Бессознательно скользя кончиками пальцев по обложке книги, Рампо сверлит мнущегося перед его столом Эдгара лисьим прищуром, а после всё-таки даёт мужчине передышку и переводит взгляд на виновницу всего произошедшего. Книга выглядит замечательно. Чёрная матовая обложка, серебристая паутина по уголкам и багровые вензеля, складывающиеся в причудливую печать по центру. Красивая обложка, порождающая определённые мысли при одном только взгляде на неё: кровь и тьма. Не то чтобы Рампо на самом деле жесток настолько, чтобы запихивать неугодных в непроверенные книги, от которых веет чем-то мрачным и даже опасным, но... После того, как в Йокогаме установился мир, должно было воцариться и перемирие между Портовой мафией и ВДА. Оно и установилось, если смотреть поверхностно. ВДА перестало чуть что подозревать теневых головорезов и всегда могло обратиться за помощью или информацией в Порт, чтобы найти особо опасного преступника, укрывшегося в тенях, а Порт перестал посылать своих псов - в частности, Акутагаву - рубить каждого вторженца на территорию мафии на мелкие кусочки, дабы после скормить рыбам в заливе. Казалось бы, на словах так мало и даже как-то размыто, но на деле работать стало намного легче и продуктивнее. По крайней мере, хорошим парням, потому что Портовая мафия спокойно справлялась со своей незаконной деятельностью и никого постороннего посвящать в свои дела не собиралась. Возможно, именно поэтому Дазай так часто совал свой нос туда, куда не следует. И из-за того, что этот взбалмошный самодур вытворял от скуки, что душе угодно, в офисе ВДА стал слишком часто появляться один невысокий, вспыльчивый и очень шумный любитель шляп. Рампо уверен, что читать лекции на тему «не смей лезть в дела Порта, предатель» - не уровень одного из пяти Руководителей, и Накахара с радостью посылал бы вместо себя Акутагаву, но проблема в том, что бывший ученик Дазая до сих пор заглядывает в рот учителю и вместо того, чтобы воспрепятствовать чужим выходкам, с не такой уж и незаметной радостью в них участвует, помогая по мере сил. Рампо - терпеливый человек. Он может быть капризным, может быть легкомысленным и даже ветреным. Он может лениться, спать на работе и думать только о том, как бы раздобыть очередную вкусную сладость. Но при всём этом Рампо - очень, очень терпеливый человек. Возможно, потому что всё знает о своих недостатках и имеет представление о том, как порой сложно с ним самим. Возможно, потому что хорошо умеет видеть сквозь маски и сразу понял, что Дазай и Накахара просто не умеют общаться иначе. Их язык обязан включать крики и вопли, оскорбления и тычки, полноценные драки и ядовитое шипение. Но это не меняет того факта, что у всего есть границы: и у чужих выходок, и у терпения у - без преувеличения - великого и гениального детектива. Именно поэтому, когда во время очередного собрания двух сторон ради обсуждения стратегии по задавливанию очередных вылезших из какой-то помойки вредителей разразилась новая склока, Рампо просто... Сделал то, что сделал. На самом деле это даже не было обдуманным решением. Спонтанный порыв сам охватил его в тот момент, когда Дазай бросил ядовитую шпильку, Накахара схватил его за галстук в попытке удушить, а потом его оттолкнули в сторону овального стола, и кулак в перчатке с досадой ударил по столешнице, из-за чего она пошла трещинами и... Рампо не помнит всего. Всё - как и всегда - произошло так быстро, что вот всё мирно и спокойно, а вот уже Куникида и Ацуши растаскивают - по крайней мере, пытаются растащить - бывший «Двойной Чёрный», а сам Рампо лежит спиной на полу из-за опрокинутого стула, меланхолично смотрит в потолок и только слышит, как чьи-то ноги пробегаются прямо по его упаковке с чипсами, которые ещё и рассыпались по всему полу. Вот тогда-то детективу и попалась на глаза лежащая на тумбе книга в обложке без названия. Рампо давно на неё заглядывался по той простой причине, что По никогда не давал её почитать. Рампо и не просил, разумеется, но лишь потому, что знал - Эдгар с радостью покажет ему каждое из своих произведений, как только наступит нужное время. Однако книга эта путешествовала из комнаты в комнату по роскошному загородному особняку По, оказываясь то на одном столе, то на другом, то на одной книжной полке, то на другой, но По всё никак не вручал её Эдогаве даже спустя месяцы, и это невольно заинтересовало детектива. По всегда старался написать свои произведения как можно быстрее, чтобы иметь повод пригласить Рампо к себе на выходные - глупый, как будто им нужен повод спустя несколько лет отношений - но эта книга... Без названия, в такой вычурной обложке, явно важная для По и... Она ни разу не попала в руки Рампо. Поэтому Рампо решил взять её сам. И вот чем всё закончилось. Не будучи эспером, Рампо всё равно понял, что эта книга наделена силой Эдгара засасывать в свои сюжеты, и когда драка «Двойного Чёрного» перешла на новый уровень, как и вопли Накахары, от которых начали дрожать стёкла, Рампо просто неторопливо поднялся с пола, отряхнул одежду, подошёл к тумбе, взялся за твёрдую обложку книги с двух сторон и резко открыл её на середине, направив исписанные страницы лицом к катающемуся по полу клубку из ног, рук, бинтов, рукавов чёрного пальто и всполохов ярко-рыжих волос. К тому времени Ацуши и Куникида оставили свои попытки утихомирить бывших напарников и отошли в сторону, поэтому, когда страницы книги засияли золотисто-белым светом, никто кроме бывшего «Двойного Чёрного» не попал под удар. И казалось бы, в воцарившейся зазвеневшей у всех в ушах тишине раздалось множество облегчённых вздохов, и Рампо даже приготовился принимать благодарности за то, что избавился на время от двух воющих пожарных сирен в человеческом обличье, когда в комнату совещаний вбежал растрёпанный запыхавшийся Эдгар, который только и успел сказать «Рампо-кун, ты не видел...», а после с клацаньем закрыл рот, и даже сквозь пряди густой вьющейся чёлки, закрывающей глаза мужчины, Рампо почувствовал чужой полный ужаса взгляд, направленный на всё ещё раскрытую книгу в его руках. Разумеется, после всего этого бедлама собрание было решено перенести на более поздний час, а лучше вообще на другой день, и в кабинете остались только Рампо и По. И если уставший от шума и воплей Рампо предпочёл упасть в поднятое с пола кресло и уставиться на писателя в ожидании пояснений, то По только и делает в настоящем, что мельтешит перед ним, заламывает руки, смотрит украдкой из-под чёлки и кусает губы. Даже Карл, уставший от метаний своего хозяина, успел перебраться на колени к Рампо, но никакого внятного объяснения чужого поведения Рампо так и не получил. И это уже понемногу начинает нервировать. Рампо терпеливый. Рампо не злопамятный. Рампо любит хорошие шутки и розыгрыши. Рампо даже иногда готов делиться своим сладостями и любимыми закусками, чтобы утешить кого-то из коллектива. Однако Накахара и Дазай... Казалось бы, Йокогама совсем не маленький город, однако Рампо постоянно натыкается на этих двоих в самое неурочное время, и это помимо того хаоса, который вечно царит в офисе