Парк, расположенный вдоль берега реки Ханган, в районе Инчхон, всегда привлекал меня. Я любила гулять по местным тропинкам и наслаждаться вечерними закатами. Тут обычно тише, чем в самом центре. Машины рядом с парком проезжают редко, а если и проезжают, то на сниженной скорости. Шум воды и шелест листьев, побеспокоенных ветром, успокаивали и навевали мысли о родном городе. Поздними вечерами, когда солнце пряталось за горами и холмами, зажигались фонари, а мосты, соединяющие берега, подсвечивались и сияли издалека. По велодорожкам, проложенным по всему парку, проезжали спортсмены и дети с родителями, поддерживающие активный отдых на свежем воздухе. На спорт-площадках, оборудованных для людей всех категорий, встречались и бабушки с дедушками — легкая атлетика им тоже была не чужда.

Я же, не обладая особой тягой к спорту, приходила в парк ради теплой и приятной атмосферы. Было любопытно смотреть на других людей и наблюдать за их интересами. Иногда я поддавалась искушению и брала велосипед напрокат. Я не чувствовала себя одинокой, когда каталась по парку, потому что компанию мне составляли чужие люди, проезжающие мимо.

— Тут красиво вечером, — будто подтверждая мои мысли, сказал Чень Син.

В этот раз, впервые за всю учебу в Корее, в парке Ханган я была не одна. Сюда меня пригласил Чень Син, когда мы встретились в ресторане. Молодой мужчина был серьезно настроен сводить меня на свидание, чему я была не удивлена. Я всегда была привлекательна и умела этим пользоваться. Однако Син был привлечен не только моей внешней красотой, но и внутренней. Его увлекла моя смелость, наглость и уверенность, чем обладают немногие.

Я была не против общения. А с чего мне быть против, если на свидание меня позвал действительно красивый мужчина, умеющий выбирать хорошие костюмы, галстуки и музыку? Я редко ходила на свидания в последний год, потому что не могла больше терпеть одногодок. Порядочные парни попадались редко, а изысканные ухажеры так вообще считались вымершим видом. Чень Син же будто оказался с другой планеты.

Столкновение в ресторане было поистине удачным стечением обстоятельств. Чень Син и Чхве Юнмин решали деловые вопросы на втором этаже заведения и спустились на первый этаж, чтобы разъехаться по домам, но услышали мой задорный голос: я пыталась подбодрить Минсу. Китаец и его друг не смогли удержаться и подошли, чтобы удостовериться в своих догадках — правда ли это та самая девушка из бара с рок-музыкой? Господин Чхве действительно был заинтересован в знакомстве со мной и Минсу, потому что Чень Син почти всю неделю без умолку говорил обо мне.

— Госпожа Ан, он всеми фибрами своей души хотел сходить с вами повторную встречу! Пожалуйста, сходите с ним на свидание! — прямо сказал мне Чхве Юнмин, когда я нарочно стала отказываться и оправдываться учебой. Мы стояли на выходе и собирались вновь разминуться. — Пожалуйста, не беспокойтесь за друга, я его подвезу до кампуса! — Юнмин подмигнул мне, хитро поглядывая на ворчливого Минсу.

— Не стоит, я и сам могу доехать, — воспротивился Кан, когда поймал радостный и сияющий взгляд друга Чень Сина. Минсу не любил чужих людей, поэтому вообще не хотел иметь дело с господином Чхве. Я же была только рада такой возможности: при посторонних Минсу бы вряд ли стал меня отговаривать от свидания.

— Да ладно, чего тебе это стоит, оппа? — шепнула я на ушко другу, тыкая того локтем в бок. — Соглашайся! Будет невежливо, если я уведу Чень Сина и не оставлю никакой компании для его друга!

— Уверена, что это ты его уводишь, а не он тебя? — ревностно спросил Минсу, обеспокоенно хватая меня за руку.

— Все будет хорошо, — уверила его я. — Просто сделай мне одолжение! Умоляю! Это же парень, с которым мы виделись во...

— Во сне. Знаю, — закончил за меня фразу Кан Минсу без всякой надежды в голосе. Я счастливо улыбнулась, заручившись мнимой поддержкой друга, и на прощание помахала ему рукой.

По глазам Чень Сина я заметила, насколько сильно его приободрило мое согласие, а главное — одобрение друга. Он, с нескрываемым ощущением победы, повел меня под руку в сторону черной машины, припаркованной у крыльца отеля, где был расположен ресторан. Я обернулась назад, чтобы убедиться, что Минсу тоже уходит: он, словно каторжник, шагал к машине господина Чхве. А Юнмин будто и не замечал ничего: бодро открыл дверцу красного гоночного автомобиля, приглашая Кана сесть вперед, в пассажирское кресло.

Чень Син не отставал от друга, будто подражая его галантности, уступчиво приоткрыл мне дверь и подал руку, чтобы я с комфортом залезла в автомобиль. Я одарила его благодарной улыбкой и, поправив платье, опустилась на сиденье. Чень Син быстро хлопнул дверью, обошел широким шагом машину и сел рядом со мной, за руль.

— Хочешь прогуляться? — предложил он с каменным лицом, но горящими глазами. Чень Син старался скрыть истинные чувства, но мою женскую чуткость и наблюдательность нельзя было провести. Я кивнула, и мы тронулись. Я не знала, куда мы поедем гулять, но была в предвкушении.

Чень Син включил аудиосистему и, на панели управления, выбрал знаменитый одноименный альбом The Fray. Песни, разбивающие сердца своей мелодичностью и романтичностью, медленно прокручивались одна за другой. Мы неспешно ехали под них с открытыми окнами. Легкий ветер сквозил внутри и развевал мои темные волосы в разные стороны; я неловко собрала их в хвост, чтобы не попадали в лицо Чень Сина. Молодой мужчина, как мне показалось, не просто так выбрал столь нежную и душещипательную музыку. Подобные песни дарили определенный покой и умиротворенность.

— У нас похожие вкусы в музыке, — призналась я, повернувшись в сторону Чень Сина. Он же не отрывался от дороги, но все же ответил:

— Очевидно, ведь мы познакомились в баре с хорошей рок-музыкой. Ты там часто бываешь? Судя по реакции твоего друга — да, — это была явная попытка уколоть меня и задеть за живое, вывести на эмоции.

