побеждать вместе. Вальдемар, услышав оклик со спины, сжал его ещё крепче в объятиях и отпустил. Секунда, глаза в глаза — и он ушёл, не прощаясь, не оборачиваясь.

Всем, кому не хватило драмы, предлагаю послушать тот самый романс, который и пел Вальдемар. Осторожно, в конце громкий гитарный рифф :')

https://youtu.be/B2cbhYihBWY