ВДА. То они сталкиваются в магазине, и охрана выпроваживает Рампо к выходу за компанию, потому что Дазай на весь торговый центр кричит что-то вроде «Рампо-сан, давненько не виделись!», хотя они виделись всего час назад. То в парке, где Рампо назначает встречу По, чтобы неторопливо прогуляться с ним по дальним дорожкам, их обоих обливает ледяной водой из искусственного пруда, потому что по другую сторону Накахара так не вовремя задался целью утопить раздражающего бывшего напарника. Ещё был случай на банкете. Рампо уже и не помнит, в честь чего был праздник, потому что подобные вещи никогда не задерживаются в его голове надолго, но зато хорошо помнит, как выпившие лишнего Дазай и Накахара съели всего его шоколадные конфеты, взятые без спроса со стола. И ладно бы это была просто упаковка шоколадных конфет из магазина или - чёрт с ним - из его любимой кондитерской. Нет. Это был подарок Эдгара. Коробка превосходных шоколадных конфет ручной работы с разными начинками и посыпками, в виде искусно вырезанных бутонов самых разных цветов. Рампо никогда не был сентиментальным, но этот подарок его приятно удивил и порадовал, потому что Эдгар потратил время на то, чтобы придумать этот подарок и найти кондитерскую, где самые умелые шоколатье сделают эти конфеты. Цветы, в виде которых были сделаны конфеты, были отсылкой к одному из последних детективов По, в котором убийца оставлял бутоны на телах убитых девушек. Этот детектив очень понравился Рампо, и поэтому получить подобный подарок было приятно вдвойне. Он собирался смаковать эти конфеты с крепким чёрным чаем и, разумеется, пригласить на чаепитие По, чтобы разделить эти конфеты на двоих, но эти пьяные идиоты просто... Просто... Они ведь даже вкуса не почувствовали, ароматом не насладились, а просто проглотили, почти не жуя! - Аллан-кун, - негромко, спокойно произносит Рампо, катая второе имя писателя, которым называет его только когда они одни, на языке как самый вкусный на свете шоколад, - если ты не хочешь говорить, что за история написана в этой книге, я не буду заставлять тебя. Мне любопытно, но это твоё произведение и твоё право - не раскрывать его содержимое, если ты этого не хочешь. Однако я хочу знать, почему ты настолько взволнован происходящим. Дазай-кун выберется из любого детектива. Даже если ты вновь сплёл между собой десяток непростых судеб, я уверен, ещё пара часов, и он выберется из твоего произведения. - Дело не в этом, - едва слышно, дрожащим голосом отзывается По и вновь заламывает бледные, чуть трясущиеся пальцы. - Это произведение... Оно отличается от других моих работ. Оно слишком... Слишком глубокое и личное. Я не... Вот это-то и волнует Рампо. Когда он задействовал книгу, то был уверен, что это очередной детектив. Может, чуть более мрачный, запутанный и кровавый чем обычно, но в чём Эдгар всегда был хорош, так это в создании мрачной постепенно накаляющейся атмосферы. Рампо уже читал его заметки о погребении заживо и помнит, что у него мурашки по коже бегали, хотя ничего особенно страшного в сюжете не раскрывалось. Но то, как Эдгар нервничает, то, как дрожит и срывается его голос, все эти признаки нервного перевозбуждения и волнения в движениях и резких жестах... Рампо хотел наказать Накахару и Дазая, хотел избавиться от них на несколько часов, дабы все в офисе вздохнули спокойно, но он точно не хотел погружать их в историю, которая может быть слишком личной для По или же слишком жестокой сама по себе, потому что... Ну, Дазай - его коллега и не самый плохой человек, пусть и абсолютно безответственный, а Накахара... Тут сложнее. Рампо не испытывает по отношению к нему особых чувств, кроме разве что снисходительной жалости к его вспыльчивости и некоторой иррациональной для взрослого человека наивности, но... Когда мистер Модная Шляпка отбрасывает маску шумного идиота и смотрит твёрдо, серьёзно, в его взгляде можно прочесть, как много дерьма по жизни хлебнул этот мужчина, и Рампо не считает себя вправе добавлять ещё пару вёдер, и неважно, на чьей стороне находится повелитель гравитации: тьмы или света. - Хорошо, мы пойдём другим путём, - вздыхает Рампо и поднимается со своего места, оставляя книгу в покое и вместо этого обнимая прижатого к груди тихо фыркнувшего Карла. - Как насчёт чашки горячего шоколада в кафе под офисом? Тебе явно нужно немного успокоиться. Потом, когда ты придёшь в себя, ты просто отправишься в это произведение и вытащишь их обоих, если тебя так волнует происходящее. - Рампо-кун... Рука Эдгара ледяная, когда детектив берётся за неё, чтобы на мгновение переплести их пальцы в крепкий замок в знак поддержки, и улыбка на лице мужчины ломаная, натянутая, кривая. По выглядит так, будто предпочёл бы эту книгу сжечь, а не вытаскивать из неё шумную парочку, но писатель всё-таки забирает своё произведение и прячет в широком внутреннем кармане своего плаща. Он так и не говорит, даже намёка не даёт на то, о чём же история в этой книге, и Рампо... Рампо обещает себе, что любым способом узнает правду. Детектив он или нет? К тому же, у его любимого По не должно быть от него никаких секретов. Особенно таких, из-за которых кончики ушей писателя, выглядывающие из копны вьющихся волос, несмотря ни на что пылают двумя яркими факелами во тьме.

***

- Знаешь, люди в вашем агентстве просто... Порой мне кажется, что это какой-то приют для сирых и убогих. Бывший математик, помешанный на правилах, поехавшая психикой во время войны садистка-врач, неприкаянная душа директора, беспризорный сопляк, из шкуры которого все хотят сделать ковёр, не сумевший адаптироваться под общество гений, маниакально одержимая своим братом девчонка, парнишка с соломой в голове. А ещё вы с Кёкой - тут и говорить нечего. Идеальный набор.- Должны ли мы обсудить состав Портовой мафии?- Просто закрой свой рот и сиди тихо.В просторной зале древнего замка царит полумрак. За стрельчатыми окнами вспыхивает молния, и свет её окрашивается на доли секунды цветными бликами из-за витражей. Простой человек и не заметил бы, но Чуя видит и ловит себя на мысли, что происходящее ему очень даже нравится. Вот бы гром ещё не грохотал так, не гулял эхом по лабиринту бесконечных коридоров, раня сверхчувствительный слух. Вот бы гром не мешал вслушиваться в мелодию жизни, которую наигрывает своим равномерным биением человеческое сердце в груди Дазая, лениво развалившегося в огромном массивном кресле перед камином.Когда чёртова книжка - Чуя сразу узнал это ощущение - засосала его внутрь истории, он и представить не мог, что окажется в подобной ситуации. Свежа была память о попадании в детективную историю с пронырливым Эдогавой Рампо, и не сказать, чтобы воспоминание это было хоть сколько-то приятным. Чего Чуя не ожидал, так это пустынных земель, леса и утёса, и довольно обширной деревушки внизу, у подножия горы. Чего он не ожидал, так это огромного замка и вычурного наряда, и канделябров на всех поверхностях, и отсутствия электричества, и понимания языка летучих мышей. Чего Чуя не ожидал, так это не найти своего отражения в пыльных зеркалах, острых клыков во рту и сводящего с ума шлейфа запаха, привёдшего его прямиком к потерявшемуся в коридорах с любопытством осматривающемуся Дазаю.