― Я не стану этого делать. ― Мальчик мотнул головой и положил на стол нож для разделки мяса, длинный, с жирной рукоятью. Еще вчера мальчик думал, что сможет, сможет перерезать брату горло, прочитать странный текст и вылить на рану бесцветную дрянь из сосуда. Но сегодня неожиданно для себя понял, что ни за что не решится на это.

― Селур, ты дал слово...

― И теперь забираю его! Что если не сработает, Чик? Что если ты умрешь, раз и навсегда? Вдруг та старуха обманщица?

― Тише, ― сказал Чик, ― говори тише. Тетка спит. Не хватало нам ее будить. И старуха та ― не обманщица. Сам видел, как сквозь бревенчатую стену прошла. Раз, и все. Так легко, точно там ни хрена не было, понимаешь? Она ведьма, самая что ни есть настоящая. И выглядит жутко, и пахнет своими травами, и за эликсир этот свой запросила мешок монет. Мне пришлось Мося продать, а он был породистым конем... Мать убьет меня, если узнает. Поздно менять планы, мы же так долго готовились.

Они и правда долго готовились. Год назад Чик подрабатывал разносчиком в харчевне и увидал пьяную драку: сцепились два бугая. Один полоснул косой плечо другого, а тот в ответ метнул нож и попал в горло. Кровище было ― никогда Чик столько не видел. Он и раньше знал, что стать чародеем непросто: нужно соприкоснуться с тьмой ― так, по крайней мере, писали в книгах, но и не представлял, что смерть является тьмой.

Истекающего кровью мужика с того света вернула местная целительница, наложила швы и повязку, напоила какими-то травами. А когда бугай поправился, в нем проснулась сила. Он научился, не касаясь, передвигать предметы и зажигать свечи одним взглядом. Месяц бугай ходил по деревне, охотно демонстрировал всем свои умения, а потом вдруг исчез. Все решили, что помер. От руки завистника, от когтей и зубов твари, коих немало водится в ближайших лесах, или от болезни. Но прошло полгода, и мужик вернулся. Разодетый, причесанный, с деньгами ― его не сразу признали. А как признали, выяснилось, что приняли его в Орден чародеев ― Номо Вику, где обеспечили всем необходимым: монетами и пищей, кровом и важной миссией. С тех пор бывший пьянчуга разъезжал по свету, выполняя поручения Ордена, и помогал простым людям.

Чик мечтал пойти по его стопам, мечтал иметь торбу, доверху наполненную не медными или серебряными, а золотыми монетами, и с легкостью проворачивать чудеса, вызывающие всеобщий восторг, мечтал вселять в недругов ужас и помогать слабым. Так мечтал, что готов был рискнуть всем. Он затевал драки в харчевнях, когда поблизости была целительница, нарывался на тех, кто заметно сильнее, воровал, но ничего серьезнее синяков да кровоподтеков не получал. А ведь ему нужно было умереть и снова ожить.

Чик уже почти отчаялся, когда услышал, что в деревню прибыла ведьма. Остановилась она в «грязной хижине», четырехэтажном доме из почерневших сосновых бревен, у самого леса. Опасное место и дешевое: три бронзовых монеты за ночь. Чик неделю не решался идти к ведьме. Вдруг заколдует, обкрадет или убьет. Кто знает, какие ингредиенты ей понадобятся для очередного зелья? Кость наивного мальчика? Глаз жаждущего силы? Баек о колдуньях ходит столько, что и не понимаешь чему верить.

Как бы то ни было, Чик осознавал, что вечно ждать ― не выход. Так ему никогда не стать чародеем. Он собрался расспросить Нэнки, соседскую девчонку, поговаривали, что колдунья вылечила ее младшего брата. Нэнки как раз забежала в харчевню, принести стряпню мамки, и он девчонку придержал, открыл было рот, собирался уже сказать... Как почувствовал, что ему на плечо опустилась чья-то ладонь, легкая и жесткая. Резко обернулся, и сердце подскочило.

Ведьма. Он сразу понял, что это ведьма.

