Помещение... было странным.

Это был огромный круглый зал. Пол и стены его покрывали пожелтевшие от времени плиты известняка. Отесанный камень сплошь и рядом испещряли узоры в лучших традициях египетского этноса. Черные иероглифы, обрамленные овальными рамками, стебли папируса, боги, преклоненные ниц люди — все они явно вышли из-под кисти одного художника.

А потолок... отсутствовал. Вместо него была лишь сосущая чернота, уходящая ввысь.

Отсутствовал также и источник пресловутого яркого света. По периметру помещения тянулись горящие факелы, но скудное пламя, полыхающее в них, не могло создать и половины того освещения, что царило здесь.

Вот только на этом странности не заканчивались.

В центре зала возвышались четыре каменных трона, расставленные по кругу. Все четверо были вырезаны из цельных глыб натурального камня, причем каждый из своего вида. Первый был из бирюзы — насыщенно голубой, с сетью белых прожилок. Второй — малахитовый, третий... названия этого камня, я так и не смогла припомнить. Он был синим, с серыми и черными вкраплениями. Кажется, подобный минерал я уже видела на кулоне Леса, когда тот сорвал его перед презентацией...

Последний трон озадачил меня еще больше, нежели его предшественник. Красновато-коричневый, с желтыми и белыми разводами — такого камня, я даже и не знала. По крайней мере, по названию.

Однако не троны заставили меня нервно поежиться.

Жертвенники.

У стен, напротив каждого из тронов, стояло по жертвеннику из идентичного материала. Эти — тоже были сделаны из цельных глыб, но уже менее филигранной резки. Жертвенные столы имели одинаковую форму строгих параллелепипедов.

Над столами нависали гигантские фрески. Это были портреты египетских богов. Полулюди-полуживотные изображались в полный рост в окружении иероглифов и овальных рам.

Пугающе огромные. Лаконичные. Особенно яркие. Художнику, создавшему этих чудовищ, на славу удалось вознести их над всеми прочими участниками настенной композициями.

Кошка. Крокодил. Женщина с коровьими рогами. И птица. С длинным изогнутым носом.

Эта картина, отчего-то не понравилась мне особенно.

Возможно от того, что мы стояли к ней ближе всех прочих, и я могла рассматривать ее в более детальных подробностях.

Синий стол, у которого она висела, тоже не вызвал у меня особых симпатий.

Как, впрочем, и все помещение в целом.

Зал походил на место поклонения. Обитель заседания секты. Или группы язычников. Словом, одно из тех мест, откуда разумным людям следует убираться как можно быстрее.

В голове закрутилась тысяча мыслей, не способных сформироваться ни в один вразумительный вопрос. Впрочем, даже если бы таковой и сумел назреть на моем языке, с озвучанием его возникла бы сложность — в горле встрял ком.

— Что... что это такое? — выдала наконец я.

Ком в горле, слегка смягчился, но все же никуда и не пропал.

Джехутинов, впервые за все время нашего путешествия, повернулся в мою сторону, одаряя меня холодным пробирающим взглядом. Огни факелов зловеще полыхали в очках преподавателя, делая черты его лица еще более резкими.

— Мы называем это место «карманом», — сухой ответ сорвался с его губ, — Карманом в пространстве.

— Я не понимаю... — голова моя зашлась в напряженном мотании.

Слова преподавателя не прояснили ситуацию ни на йоту. Даже напротив, запутали, создав в сознании еще большую мешанину.

Тото Анатольевич снял со стены один из факелов.

— Ты знаешь, кто это? — поинтересовался педагог, озаряя его пламенем один из рисунков на известняке.

Изображение располагалось чуть левее от человека с птичьей головой, примерно на уровне моих глаз. По размеру оно было в разы меньше портретов, но при этом все же выглядело на порядок крупнее прочих иллюстраций.

На нем длиннохвостый пятнистый кот готовился нанести смертельный удар изогнувшемуся в немыслимых дугах змею. Острый нож, крепко обхваченный когтистой лапой, казалось, вот-вот рухнет на шею рептилии, отсекая ей голову.

— Это... действующие лица какого-то мифа? — предположила я, на что получила довольный утвердительный кивок.

— А по именам?

— Я не сильна в египетской мифологи, — мне не оставалось ничего, кроме как отрицательно покачать головой.