Что-то Чуе подсказывает, Рампо понятия не имеет, в какую историю отправил их с Дазаем. Чтобы этот робкий писака По осмелился вручить нечто подобное своему не то любовнику, не то чуть больше, чем другу? Просто смешно. И дело вовсе не в замке и непогоде за окном, вычурной одежде или в том, что Чуя - грёбаный вампир из типичного готичного романа. Дело в том, какие чувства он ощущает в этом месте и каким взглядом смотрит на Дазая, этого грязного предателя, которому настолько же сильно хочет оторвать голову, насколько...- Ты пялишься, Чуя, - самодовольно улыбается Дазай и поводит плечом. - Нравится то, что ты видишь?- У тебя зрачки при виде меня расширились и до сих пор не сузились, - едко парирует Чуя. - Я чувствую твой запах, Дазай. Ты воняешь возбуждением так сильно, что мне почти хочется чихать.- Ах, Чуя и вправду собака, - смеётся Дазай и изящно взмахивает кистью, прежде чем подпереть подбородок ладонью.Чуя только фыркает и отводит взгляд. В эту игру можно играть вдвоём, это верно, но правда в том, что у неё нет победителя. Столько лет прошло с момента их первой встречи. Столько всего произошло в их жизнях. Годы пролетели с тех пор, когда «Двойной Чёрный» только начал свой путь, наконец-то сумев притереться друг к другу. Годы пролетели с того дня, когда Дазай чуть не отправился на тот свет, резанув по венам глубже обычного, и Чуя, сидя возле больничной койки и держа его безвольную руку, осознал, как важен для него взбалмошный напарник. Годы пролетели с того дня, когда Дазай пришёл к нему, вымокший и весь в чужой крови, трясущийся и абсолютно потерянный. С того дня, когда он дал понять, что знал о чувствах Чуи и что они взаимны. С того дня, когда Чуя впервые укрыл его своим телом, а Дазай, цепляясь за него, всё шептал сквозь стоны в самое ухо: «Пожалуйста, Чуя, не оставляй меня». Только для того, чтобы уйти самому ещё до рассвета. Уйти не только от Чуи. Уйти из Портовой мафии.- Ты уже знаешь, как нам выбраться отсюда, верно? - только и спрашивает Чуя, глядя в огонь камина.- Знаю, - усмехается Дазай, и усмешка эта вдруг становится натянутой. - И тебе это точно не понравится.Мимолётно взглянув на бывшего напарника, Чуя отмечает нервно дёрнувшиеся уголки тонких бледно-розовых губ и хмыкает. Что ж, он этого ожидал. Возможно, По хотел сделать подобный подарок Рампо на годовщину их отношений? Или же таким образом По хотел сдвинуть их с детективом отношения с топтания на одном месте? А может, это и вовсе было что-то спонтанное и тщательно хранимое от чужих глаз. Чуя не знает наверняка, но его это и не волнует. Не очень с учётом того, что он прекрасно знает - заложенный в историю вариант выхода из неё вовсе не единственный. Судя по всему, выход из этой книги прописан через постель, но Чуя знает - создатель этой книги в любой момент может появиться в этом замке и вытащить их с Дазаем в настоящую реальность. Поэтому...«Поэтому мне нужно просто подождать», - решает для себя Чуя и поднимается с кресла.- Куда ты? - спрашивает Дазай, провожая его цепким пристальным взглядом.Чуя не отвечает, пользуясь тем, что в этом книжном мире способен растворяться в тенях.На улице и в самом деле бушует непогода, но Чуя не чувствует холода. Одежда промокает, и ветер неприятно хлещет по лицу и затылку, но на этом всё. Это тело, тело вампира, не чувствительно к перепаду температур, и это настолько же радует сбежавшего от давящей атмосферы Чую, насколько раздражает, потому что взамен общей нечувствительности Чуя всё ещё слышит стук сердца Дазая, пульсацию тока его крови. В голове роятся знания о том, где удобнее всего впиться клыками и как правильно пить кровь, чтобы не потерять ни капли драгоценной живительной влаги, похожей на изысканное рубиновое вино. Чуя отказывается признавать, но у него дёсны вокруг клыков ноют - так хочется вернуться и впиться в податливую, мягкую, горячую плоть.Дазай в этом мире не то чтобы отличается от привычного Дазая. Разве что одежда другая: шёлковая белая рубашка со шнуровкой на груди, кружевные манжеты, обтягивающие штаны из чёрной кожи и сапоги с высоким голенищем. Чуя помнит, как в груди ёкнуло, когда он нашёл Дазая в одном из коридоров. Тот стоял возле висящего на стене портрета какой-то красивой дамы в вычурном платье, и свет свечей в канделябре в его руке золотил кожу и волосы мужчины. Отчего-то это было так красиво и притягательно, что Чуя не сразу осознал, что приблизился на расстояние шага и почти уткнулся носом меж чужих лопаток. Хотелось провести ладонями по спине и бокам, сжать пальцы на бёдрах, притянуть Дазая к себе и...Встряхнув головой, Чуя обращает взгляд на деревушку, окна в домах которой светятся жёлтыми огоньками-маяками. Острое зрение позволяет увидеть многое, но одного не даёт - видеть и читать чужие мысли, чужие души. Чуя хотел бы этого. Он бы очень хотел заглянуть в голову к Дазаю и понять, что творится в гениальных мозгах бывшего напарника. Когда Дазай пришёл к нему той ночью - в день смерти Оды - Чуя чувствовал, что происходящее не к добру, но надеялся и верил, что взойдёт солнце, знаменуя новый день, и он поможет Дазаю разобраться с любой напастью, чтобы ни случилось, но... Дазая рядом уже не было.А дальше всё хуже и хуже: уход напарника, оборванные нити связи, неустанные поиски и встреча спустя четыре года, не принёсшая никакого облегчения. Пока Чуя не знал, что с Дазаем, он отчаянно стремился найти его. Когда же Дазай нашёлся, когда Чуя узнал всё о его жизни, в сердце поселились злоба, обида и желание причинить боль.Все эти годы они грызлись как кошка с собакой, и Чуя упивался осознанием того, что Дазай пытался помириться с ним, искал встреч и постоянно звонил и писал разные глупости. Только Чуя не отвечал. Даже спустя годы он всё ещё помнил, какая пустота воцарилась в его душе, когда соседняя половина постели оказалась пуста, а простыни под ладонью - холодными. Не то чтобы Чуя мелочный, вовсе нет, но после всего, через что они с Дазаем прошли, он заслуживал правды и заслужил хотя бы прощальную записку. Дазай просил не оставлять его, но оставил сам. Какой в этом смысл? Чуя хотел бы знать, но задетая гордость и неумение Дазая разговаривать нормально, без шуток и шпилек, каждый их разговор превращало в склоку, и Чуя уже отчаялся что-либо разъяснить и для себя, и для бывшего напарника.Вернувшись в замок, Чуя неторопливо бредёт вперёд по коридору. Он никогда не был в этом месте, но в его голове кроется знание о каждом переходе, о каждой лестнице, о каждом закутке от крыши до подвала. Именно поэтому он знает, где находятся его личные покои, и направляется туда. Северное крыло, под самой крышей. Просторное помещение, огромные витражные окна, мягкие ковры из шкур животных на полу, камин, книжные шкафы вокруг и огромная постель с балдахином - вот что он рассчитывает найти. Уж точно не Дазая, стоящего возле отодвинутой от чугунной ванны на кованых лапах ширмы. В воздухе терпко пахнет сушёными травами и горячим паром. Обернувшись на звук шагов, Дазай окидывает Чую взглядом с ног до головы и мимолётно улыбается.