Язык потяжелел, пальцы сжались, мышцы напряглись. А ведьма схватила его за запястье и потянула к столу, где усадила напротив себя. Он точно помнил, что не произнес ни слова за разговор, и точно помнил, что старуха пообещала ему помочь ― приготовить целительное зелье, которое вернет его к жизни, ― за приличную плату, разумеется. Время на раздумья она дала ему месяц.

В ту ночь Чик не позволил уснуть ни себе, ни младшему брату. Селур поначалу сопротивлялся, слушал вполуха, но потом его светло-карие глазки округлились, он закивал. Медленно. Чаще. Быстро. Они договорились все провернуть, как только представится возможность ― дома не будет матери.

Ждать им пришлось больше месяца и то не без помощи колдуньи. Она за дополнительную плату согласилась наслать тяжелую простуду на их дядю, который жил в соседней деревне совсем один. И вот мать отправилась к брату, оставив своих сыновей под присмотром соседки. Дальше мальчики действовали по плану; притворились, что спят, дождались, когда уснет тетка, и бесшумно вылезли в окно. Спустились по деревянной стойке и ползком добрались до сарая, где прикрыли дверь и зажгли тусклый каганец.

― Я не стану, ― повторил Селур, ему недавно исполнилось девять. Тощенький, с кудрявыми волосами. ― Давай лучше ты меня порежешь и выльешь на шею дрянь. Я стану чародеем, и будем жить весело и богато.

― Нет! ― рявкнул Чик и ловким движением стянул со стола нож. Ага! Селур станет чародеем? Ни за что! Это Чик придумал план, это Чик продал лошадь, это Чик должен получить силу. И никак иначе. ― Послушай, ― мягко проговорил Чик, ― я старший брат, значит, рисковать мне.

― А если я закричу?

― Ты не станешь.

― Почему?

― Не придуривайся, ты хоть и мал, но прекрасно понимаешь, через что проходит мать.

― Дядя ведь заболел из-за тебя.

― Из-за меня? ― Чик поджал потрескавшиеся губы. ― Я это сделал ради нас. И дядя тут не причем.

― Как это не причем? ― искренне удивился Селур.

― Я про учебу. Про декана. Про его еженедельные визиты. Про жуткий скрип кровати на втором этаже. Про шлепки и стоны. Про красные следы на плечах матери. Как ты думаешь, почему мы учимся в училище?

― Мы сообразительные?

― Не угадал. Сообразительность тут ни хрена не решает, все дело в бабках. Есть ― учишься, нет ― копай отсюда.

― Но ведь у нас нет денег.

Чик тяжело вздохнул: все-таки Селур слишком мал для таких разговоров.

― Нет. Поэтому мама и унижается ради нас...

― Унижается?

― Забудь, ― Чик махнул рукой. В сарае пахло навозом и сеном. ― Тебе надо знать лишь то, что я хочу помочь нашей семье. Больше всего на свете. И один я не справлюсь. Поможешь?

Где-то в ночи протяжно завыли волки. Селур сцепил пальцы в замок и помотал головой.

― Не стану тебя резать.

― Хорошо. Я сам. От тебя требуется только не испугаться крови и вылить флакончик мне на рану, понял? Флакончик на рану. Чем быстрее, тем лучше, но дождись, пока я не перестану шевелиться. Понял?

― А если не сработает, ты умрешь?

― Я, так или иначе, умру, вопрос в другом ― вернусь или нет? И ответишь на него ты.

― Вернешься, ― неуверенно пробормотал Селур, его взяла дрожь. Он оторвал от холодной земли босую стопу и потерся о щиколотку, стряхивая колючее сено и немного согреваясь. ― А что я должен сказать?

― Мне кажется, старуха пошутила на этот счет, но ты все же скажи. Номед.

― Чего? ― не понял Селур.

― Номед. Повтори.

― Номед?

― Да. А сейчас... ― Чик поднес к шее нож и сглотнул. Лезвие коснулось кадыка. Когда Чик представлял, как Селур режет ему горло, становилось страшно и дурно, но это ни в какое сравнение не шло с тем, что он чувствовал теперь. Убить себя. Своей же рукой. Он должен пойти против самой природы. ― Может...