— А ты, видимо, нет, — парировала я нападение. Мужчина вопросительно посмотрел на меня, ожидая продолжения. Его глаза будто интересовались — с чего бы могли взяться такие выводы? — Был бы чаще, то знал, что я там выступаю с группой. Мне незачем искать парней, если тебя это интересовало. Они сами меня находят, — я наигранно скромно прикрыла рот ладошкой и посмеялась. — Ничего, что я неформально? — опомнилась я. Обычно я всегда разговариваю в уважительном стиле с незнакомцами, но атмосфера располагала к неофициальной манере.

— Все в порядке, — кивнул он, переводя взгляд вперед. — Ты поешь или играешь? — будто невзначай спросил Чень Син спустя пару минут молчания. Кажется, он обдумывал дальнейший разговор, потому что своим ответом я заставила его чувствовать неловкость.

— Играю. Я училась музыке в России. Скрипка, пианино, орган... Никогда не любила ею заниматься, но здесь я будто по-новому ее открыла для себя, — и это было правдой. Музыка будто приобрела новый смысл, когда члены группы взяли меня в постоянные пианистки и дали возможность самовыражаться. Шин Вонсок проявил ко мне огромное доверие, пустив в свою творческую обитель. Я, наравне со всеми членами группы, могла участвовать в написании песен и мелодий. Это был лучший подарок за всю мою жизнь.

— Родители заставляли? — догадался Чень Син. В моменте он словил мой грустный и отрешенный взгляд, когда я упомянула учебу в русской музыкальной школе. Вопрос Сина заставил меня вновь вспомнить мучительное время, когда я буквально билась за каждую награду на музыкальных конкурсах, чтобы порадовать маму.

— Да, поэтому я никогда не думала, что когда-то обрету свободу, играя на пианино. Это было своего рода мучение. Многие, после музыкальных школ, бросают музыку, особенно если это навязывается, — я вздохнула и посмотрела вперед, понимая, что Чень Син везет меня в уже знакомый парк. — А ты? Занимался когда-то музыкой?

— Нет, никогда не занимался, — ответил он, паркуя машину на обочине. — Но мне не нужно знать ноты, чтобы ею наслаждаться, — я посмеялась на его неловкий и абсолютно глупый ответ.

— Чтобы наслаждаться любыми вещами необязательно знать, как они делаются! Сказал так, будто я должна осуждать тебя за незнание нотной грамоты! — возмущенно заявила я, когда машина остановилась, и Чень Син дернул рычаг ручного тормоза.

— Ну, у тебя такое лицо, будто ты могла бы осуждать, — пожал он плечами. Я закатила глаза и собиралась покинуть салон, но Чень Син остановил меня жестом. Сначала вышел сам, а потом открыл мне дверь и спросил:

— Ты же пьешь пиво? — в этот момент я подумала: чем не идеальный вечер?

В багажнике автомобиля оказался целый ящик с безалкогольным, осветленным пивом. Я больше предпочитала темное, но и это могло сойти. Когда парень предлагает девушке пиво на первом свидании, можно считать его удачным — как минимум в моем понимании. Напиток оказался теплым, но это не могло испортить вечер: он и так был слишком странным. Двое молодых людей — приехавших в парк на дорогой машине, разодетых в вечерние наряды, никак не соответствующие местному антуражу — шли по прогулочной дорожке с банками пива в руках.

— Люблю этот парк, — согласилась с Чень Сином я, когда он сказал, что ему нравятся вечера у реки. Короткая фраза, слетевшая с его губ, звучала одухотворенно: ему нравилось созерцать природу вдали от шумного центра. — Я была удивлена, когда ты привез меня сюда.

— Часто тут бываешь? — этот вопрос можно было бы расценить как утверждение, если бы не присущая корейскому языку особая вопросительная интонация, монотонная в начале и восходящая под конец. Я кивнула и посмотрела на Чень Сина. Когда наши взгляды пересеклись, он смущенно отвернулся, делая вид, что больше заинтересован в разглядывании ночного неба. Я проследила за его взглядом. Взошла полная луна — восемнадцатое число — середина апреля.

— Да, иногда, — уклончиво ответила я, не вдаваясь в дальнейшие подробности. Я оглянулась назад и заметила, что мы прошли довольно длинный путь. Парковочные места давно были позади. — А кем ты работаешь? Ты выглядишь довольно молодо, чтобы водить ту дорогую машину? Или это... — я хотела спросить про родителей, но осеклась. Мне показалось, что вопросов и так было слишком много, да и спрашивать про родителей пока было неуместно.

— Продолжаю дело отца. Мы занимаемся скупкой бизнесов, дорабатываем их перепродаем. А ты студентка, как я понял? Причем, я бы сказал очень прилежная, — он усмехнулся, вспоминая прошлое воскресенье и мое внезапное вторжение в его личную жизнь.

— Верно подметил! Я студентка экономического факультета, лучшая на патоке, — без тени стеснения подтвердила я. — Но везде мы не без греха. Все-таки даже самые ответственные люди должны уметь веселиться. Иначе в чем смысл? Просиживать всю жизнь за учебниками и увядать от скуки? Это не про меня!

— А для чего ты скрывалась от своего профессора? Боишься, что тебя будут в чем-то обвинять? — спросил Чень Син и заинтересованно посмотрел на меня.

— Профессор Сон пытался занижать мне оценки до недавнего времени, — поделилась я и сделал пару глотков пива. — Но сейчас он уверен в том, что я самый лучший человек на свете! Не только лучшая студентка, но и служительница в церкви! — Чень Син широко раскрыл глаза и пораженно посмотрел на меня, не ожидая такого ответа. И правда: образ тусовщицы, из запрещенного рок-бара, с дерзким поведением никак не сочетался со "служительницей церкви" — это вообще реально?

— Как это вообще произошло? — шок отразился на лице мужчины. Он предвкушал действительно увлекательную историю, которую я и поведала со всеми интересующими слушателя подробностями.

Я рассказала и о том, как познакомилась с Минсу, как он привел меня в католический храм, потом о профессоре, и о развитии всей этой истории. Чень Син был внимательным и отзывчивым слушателем: он кивал, переспрашивал и смеялся. Мы гуляли по парку и наслаждались моментом. Я не чувствовала дискомфорта рядом с ним. Было ощущение будто мы знакомы целую вечность, но просто долго не виделись и случайно встретились. Я почувствовала в Чень Сине родную душу.

Мы настолько увлеклись друг другом, что забыли о времени. Было совсем поздно. На улице стало холоднее. Подул ледяной, для теплой корейской весны, ветер. Чень Син заметил, как я приобняла себя за плечи, чтобы согреться, и, без лишних вопросов и предложений, стянул с себя синий пиджак и накинул на меня. Первые несколько секунд я даже не понимала, что произошло, а потом благодарно улыбнулась и продолжила разговор.