- Тебя не было почти час. Приготовил тебе ванну, - негромко говорит он.- Как мило, - фыркает Чуя и скрещивает руки на груди, мимолётно думая о том, сколько времени они вообще находятся в этой книге, если оно бежит не пойми как. - Ты уже вжился в роль моей прислуги?- О, я не твоя прислуга, - елейно улыбается Дазай, и глаза его мерцают в свете разведённого в камине жаркого огня. - В этой истории я - твой единственный возлюбленный. Человек, которого ты возжелал и забрал себе. Человек, от мыслей о котором твоё мёртвое сердце начинает биться. Человек, от запаха которого у тебя кружится голова. Человек, сердцебиение которого для тебя - лучшая музыка на свете.- Прелестно, - в тон отзывается Чуя. - Но это всего лишь выдуманная история, тогда как в реальной жизни единственные чувства, которые ты вызываешь во мне, это тошнота и...Чуя не договаривает, потому что Дазай вдруг оказывается очень - слишком - близко. Глаза в глаза, и все слова застревают в горле, потому что Дазай смотрит на Чую так, будто все эти красивые описания были не о вампире, а о человеке. Будто это Чуя - центр его мира. Будто это Чуя - причина, по которой Дазай всё ещё живёт. Это настолько ошеломляет мужчину, что он не дёргается, никак не реагирует, когда тёплые пальцы Дазая касаются массивной броши с красным камнем по центру его жабо. Всё, на что способен Чуя, это широко распахнутыми глазами смотреть в глаза Дазая, который не отводит взгляда, даже когда отбрасывает брошь на пол и начинает расстёгивать мокрую ткань его рубашки, даже когда тянет её вниз с крепких плеч.- Мне раздеть тебя целиком или сам справишься? - негромко спрашивает Дазай, обхватывая за запястья и поглаживая заметно выделяющиеся под тонкой бледной кожей синие дорожки вен.У Чуи язык отнялся, и никак не получается выдавить из себя ни звука. Зрение фокусируется на лице Дазая: на его острых скулах и вьющейся чёлке, на чуть вздёрнутом кончике носа и тонких губах, на позолочённой светом свечей коже и на зрачках, которые оттесняют карюю радужку в сторону, выдавая своего хозяина с головой. Дазай умеет контролировать своё тело «от» и «до», он умеет даже останавливать на время собственное сердце, и всё же Чуя чувствует, как нагревается чужое тело, как кровь начинает бежать быстрее по чужим венам, и как Дазая вновь окутывает этот эфемерный аромат - запах зарождающегося желания.- Я не буду спать с тобой, - хрипло выдыхает Чуя.И понимает, что проиграл, когда Дазай мимолётно улыбается и тянет его за руки за собой. Когда опускается на колени и возится со шнуровкой на его брюках. Когда оставляет лёгкий поцелуй над пупком, прежде чем подняться и приняться за собственную рубашку. Минуты растягиваются в вечности, и Чуе кажется, пальцы Дазая невыносимо медленно скользят по белому шёлку, стаскивая его с торса, тут и там покрытого старыми шрамами от лезвий ножей и пуль. Но в то же время проходит всего миг, и Чуя ощущает приятное жжение на коже, когда опускается на дно массивной ванны, и его мёртвое застывшее сердце и в самом деле дёргается в груди, сладко ноет, когда Дазай без лишних слов забирается в исходящую паром воду и садится к нему на колени лицом к лицу.- Ты не будешь спать со мной, - покладисто соглашается Дазай.И собирает пальцами плавающие на поверхности воды размякшие цветы: красные, оранжевые и жёлтые, голубые и белые, чтобы возложить их цветочной короной на сильнее завившиеся после дождя медные пряди волос. Чуя непроизвольно вдыхает поглубже, когда рука Дазая движется перед его лицом, и взгляд потемневших глаз соскальзывает на точку бьющегося пульса. Запястье Дазая вдруг кажется таким красивым и притягательным. Перед тем, как забраться в воду, мужчина стянул и свои бинтовые повязки, поэтому Чуя видит некрасивые шрамы на коже, но они нисколько не отталкивают. Напротив, эти следы чужой слабости и боли манят к себе, и Чуя понимает, что делает, лишь когда рецепторы буквально взрываются от прикосновения кончика языка к отдающей солью коже.- Ты не будешь спать со мной, - повторяет сипло Дазай, и сердце его всё же сбивается с ритма при виде засветившейся прозрачно-голубым радужки вампирских глаз. - Потому что я не позволю тебе уснуть, Чуя.Чуя бы с радостью съязвил. С радостью бы оттолкнул, чтобы закутаться в огромный халат, упасть в десяток пышных взбитых подушек на постели и банально проспать всё то время, отведённое до момента прихода их спасителя, даже если это займёт неделю. Но Дазай сидит на его коленях полностью обнажённый. Его кожа золотится в свете свечей, блестит из-за покрывшей её испарины от горячей воды, и волосы вьются сильнее от сырости, и тяжесть его тела так сладка и приятно знакома, пусть и почти забыта. Чуя просто не может отказаться, удержаться.Одно дело кривиться и вздёргивать подбородок, будучи непомерно голодным, когда еда просто стоит на столе, и совсем другое дело, когда тебе начинают силком запихивать сочное ароматное мясо в рот, а живот сводит от голода так, что почти тошнит.Чуя с радостью свалил бы всё на атмосферу и свою новую сущность. Потому что ему нравится в этом месте. Этот замок, эти пустые земли, эта свобода и безграничное одиночество, которое можно разделить лишь с тем, с кем по-настоящему хочется разделить бремя вечности на двоих. Здесь не нужно ни о чём беспокоиться, потому что Чуя не чувствует в себе силы Арахабаки, и в этом мире нет Портовой мафии, всех его клятв и обещаний, и всех его обязательств и непомерной ответственности. Всё это вкупе пьянит и кружит голову, побуждая всё чаще и чаще думать о том, что в этом книжном мире Чуя может сделать всё что угодно и избежать любых последствий.К тому же, вампирская сущность тоже играет свою роль. Чуя не чувствует голода как такового и знает, что у него нет острой необходимости впиваться клыками в шею Дазая, но... В памяти крутятся смазанные картины, совместившие в себе воспоминания о первом - и последнем - сексе с Дазаем и знанием о том, как нужно пить кровь и где впиваться клыками приятнее всего: и для себя, и для любовника. И Дазай нисколько не помогает, когда поглаживает его, целующего испещрённое шрамами запястье, по скуле и виску кончиками пальцев, когда пальцами другой руки зарывается в волосы и дёргает, заставляя оторваться от тёплой кожи и запрокинуть голову, когда склоняется совсем близко и выдыхает в самые губы едва слышно:- Чуя...Кто бы знал, сколько силы воли требуется, чтобы отвернуть лицо в сторону, когда Дазай подаётся вперёд. Тёплые губы вжимаются в итоге в щёку, и на коже оседает шумный разочарованный вздох. Чуя сверлит взглядом витраж, за которым всё ещё бушует непогода, и поворачивает голову обратно только тогда, когда Дазай отстраняется. В коньячно-карих глазах разгорается раздражение. Дазай хмурится и будто темнеет лицом, щурится недобро, но Чуя его не боится, никогда не боялся. Он бы с радостью выбесил напарника, доказав на практике, что все его ужимки не работают даже с учётом провоцируемой вампирской сущности, но на плечи вдруг наваливается такая сильная эмоциональная усталость, что вместо этого Чуя опускает руки под воду, скользит ладонями по чужим бёдрам, оглаживая до колен и обратно, а после выводит круги вокруг торчащих бедренных костей и смотрит на Дазая почти сонно сквозь полуопущенные веки.