― Что? ― Селур дрожал, руками обхватив плечи. ― Ты п-передумал?

― Что? Нет! ― Чик снова сглотнул. Он должен решиться на это жалкое движение. ― Просто... Селур, не подведи. Номед. И в-выливай на рану.

― Номед, ― слабо повторил кудрявый. Поджал губы. У него защипало в глазах. ― Я верю тебе, Чик. И верю в тебя.

Чику захотелось обнять брата, но он поборол приступ чувств. Даст слабину сейчас ― будет жалеть.

― Отвернись, ― велел он Селуру. Сжал жирную рукоять ножа для разделки мяса, стиснул зубы, напряг ягодицы. Лезвие. Одно движение. Увидел, как отвернулся брат. Медленно закрыл глаза. Резко выдохнул и дернул рукой.

Чик не пикнул. Упал на колени, выронил нож и невольно впился обеими руками в рассеченное горло. Горячая кровь толчками пульсировала между тонкими пальцами, стекая на песочную рубаху, на пыльные шаровары, на землю, усыпанную сеном. Остатки угасающего сознания почему-то пережевывали хруст кадыка.

Селур не шевелился. За его спиной захлебывался брат, но он должен был ждать. Он дал слово. Снаружи выли волки, ветер, просачивающийся через отверстия в сарай, трепал просторные штанины, волосы. Селур не знал, как долго ждать, и это пугало. Поспешит ― все впустую, помедлит ― брат останется во тьме навсегда.

Ледяной пятки коснулось что-то теплое и двинулось дальше, согревая стопу. Он опустил взгляд и вскрикнул. Кровь. В то же мгновение сзади что-то глухо упало. Селур обернулся ― Чик ― и, собрав всю волю в кулачки, бросился к брату. Тот плашмя распластался в луже крови. Селур присел, схватил Чика за мокрое плечо, перевернул и невольно отпрянул. Жуткая рана, ему показалось, что он увидел кость. Слезы побежали по щекам, коленки затряслись, руки задрожали. Нельзя ждать! Быстро, насколько мог, зубами стянул тугую пробку сосуда и вылил целительный эликсир брату на шею.

― Номед! ― крикнул Селур. ― Номед! Номед!

Ничего не произошло.

― Чик! ― Селур упал на колени и принялся трясти брата за плечи. ― Очнись, Чик! Номед! Номед! Чик, прошу! Прошу, очнись! ― Стены сарая задрожали, ставни залопотали, калитки в конюшне захлопали. ― Чик, пожалуйста! ― Кучка сена зависла в воздухе. Огонек каганца затрепетал. ― Номед!

Чик открыл глаза, поднялся, тупо уставился на брата.

― Чик! ― обрадовался Селур. ― Сработало. Ты был прав. Ты... ― Чик больно сжал его запястье. ― Ай! Мне больно. Отпусти.

― Не подходит, ― последовал ответ. ― Мне нужен ты.

Селур с силой дернул руку, надеясь высвободиться, и вскрикнул. Брат сжал только сильнее.

― Отпусти! Что ты делаешь? Что с тобой?

― Мо-о-олча-а-ать! ― прогремел Чик раздваивающимся голосом. Каганец мгновенно потух. Селур почувствовал, как ноги отрываются от земли, а по рукам от кончиков пальцев по предплечью течет нечто колющее и холодное. Закричать он больше не мог: сколько не пытался, губы не разжимались. Грудь сковал ужас. Что бы ни произошло, как бы не подействовал эликсир, Селур знал одно ― это не его брат.

Дверь отворилась, в сарай вбежала тетка Надия в просторной ночнушке, с масляной лампой в одной руке, граблей в другой.

― Что вы здесь... Святая Лека! ― воскликнула она, одним движением срывая с шеи треугольный медальон. Луна, солнце и книга ― каждый символ в соответствующем углу. Такой медальон выдавался каждому постояльцу местного храма. ― Именем Святой Леки, я изгоняю тебя, демон!

