Смотреть, как Намбо таскает бурый булыжник из одного конца дворика в другой, роняет, поднимает и, пошатываясь, топает обратно, было утомительно. Одно и то же с самого утра, никакого разнообразия. Парти сама не понимала, почему до сих пор наблюдает за его стараниями или, правильнее сказать, страданиями.

Он тяжело дышал, ноги и руки дрожали от потуг. Насквозь пропитанная потом рубаха в местах соприкосновения с камнем стерлась до дыр, через которые темнели синяки на животе.

Ну и к чему он себя так изводит? Какими угрозами этот Селур заставил его тренироваться? Почему он мне ничего не говорит, почему он продолжает...

Булыжник выскочил из рук Намбо, шмякнулся в опасной близости от сапога.

Парти резко встала.

― Ты хочешь пальцы себе отбить? ― сердито крикнула она. ― Сядь и отдохни! Хотя бы немного. Сполосни лицо и руки. Не знаю, что тебе сказал чистый, но такими тренировками ты только себя угробишь!

― В этом и смысл, ― слабо отозвался Намбо.

― В чем? Угробить себя?

― Ага. ― Намбо упал на колени, зачерпнул воды, умылся, прополоскал рот и встал. ― Тело должно поверить, что ты хочешь его угробить, иначе у него не будет смысла крепнуть.

Это правда. Но...

― Зачем тебе все это? ― Парти окинула взором двор. Двадцать шагов в ширину, двадцать в длину, окруженный грязным забором, он стоял за домом Селура. ― Зачем ты связался с чистым? Ты ведь знаешь, что он использует магию?

― Мне плевать на магию. ― Намбо вытерся полотенцем. ― Как и плевать на то, кто ей пользуется и как. Я не ты.

И зря. Будь таких, как я, больше, мир был бы только в выигрыше.

― Тогда зачем тебе становиться чистым? Хочешь спасать мир от якобы черни?

Намбо усмехнулся: без неряшливой щетины он будто скинул пяток лет.

― Думаешь, мне есть дело до мира?

― Тогда почему? ― не унималась Парти. ― Он тебя заставил?

― Селур что ли?

― Нет нахрен Ярвар!

Как он порой меня злит.

― Единственное, в чем виноват Селур, ― сказал Намбо, ― в том, что он хочет всем помочь. Он увидел во мне потенциал, предложил тренировки...

Парти нетерпеливо вскинула руку.

― И какого, спрашиваю, ты согласился?

― Я должен стать сильнее. ― Намбо, сгорбившись, зашагал к булыжнику.

― Зачем?

― Разве для этого нужны причины?

― А их нет?

Намбо снисходительно поглядел на нее через плечо.

― Я такого не говорил. ― И шумно поднял камень.

Солнце передвинулось и теперь жарило облюбовавшую Парти лавочку. Парти пришлось пересесть на бревнышко в сень клена. В трещинах низкого, подгнившего, сыроватого бревна ползали черви и мокрицы, от листьев крыжовника, ростущего вблизи, время от времени отскакивали брызги капающей с крыши воды и попадали то в лицо, то в шею. Но Парти не возмущалась: лучше места во дворе все равно не найти.

Не стану же я стоять или переносить бревно туда.

Она покосилась на нетронутый солнцем уголок двора. Тень отбрасывал старый дощатый сарай, одну из дырок в котором захватили пчелы. До слуха долетало плотное жужжание, нагонявшее на тело мурашки.

Насекомых Парти не боялась, но пухнуть от укусов пчел не желала. К тому же мама еще при жизни рассказывала ей, что у ее тетке была алергия на пчелиный яд: она так и умерла ― покусали. Передается ли алергия по наследству, Парти не знала. Пару раз ее жалили, но так, одиночные укосы, и обходилось без последствий.

Может этого не достаточно... Может, стоит им роем налететь на меня, и я надуюсь, как моя тетка? Надеюсь, мне не выпадет чести это проверить.

Намбо уронил камень посередине дворика и плюхнулся на зад, задрав голову. Выбившийся из сил, он весь лоснился от пота, костлявая грудь заходилась в частых вдохах и выдохах.

И не подозревала, что в нем столько выносливости. Он таскал этот страшный булыжник с самого утра, а сейчас время к полдню идет. Вот трудяга!

Сзади скрипнула калитка, вошел чистый.

― Думал, ты быстрее управишься. ― Он посмотрел на Намбо, не скрывая разочарования. ― Всего пять подходов по пятнадцать прогулок туда и обратно, разве много?