Преподаватель развернулся, и теперь пламя факела оказалось между нами, создавая иллюзию походного уюта. Мы будто сидели по разные стороны от костра. И не было ничего этого — ни зловещих картин, ни жуткого зала с жертвенниками, ни нависшей над макушками тьмы.

Только я, он, да огонь, нас разделяющий.

— Каждый день, от рассвета до захода, ладья Ра, бога Солнца, проходит над человеческим миром, озаряя его своим божественным светом, — пустился в рассказ преподаватель, — А по наступлению вечера Ра вступает в смертельную схватку с силами зла, желающими повергнуть все сущее во тьму. Каждую ночь он отвоевывает право на существование света, чтобы поутру мы могли увидеть лучи восхода.

Тото Анатольевич сделал паузу.

— Главный его враг — кровожадный демон Апофис, имеющий форму змея о четыреста пятидесяти локтей. Он нападет на солнечного бога, стоит дневному путешествию Ра подойти к завершению. Чтобы сразиться с ним Ра принимает обличие дикого кота...

Факел вновь вернулся к изображению на стене. Свет огня практически вплотную приблизился к вооруженной кошачьей лапе.

— Другие боги Египта всегда выступали на его стороне, если тому вдруг требовалась подмога. Их было много. Они жили в богатстве и процветании, окруженные почитанием своего народа. Купались в славе. Принимали подношения. Имели такую власть над смертными, какая не снилась и ни одному из царящих фараонов... Вот уж кто точно были настоящими правителями.

Джехутинов притих. Грудь его взметнулась вверх в подавленном вздохе.

— Однако тех пор, как древнеегипетская цивилизация перестала существовать, многое изменилось.

— Для людей? — вынырнула из молчания я.

— Для богов.

Свободной рукой Джехутинов поправил оправу на своей переносице.

— Люди перестали им поклоняться, вера в них оказалась утрачена. Культ пал. И боги стали слоняться по человеческому миру, точно неприкаянные души. Искали себе занятия и развлечения, дабы как-то скрасить рутинные будни вечности. Помогали смертным в развитии их новых цивилизаций. Наживали на этом богатства. Убивали друг-дружку, когда становилось совсем уж скучно...

Пламя факела вдруг взметнулось ввысь, будто бы раздуваемое сильным порывом ветра. Вот только движения воздуха при этом в зале не происходило никакого...

— Так продолжалось столетиями, пока в уме Сета, покровителя хаоса и войны, не родилась одна безумная идея, — продолжил вещать Джехутинов. — Он вспомнил, как однажды, Апофис практически одолел солнечного бога. В тот день Ра был настолько истощен силами, что не смог выйти поутру на небесный свод. И случилось затмение, самое длинное, какого только видал этот мир. И испуганные люди пали перед богами ниц, непрестанно моля их о возвращении великого светила...

Губы Тото Анатольевича вдруг сомкнулись, сжавшись в тонкую полоску.

— И тогда Сет предложил другим богам убить Ра. Помочь Апофису в его битве, чтобы наступило куда более продолжительное затмение. Логика Сета была проста: отнимите у людей солнце, и они начнут поклоняться ему вновь. Ра со временем вернется, переродившись, вместе с ним вернется и свет... Но куда раньше возвратится былое величие культа — боги солнечной эннеады заполучат свое прежнее могущество и вновь воцарятся над смертными.

— Звучит, как детская сказка, — отметила я, хотя саму меня от речей преподавателя давно уже покрыло слоем мурашек.

— Некоторые из собратьев ответили ему то же самое, — кивнул Джехутинов, — Но по большей части... Многие согласились с его планом. Боги оказались тщеславны. Привыкшие к лучам славы и всеобщему почитанию, они довольно болезненно переживали свое низложение. И потому ухватились за призрачную надежду, словно голодные псы за голую кость.

В голосе Джеутинова промелькнули заметные ноты пренебрежения.

— Правда остались и те, кто сохранил рассудок. Те, кто понимал, что их время прошло. Что люди шагнули далеко вперед, и уже никогда не вернутся к своим старым идолам. Отними у смертных солнце — и боги им уже не понадобятся. В мире без светила они либо вымрут, пав жертвами природных катаклизм, либо научатся выживать. А последнее... если и случится, то, скорее, подтолкнет их к новому этапу техногенной эволюции, чем откатит к истокам древности. Ибо человек, построивший мир, в котором не нужно солнце, будет считать богом лишь одно существо – себя.