На время я посмотрела только под конец прогулки, когда мы вернулись к машине, и ахнула — наступил конец комендантского часа. Все студенты в корейских университетах были обязаны вернуться в общежитие до двенадцати часов ночи — Золушки на минималках, только вот принцы рядом не ошивались! Я разочарованно вздохнула. В комнату было не попасть до семи утра — что делать?

— Что такое? — спросил Чень Син, замечая мой потухший взгляд, когда мы разместились в салоне и включили обогреватель — я была этому очень рада, потому что пальцы на ногах замерзли.

— Час ночи, — сказала я так, будто мужчина должен был понять, в чем смысл утверждения. Он задумчиво посмотрел на меня. Я пояснила: — У нас комендантский час до двенадцати. А мне завтра к первой паре! По математическому анализу! Что за непруха! — и откинулась на спинку сиденья, думая: "Интересно, что же предложит Син?" — очевидно, что я ждала приглашения в гости. И мужчина из моего сна в самом деле оказался принцем:

— Хочешь, поедем ко мне домой? — испорченным принцем. Мой внутренний голос ликовал от счастья.

Никогда не понимала правил первого свидания, придуманного непонятно кем, для девушек. Люди говорят: "Не прыгай в постель на первом свидании!" — какой же бред! Я не собиралась строить из себя святую Деву Марию, когда этот образ с первой же секунды нашей встречи с Чень Сином был невозможен. Знакомство с мужчиной было за гранью моего представления об идеальной встрече. Из тысячи возможных сценариев для столкновения — поиск одной и той же книги в библиотеке, перепутанные заказы в ресторане, столкновение в парке — нам выпал обычный, второсортный бар, с андеграундной и порицающейся в Корее музыкой, и неловкий первый поцелуй — что может быть еще неприличнее? Я была намерена довести все до абсурда и получить кайф. "Даже если не выйду за муж за этого красавчика, то поимею его на всех возможных плоскостях!" — так я думала.

Когда мы заезжали в неизвестный мне район Сеула, то проехали мимо буддийского храма, обвешанного со всех сторон разноцветными бумажными фонариками. Свет проникал сквозь тонкую бумагу и создавал радужные блики на дорогах и соседних домах, раскрашивая скучную серость панелей. Дома в незнакомом месте больше напоминали высокие стены, потому что окна не выходили в сторону проезжей дороги. Пешеходных дорог не было совсем. Машины с дорог сразу выруливали в гаражи. Парковок рядом не было совсем, даже обочин. Я сразу догадалась, что попала в скрытое от глаз общественности место. Жильцы этого района любят уединение и покой вдали от городского шума.

Стены двухэтажных и одноэтажных строений были покрыты плющом, создавая иллюзию джунглей. Иногда, рядом с домами, прям под стенами, можно было заметить кустарники или низкие деревья. Архитектура в Корее всегда была проще российской. Например, дом моих родителей в Калининграде мог похвастаться шикарной и дорогой отделкой. Корейские коттеджи, в сравнении с ними, были в тысячу раз проще, потому что местные люди не видели красоту в пошлых нагромождениях — у них все было изящнее и тоньше — основной удар делался на ландшафтный дизайн. Красота в природе.

Машина заехала в гараж. А мы с цокольного этажа поднялись на первый, обустроенный для жизни. Внутреннее убранство дома было простым, как две копейки — минимализм во всей его красе. Белые стены с современными картинами на стенах, похожими на абстракции, светлая мебель и много растений. Квартира была чистой и прибранной, даже полы были вымыты до блеска. Когда я сняла туфли и опустила голую стопу на сияющую кафельную плиту, то я не почувствовала липкости или мусора. В доме Чень Сина можно было проводить операции.

— Будешь ужинать? — спросил он, а я с радостью согласилась, хоть совсем и не чувствовала голода. Хотя... Я соврала. Голод был, но не тот, на который рассчитывал Чень Син.

Мужчина улыбнулся и закатал рукава рубашки — это было по-домашнему уютно. Я восхищенно наблюдала за тем, как Чень Син развязал галстук и бросил его на диван. Расстегнул верхние две пуговицы рубашки и повел меня в сторону кухни. Я закусила нижнюю губу, предвкушая хороший вечер: стянула одолженный пиджак с плеч, затем болеро, и скинула их на кресло, стоящее рядом с диваном. Я не знала, что согревало меня больше после прогулки на улице — тепло, исходящее от полов в доме, или жар, зародившийся под кожей.

Мы прошли на кухню. Я встала возле барной стойки и облокотилась на нее боком, наблюдая, как мужчина вытаскивает яйца, молоко и готовый рис из холодильника. Чень Син стоял ко мне спиной. Я прожигала мускулистую спину жарким и требовательным взглядом, но объект моего вожделения будто этого и вовсе не замечал. Сильные руки разбили четверку яиц в миску, залили их молоком и стали взбивать массу. Я думала, что Чень Син порадует меня омлетом, но вместо этого он решил приготовить традиционные китайские яичные роллы. Их приготовление было гораздо тонким делом, чем может показаться на первый взгляд: на специальную сковородку прямоугольной формы нужно постепенно выливать тонкий слой омлета, ждать, пока он пропечется, а потом постепенно сворачивать в трубочку до нужной толщины.

Мужчины за готовкой казались мне в разы привлекательнее, чем за любым другим делом. Для меня это было сродни магии. Мой отец и брат были не из тех мужчин которые способны таким простым способом ухаживать за девушками. Они были способны приготовить еду только для себя любимых, забывая о других членах семьи. По-простому — они эгоисты. Поэтому, готовящий для женщины мужчина, был для меня настоящей экзотикой.

Спустя десять минут непокладистого и кропотливого труда, Чень Син позвал меня за стол. Думаю, что он догадывался о том, насколько сильно привлекал меня в этот момент, потому что, когда тарелка с рисом и яичными рулетиками опустилась на стол прямо передо мной, Чень Син посмотрел на меня понимающим взглядом. Я ему благодарно улыбнулась и взяла предложенные палочки для еды.

— А ты давно в Корее? — спросила я, когда мы начали трапезу.

— Часто бываю тут по некоторым делам. Сейчас взялся за несколько проектов в Сеуле и Намъянджу, поэтому задержусь тут на полгода. А так я разъезжаю по всем странам мира, знаю несколько языков, — поделился он. Мы сидели за узким столом друг напротив друга. Нас разделяло всего четыре маленькие тарелочки — две с рисом на каждого, и две общие, с кимчи (острая маринованная капуста) и роллами. Две чашечки с ячменным чаем стояли по бокам.