Намбо молча глядел в небо: слишком устал даже для ответа.

― Он сделал больше дюжины твоих подходов, ― сказала Парти.

― Ты все еще здесь? ― Чистый приблизился к ней на растояние шага, и на его широких, поросших мелкой щетиной скулах заиграли желваки. ― Я вроде сказал тебе к чертям валить отсюда, было такое?

― Не припомню. ― Она выдержала взгляд его красных глаз.

Смотреть в них и страшно, и любопытно одновременно. Прекрасные и ужасные, точнее не опишешь.

― Тогда повторю: убирайся.

― Это все из-за того, что я не захотела пить ту странную жидкость? ― Парти невинно хлопнула ресницами. Этот жест смягчал настрой многих мужчин.

― Та странная жидкость сняла бы с тебя метку демона.

― Я не верю в эти метки.

― Ты можешь верить, во что вздумается, ― Селур положил обмотанную багровым от запекшейся крови бинтом ладонь на грудь. ― Я могу верить, что у меня нет сердца или что ты на самом деле мужчина, просто без члена и яиц, но от моей веры женщиной ты быть не перестанешь, как и сердце никуда не денется у меня из груди. Есть вещи, которые видят не все, но от того они не пропадают. Метка на тебе есть, это факт, говорю тебе как чистый. И она подвергает опасности всех, кто рядом с тобой.

Парти сложила руки на груди, прищурилась.

― Единственной опасности тут подвергаешь всех ты, волшбуя и обучая волшбе других.

Селур задрал рукав рубахи.

― Видишь? ― резко спросил он.

― Что я должна видеть? Жилы на твоем запястье?

― Полос нет, ― прорычал Селур. ― Полос волшбы. Без вреда остальным я могу колдовать, только когда они есть. Когда их нет, я не волшбую. Никогда. Потому что знаю цену.

Я слышала, что чародеи создают себе некие счетчики магии, но считала слухами.

― И как ты эти полосы получаешь? Молишься своему богу?

Ну и какую ересь он сейчас придумает?

― Убиваю.

― Дай угадаю, грешников? Тех, кто не верит в бога?

― Мерзавцев.

С крыши упала жирная капля и, отскочив от листа крыжовника, брызнула Парти прямо в глаз. Она поморщилась и заморгала.

― Кто ты такой, чтобы определять, который человек мерзавец?

― Это может каждый, ― Селур грустно улыбнулся. ― Маньяки, насильники, канибаллы ― сложности в опознании падали возникнуть не должно, если ТЫ не из них.

Какой прозрачный намек.

Селур наклонился, поднял с земли две гладенькие палки и побрел к Намбо.

― Хочешь сказать, я мерзавка? ― бросила Парти ему вслед.

Он даже не обернулся.

― О нет, ты хуже, много хуже.

― Я хотя бы не пользуюсь магией! ― крикнула она.

― Если это единственное, чем ты можешь похвалиться, мне тебя искренне жаль.

― Поверь, не единственное.

― Рад за тебя.

Парти поднялась, отряхнула зад. Сказала:

― Если я узнаю, что ты со своей волшбой навредил хоть одному человеку на Ялхве...

― То что? ― Селур обернулся.

― В моем списке появится число двадцать один.

― Как страшно, ― выплюнул он.

Грелон тоже не боялся. И тот, что был до него так сильно увлекся моим телом, что забыл про осторожность. Ну что тебе может сделать баба, которую ты имеешь, когда захочешь? Откусить достоинство? Современные маги так обезопасили себя, что их не возьмет никакой яд, никакая рана... Пресловутое заклятие замены. Умирает кто угодно, кроме тебя. Но даже это не помешало мне совершить правосудие. Если ты, чистый, станешь моей целью ― шансов выжить у тебя не будет.

Парти взглянула на Намбо.

Главное не впутывай его. Не хочу, чтобы он стал железкой для магнита моего списка. Очень не хочу.

― И тебя, Намбо, ― заставила она произнести себя, ― это тоже касается. Перейдешь черту, и я не вспомню, что в долгу перед тобой.

― Ты мне ничего не должна, Парти, ― сипло отозвался он.