Джехутинов запнулся.

— Впрочем, шанс на выживание людей будет ничтожно мал. Без солнечного света эта планета потеряет слишком многое – остановится фотосинтез, температуры сравняются с космическими... С куда большой вероятностью можно сказать, что исчезновение солнца поставит земную жизнь на необратимый путь к гибели. И тогда уже не станет никого. Ни людей, ни богов. Некому и не над кем будет править.

Суть этой истории окончательно ускользнула из-под моего внимания. К чему идет данный рассказ, и какое отношение ко всему этому имеет зловещий подвал под домом творчества, оставалось все такой же загадкой.

Тото Анатольевич же продолжал свой рассказ.

— Так полтора века назад случился раскол, и еженощное сражение Ра и Апофиса обрело новый размах. Боги разделились на два лагеря. Часть их примкнула к Сету, вместе с которым стала вмешиваться в великую битву и выступать на стороне демонического змея. Другая же часть — объединилась под предводительством Гора, взывающего к разуму и сражающегося в ночи за жизнь солнца-Ра. Брат пошел на брата, сестра — на сестру. Боги Египта и так давно перестали быть единой семьей, растеряв свои узы на порогах вечности... Но настолько яростной вражды их эпос еще не знавал.

Педагог примолк. Его серые глаза хмуро глянули на мое лицо, будто искали какой-то отклик. Но мне все еще нечего было сказать.

— Я все равно не понимаю, как это относится к этой комнате, — нервно пробормотала я.

Обстановка зала уже не внушала мне того же испуга, что в первую минуту, но и особого комфорта от нахождения в ней я тоже не испытывала.

Однако Джехутинов сделал вид, что не расслышал мой вопрос.

— Многие из богов полегли на этом поле боя, — повествование его понеслось дальше, — Геб. Маат. Бэс. Мут. Список их имен становился все длиннее, пока один бог... Не стану пока называть его, не вспомнил об одном секретном оружии против своих собратьев. Могущественном... Выполняющем не только функции атаки, но и защиты. Знаешь, что было этим оружием?

Внезапно полученный вопрос озадачил.

— Ну-у, — промямлила я, растерянно пожимая плечами, — Какой-нибудь древний артефакт?

Преподаватель усмехнулся.

— О нет, — короткий его смешок заставил меня напрячься, — Этим оружием были люди.

— Люди? – тело вздрогнуло само собой.

По спине моей пробежал холодок.

— Именно, — кивнул Анатолий, — Приверженцы других культур. Те, кто не верил в египетских богов, и не преклонял перед ними колена. Ведь если ты не поклоняешься какой-то силе, и не признаешь над собой ее власти, то и ранить она тебя не сможет. Не сумеет нанести вреда, как бы не хотела, потому что ты — не в ее подчинении. Для нее ты будешь недосягаема.

На мгновение я задумалась: я взаправду ли Тото Анатольевич является педагогом? Речи, озвученные им, больше подходили священнику-экзорцисту. Или проповеднику.

Или заядлому сектанту.

— Вот и боги Египта не могут навредить тем, кто не исповедует веры в них, — голова Джехутинова склонилась на бок, — Худшее, что они смогут сделать с человеком иной религии — лишь с силой оттолкнуть его от себя.

— Хорошо это или плохо? — я окончательно запуталась в поступающей информации.

— Смотря для кого? — Анатолий подал плечами, — для бога? Или для человека? Бог не способен нанести урона человеку, не поклоняющемуся ему. А человек чужому богу — способен. Очень даже способен.

— То есть, люди могут убивать «не своих» богов?.. — удивилась я.

— Бога убить нельзя, — Джехутинов отрицательно покачал головой, — Бог — это идея, а идея бессмертна до тех пор, пока жива память о ней... Но человек может убить его физическую оболочку. Тело, иначе говоря. И идея станет бесплотной.

Я зависла, осмысливая слова педагога.

— Только когда тебе нужно еженощно присутствовать на битве за свет — становиться бесплотным духом — не лучшая затея, — язык преподавателя звонко цокнул, — В общем, сторонники Сета вспомнили об этой особенности, и стали вселяться в тела неверующих в них людей.