— Какие языки? Я знаю всего два, русский и корейский. Сейчас прохожу курс китайского в университете. А английский и немецкий я учила еще в школе, но не скажу, что знаю их на достойном уровне! — я вспомнила насколько ужасно нам преподавали иностранные языки: для того, чтобы получить пятерку в аттестате по ним, нужно было всего лишь хорошо написать контрольную работу. Базовых знаний было достаточно, чтобы получить высший балл. Учителя не особо требовали с нас великих достижений, поэтому я не напрягалась в выпускных классах. — Но поздороваться и спросить у иностранца дорогу, наверное, смогу.

— А я, помимо корейского и родного китайского, знаю в совершенстве еще английский. Не люблю посторонних людей на бизнес-встречах, — объяснил он. — Но корейский знает большинство китайцев, как и корейцы знают китайский. Наши страны находятся в дружественных отношениях, поэтом это что-то вроде обязанности, — он неопределенно махнул рукой, будто объясняя всю простоту.

— Да, я заметила. В экономической сфере часто используются иероглифы, чтобы точнее передавать информацию на бумагах. Насколько я знаю, юридические факультеты тоже проходят курс китайского. Но у них там все гораздо глубже, чем у нас, — я договорила и опустила последний кусочек яичного рулета в рот. Причмокивала от наслаждения вкусом. Чень Син и впрямь был хорошим поваром. Перца и соли было в меру достаточно, чтобы почувствовать нежный вкус омлета.

— Я могу помочь тебе с китайским, если хочешь, — предложение звучало заманчиво, я была близка к тому, чтобы согласиться, но... — Я подтягивал младших учеников в школе, думаю, что из меня выйдет отличный репе... — слово "репетитор" повисло тишиной в воздухе.

— Хм, — я отпила чай и незаметно ополоснула полость рта. Напиток был похож на кофе, такой же горький, но немного отдавал запахом травы и каких-то булочек с сахаром. Я поставила чашку на стол и поднялась со стула. Мужчина проследил за мной взглядом. Я подошла к нему. — А знание китайского передается... допустим, через поцелуй как вирус? — я нависла над Чень Сином, опустила ладонь ему на грудь и пальчиком коснулась застегнутой пуговицы. Мужчина первые две секунды смотрел на меня с замешательством, а потом вмиг поднялся со стула. Он так же, как и я, мгновение назад, запил съеденную еду чаем и поцеловал меня.

Губы Чень Сина сначала нежно прикоснулись к моим, будто пробуя на вкус, а потом с жаром прижались плотнее. Я раскрыла губы, и позволила языку мужчины проникнуть вглубь рта и переплестись с моим. Чень Син будто нерешительно обнял меня за талию, но я смело положила правую ладонь на его запястье и опустила руку ниже, на попу. А сама стала активно расстегивать пуговицы рубашки. Последняя пуговка никак мне не давалась, поэтому я яростно и злостно оторвала ее и с приглушенным стуком положила на стеклянную столешницу. Чень Син понял, насколько я нетерпелива, и запустил пальцы под подол персикового платья, слегка путаясь в слоях пышной юбки.

В страстном порыве мы перетекли с кухни в гостиную, где по приходу навели небольшой беспорядок и оставили галстук с верхней одеждой. Все это и так портило аккуратность гостиной, но мы с неумолимой жаждой стремились превратить все в хаос. Где-то по дороге Чень Син скинул рубашку, оставив ту на полу. Теперь я лицезрела подкачанную грудь и кубики пресса. Не было никаких причин сдерживать себя, поэтому я пламенно поцеловала чужую грудь, прижимая ладони к желанному телу. Пальцы прошлись по мышцам торса, потом коснулись нижней части живота и опустились к ширинке брюк.

— Риэ, постой, — притормозил процесс Чень Син шепотом.

Платье все еще было на мне. Мужчине было неудобно снимать его с меня, пока я пыталась стянуть с него брюки. Я выпрямилась, подняла руки в верх и позволила его тонким пальцам наконец-то освободить себя от лишней ткани. Синтетическое блестящее платье наэлектризовало уложенные в завитки волосы и превратило прическу в сложносочиненное нечто. Но Сину было определенно не до этого: его липкий и пристальный взгляд путешествовал по моему телу, огибая грудь и бедра. Он томно вздохнул и приложил ладони к груди. Кружевная ткань белого бюстгальтера не принесла нам обоим от этого прикосновения ни малейшего удовольствия, поэтому я резко развернулась спиной к Чень Сину. Он расстегнул белье и повалил меня на диван.

Мы стянули друг с друга остатки одежды, и я полностью потеряла контроль. Только Чень Син сохранил крупицы трезвости и успел достать презерватив из кармана брюк, до того, как я умело украла последнюю каплю его здравомыслия, касаясь непослушной рукой члена. Син затаил дыхание, когда я вырвала из его пальцев презерватив, преподнесла ко рту и зубами открыла упаковку. Одной рукой придерживала толстый, средней длины член, а другой постепенно раскатывала резинку по длине.

— А я думала, что только у корейцев обрезанные члены, — хищно и довольно усмехнулась я, предвкушая, долгий секс. Русские мальчики были слишком чувствительными и нетерпеливыми для меня из-за наличия крайней плоти. С обрезанными секс мог продолжаться чуть ли не на пять, а то и десять минут дольше. Меньше крайней плоти — больше удовольствия.

— А я думал, что у тебя небритый лобок, как у всех корейских женщин, — парировал Чень Син. В его голосе также слышалось удовлетворение. Пока я возилась с презервативом, мужчина с затуманенным взглядом рассматривал идеально выбритый лобок и набухшие от возбуждения половые губы. Большим пальцем Син коснулся клитора, погладил его по кругу, а указательным и средним проник внутрь влагалища, надавливая на стенки. Я шире раздвинула ноги и промычала, когда пальцы согнулись. Это, без всяких сомнений было прекрасно, однако не так, как ощущение члена внутри.

— Среди русских девушек немодно оставлять волосы там, — я закончила с презервативом и ухватилась за шею партнера. — Все! Давай же быстрее! Я сейчас умру от ожидания! — и тогда Чень Син без промедлений приник ко мне всем телом, вытаскивая пальцы из вагины.

Прикосновение мягких и влажных губ к шее пробудило во мне неукротимый огонь, пылающий во всем теле. Кожа стала чувствительной в тысячу раз, а тело ослабело, превращаясь в тягучее и податливое месиво. Шея была моей слабой зоной, как и поясница. Одно прикосновение к ним заставляло меня дрожать и всхлипывать от наслаждения.