- Надоело, - шепчет на выдохе и криво улыбается, заметив непонимание в чужих глазах. - Все эти непонятные отношения с тобой, Дазай. Всё это мне надоело. У нас было всё когда-то. Мы были друг у друга. Неважно, когда я полюбил тебя и полюбил ли ты меня в ответ или то была лишь блажь лихорадки твоего сознания - мы были, Дазай, потому что отношения «Двойного Чёрного» всегда выходили за рамки обычного партнёрства. А потом ты меня бросил. Мне плевать, что ты ушёл из мафии, Дазай. Ты ушёл от меня. Пришёл ко мне, чтобы найти покой и защиту, позволил мне увидеть тебя таким слабым и податливым, умолял всю ночь не оставлять тебя, и я поклялся, что буду рядом, а потом... Потом ты просто исчез, чтобы объявиться спустя четыре года по своей эгоистичной прихоти с таким видом, будто ничего и не было.- Я пытался поговорить с тобой, - так же тихо возражает Дазай, скользя ладонями по крепкой груди, зачёрпывая ими воды и поливая острые ключицы и крепкие плечи, перебирая пальцами прилипшие к коже лепестки сухоцвета. - Я столько раз пытался, Чуя...- Нет, - обрывает Чуя и вновь отводит взгляд, на этот раз на пламя в камине. - Если бы ты хотел поговорить, мы бы давно поговорили. Ты только и знал, что издевался, дразнил и бесил меня. Даже когда я был готов выслушать тебя, ты только прятался за всеми своими клоунскими масками. И вот мы здесь спустя все эти годы, и я больше не хочу разбираться со всем этим дерьмом. Мы упустили время, Дазай. Мы уже никто друг другу, лишь временные напарники на поле боя.- Не говори так, - просит Дазай и подаётся вперёд, обхватывает лицо ладонями и заглядывает во всё ещё заметно светящиеся глаза, поглаживая большими пальцами скулы. - Мы никогда не упустим наше время, Чуя. Мы всегда будем связаны. Мы связаны с самой первой нашей встречи. Неужели ты забыл? Ты - причина, по которой я всё ещё жив. Из-за тебя я решил попытаться двигаться вперёд и поэтому сейчас здесь.- Красиво и лестно звучит, - криво улыбается Чуя, заглядывая в бликующие светом огня глаза и стараясь абстрагироваться от чужого тепла и запаха, от чужого чуть сбившегося с ритма сердцебиения. - Вот только ты поклялся быть рядом и гасить «Порчу», а в итоге оставил меня за спиной. И ладно бы твои личные тараканы в голове, но ты ушёл из-за того, что подох твой дружок. Разве не так, Дазай? Это ли не лучший показатель, что на самом деле тебе всегда было на меня наплевать, грёбаный ты эгоист?Чуя ждёт, что Дазай уберёт свои руки, вылезет из ванной и уйдёт из комнаты, громко хлопнув дверью. Чуя ждёт, что Дазай подберётся, и от него начнёт расползаться леденящая душу аура кровавого палача Порта. Чуя ждёт даже того, что Дазай банально ему врежет за упоминание имени его святого дружка, над которым бывший напарник всё время трясся в прошлом, вокруг которого увивался. Но вместо всего этого Дазай вдруг улыбается, и улыбка эта не натянутая и не кривая, не угрожающая и не напоминает битое стекло. Вместо этого Дазай улыбается очень искренне и мягко, так светло и... Так, что у Чуи в груди начинает пузыриться солнечный свет из-за блеска в посветлевших глазах Дазая, в которых эта улыбка нашла своё эфемерное отражение. - Я так долго думал, в чём же дело, - негромко смеётся Дазай и подаётся вновь вперёд, обнимает крепко за шею и вжимается лбом в лоб. - Чуя... Я так долго голову ломал, почему ты не подпускаешь меня ближе. Почему ты так дёргался во время нашей первой встречи. Почему ты... Почему ты так рьяно отталкивал меня все эти годы. А ты ревновал. Боги, Чуя, из всех возможных вариантов ты банально ревновал меня к Одасаку, непонятно что себе надумав?- Какая ревность, мумия? - с жалостью смотрит на мужчину Чуя, хотя внутри и дёргается что-то от чужих слов. - Ты головой ударился?- Нет, - улыбается Дазай и трётся носом о его нос. - Чуя ревнует меня. Как же мне реагировать на это признание? Чуя, ты не перестаёшь удивлять меня даже спустя все эти годы.- Дазай...Чуя не договаривает, потому что чужие губы прижимаются к его собственным, и первое же слово обрывается скользнувшим между губ языком. Дазай не тратит зря времени, сразу углубляя поцелуй, и Чуя бы оттолкнул его, если бы... Если бы на самом деле не хотел прижать к себе так близко, чтобы на рёбрах обоих остались синяки. Если бы на самом деле под всеми своими масками не любил всё так же сильно, как и раньше. Если бы не было этого облегчения в первую встречу и одной единственной мысли «жив, жив, жив». Если бы не было желания остаться в этой книжной истории навсегда, чтобы ничто и никто больше не смог забрать Дазая, увести из-под носа, вытащить, вырвать из его рук. Если бы не было страха, сжимающего душу, в тот момент, когда во время стычки с недобитым Шибусавой Анго назвал Дазая предателем. Если бы не было страха в тот момент, когда на сцену вышел Достоевский, порождённого осознанием того, что на этот раз Дазаю достался по-настоящему сильный противник, которого тот может и не переиграть.- Чуя, - выдыхает Дазай в его губы, припухшие и ставшие невероятно чувствительными, проводит по ним языком и прикусывает нижнюю, оттягивает до сладкой боли. - Я ушёл из Порта, потому что мне всё наскучило ещё до появления Верлена. Я ушёл, потому что чувствовал, что стою, топчусь на одном месте, а Одасаку дал мне дельный совет, задал направление, в котором можно двигаться. Я не сказал ничего Мори-сану, потому что он остановил бы меня. Я не сказал ничего тебе, потому что ты бы не понял и разозлился, потому что ты бы связал меня и оттащил в штаб, потому что ты поднял бы шумиху. Ты всегда был чрезмерно эмоциональным и вспыльчивым. Я просто не хотел... Не хотел этого всего. Не хотел твоих метаний и твоих упрёков, и видеть боль и обиду в твоих глазах. Ты бы не смог понять, а я бы не смог объяснить.- Одна чёртова записка, Дазай, - задевая его губы своими, отвечает Чуя и проводит языком по клыку, ощущая вновь острое покалывание в дёснах. - Одна грёбаная записка.- Я оставил её в твоей памяти, Чуя, - улыбается Дазай и легко целует его в кончик языка, скользит собственным по нижней губе, оставляя влажный след. - Записку, в которой говорилось: «Пожалуйста, Чуя, не оставляй меня». Разве не ясно? Я просил тебя выжить любой ценой, пока меня не будет рядом.Чуя на мгновение замирает, осмысливая эти слова, а после смотрит на Дазая так, будто тот предложил очередной нелепый самоубийственный план. Дазай, завидев его взгляд, только негромко смеётся и вновь подаётся вперёд, но на этот раз не только верхней частью тела, но и бёдрами. Мягкое трение между ними рождает первую волну полноценного возбуждения, и Чуя медленно проводит ладонями по крепким плечам и спине Дазая, по его пояснице и ниже, пока не впивается пальцами в ягодицы. Дазай сбито выдыхает ему в губы и льнёт ближе, трётся отчётливее, отчего внизу живота зарождается тягучее томление. Облизнувшись, Чуя легко чмокает подставленные губы и ведёт языком по линии челюсти, пока не соскальзывает губами на шею и не прижимается к точке суматошно бьющегося пульса.