— Секундочку, — перебила преподавателя я, — но если человек не верит в... допустим, Сета, то как тогда Сет может в него вселиться?

— По обоюдному соглашению, — Тото Анатольевич пожал плечами, — Формально это называется сделкой. А человек, впустивший в свое тело божество — фантошем.

— Как? — чем дальше заходил рассказ преподавателя, тем меньше мне сейчас хотелось находиться рядом с ним.

— Фантош, — повторил Джехутинов, — Марионетка, грубо говоря.

Я поежилась. Что само слово, что его суть звучали немало пугающе.

— Так вот, — продолжил педагог, — лагерь Сета стал использовать в битве за свет фантоши. Боги являлись на поединок кота и змея в телах людей и выходили из боя без малейших потерь. Зато наносили урон своим противникам с лихвой... Тогда сторонникам Ра тоже пришлось прибегнуть к использованию фантошей. И битва богов превратилась в битву марионеток.

Джехутинов покосился в сторону тронов.

— Каждый бог обзавелся группой людей, поочередно становящихся его фантошами — командой. В первую ночь в бой отправлялся один человек, во вторую — другой, в третью — следующий. Такой порядок был заведен, чтобы и сами люди могли восстанавливать свои силы.

Взгляд преподавателя вернулся к моему лицу, одаряя его странным пробирающим взглядом.

— Фантоши стали для богов жизненно важным ресурсом. Ведь пока у тебя есть человеческое тело — ты неуязвим, — ладонь Джехутинова вновь сомкнулась вокруг моего запястья, увлекая меня в путешествие по круглому залу, — Вот только далеко не каждое тело будет пригодным для вступления в сделку...

Преподаватель сделал остановку у большого портрета женщины с коровьими рогами.

— Хатхор, — представил он ее, озаряя светом факела фреску и стоящий под ней краснокаменный стол. — Богиня любви, плодородия и материнства. Ее фантошем может стать лишь тот человек, чье сердце наполнено любовью, умиротворением и заботой. Чей каждый поступок направлен на созидание и помощь ближним.

— Так это же легко: любить и заботиться, — пожала плечами я.

Преподаватель усмехнулся

— Любить маму и кота — это одно, — ехидно протянул он. — Любить же всех, включая своих врагов — совсем другое.

Я похолодела.

Откуда ему известны подробности моей домашней жизни?

Да, про мать я упоминала в рассказе Беку Заевичу. Про нее Джехутинов мог узнать из разговоров с коллегой.... Но Барсик? Я ведь не говорила о нем никому ни слова!

— А как насчет помощи другим? — Тото Анатольевич прищурился, — Смогла бы ты без сомнений выручить тех троих, что грабили тебя в подворотне? Или простить все обиды своим одноклассникам?

Ответом ему стал тягостный вздох.

— То-то же, — подвел черту педагог, устремляясь к следующему портрету. — Не так-то это и легко, как видишь.

Теперь над нашими головами возвышалось изображение человека-крокодила.

— Себек, — подсветил его факелом Джехутинов. — Повелитель Нила, бог всех рек и озер. Вода — его родная стихия. И она же должна быть родной стихией его фантошей.

— В смысле, он вселяется в рыб и земноводных? — не поняла я.

— Нет. Речь исключительно о людях: пловцах, ныряльщиках, аквалангистах. Тех, кто дружит с водой. Тех, кто ловок и изворотлив, как вода. Кто спокоен, как речная гладь в штиль, и силен настолько, что способен точить собою камни.

— Силен — физическим или морально? — решила уточнить я.

Образ, обрисованный Тото Анатольевичем стыковался в моем мозгу разве что с супергероями из ярких американских комиксов. Или олимпийскими чемпионами. Представить такого человека в своем окружении у меня никак не выходило.

— И то и другое, — удивил меня преподаватель.

И повел к третьей фреске — изображению женщины-кошки.

— А это — Бастет, — указал он на ее стройный стан. — Богиня красоты, женственности и страсти. Ее фантоши — люди яркие, творческие, артистичные. Такие энергичны, креативны, и всегда на виду. Их даже в толпе различаешь безошибочно — они видны в ней, как огни, пылающие в ночи.

И снова мои представления зашли в тупик. Теперь перед глазами рисовались голливудские актеры и звезды эстрады, но никак не обычные люди.