Как же! Без тебя я из Тендоки вряд ли бы выбралась. Сидела бы сейчас в допросном доме, без сосков, с колом в заднице и отвечала бы на бесконечные вопросы. А потом меня бы прилюдно сожгли на костре или повесили, в чем мать родила. Я немного переоценила свои силы, без удачи и твоей помощи убийство Грелона обернулось бы для меня плачевно. А потом была поездка и наше морское столкновение с драккаром и берсерком. Если бы ты не потушил смоляной огонь, охвативший наше судно, мы бы пошли на корм акулам. Я тебе обязана жизнью.

Парти остановилась у калитки.

Чистый бросил палку Намбо.

― Сделать больше, чем нужно, не всегда хорошо, ― пробасил Селур. ― Ты выбился из сил, и тренировка по фехтованию пройдет менее осознанно.

Намбо встал, пожал костлявыми плечами.

― Я слышал ― это полезно, ― сказал Намбо. ― Когда язык положил на плечо и заставляешь тело двигаться, навыки не запоминаются, а откладываются чуть ли не в инстинкты. Как там это называется... мышечная память.

Селур усмехнулся.

― Твоя правда. ― И неожиданно ударил сверху.

Намбо неуклюже защитился палкой. Чистый рубанул слева, справа, ловко развернулся и после финта кольнул вбок. Последний выпад Намбо пропустил.

― Агх! ― Он приподнял рубаху, под грудью темнели синяки оставленные камнем. ― Без предупреждения... Это что, проверка?

― И ты ее проволил не полностью. Реакция у тебя неплохая, к удивлению, но техника хреновая. Начнем с азов. Я покажу тебе парирование основных ударов. Итак, смотри...

Смогу и я когда-нибудь вернуть тебе долг?

Парти тихо прикрыла за собой калитку и побрела вверх по улице. Было одно, что она ненавидела даже сильнее магии ― быть в долгу перед кем-то.

Это место ему нравилось все меньше. Поначалу, он счел Ялхве деревушкой, наподобии Траты, тихой и уютной, где все, пусть и проводят странные обряды во славу своих языческих богов, знают друг друга и пытаются помочь, но вскоре понял, что страшнее поселения не встречал. Не раз за короткие прогулки Селуру доводилось видеть, как пьяный леншардец фигачит свою жену или непослушного сына, а собравшиеся на шум островитяне глазеют на разборку спокойно, словно это в порядке вещей. Не редко он наблюдал за жестокой дракой ребятни ― в ход шли кулаки, камни, палки ― и все бы ничего, если бы драчунов не подбадривали родители. Особенно тех, кто побеждал. Тем, кто проигрывал, доставалось еще и от семьи. Доставалось крупно, порой похлеще, чем от недавней схватки.

Рабство на Ялхве одобрялось, каждый видный северянин имел дома женщину, а иногда и нескольких, с которыми мог делать все, что пожелает. Четких законов, регулирующих отношения между леншардцами, за семь дней пребывания на острове Селур не нашел. Был лишь Ларг, решавший все спорные вопросы на открытых слушаниях, и правило Ахаля, поединка. В независимости от возраста каждый островитянин мог вызвать любого, оскорбившего его человека, на смертный бой.

― Низшая монархия какая-то, ― пробормотал Селур. ― Только власть вроде не переходит по наследству.

Он возвращался с рынка, холщовый мешок с рыбой, перекинутый через плечо, шлепал по спине. Солнце било в затылок; полдень миновал, жара медленно спадала. Соленноватый морской бриз ерошил волосы, приносил с причала кислый дух прогнивших крабов и кальмаров.

Хотя бы серебро здесь в цене. За две монеты купил рыбы на пять дней вперед, а еще немного устриц и раков. В Тендоки за эти деньги я бы и в три раза меньше не взял. Северяне клюют на блестяшки с резьбой, на этом стоит наживиться.

Ярвар обеспечил его едой ― три раза в день ему приносили стряпню. Отбивную, рыбу, картофель, хлеб и козьего молока, но угощался Селур избирательно. Несмотря на оказанное Ларгом доверие Селура не покидала мысль, что его попытаются отравить. Чернь знала, что чистый на острове, и чернь ни чернь, если не выкинет пакость. Подмешать яд в пищу ― самый простой способ покончить с ублюдком, вроде него. А потому молоко Селур кипятил, хлеб обжигал в огне до темной корки, картофель разваривал в пюре, а к мясу не притрагивался. Яд, пропитавший звериную плоть, тяжелее вывести.

Осторожность мне не навредит.

Он прошел мимо двух накренивших хижин с заплесневелыми трещинами в бревнах, свернул к одноэтажному домику с лужей у крыльца: с утра здесь было небольшое озеро. Обогнул лужу, в ней отражалась ясное небо, поспешил к калитке, ведущей на задний дворик. Там он оставил Намбо упражнятся с палками.

