Мир привычный и родной
В мгновенье хрустнул под ногами.
За чьей-то волей неземной
Он разлетелся вдруг кусками.

С самого утра солнце пряталось за тучами. В полумраке комнаты Поненте видел смутные очертания тонкого матраца, на котором раньше спали родители. Сейчас он пустовал, и юноша быстро увел взгляд. Сон исчез стремительно. Поненте выбрался из-под одеяла, стараясь не разбудить спавших рядом сестер, и тихо вышел из комнаты.

В коридоре воздух был свежее. Обшарпанные стены покрывала плесень, которую жильцы старательно игнорировали. Поненте преодолел скрипучую деревянную лестницу, которая вела на первый этаж, и вышел из барака.

На улице стало легче, но болезненные спазмы в районе сердца никуда не пропали. Ноги отказывались идти дальше, однако юноша все же направился в сторону главной площади. Площадью назвать ее было трудно — это была небольшая свободная территория, со всех сторон окруженная обветшалыми домами. В три стороны, словно изломанные лучи, от нее расходились улицы. На нее едва вмещалось человек сто, и Поненте слышал, что у многих господ Верхнего Города парадные комнаты домов были куда больше этой площади.

Все это время его мысли вились где-то далеко. Их обрывки разлетались вокруг бумажками с рисунками разыскиваемых преступников. Под ногами хрустели осколки разбитых бутылок, хлюпала грязь. Поненте шел скрытыми в тени улицами, на которых было ещё совсем мало людей. Он завернул за угол и сразу же оказался в толпе зевак.

Люди молчали. Поненте заставил себя вскинуть голову и посмотреть на помост: там застыло восемнадцать человек. Шестнадцать — на коленях. Двое палачей возвышались над ними исполинскими фигурами. Их поступь раздавалась громом и возвращалась пульсирующей болью глубоко в черепе.

Поненте вскочил на крыльцо одного из домов и слегка приподнялся над толпой. В это же мгновение из-за туч выкатилось солнце и пролило свет на грязный мир внизу. Сердце пропустило удар.

Мать подняла голову и безошибочно нашла его взглядом. С ее губ сорвалось едва заметное слово. В ответ Поненте лишь покачал головой.

Отец тоже заметил сына, однако лишь улыбнулся, тепло и беззаботно. На мгновение Поненте показалось, что за спинами родителей не стоят палачи. Что они вернутся и семья снова будет вместе. Но через секунду наваждение спало, солнце вновь скрылось за тучами, а площадь погрузилась в траурную тень.

Палачи, подчинившись какому-то ясному только для них сигналу, подняли мечи. Поненте поджал губы, не позволяя себе отворачиваться. Слезы скапливались в глазах и закрывали обзор, он смахивал их, но раз за разом они возвращались. Юноша вцепился в ручку на чьей-то двери, но даже не почувствовал прикосновения. Отчаяние поднялось в груди с новой силой, отбирая желанную стойкость.

Он стоял прямо только потому, что родители ещё смотрели на него. И он не хотел, чтобы в последние минуты они видели сына сломленным, хотя Поненте безмерно хотел осесть на землю и свернуться на ней калачиком в надежде, что все происходящее нереально.

Палач взмахнул мечом. Кровь из шеи брызнула вперед, растянулась далеко на деревянный пол эшафота, голова с тяжелым стуком упала и слегка покатилась. Стоящее на коленях тело завалилось набок и некоторое время еще билось в агонии, а связанные руки будто тянулись к небу, скрытому сейчас тяжелыми серыми тучами.

Поненте окаменел, не в силах даже дышать. Обжигающая слеза расчертила щеку, скользнула с подбородка и разбилась о камень крыльца.

Упало второе тело. И третье. Палачи работали быстро и слаженно, и каждый взмах мечей болью отдавался в шее Поненте.

Он не мог дышать. Не мог думать. Под ногами рушился мир, который составлял всю его жизнь. Отчаяние растекалось по площади, кровью капало с помоста. Толпа молчала, но Поненте слышал вопль, который оглушал его до звона в ушах. Голова кружилась. Он опустился на каменные ступеньки крыльца, ощущая лишь холод, который пробежал по телу и поселился в сердце.

Поненте снова научился думать, только когда люди начали неторопливо расходиться. Одни помощники палачей отмывали с эшафота кровь, другие собирали тела и складывали их в деревянные ящики. Юноша поднялся на негнущихся ногах и направился прочь, придерживаясь рукой за обветшалый фасад здания. Живот крутило, он дышал урывками, словно только что выбрался из-под толщи воды.

Улицы Нижнего Города расходились прочь. Грязные, узкие, с доносившимся из глубины зловонием, они будто злобно смеялись и шептали: «ты никогда нас не оставишь».