- Укуси, если хочешь, - бормочет Дазай, и в его хриплом голосе слышится искра маниакального интереса.- Позже, - обдумав эту мысль, отвечает Чуя и, подхватив Дазая под зад, без всякого труда перемещает их прямиком в постель. - Не думаю, что всё так просто, как мне помнится этой книжной памятью. Перестараюсь ещё, и вырубишься.- Полезное умение, - замечает Дазай, едва осознав момент переноса и уже почувствовав под спиной шёлковое покрывало. - Жаль, что его нельзя сохранить для реальной жизни.- Я не собираюсь обсуждать с тобой стратегии в постели, - морщится Чуя и вновь проводит носом по чужой шее, вдыхая приятный будоражащий его временную сущность запах, - но ваш одержимый любителем сладостей писатель может написать парочку сценариев, в которых силы эсперов останутся только у хороших парней, а плохие парни мгновенно вырубятся, только попав внутрь. Глядишь, и руки не придётся марать лишний раз.- Ты и спать со мной не собирался, - парирует Дазай и сверкает довольно глазами.- Любишь, чтобы последнее слово оставалось за тобой, верно? - усмехается Чуя и нависает над ним, не зная, что от вида растрёпанного размякшего от ласки Дазая его глаза засветились намного ярче. - Но не в этот раз, мумия. Ты ведь обещал, что не дашь мне уснуть, не так ли?- Невыносим, - улыбается Дазай.А после рывком меняет их местами, и Чуя может только несдержанно простонать, когда поцелуи и клеймящие укусы спускаются вереницей с его шеи до самого пупка. Дазай срывается, будто голодающий, добравшийся до еды, или обезвоженный путник в пустыне, рухнувший лицом в сладкие прозрачные воды оазиса. Короткие ногти скребут по бёдрам, оставляя краснеющие полосы. Язык вылизывает кожу в паху и поджавшиеся яички до тех пор, пока Чуя не чувствует, что полностью затвердел, но и этого Дазаю мало. Он оставляет засосы по линии косых мышц и кусает за тазовые кости, и лишь когда с головки подрагивающего члена срывается вязкая капля предэякулята, осевшая в завитках рыжих волос у основания, с самодовольным смешком обхватывает головку губами, всасывая её в рот и обласкивая языком.- Дазай...Стон сам срывается с губ, и всё, на что хватает Чую, это зарыться пальцами в каштановые кудри. Они мокрые и тяжёлые, вьются вокруг его пальцев плотными шелковистыми кольцами, и, глянув вниз, Чуя видит редкие яркие пятна лепестков, запутавшихся среди них благодаря его пальцам до этого, ещё в ванне. После взгляд скользит ниже, на раскрасневшееся лицо Дазая, на его раздутую изнутри щёку, в которую упирается головка его члена, на припухшие ярко-красные губы, и Чуя непроизвольно облизывается, когда перехватывает взгляд Дазая, тёмный и горящий, жадный и жаждущий. Руки сами скользят под подушки и нащупывают там флакончик с густым ароматным маслом. Вытащив плотную пробку зубами, Чуя на мгновение задыхается, когда Дазай заглатывает его член едва не до самого основания, а после медленно, очень, очень медленно выпускает, напоследок плотно сжав губы вокруг головки.- Иди сюда...Хрипло, на грани с рычанием. У Чуи в горле сухо как в пустыне. У Дазая от его голоса член дёргается и увлажняется. Чуя видит как в замедленной съёмке, как из щели на головке выступает мутная капля, становясь всё крупнее и крупнее, пока не срывается вниз, растягиваясь на мгновение ниткой, и не обрывается, падая на торчащее из-под сбитого покрывала одеяло, впитываясь в алую ткань тёмным пятном. От этого слюна за щеками собирается, хлюпать начинает, и Чуя рывком дёргает Дазая на себя и меняет их местами, подминая простонавшего от трения их бёдер мужчину под себя и соскальзывая вниз. Губы пробегаются по головке нежной лаской, широким мазком языка Чуя проходится от основания члена вверх и уже хочет взять в рот, как...- Даже не думай, - заполошно выдыхает Дазай и смотрит дикими от возбуждения глазами. - Убери свои клыки от моего члена, Чиби.Чуя смаргивает, встряхивает головой, чтобы хоть немного прояснилось внутри, а после ощупывает языком ещё более явно выступившие клыки, смотрит на подрагивающий член Дазая и... Ухмыляется.- Ла-а-адно, - почти мурлычет, щуря по-лисьи глаза. А после хватает Дазая за бёдра и резко подтягивает к себе, закидывая его ноги себе на плечи и подаваясь вперёд. - Как скажешь, Дазай.Дазай никогда не был особенно гибким, и после у него наверняка будет отваливаться поясница, но сейчас это не волнует ни Чую, ни самого Дазая, если верить его стонам и вздохам, и тому, как он сгребёт пальцами по шёлку покрывала, тонко скуля, пока Чуя медленно растягивает, раскрывает его скользкими от масла пальцами, попутно клеймя нежную кожу внутренней стороны бёдер метками от своих укусов и засосов, что позднее расцветут багровым и фиолетовым, и жёлтым, и зеленоватым, и где-то даже чернильно-синим. А после Чуя идёт ещё дальше. В тот момент, когда Дазай неожиданно резко сжимается на его пальцах, прогибается в пояснице и запрокидывает голову с зажмуренными глазами и немым стоном, сорвавшимся в итоге в хриплое сипение, Чуя на пробу царапает горячую кожу клыками и...Дальше воцаряется какое-то безумие. Стоит только первым каплям крови показаться на кремовой коже, и Чуя ощущает себя так, будто ему надели на голову колокол и ударили по нему молотом. Он видит каждый блик сверкающих в свете свечей капель крови, но, что важнее, он чувствует их запах, и это вовсе не запах металла, не запах тяжёлой солёной горечи. Это что-то невообразимое. Что-то пряное и острое, но в то же время сладкое и очень, очень ароматное. Как будто изысканное вино, налитое в бокал, у которого богатый аромат с множеством оттенков и вкус настолько многогранный, что даже после третьего глотка не можешь целиком понять его и всё собираешь и собираешь кончиком языка эфемерный привкус с губ и изнанки щёк, с нёба.- Чуя, - зовёт его Дазай и мягко ведёт ладонью по плечу. - Если ты хочешь... Давай...Чуя весьма смутно понимает, что ему нужно делать, точнее, как всё сделать правильно, но стоит только открыть пошире рот и вжаться клыками в податливую плоть, как Дазай дёргает бёдрами, насаживаясь на его пальцы, и клыки сами пропарывают кожу, входят глубже, и... Будто ток в голове. Будто вспышка слепящего света. А за этим - чистая амброзия, растекающаяся во рту, но дело не столько в крови и её невероятном вкусе, сколько в том, что Чуя будто оказывается в капсуле, и капсула эта - Дазай. Дазай, сжимающийся на его пальцах. Дазай, запах и тепло которого окутывают со всех сторон, пропитывают до самых костей. Дазай, кровь которого мёдом растекается по языку, лаская вкусовые рецепторы и пылающим огнём льётся в горло. Дазай, кровь которого на языке неожиданно порождает в голове Чуи отрывки мыслей и воспоминаний, ему не принадлежащих, но связанных с ним и только с ним.- Чуя, - стонет, вскрикивает Дазай и тянется к своему члену, такой чувствительный, такой податливый.«Чуя, Чуя, Чуя», - бьётся в голове памятью чужой крови, и собственное лицо перед глазами: улыбающееся, недовольное, злое, умиротворённое, с отголосками боли и с отпечатком познанного наконец-то острого удовольствия от секса, разделённого на двоих с Дазаем.