У него неплохо выходит. Если будет стараться, через полгода...

Селур замер: его точно кто-то дернул за уши. Мочки задрожали, словно к ним нитью присоединили крылышко воробья, и птичка стремилась улететь. В последнее время он постоянно чувствовал в мочках легкие колебания, говорящие о близости демона, вызванные метками на телах леншардцев. Но сейчас... сейчас все было по-другому. Дрожь пульсировала, росла, переходила в тряску.

Бросив за калитку мешок, Селур вытащил из-за пазухи ножичек и прошелся лезвием по черному пальцу. Выступила кровь. Селур сунул палец в рот, ощутил металлический привкус. И тут же со всех сторон в воздухе стали появляться красноватые пузыри, метавшиеся по улице, облепившие двери, ― следы демона. На маленькие, с серебрянную монету, пузыри он не обращал внимания, их оставляли меченные.

Мне нужно что-то крупнее, что-то...

Вскинув голову, он увидел в небе, вверх по улице, густой красный вихрь, почти торнадо. На мгновение он подумал позвать Намбо ― пусть воочию узрит, как делается чистое дело, ― но быстро отбросил идею. Рисковать жизнью ученика по меньшей мере глупо и непрофессионально. Селур схватил топор, лежавший на крыльце соседней хижины, и помчался навстречу черни.

Вихрь исходил от центра площади, забитой леншардцами. Необычайно молчаливыми леншадцами. Никто не то что не ржал и не говорил, как было заведено у северян на собраниях, никто даже не перешептывался. Когда Селур стремительно протискивался меж тел, его лишь провожали хмурыми взглядами. Предупредить леншардцев о близости демона он не решался: боялся спугнуть чернь. Он долгих семь дней искал источник этих бесчисленных меток на телах островитян, и сейчас этот источник находился в каких-то двадцати шагах от него. Разве Селур его упустит?

Отпихнув в сторону здоровяка с голым торсом и женщину, с ребенком на руках, Селур изумленно застыл. Перед дним в два ряда, сомкнув щиты, стояли северяне. Они словно защищались от кого-то. Селур ― роста не хватало ― встал на носочки, заглянул за щиты. Круглая площадка, обнесенная по периметру забором. Важный, как называют леншардцы, круг, место проведения Ахалей.

В воздух вдруг взмыл человек, на секунду завис на высоте крыш и полетел вниз. Девушка сзади ахнула. Селур скрипнул зубами, он узнал в человеке Желза Дикоря, одного из немногих, кого он жаловал на Ялхве.

Держись.

― Подвинься! ― рявкнул Селур, здоровой рукой выдернул из ряда северянина перед собой и вырвал у него щит. ― Я подержу.

Леншардец даже возмущаться не стал. Кажется, он обрадовался шансу свалить отсюда. Взмокший Селур занял его место в стене щитов и увидел, как Желз откатился в сторону, избежав удара топором от уродливого верзилы, чье израненное тело плотно укрывала метка демона. От метки пузырился видимый только чистому пар, переходящий в багровое вихрение, смерчем уходившее в небо. Никогда Селур не находился вблизи следа крупнее. И никогда не видел демона, цеплявшегося за такой искромсанный сосуд. Брюхо распотрошенно, кожа лускутами топорщиться во все стороны, кишки кровавым червем свисают на брючины и раскачиваются туда-сюда в такт шагам.

Чернь подчинила себе тело полностью, она не может перебежать в другое. И раз ее не прогнали эти раны, грубая сила не поможет, чтоб ее! Выбора нет, тебе придется продержаться, Желз.

Рука стиснула древко топора. Без полос на запястье, лишеный волшбы, Селур, не сводя взгляда с демона, начал про себя первую молитву, которой Галий Чистый много веков назад изгнал демона из своей сестры. Молитва состояла из ста двадцати восьми строк, и их следовало произнести без ошибок. Собьешься хоть раз, промямлишь ― и все впустую.

Тем временем Желз выпучил глаза и схватился за шею: чернь его душила на расстоянии. Странным и необъяснимым происходящее казалось лишь непросвещенным. От демона к Желзу, как щупальцы осьминога, тянулись плети, обхватившие его шею. Простой человек не мог их увидеть или разорвать. Чистые эту способность демонов называли манипуляцией душ. Чернь игралась с телами людей до тех пор, пока они боялись.