Чень Син был опытным любовником, знающим, как доставить удовольствие. Когда он проник в меня, я ощутила себя выше седьмого неба. Такого не было еще ни с одним мужчиной прежде. Он ласкал меня везде, вырывая стоны в свое удовольствие. Мучал меня, одаривая горячим дыханием там, где собирался прикоснуться губами. Я не могла вобрать в легкие достаточно воздуха, чтобы просто вздохнуть нормально, каждый раз, когда кончик языка Сина еле ощутимо проходился по коже, оставляя влажные следы. Поцелуи обрушились на мое тело: шея, грудь, руки, плечи...

Я цеплялась короткими ногтями за широкие и покатистые плечи, оставляя красные следы, когда Чень Сил усилил толчки. Ногами обвила торс в попытке притянуть партнера ближе. Мне хотелось слиться с Сином в неделимое целое, вобрать его в себя полностью и получить божественное наслаждение. И мужчина поддался моему необъемлемому и неподвластному желанию: притянул за талию ближе и закинул ноги к себе на плечи.

Я блаженным взглядом смотрела в лицо Чень Сина и видела его усладу. На лбу выступили капельки пота; растрепанные темные волосы взмокли и прилипли к лицу. Я аккуратно убрала челку со лба и зачесала пальцами назад. Но мужчина испортил мои старания, грубо вдавливая в подушки дивана. Не ожидая столь ярой и сокрушительной страсти, я уцепилась за волосы мужчины, потеряв контроль над телом. Когда я сжала темные пряди между пальцев, то услышала желанный, гортанный и грубый стон. Это возбудило меня сильнее, чем прелюдии и ласки — зачем заниматься сексом с мужчиной, когда он тихо кряхтит, боясь издавать пошлые звуки? Чужие стоны — услада для моих ушей, подтверждение того, что я королева в постели. Нет, не королева. Богиня.

Я сильнее натянула волосы Чень Сина, вырывая очередной глухой стон. Сладкие мужские стоны были музыкой для моих ушей. Мне хотелось словить эти ноты, поймать, как бабочек в сачок в летнюю пору. Я поддалась ощущениям и без малейшего смущения поцеловала Чень Сина в губы, награждая за открытость и податливость. И это был самый яркий и запоминающийся момент во время секса, прежде чем все закончилось.

Чень Син буквально упал на мою грудь, потеряв все силы, дарованные ему свыше. Он вывернул всего себя наружу, чтобы укротить жадную до любовных утех львицу подобную мне. Распалил и ублажил. Нирвана, накрывшая нас с головой, словно морская волна, пришла так же резко, как и ушла. Мы тяжело дышали в объятьях друг друга, как будто вышли из-под воды. Наслаждались теплотой, разлившейся под кожей. Я чувствовала биение сердца Сина над своим, оно громыхало и норовило выскочить из груди в попытке встретиться с моим.

Мы полежали еще минут десять, а потом встали и отправились в душ. Мы не спеша помылись вместе, в одной душевой кабине, по очереди натирая друг другу спины. Когда пена оказалась на кафеле вместе с потом и медленно просочилась в отверстие слива, а кожа стала чистой до скрипа, Чень Син, стоящий за спиной, трепетно поцеловал меня в оголенное плечо. Я смущенно рассмеялась и развернулась к нему, целуя в губы. Этот миг не был опошлен в моих воспоминаниях, а наоборот, был полон романтики и нежности.

Чень Син показал мне свою комнату, она была просторной и пустой, будто в ней совсем никто не живет. Однако это была лишь иллюзия, подаренная общим минимализмом во всем. Ничего лишнего. Мы легли в постель. Была глубокая ночь. За весь день я вымоталась и была готова спать даже на улице, в коробке. Но тут все было даже лучше, чем где-либо еще, где мне доводилось спать ранее. Белые шелковые простыни, чужая пижама, больше на размера три, легкое, как облако, одеяло, мягкий матрас и Чень Син, обнимающий за талию — формула для идеального и крепкого сна.

***

Яркие лучи восходящего солнца ударили мне в глаза, когда веки лениво раскрылись. Я медленно повернула голову в правый бок и увидела рядом с собой спящего Чень Сина. Он хмурился во сне, сдвигая брови к переносице. Это заставило меня улыбнуться: выглядело очень мило. Я поборола желание разгладить морщинку, боясь разбудить мужчину. Я приподнялась на подушках и оглядела комнату в поисках часов. На тумбочке, со стороны Чень Сина, стоял будильник с электронными часами: шесть часов, двадцать пять минут — я проснулась раньше обычного. По понедельникам я вставала в семь утра. Спасибо живым часам, что так вовремя подняли меня с постели: нужно было успеть привести себя в порядок и бежать в университет. В общежитие не было смысла заезжать, потому что я бы все равно не успела, да и учебники на понедельник я хранила в университетской ячейке.

Я аккуратно отодвинула одеяло и встала с кровати, чтобы не потревожить сон Сина. Тихими шагами дошла до шкафа, намереваясь отыскать какой-нибудь спортивный костюм и одолжить его на день. Идти в вечернем платье на пары — идея не очень заманчивая. В гардеробе, среди дорогих и брендовых костюмов, я нашла обычный серый костюм для тренировок, парочку белых носков и классические для Кореи резиновые шлепки — их тут носили абсолютно все люди в любую погоду, даже я. С таким небольшим набором я бесшумно покинула комнату и спустилась на первый этаж дома.

В панорамных окнах, выходящих во двор, виднелся красивый сад с цветами, бассейн, шезлонги и летний столик с креслами для вечерних посиделок. Солнце ярко сияло оранжевыми, желтыми и розовыми лучами, освещая газон и деревья в саду. Я улыбнулась новому дню и прошла на кухню, чтобы быстро приготовить завтрак. Осмотрела содержимое холодильника и оценила его на два балла из пяти: свежих овощей не было, но вместо них лежала вскрытая банка с консервированной кукурузой. Я цокнула языком и достала ее из холодильника. Порывшись на полках, нашла консервированный тунец, из которого можно было сделать хорошую закуску к оставшемуся с прошлого вечера рису. Я подогрела еду, разложила по тарелкам, выставила все на стол, съела свою порцию и переместилась в гостиную. Всю разбросанную одежду сложила на угол дивана, а брошенный на пол презерватив выкинула в мусорное ведро, стоящее на улице: в частных домах мусор не распределяли, поэтому снаружи был всего один бак для всех видов отходов.