— С таким списком запросов, эти ваши боги давно должны были остаться без фантошей, — тихо присвистнула я.

— Да, это не те способности, которые всегда есть у людей в наличии, — Тото Анатольевич согласно кивнул, — Но это те способности, которые можно развить.

Глаза его хищно блеснули.

— Именно с этой целью Гор и построил дом творчества.

— Чего? — я замерла, кажется, ослышавшись.

Одно дело было слушать миф о богах и марионетках, и совсем иное — подобные заявления.

— «Восход» построил Гор, — повторил преподаватель, хлестко чеканя каждое слово. — Бог царей и царь богов.

-Это... его портрет висит на стене четвертым? — осторожно поинтересовалась я, параллельно начиная обдумывать план отступления.

После всего сказанного ум мой видел всего одно толкование происходящему: Джехутинов — псих. Сумасшедший фанатик, возведший в подвале своего офиса языческий храм. Больной человек, начинавшийся древних легенд и начавший придумывать к ним новые. Линять из его лап следовало как можно быстрее.

Насколько этот пациент опасен, проверять мне не хотелось. Вот только запястье мое все еще было зажато в тисках его ладони, и так просто дать деру я не могла.

— Портрета Гора здесь нет, — преподаватель даже не глянул в сторону последней картины. — Его изображение висит в директорской.

Я обмерла.

А может, все гораздо хуже? И этого психа не отстраняют с работы потому, что и сам директор повернут на его идеях? Помнится, Анка поглядывала на двери директорской с весьма опасливым взглядом...

Джехутинов, тем временем, повесил факел на стену и вновь вернулся к теме своего повествования.

— Это заведение было открыто для того, чтобы сторонники Ра, могли активно развивать нужные им способности в молодых поколениях и готовить себе фантоши еще с малых лет.

— Кружок домоводства, бассейн и театральная студия, — ахнула я, коря себя за то, что не разглядела очевидных параллелей ранее.

Так значит Тетяна воображает себя жрицей Бастет?.. А Бек Заевич — прислужником... того, речного бога?

Да нет... не может этого быть!

Язык поворачивался все хуже и хуже, выдавая мое отчаянное волнение, ноя все равно задала следующий вопрос:

— А как боги вселяются в людей? — с сумасшедшим беседу следовало непрерывно поддерживать, по крайней мере до тех пор, пока мне не удастся придумать веский повод для отступления.

— Они проводят ритуал, — рука Тото Анатольевича недвусмысленно легла на жертвенник, оказавшийся ближайшим — зеленый, под изображением женщины-кошки. — После которого становятся способны перемещать свое сознание в тело фантоша.

Голос его вещал настолько уверенно, что одним только своим звучанием внушал не дюжий страх.

— В ходе обряда фантош получает от божества камень-проводник, который усиливает связь между ними. Чтобы открыть путь к своему телу, человек должен носить его на уровне сердца.

Джехутинов показательно ткнул меня пальцем в солнечное сплетение. Я ойкнула от неожиданности. И одновременно вздрогнула от самого действия.

Прикосновение его пугало, как никогда ранее. Если сейчас он так просто позволил себе ткнуть меня в грудь, то кто знает, что он может позволить себе в следующий момент?

Отступать к выходу следовало как можно быстрее.

— У каждого бога свой камень-проводник. В случае с Бастет это малахит, — рука Джехутинова хлопнула по жертвеннику, призывая обратить внимание на его зеленую текстуру. — У Хатхор — это сердолик, а у Себека — бирюза.

— ...и из этих же камней сделаны троны... — осенило меня.

— Верно, — голова сумасшедшего качнулась в согласном кивке, — Боги используют эти троны, чтобы направить свое сознание в тела фантошей.

Преподаватель неспешно подвел меня к центру зала. Прошел мимо зеленого трона и остановился у синего. Последний камень и последний бог все еще оставались неназванными. И это отчего-то заставляло меня напрягаться.

— А кто — четвертый бог? — вопрос вырвался сам собой. — Чей это трон?

— Из лазурита? — глаза Джехутинова загадочно блеснули за стеклами, — Мой.

— В смысле, ваш? — не поняла я.