«Страх ― ключ в человеческие души, ― твердили настоятели храмов чистых. ― Если ты в ужасе, не пытайся победить демона, ты обречен».

От потуг Желза вернуть себе дыхания вреда было больше, чем пользы. Он тратил крохотные запасы воздуха, сохранившиеся в легких, на лишние движения. Как бы Селур хотел быть в силах его остановить, шепнуть на ухо секрет: «Не бойся, и демон потеряет контроль над тобой». Но он сомневался, что совет поможет. Перестать страшиться по щелчку пальцев нельзя, это так не работает. А потому Селур читал молитву, так быстро и так четко, как только мог: «... и свет будет боязен тебе, и красок ты больше не увидишь, и день, когда выбрал ты тело сие...».

Ноги Дикоря подогнулись, колени встретили сырую землю. Уродливый, окровавленный рот демона, стоящего в трех шагах от страдающего Желза, ширился в оскале.

Селур продолжал: «...ты черь среди мертвых лесов. Во имя святого властителя Дуна, во имя...»

Изо рта Желза вырвалось слабое сипение. Он покачнулся и упал на спину. Бледные руки зачерпнули грязь. Грудь приподнялась ― тело отозвалось судорогой, ― и упала. Ладони разжались, рот распахнулся, стеклянный взгляд уставился в небо.

Демон шагнул к Желзу и занес топор.

― Сгинь, ― шепотом закончил Селур молитву.

Чернь передернуло, топор выскользнул из руки и острием вошел в сырую землю. Селур щитом снес стоявшего спереди низкорослого леншардца, перелез через забор и бросился к Желзу. Упав возле него на колени, он принялся кулаками размеренно бить его в грудь.

Раз. Два. Три.

После чего наклонился, дунул Желзу в рот. И по-новой.

― Ты-гх! ― услышал он дребезжащий голос демона. ― Ты-гх!

В следующий миг что-то упало. Совсем близко.

Селур даже не посмотрел. Знал, что чернь оставила сосуд и теперь собиралась броситься на него.

― Сгинь! ― произнес он, между ударами. ― Сгинь!

Раз. Два. Три. Вдохнул. Раз. Два...

Ну же, чтоб тебя, оживай!

Он ударил сильнее.

Давай!

Еще сильнее.

Кому сказал!

― Он мертв, ― услышал Селур голос Ярвара. ― Югер всегда забирает с собой жизнь.

― Какой нахрен югер?! ― закричал чистый, приходя в ярость. ― Это гребанный демон от вашего хитрого! Мне нужна молния!

― Что?

Селур гневно оглядел толпу. Он мог волшбой вызвать заряд, но тогда пострадают люди. Кто и когда ― не известно, но последствия будут страшны. Однажды Селур по дурости уже использовал магию, не имея запасов, и потерял друга: тот умер от гнойной болезни. Тогда Селур дал себе слово, что никогда не повторит ошибки.

― Подвиньтесь! ― В круг влезла Парти Уикс. ― Тащи Желза ближе к трупу! ― крикнула она Селуру. ― Живее!

Селур повиновался, на споры времени не было. Парти сунула руку в брюхо мертвеца и вырвала печень.

― Нож! ― Она протянула руку но, передумав, схватила топор. Легким ударом разрезала печень. Смочила пальцы в крови. ― Сними с него рубаху!

Там были пуговицы...

Селур разорвал ее.

Парти торопливо вывела на груди Желза круг. В круге она нарисовала правильный шестиугольник, в нем ловко вычертила трескилион. Дальше пошли незнакомые Селуру символы и знаки. Закончив, Парти положила ладонь на круг, и перед взглядом Селура промелькнули три трещащие вспышки.

Молния.

Желз распахнул глаза и резко сел, учащенно дыша. Его одноглазый взгляд скользнул с Парти на Селура, затем вниз, на свою грудь.

― Меня поджарило? ― наконец просипел он, опасливо касаясь ожогов. ― Но... но где... ― Тут Желз заметил труп возле себя и нахмурился. ― Что произошло?

― Ты почти отправился на тот свет. ― Селур смотрел на Парти. ― Что это было?

Парти невино хлопнула ресницами.

― Как что ― молния.

― Это магия?

― Кое-что получше. Алхимия.

О ней Селур точно знал только одно ― она неподвласна тем, кто использует волшбу. Этого знания ему было достаточно. По крайней мере сейчас.

Он улыбнулся.

День, когда ты прогнал чернь, удался априори.