- Дерьмо, - хрипло выдыхает Чуя, как только отрывается от чужой плоти, и вскидывает шальной взгляд на извивающегося под ним мужчину. - Дазай, я только что...- Я тоже, - улыбается Дазай и цепляется за его плечи, притягивая к себе. - Только что, будто вспышка в голове. Надеюсь, это успокоило тебя? В моей голове лишь Чуя, и так было всегда: неважно, пытался ли я придумать пакости или что-то другое.Чуя с радостью бы подчеркнул, что никакого «или» никогда не было, одни лишь пакости, но Дазай отвлекает его поцелуем, не обращая никакого внимания на вкус собственной крови, а после его влажные от масла пальцы касаются ноющего от возбуждения члена, смазывая со всех сторон, лаская самую головку, и остатки сдержанности Чуи уходя на то, чтобы, опрокинув Дазая на спину, укрыв его своим телом как тогда, в их первый раз, толкнуться внутрь жаркого тела не одним болезненным рывком, а медленно и постепенно, зацеловывая при этом лицо и шею Дазая, его плечи и острые ключицы. Бьющаяся точка пульса на шее так и притягивает взгляд, но вместо того, чтобы вновь укусить, Чуя только оставляет поверх неё засос и громко, облегчённо выстанывает, когда бёдра вжимаются в поджавшиеся ягодицы, и Дазай, скрещивает ноги у него за спиной и обвивает руками за шею, прижимаясь всем телом, как какой-нибудь осьминог.- Двигайся, Чуя, - шёпот в самое ухо и укус за хрящик. - Давай же...И Чуя даёт, отдаёт всё, что у него есть: и всю энергию, и всё желание, и всего себя целиком. Отдаёт долго и со вкусом. До тех пор, пока Дазай не впивается ногтями в его спину и не оставляет саднящие полосы. До тех пор, пока его дыхание не сбивается, а сердце не начинает колотиться так суматошно, что Чуя почти готов к тому, что оно выпрыгнет из груди Дазая наружу и врежется в его собственную грудную клетку. До тех пор, пока Дазай не зацеловывает его губы, не искусывает их до боли. До тех пор, пока к их поцелую не примешивается опять вкус крови Дазая, отчего Чуя сжимает его в своих руках почти до боли. До тех пор, пока ягодицы Дазая не краснеют от той силы, с которой бёдра Чуи вжимаются в них под звуки шлепков влажной от испарины кожи. До тех пор, пока Дазай с шалой улыбкой не зарывается пальцами в волосы на затылке Чуи и не вжимает его лицом в свою шею.- Если я сделаю это, то опять залезу к тебе в голову, - с трудом, но собирает мозги в кучу Чуя, давно потерявшись в жаре, запахе и вкусе Дазая.- Ты уже в ней, - шепчет Дазай ему в самое ухо и проводит языком от мочки до острого кончика. - Я хочу этого, Чуя... Я хочу ещё больше тебя в моей голове.И тогда острые клыки пропарывают нежную кожу во второй раз, и Чуя... Чуя чувствует себя так, будто перестаёт существовать. Укус в шею ощущается совершенно иначе, как и нашёптывала ему книжная вампирская память. Сознание улавливает отдельные куски разлетевшегося вдребезги пазла его восприятия, и Чуя только чувствует ногти Дазая, впившиеся в лопатки, и как мужчина сжимается на его члене, и какой он жаркий и шелковистый изнутри, и какой пряный и сладкий на языке. Какой любимый - в сердце. У Чуи гудит в ушах, как при падении с огромной высоты, а перед глазами алая пелена, сквозь которую прорываются отрывочно блеск почти чёрных глаз Дазая и его кривая усмешка, и его жаркий шёпот, складывающийся в растянутое с придыханием «Чуя», «ещё, сильнее», «пожалуйста» и «ты всегда был для меня самым...».- Дазай, - рвётся из груди на выдохе, бессознательно, едва слышно, как только клыки покидают округлые ранки, и губы прижимаются к жаркой коже, и язык зализывает укус. - Дазай... Дазай...- Я здесь, - ответ прохладным шёлком ласкает воспалённый обострившийся до боли слух, улавливающий каждый чужой вздох, каждый удар чужого сердца. - Я здесь, Чуя. И я больше никогда никуда не уйду.Это последнее, что слышит Чуя перед тем, как мир вокруг на мгновение вспыхивает алым и белым, а после погружается в кромешную тьму.Когда он открывает глаза в следующий раз, то первое, что видит - огромную полную луну за одним из окон без витража и сверкающее звёздами полотно ночного неба. Буря улеглась, оставив после себя лишь сырую свежесть, и Чуя всё ещё не чувствует холода, зато хорошо чувствует тепло прижавшегося к нему спящего Дазая. С того шёлковое покрывало соскользнуло до бёдер, отчего кожа покрылась мурашками, и Чуя какое-то время любуется подставленной ему беззащитной спиной, белизна которой почти серебрится в полумраке комнаты, а после пододвигается вплотную и прижимает Дазая к своей груди, переплетая их ноги и укрывая голые плечи мужчины более тёплым и плотным одеялом, отчего Дазай тихо вздыхает во сне и мягко улыбается.«Я больше никогда никуда не уйду», - звучит в памяти сбитый, прерывистый, полный желания и любви голос.Чуя жмурится до боли в веках и шумно выдыхает, утыкаясь носом в тёплую шею и мимолётно целуя две круглые ранки, оставленные клыками, что всё ещё на своём месте. Кажется, у него произошла сенсорная перегрузка или что-то вроде того. Слишком много Дазая - даже звучит смешно, но что есть, то есть. Его действительно оказалось слишком много, в голове и во всех аспектах восприятия, и вампирская сущность Чуи просто не вынесла такого счастья, из-за чего он отключился в момент оргазма. Великолепно. Более неловкой ситуации и быть не могло.- Много думаешь, - сонно бормочет Дазай и бессовестно притирается к нему тёплыми мягкими ягодицами. - Всё было великолепно. Я и не думал, что всё это может быть... Так. Не то чтобы у меня много опыта. Я занимался сексом лишь один раз, и это был ты. И знаешь, задница отваливалась, когда я от тебя уходил.- Если меня обучала сестрица Коё, это не значит, что она просвещала меня и по вопросам секса, тем более с мужчинами, - фыркает Чуя и трётся носом о плечо Дазая, собирая с кожи его запах, от которого пальцы на ногах поджимаются. - К тому же, это ты был нетерпеливым и постоянно подгонял меня.- Чуя тормозил и обращался со мной как с хрустальной вазой.- А ты мешал этому, и поэтому твоя задница отваливалась, когда ты уходил.- Туше.Дазай негромко смеётся, трётся щекой о подушку и разворачивается лицом к Чуе, утыкаясь лбом в его ключицу и вновь довольно вздыхая. Расслабленный и тихий, податливый и умиротворённый. Чуя всматривается в чужое лицо и не может сдержаться, мягко целует в лоб и переносицу, в кончик носа и в веки, ощущая на губах щекотку из-за чужих ресниц. Как крылья бабочки коснулись. Приятно. И ещё приятнее становится из-за того, что Дазай довольно мурлычет и льнёт всем телом, напрашиваясь на объятия и обнимая в ответ. Кажется, впервые в жизни Дазай целиком и полностью отпустил себя, не думает ни о чём в этот момент, предпочитая купаться в приятных ощущениях, и Чуя крепко обнимает его, зарываясь носом в каштановую макушку, не в силах сдержать едва заметную, но искреннюю улыбку.- Надеюсь, нас не выбросит из этой истории с голыми задницами, - только и бормочет Дазай перед тем, как провалиться в сон.- Очень на это надеюсь, - с ленцой усмехается Чуя и прыгает в объятия Морфея вслед за ним.