Тото Анатольевич молча опустился на синий камень, расслабленно прислоняясь голыми лопатками к его холодной спинке. Руки преподавателя по-хозяйски легли на подлокотники, задумчиво постукивая по ним кончиками пальцев.

Запястье мое наконец-то оказалось на долгожданной свободе. Но теперь я отчего-то медлила уходить.

— Чтобы стать моим фантошем, нужен высокий IQ. Решающую роль здесь играет твой уровень интеллекта. Для меня важна способность быстро соображать и решать нестандартные задачи. Наличие тяги к знаниям. Развитое логическое мышление и пытливый ум.

Наверное, взгляд мой стал совсем уж скептическим, потому как в следующую минуту преподаватель вздохнул.

— А я смотрю, ты не сильно-то веришь в мой рассказ? — скорее утвердительно, нежели вопросительно бросил он.

Я молчаливо потупила глаза. Отвечать что-либо при таком раскладе, мой язык попросту побоялась.

— Хочешь в этом убедиться?

— Как? — пожала плечами я.

Но ответа не последовало. Преподаватель закрыл глаза, расслабленно откинувшись на спинку трона.

И тот час же, словно по волшебству, перед его глазами возникло четыре синие голограммы.

Длинная, то и дело подпрыгивающая вверх; коротенькая, пританцовывающая на месте; третья — пульсирующая, словно сердце в рекламных роликах, и последняя — вялая. Это были бесформенные сгустки света, застывшие в воздухе, точно блуждающие огоньки.

Я почувствовала, как ноги мои прирастают к полу.

Джехутинов провел пальцами по воздуху, точно перелистывал страницы или проматывал новостную ленту в смартфоне. Голограмма перед его носом сменилась на самую длинную из всех.

А потом у меня зазвонил телефон.

Я пристыженно обернулась на преподавателя, окидывая его немым вопросом. Мол, можно? Но Джехутинов все также продолжал сидеть с закрытыми глазами, никак не реагируя на трезвонящую мелодию звонка. Он будто и вовсе ее не слышал.

Номер, отобразившийся на экране, был совершенно мне не знаком. Однако пальцы все равно нажали на кнопку ответа.

— Алло, — озадаченно отозвалась я.

— Узнала? — донесся из трубки настороженный голос Елисея.

— Лес?..

— Лес слышит тебя, — усмехнулся из динамика все тот же голос, — Но говорить сейчас не может. Потому что речевая функция его тела всецело принадлежит мне.

Я вздрогнула, переводя испуганный взгляд на преподавателя.

— Не смотри на меня так, — интонация собеседника значительно посерьезнела, — Я говорил тебе. А ты не верила.

Сердце екнуло, чувствуя, как внутри сознания начинают расползаться глубокие трещины.

Мозг судорожно заметался в мыслях, чуя в происходящем какой-то подвох. В конце концов, все это могло быть тщательно подготовленной пьесой, розыгрышем, в которой любитель попаясничать Лес с большой охотой принял участие.

— ... а сейчас ты думаешь, что все это было спланировано, — в голосе проскользнули нотки утомления. — Спешу разочаровать: о твоем визите в «Восход» этим утром не знал никто, кроме тебя самой. Твое появление стало для нас ни меньшим сюрпризом, чем для тебя — этот звонок.

По ту сторону провода послышалось покашливание.

— Ты не должна была видеть ни наших ран, ни этого зала. Не сегодня.

Пальцы стали ватными, и я еле контролировала, чтобы те не разжались, и дорогой смартфон не полетел на щербатый пол.

— Кто вы? — только и смогла выдавить я, с усилием опуская телефон в карман.

Веки преподавателя распахнулись, открывая пробирающий до костей взор серых глаз.

— Я Тот.

— Кто?..

— Тот. Туут. Джехути. — голос его эхом прокатился по круглом залу, много крат отдаваясь от стен, — Бог мудрости. Бог луны. Бог времени.

Человек в бинтах поднялся с лазурного трона. Впрочем, человек ли?

Взгляд мой нервно заметался по окрестностям, не способный сосредоточиться на одной точке. Когда же я вновь собралась с духом и решилась вернуть внимание к преподавателю, меня ждал сюрприз.

У Тото Анатольевича не было головы.

Вместо нее на его теле сидела голова той самой птицы.

Я вскрикнула, чувствуя, как немеет мое сердце и застывают, парализованные страхом, конечности.