Только когда пришло время вызвать такси, я поняла, что оставила мобильный телефон и сумочку в машине Чень Сина. Пришлось долго думать, где бы мужчина мог оставить ключи от машины, потому что в кармане брюк их не было. А пиджак был какое-то время на мне, поэтому Син просто не мог оставить их там. Потом я вспомнила про гараж и ключницу на выходе с цокольного этажа. Спустилась вниз по памяти, нашла ключницу и поняла, что брелоков с пищалками много, так же как и машин — четыре модели на парковку. Ключи от Porsche я сразу отмела в сторону, как и от внедорожника Hongqi, осталась только две пары — обе от мерсов. Я вздохнула, взяла два брелока и пошла в гараж. Щелкнула одним ключом — ничего. Вторым — открылась нужная машина. Я вытащила с переднего сиденья сумку и сразу полезла за телефоном, но, к моему несчастью, он оказался разряжен.

— Черт! Я уже опаздываю, — пришлось подниматься обратно. Благо в доме был стационарный телефон, с которого можно было позвонить: номер оператора горячей линии таксопарка я знала наизусть, потому что часто приходилось приезжать с тусовок в общежитие после одиннадцати, когда автобусы не ходили, а на метро было долго ехать. Если бы кто-то разбудил меня глубокой ночью, то я по памяти, как таблицу умножения, продиктовала бы этот номер. Даже мобильный телефон матери я не знала наизусть, как номер оператора. — Алло! — я взяла стационарный телефон и вместе с ним вышла на улицу, чтобы посмотреть адрес дома. — Доброе утро, мне нужно такси! Да! Адрес... Спасибо!

***

— Риэ! Почему ты не отвечала на телефон? Я весь вечер тебе звонил! — Минсу нашел меня в столовой кампуса на большом перерыве между занятиями. — Боже, что на тебе? — он осмотрел меня с ног до головы, подмечая небрежный пучок, штаны и худи мужского размера и шлепки, больше похожие на лыжи: они все время норовили слететь с ноги, когда я ходила.

— Провела ночь у Чень Сина и стащила у него одежду, потому что если бы поехала переодеваться в общежитие, то не успела бы на пару профессора Сона. А он и так меня не очень любит, — недовольно фыркнула я. Кан Минсу привык видеть меня на парах в более классических и повседневных образах — блузки, юбки, лодочки. — Восемь утра — это смерть. Кто вообще придумал ставить математический анализ в такую рань?

— А с телефоном что? — мой ответ немного успокоил Минсу, но все же он не оставил желание допросить меня. Недовольство и осуждение все еще было в его глазах.

— Разрядился, — отмахнулась я, замечая хорошее место за столиком у окна. С подносом, полным еды, я засеменила к самому освещенному пространству в столовой. Минсу двинулся за мной. — А ты как? — лавируя среди проходящих мимо студентов, спросила я, поглядывая назад, чтобы видеть лицо Минсу.

— Ужасно! — раздраженно ответил друг, догоняя меня, когда поток надвигающейся на нас толпы уменьшился. Мы поравнялись. — Этот! Этот! — непривычные для Минсу ярость и злость сочились из каждого слова. — Боже! Пресвятая Дева Мария! Я ненавижу тебя за то, что ты оставила меня вчера наедине с Чхве Юнмином! Он! Он! Да простит меня Господь! Он извращенец какой-то! — кричащим шепотом говорил он возбужденно мне на ухо. — Это было ужасно! Я думал, что..! — дальше Минсу не стал говорить. Он резко захлопнул рот с громким стуком челюстей и закинул голову назад, уводя взгляд в потолок.

— Я ни слова не поняла. Впервые вижу тебя таким эмоциональным. Уровень твоего шока явно превышает стандартный, — с саркастическими нотками в голосе прокомментировала ситуацию я, садясь на свободный стул. Кан Минсу тяжело приземлился напротив и скинул рюкзак с плеч на пол. — Чем же тебя обидел друг Чень Сина?

— Он приставал ко мне! — округлив глаза, воскликнул оппа. — Он садомист! — руки его заметно дрожали, не то от гнева, не то от пережитого стресса. Я удивленно посмотрела на Минсу и отложила в сторону еду, понимая, что дело серьезное.

— Что он сделал? — я нарочно старалась сделать голос спокойным, чтобы не разводить панику раньше времени. Да и будет в разы лучше, если хотя бы кто-то из нас останется в холодном и здравом уме.

— Сначала расспрашивал, откуда я, чем занимаюсь... Потом рассказал мне про себя, что владеет каким-то холдингом... — на момент Минсу задумался, но потом с пущей неприязнью в голосе продолжил рассказ: — Вообще наш разговор был мне неприятен. Он говорил слишком жеманно! И этот его... Шарфик! Я отвечал коротко, только когда были прямые вопросы. Думал, что он так от меня отстанет. Но, когда мы подъехали к кампусу, он положил мне руку на колено и попросил номер телефона! — на этом моменте друг буквально задохнулся в своей ненависти и потерял весь запал, глотая воздух ртом как рыба. Он уставился на меня ожидая недовольной реакции, поддержки и сочувствия. Но я была неумолимо холодна и объективна.

В голове всплыли разные ситуации с Минсу, когда мы проводили время вместе. Еженедельно, когда мы зависали в любимом рок-баре "Cichlidae", во время наших выступлений с группой, девушки и женщины под действием алкоголя любили устраивать шоу с раздеваниями на столах и барной стойке. Девушки могли оголяться до нижнего белья, и это всегда вызывало бурную реакцию со стороны мужчин. Абсолютно все взгляды были прикованы только к оголенным телам, но не Минсу. Оппа никогда не был заинтересован в женской физиологии. А когда я спросила однажды, после очередного шоу, была ли у Минсу когда-то девушка — ответ был в духе: "Я всегда хотел поступить в семинарию." У меня возникал вопрос: "Даже в подростковом возрасте?" — но он никогда не был озвучен, казалось, что это было неважно.

Когда дело касалось мужской привлекательности, то, на мой взгляд, Минсу был недостаточно объективен. Я могла часами демонстрировать ему фотографии привлекательных парней с сайтов знакомств, зачитывать переписки и спрашивать мнение. Реакция Минсу в такие моменты была неоднозначной и непохожей на то, что я ожидала в первое время нашего общения. Позже я привыкла к тому, что он мог часами гундеть, что я трачу баснословное количество времени на поиск привлекательных партнеров. Однако же, он мог оценить привлекательность мужчин, что не делал с женщинами. И я даже иногда слышала ревностные и завистливые нотки в его голосе. Это всегда наталкивало на определенные мысли, но я предпочитала игнорировать их.