***

Эдгар знал, всегда знал, что однажды ему придётся расплачиваться за свои происки. Правда, грандиозного возмездия за все свои выходки он ждал ещё несколько лет назад, когда продал планы Гильдии Рампо и Йосано лишь ради того, чтобы встретиться с любимым детективом. И уж точно По не ожидал того, что именно зелёные глаза Рампо, похожего в настоящем на вышедшего на охоту дикого кота, станут этим самым возмездием.- Неужели это Накахара Чуя? - усмехается Йосано и медленно облизывается, кокетливо поправляя причёску, отчего крылья заколки-бабочки сверкают в ярком дневном свете. - Могу я узнать, что ты делаешь сегодня вечером?- Простите, Йосано-сенсей, - зеркалит усмешку женщины Чуя и с явным удовольствием осматривает своё зеркальное отражение, наконец-то вернувшееся на своё законное место в отражающих поверхностях. - Я занят одной невыносимой, но чрезвычайно привлекательной занозой в заднице, способной, как оказалось, очаровать и соблазнить даже вампира.По видит, как из-за мурлычущих интонаций и низкого голоса с обольстительными интонациями щёки развалившегося на диване Дазая, прячущего лицо закинутой на него рукой, заливает бледно-розовый румянец. Одновременно с этим в офис вбегает запыхавшийся как всегда опаздывающий Ацуши. Почти врезавшись в притопывающего ногой раздражённого всем этим фарсом с утра пораньше Куникиду, парень уже собирается начать извиняться, да так и застывает с приоткрытым ртом, глядя на крутящегося возле зеркала Чую.А посмотреть есть на что. В наряде, состоящем из плотных кожаных брюк и белоснежной шёлковой рубашки с воротником-жабо и красивой брошью, который Эдгар придумывал и описывал с особой тщательностью, сверкающий сытыми голубыми глазищами Накахара выглядит весьма и весьма привлекательно, особенно когда ерошит волосы на затылке, и ярко-рыжие пряди ловят свет солнца, покрываются эфемерным золотом. По мысленно дорисовывает светящуюся радужку и острые вампирские клыки и сжимается ещё сильнее под тяжёлым сверлящим взглядом Рампо. Получилось... Великолепно. Но радоваться этому с учётом всех обстоятельств - последнее дело.- Накахара Чуя-сан, доброго утра, - бормочет Ацуши, даже спустя годы побаивающийся нынешнего наставника Акутагавы.- Определённо, доброго, - усмехается Чуя и разворачивается лицом ко всем собравшимся. - Эй, лица попроще. Я не просил, чтобы меня накануне запихивали в эту дурацкую книжку и вытаскивали из неё с утра пораньше. Да ещё и в этом прикиде. Эй, писатель, не забудь вернуть мне мои вещи. Особенно шляпу.- Конечно, - бормочет По и кивает для верности. - Вещи Дазая-куна я тоже обязательно верну.- Меня и так всё устраивает, - улыбается Дазай и проводит пальцами по ослабленной шнуровке на груди.- Даже не думай, - шипит Куникида. - Что за вульгарный вид?- Прекрасный вид, - томно вздыхает Йосано, наигранно кокетливо хлопая ресницами, за что получает два одновременных самодовольных смешка.А потом происходит это. Добравшийся до кулера с водой Ацуши наливает себе попить и как раз собирается опустить кружку на свой стол, когда Чуя проходит мимо него до дивана, на котором развалился Дазай, чтобы привычно подколоть его на прощание. Всего доли секунды, и кружка с грохотом разбивается. Чуя резко разворачивается, и Дазай мгновенно садится прямо на диване, уже шаря взглядом по помещению в поисках угрозы. Все взгляды сосредотачиваются на замершем Ацуши, а парень огромными глазами смотрит на Чую и... Неумолимо краснеет. По замечает, как дёргается нос мальчика, вспоминает о его тигриных обострённых чувствах, и мысленно очень громко стонет, утыкаясь лицом в ладони, чтобы не видеть, как Накаджима медленно, но верно заливается краской до самых ушей, из-за чего через считанные секунды начинает напоминать головой чайник с валящим из носика паром и подпрыгивающей крышкой.- Что-то не так? - вскидывает бровь Чуя.- Нет, - пищит Ацуши, будто это не он только что уловил на Накахаре яркий отпечаток запах своего наставника, который может остаться только при очень тесном и очень длительном контакте.Они играют в гляделки какое-то время, а после губы Накахары искривляются в понимающей ухмылке, когда он тоже замечает очередное дёрганье кончика носа джинко, но он ничего не говорит, лишь продолжает свой путь до Дазая, только для того, чтобы ткнуть его указательным пальцем в пластырь телесного цвета на шее и одарить лукавым взглядом сверху вниз.- Не доставляй неприятностей коллегам, мумия, и не забудь про отчёты, - бросает мужчина, после чего разворачивается и направляется к выходу.- Как пойдёт, Чу-у-уя, - мурлычет Дазай и вновь укладывается на диване, всем своим видом давая понять, что до конца рабочего дня его не поднимет даже очередной апокалипсис, заглянувший на экскурсию в Йокогаму.- Кажется, эти двое наконец-то поладили, не так ли? - замечает Наоми. - Возможно, теперь встречи с представителями мафии перестанут оканчиваться криками, драками и счетами за испорченное имущество.- Да уж, - улыбается Йосано и с благодарностью смотрит на По. - Не знаю, о чём была ваша книга, По-сан, но спасибо вам за помощь.- Не за что, - шелестит Эдгар и жалеет, что не может раствориться.Потому что Рампо всё ещё сверлит его пристальным взглядом, и в нём столько же благодарности за то, что «Двойной Чёрный» наконец-то нашёл общий язык - По в самом деле не хочет знать, каким путём они дошли до того, чтобы под утро самим вывалиться из книги на пол офиса ВДА, что возможно только при определённом исходе истории, и осталось ли что-то после их «пути» от замка, служащего площадкой для воплощения истории - сколько вполне обоснованных подозрений и недовольства, ведь «Двойной Чёрный» в отношениях может оказаться ещё проблематичнее и шумнее, и невыносимее, чем раньше.Рампо пришёл как раз в тот момент, когда Дазай заклеивал след от вампирского укуса на своей коже, и пусть детектив не увидел самой метки, костюмы, изменившиеся отношения Накахары и Дазая и особая аура, окружившая их пеленой непонятной новой связи, не остались незамеченными. Рампо не дурак и умеет складывать два и два. У него нет никаких фактических физических доказательств того, что «Двойной Чёрный» перешёл на совершенно новый уровень своих запутанных непонятных отношений, но порой они и не требуются. И, к сожалению, это именно такая ситуация.- Ну, я пойду? - бормочет По и осторожно пододвигает к себе книгу, ради которой и пришёл в такую рань в ВДА. - Ещё столько дел...- Конечно, - отзывается Рампо и указательным пальцем прижимает книгу к столу. - Но это останется здесь. Очень интересно ознакомиться с твоим новым романом, По-кун.- Рампо-кун...Умоляющий взгляд разбивается о ледяной блеск зелёных глаз человека, у которого заранее болит голова из-за заоблачного уровня скакнувшей невыносимости «Двойного Чёрного».- Мне очень интересно, По-кун, каким образом твоя новая история привела к этому.- Хорошо, - жалко мямлит По, понимая, что у него нет выбора, и отпускает книгу, вместо этого прижимая к груди Карла и сбегая спешно покидая офис ВДА, предварительно попрощавшись с коллегами своего возлюбленного.Всю дорогу до дома По вспоминает не обещающий ничего хорошего блеск зелёных глаз, если ожидания и опасения Рампо по поводу нового уровня невыносимости «Двойного Чёрного» оправдаются - а они наверняка оправдаются - а ещё два сообщения, полученных спустя несколько минут после возвращения шумной непримиримой парочки из его прекрасной, такой чудесной книжной вселенной, которая в итоге приведёт его к долгим мукам совести и не только.«По-сан, мне очень понравился ваш роман. Хотелось бы узнать, не планируете ли вы продолжение? Как насчёт выпить кофе этим вечером около восьми? Уверен, вы найдёте для меня время», - от Дазая.«По-сан, а вы, оказывается, превосходный писатель, не так ли? Приглашаю вас на ужин в эту пятницу, чтобы отблагодарить за столь неожиданный, но приятный подарок. Отказы не принимаются. Поверьте, это и в ваших интересах», - от Накахары.По мелочно задумывается о том, пожелает ли Накахара тоже получить продолжение истории, в которую попал «Двойной Чёрный», вместо того, чтобы подвергнуть его пыткам из-за всего произошедшего. Если так, будет просто прекрасно, потому что тогда По сможет взять с него плату связями и не только, благодаря которым в рекордные сроки получит самые лучшие, изысканные и популярные сладости со всего мира. Он уверен, что «Гулаб Джамун», «торт Павлова», «Ламингтон» и много бельгийского шоколада ручной работы обязательно растопят сердце Рампо, какой бы острой ни была реакция мужчина на его тщательно скрываемый эротично-готический роман.Если она, эта реакция, будет, конечно. Эдгар всегда был наблюдательным человеком и заметил, как долго Рампо сверлил пристальным взглядом пластырь на шее валяющегося на диване Дазая. На лице детектива в тот момент промелькнуло нечто, похожее на лёгкую мечтательность, и... По встряхивает головой. Нет. А что, если ему показалось или он выдаёт желаемое за действительность? Нет, нет и нет. «Гулаб Джамун», «торт Павлова», «Ламингтон», много бельгийского шоколада ручной работы и никак иначе - чтоб наверняка.

|End|