― Дура! Дура! ― протянул Чик инфернальным голосом. ― Того, кого призвали, не изгнать. Когда же вы поймете, что святость вся ― брехня. Есть жизнь ― вы, есть смерть ― мы. Посередине пустота.

Селур замычал, холод полностью парализовал руки и теперь полз по спине и шее.

― Отпусти мальчика! Именем...

― Молчать! ― Лампа лопнула в руке у Надии, осколки впились в грудь, шею, щеки. Горящий фитилек попал на сено, и сено вспыхнуло, освятив сарай.

― Именем...

Она вскрикнула. Раздался хруст. Левая рука Надии струной вытянулась вперед и резко вывернулась под неестественным углом. Из сгиба локтя торчала окровавленная кость. Надия завопила.

Неподвижный, немой, беспомощный, Селур смотрел на страдания соседки, на жуткое лицо брата, на языки разрастающегося пламени.

― Мама! ― раздался голосок Ненки. Очевидно, крик Надии разбудил ее. ― Мама, мне страшно! Ты где?

Чик жутко оскалился.

― Кто это там у нас?

― Не смей! ― Надия снова взвыла. Пальцы на ее сломанной руке выгнулись, коснувшись тыльной стороны ладони, завертелись, как полости мельницы, и вконец оторвались с мерзким хрустом. Пять фонтанчиков крови забрызгали светлую льняную ночнушку.

― Ты не можешь мне помешать...

― Я, Надия Внемир, даю тебе, демону, право завладеть моим телом! ― заревела тетка, и демона передернуло.

― Нет! ― прогремел он. Селур почувствовал, как холод, добравшийся до пупка, пополз обратно к шее. ― Как ты смеешь?

― Бери! ― Надия прыгнула вперед, у нее хрустнула нога, сначала левая, затем правая. Надия упала плашмя и поползла по мокрой от крови земле к ножу для разделки мяса. ― Бери, ― повторила она тише и потянулась к рукояти. ― Бери меня.

Чика затрясло. Он отпустил Селура, тот упал боком, сбив дыхание, прямо на рукоять ножа, не позволив тетке коснуться оружия. Надия всхлипнула. Чик, пошатываясь, брел к ней. Селур закричал, изо всех сил уползая оттуда. Рукой случайно зацепил нож, отпихнул назад, почти в правую руку Надии. Она не растерялась, одним движением вогнала лезвие себе в живот.

Чик остановился, точно врезался в невидимое препятствие, его передернуло, он упал и обмяк. Убегавший Селур краем глаза заметил, как из тела брата выплыл ярко-красный силуэт, подлетел к телу Надии, но, так и не сумев в него войти, бесследно растворился. Треснуло горящее дерево, на Надию и Чика обрушилась крыша.

Селур вылетел из сарая, споткнулся о булыжник и промял траву. К сараю по узким дорожкам, выложенным галькой, бежали соседи, с ведрами воды, мокрыми тряпками, лопатами. Селур отполз подальше от горящего здания, за куст красной смородины, где уселся, поджав колени к груди, и расплакался.

Его брата больше нет. Ненки потеряла мать. И все из-за того, что Селур не остановил Чика.

― Смотрите! ― воскликнул Ронни Сиголер, сухопарый мужик, живший в двух домиках слева. ― Там кто-то есть! Селур? Селур, это ты?

Ронни подошел поближе и закричал:

― Гонька, сюда, быстро! ― Присел на корточки рядом с мальчиком, каждый второй палец которого на руках был черным. ― Сильно болят, да? Твои пальцы?

Селур не ответил. Просто открыл заплаканные глаза и поглядел.

― Матерь божья! ― Ронни отпрянул. Радужки глаз паренька были красные. ― Эй! Все сюда! Живо!

― Я во всем виноват, ― шептал Селур. ― Я должен был его остановить.

― Он говорит, что во всем виноват! ― громко продублировал Ронни. ― Поглядите, разве это нормально?

Вскоре Селур находился в кольце из человеческих тел, глазеющих на него с неприязнью и ужасом. Но Селур не мог их винить. Из-за него погибли два человека, из-за его глупости, из-за его трусости. Он сильнее поджал колени к груди и совсем разревелся.