Недавний разговор о людях с нетрадиционными предпочтениями в любви и сексе был показательным для меня. Минсу яро избегал открытых разговоров о геях и ЛГБТ в целом, прикрываясь верой и чистыми помыслами. Свое мнение он не озвучивал и просил больше никогда не поднимать эту тему. На ярого гомофоба он все-таки не смахивал, но на латентного гея — очень даже.

— Ну, послушай, если ты не гей, то так бы ему и сказал, — прямо в лицо огорошенному Минсу высказала свое мнение я. — Зачем так переживать, если тебя это ни в коем разе не касается? Забил бы и все, — пожала плечами. Друг пораженно откинулся на спинку стула и уставился на меня злым и непонимающим взглядом. — В любом случае, ты с ним никогда больше не увидишься. Зачем распыляться на ерунду? — я пододвинула к себе поднос с едой и палочками взяла маринованное мясо. — В любом случае... Он попадет в Ад, если не станет замаливать грехи. Это с твоих слов, — в конце добавила я.

— Стой... Что? — он поднял брови высоко-высоко, будто вскоре они должны оторваться от его лба и взлететь чаечкой в небо.

— А что ты хотел от меня услышать? Что я пойду и порежу его на куски, а ошметки скормлю пираньям? Он же не изнасиловал тебя, — я скептически посмотрела на друга. Минсу неверяще покачал головой и воспротивился разговору, ярко это показывая: встал со стула. Он открыл рот, словно хотел облить меня словесным поносом, но удержался и сел обратно. — А если ты это ведешь к тому, что Чень Син должен оказаться плохим человеком, только потому что общается с таким, как Чхве, то мне глубоко все равно. Друзей не выбирают. Я же общаюсь с тобой, хотя обычно ты всегда несешь какой-то божественный бред. И ничего.

— Это богохульство! Не смей ничего говорить про мою веру! — и все-таки он разозлился. Обида заметно звучала в его словах. — Как ты вообще можешь сравнивать дружбу с этими людьми! И дружбу со мной!

— Если ты не знал, то Папа Римский Франциск не осуждает геев с две тысячи тринадцатого года. А на дворе уже пятнадцатый. И даже говорит, что мы должны их уважать, поэтому прекрати устраивать из этого скандал, — мой голос похолодел. Это не первый раз, когда мы ругались с Минсу из-за того, что мне не нравились его радикальные настрои.

— Да, не осуждает ориентацию. Но гомосексуальные связи все еще является грехом! — кажется, что только такие неоднозначные и социальные вопросы могли вывести Кан Минсу на настоящие и неподдельные эмоции.

— Ну и что я теперь с этим сделаю? Ну, грешник этот Юнмин, и что? Полезешь к нему в постель молитвы читать, чтобы спасти его душу?! — агрессивный смех неконтролируемо сорвался с моих губ. А завуалированный намек только ухудшил ситуацию, доведя ее до абсурда. Я была слишком хороша в словесных баталиях. У Минсу покраснели уши. Он взлетел со стула, подобрал рюкзак с пола и даже не оглядываясь покинул мою компанию. Я не пыталась его остановить: пусть думает и делает, что хочет. Это меня не касалось.

Я знала, что Кан Минсу ожидал извинений за то, что он попал в неудобную ситуацию. Но я не чувствовала вины, и просить прощения было не за что. Все-таки это была не моя вина, что в закрытом пространстве остались два человека с противоположными образами жизни. Один кадрил мужчин без всяких стеснений, другой презирал девиантное поведение. Тут было нечего обсуждать. Случилось и случилось. Вот только разводить скандал на пустом месте — это не в правилах Минсу, а в моих. Тема нетрадиционных отношений беспокоила здравый ум Минсу — и это проблема. Если бы он относился к геям также, как к моей разгульной жизни — с советами пойти в церковь и замолить грехи — то я бы оставила это, как есть, но все оказалось иначе. Теперь я была серьезно настроена вывести демонов Кана Минсу на чистую воду. Святую воду.

***

Я вышла из здания университета, намереваясь поехать в храм. С Минсу в течение дня мы не пересекались, либо он избегал меня (но и я намеренно его не искала). Кошки скреблись на душе из-за ссоры, поэтому я хотела сгладить углы и все еще раз обсудить. Но, когда я покидала кампус, дорогу перегородила уже знакомая машина из гаража Чень Сина — синий Porsche. Мужчина за рулем подал гудок. Я закатила глаза: "И как он только вычислил мое место нахождения? Я не говорила, где учусь!" — но я ждала скорейшего появления Сина — не тут, так в баре. Не зря же оставляла свои вещи у него дома!

— Думала, что сбежишь просто так, без весточки? — спросил он меня, опуская стекло по нажатию кнопки. Я подошла к машине, сложила руки на уплотнитель и заглянула внутрь.

— С чего ты взял? — я указала большим пальцем на почти что украденный спортивный костюм. — Может, это был мой план?

— Ты ведь в курсе, что это мужская фишка — исчезать из постели любовниц без следов, — Чень Син попытался меня упрекнуть во внезапном исчезновении, однако и раньше я делала это постоянно. Для меня подобное поведение не было из разряда порицаемых. — Думаешь, что мною можно пользоваться?

— Да ладно... — я состроила разочарованную мордашку. — Тебе противно быть любовником на одну ночь? А все, дорогой, я тебя первая поимела! — и подмигнула.

— Впервые встречаю такую взбалмошную девицу, — Чень Син посмеялся, а потом оглянулся на заднее сиденье и перевел взгляд на меня. — Удобно в моих любимых шлепках?

— Не очень, все время спадают, — я еще утром планировала сходить после занятий в общежитие и переодеться, но в обеденный перерыв случилась недомолвка с Минсу. Дружба была важнее комфорта, поэтому пришлось поменять схему действий.

— Я так и думал, — покивал Чень Син, постукивая пальцами по рулю. — Запрыгивай. Там пакет с одеждой и обувью, — он вытянулся вперед, чуть ли не ложась на пассажирское сиденье, и открыл мне дверь. Видимо, сегодня ему было лень покидать машину, чтобы открыть мне дверь, как вчера.

— А, что? Ты уже после ночи со мной не такой галантный? — съязвила я, отошла от окна и сложила руки на груди. — Уже не достойна?

— Тут нельзя парковаться, так что давай быстрее, — он пальцем указал на знак, висящий на воротах, ограждающих кампус.