Теперь меня обуревало одно единственное желание.

Бежать.

Как можно дальше отсюда.

И чем быстрее, тем лучше.

Именно это я и поспешила сделать. Секунда — и ноги уже со всей прыти несли меня к выходу. Обратно, в темные подвалы с бесконечными тоннелями, но пусть уже лучше туда. Куда угодно, лишь бы подальше от этого жуткого зала и страшного получеловека, оставшегося в его недрах.

Кровь бешено стучала в висках, дыхание перехватывало, но все это теперь казалось мелочами.

Однако стоило мне завернуть за первый же угол, как лицо мое с размаху впечаталось в нечто теплое и мягкое.

— Не лучшее для пробежки место, — отметило оно со знакомым акцентом.

Я подняла глаза и увидела Бека Заевича. Зиятбек стоял напротив, и губы его тянулись в своей обыденной улыбке. Спокойной, доброй, родной. В этом мрачном подвале она была подобна лучику света, пробившемуся сквозь непроглядную тьму.

— Спасите меня! — взмолилась я, возрадовавшись появлению знакомого лица.

Из груди моей вырвался облегченный вздох. Теперь я здесь не одна. Теперь мне помогут. Огородят от ужасного монстра, затащившего меня сюда.

— От чего? — будто бы совсем и не удивился Нилтымбеков.

— Тото Анатольевич... он... там...

Договорить не получилось.

На плечи мои грузно опустились чьи-то ледяные ладони. Чужие пальцы впились в плоть, заставляя тело покрыться холодным потом.

Я вздрогнула от ужаса, резко оборачиваясь назад. До последнего надеясь, что увижу там кого-то другого. Но кого-то другого прийти со стороны зала попросту не могло.

За моей спиной стоял он.

Его длинный дугообразный клюв нависал над моим лицом точно топор палача, застывший над шеей приговоренного. Всполохи барахлящих ламп зловеще играли на перьях птичьей головы. Взгляд глаз-бусинок не отражал ровным счетом ни единой эмоции, и от этого становилось только еще жутче.

— Так Тото не там, он здесь... — долетел до моих ушей размеренный говор Зиятбека.

А далее — последовал знакомый хруст шейных позвонков. Все как тогда, во дворе с алыми кленами.

Смутно подозревая неладное, я повернулась обратно.

И почувствовала, как в горле стынет крик неподдельного ужаса.

С плеч Бека Заевича на меня взирала зубастая морда крокодила.

Вот теперь-то мне поплохело по-настоящему.

Неужели и он — один из них?..

Чудовище, дремлющее в черном омуте его глаз, вырвалось на свободу. Только вот оказалось оно ничем иным, как истинной сущностью наставника.

Мой единственный луч света растворился, слившись воедино все той же тьмой, что окружала меня и прежде. С каждым мгновением тьма эта становилась все более и более осязаемой. Она будто пыталась поглотить меня с головой, утопить в себе, захватить. Сделать что угодно, лишь бы не отпускать жертву из своих липких щупалец.

— Нет! — обреченно сорвалось с моих губ. — Нет! Нет! Нет!

Мое тело затрепыхалось, точно рыба, попавшая в сеть, и в какой-то момент пальцы Джехутинова дали слабину. Чудом вырвавшись из его рук, я ужом проскользнула мимо Нилтымбекова и со всех ног бросилась бежать.

Быстрее.

Быстрее.

Быстрее.

Повороты плыли перед глазами. Сердце колотилось так сильно, что буквально намеревалось выпрыгнуть наружу.

Прочь.

Прочь.

Прочь.

Как можно дальше от этого проклятого подвала. Как можно дальше от «Восхода» и всех этих... существ.

В боку предательски закололо, в глазах — рассыпались цветные мушки. Но скорости я не сбросила. Даже напротив — прибавила что было сил. Я бы, скорее, упала без дыхания, чем остановилась. Чем позволила бы двум монстрам, оставшимся позади, нагнать меня.

Лестницу я преодолела в несколько прыжков. Пролетела мимо водной глади бассейна и со всей прыти понеслась к дверям. На выход.

Руки на удивление легко оттолкнули тяжелую входную дверь. Ноги стремительно перелетели через порог проклятого заведения, вынося меня на улицу.

На лицо мое упало солнце. И, кажется, все осталось позади.