— Ладно-ладно, — я села в кожаный белый салон и посмотрела на пакет. — Мне платье ни к чему, если ты привез его.

— Это не платье. Твое платье у меня дома, — ответил он и нажал на газ, пока я копошилась с пакетом.

— А что так? — я стала рассматривать содержимое: комплект из белых брюк и пиджака и нежно-голубая блуза. — О, мой размерчик! Сверялся с платьем?

— Может, это был мой план? — вернул он мне мою же фразу. — Куда тебе?

— Католическая церковь.

***

Я и Син подошли к церкви. За углом, где было отведенное место для хранения садовых инструментов, был слышен возмущенный голос Минсу. Я насторожилась, поскольку видела очень заметную и дорогую машину Чхве Юнмина на территории парковки храма. Сначала я думала, что мне показалось — мало ли людей с похожими машинами — но интуиция не подвела. Чень Син поймал мой взгляд и, будто в подтверждение моих догадок, кивнул. Все-таки Чхве Юнмин тоже был тут. Мы с Сином подошли ближе и прислушались к разговору.

— Я не понимаю, зачем вы лезете ко мне? — недовольно вопрошал Минсу, крепко сжимая граблю в правой руке.

— Священник Кан, я просто пытаюсь подружиться. Видите ли, мой друг имеет определенный интерес в сторону вашей подруги, а мы часто проводим время вместе, как и вы с госпожой Ан. Очевидно, что мы будем часто сталкиваться. Я не хочу недопонимания, — на этих словах я повернулась в сторону Чень Сина, который тут же отвел от меня взгляд. Я цокнула языком: "Все с тобой ясно, Казанова. Твой друг тебя раскрыл!" — и усмехнулась.

— Я вообще-то не священник, — раздраженно поправил Минсу собеседника. — Перестаньте паясничать и идите отсюда, если не пришли в церковь отпускать грехи.

— А если и пришел? Вы мне отпустите грехи? Я готов долго их замаливать, — Юнмин наступал, обхватил рукоять грабли чуть выше кулака Минсу и дернул инструмент на себя. Минсу крепко сжимал древко в руке, поэтому когда друг Сина дернул грабли на себя, он оступился и чуть не упал. Чхве воспользовался ситуацией и поймал Кана в свои объятья. — Так усердно, как вы попросите, — страстно сказал он, отчего мой друг весь побагровел и толкнул Юнмина в плечо.

— Так, он уже переходит границы, — Чень Син дернулся, понимая, что Чхве Юнмин действительно ведет себя вызывающе. Он хотел остановить друга, но я придержала его за плечо — хотелось увидеть, что сделает Минсу дальше.

— Вы что себе позволяете? — друг отошел на несколько шагов дальше, бросив грабли между собой и Юнмином. — Ради Бога, уходите. Я прошу вас! — Минсу явно держался из последних сил. Все-таки его слова в кафетерии оказались правдой — Чхве действительно приставал к нему.

— Запомни мои слова, господин священник — не грех быть тем, кем ты являешься. Грех — не признавать, — вкрадчиво сказал Юнмин и тоже сделал шаг назад.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — выдавил из себя Минсу, стараясь подавить в себе негативные эмоции. Он обхватил левый локоть правой рукой, как нашкодивший ребенок, и перемялся с одной ноги на другую — не уверен в себе.

— Ты все прекрасно понял, — он указал рукой на Минсу, потом на себя: — И я все прекрасно понял, — и под конец, будто пытаясь добить: — Я заметил твои взгляды в машине, — развернулся на каблуках и направился в сторону парковки.

И прежде, чем Чень Син дал о нас знать, я зажала его рот рукой и прижала к стене здания, чтобы Юнмин прошел мимо и никого не заметил. Чень Син попытался вырваться и пойти извиниться за друга перед Минсу, но я покачала головой: если Минсу не пойдет через это сейчас, то иного шанса может и не представиться. Если мой друг и был геем, то с внутренней ненавистью и непринятием не сможет долго прожить. В конце концов это сожрет его изнутри.

Мой брат, Унчон, хоть и был мне ненавистен, но я была рада, что он принял себя сразу. Я не видела в нем самобичевания и самоуничижения. Ему было комфортно с самим собой. Унчон признал свою особенность и научился с ней мирится; научился себя защищать от ненужного мнения. Он прекрасно справлялся с гомофобией в семье и в обществе. Принял это как данность своей судьбы и послал куда подальше.

Я интересовалась делами брата недавно, и он написал, что первое время поживет у подруги в Москве, а потом снимет квартиру. Это меня успокоило. Вселенского зла я ему не желала, но посчитала, что за его ужасные выходки в мою сторону, это будет хорошей платой. Карма, так или иначе, возвращает людям их плохие поступки в троекратном размере. Унчон испортил мои первые отношения с парнем, а теперь у него испортится жизнь. Меня это не удовлетворяло полностью, но делало чуточку счастливее.

— Почему? — Чень Син непонимающе на меня посмотрел, будто я совершила какое-то преступление. Ему был неясен смысл моего поступка. В глазах Сина я выглядела монстром.

— Тебе трудно будет понять, но такие люди, как Минсу, должны принимать себя, — я переместила руку с лица Чень Сина на плечо, проходясь по шее трепетным касанием. — Это может быть жестоко, но по-другому он не сможет это осознать. Возможно, что он это даже осознает, но смирится не может. Прикрываться верой до конца жизни Минсу не сможет. В один момент сорвется и с ненадежным человеком совершит ошибку, а потом, не приняв в себе это до конца, не перенесет мук совести, — возможно, еще вчера, я догадывалась, чем обернется знакомство Чхве Юнмина и друга. Возможно, что я, опираясь на решение подсознания, специально отправила его на это испытание. Если чутье мне что-то и подсказывало в такие моменты, то это было правильно. Я не видела в друге Чень Сина угрозу, а значит, что он — безопасный вариант. — Лучше он это услышит от человека себе подобного, чем даже от своей подруги, — печально сказала я.

— Ты такая жестокая, — Чень Син скинул мою руку со своего плеча.

— Не хуже, чем другие люди, поверь мне. Я знаю жестоких людей, — в голове всплыли воспоминания о родителях и брате. Я выросла в семье шакалов, где каждый понемногу убивал друг друга, с чего бы мне быть другой? — Иди, — я указала Сину рукой на парковку. — Я должна сейчас поддержать друга. Спасибо, что подбросил. И за одежду.

В глазах Чень Сина стояло какое-то разочарование. Не знаю, что он нарисовал себе в голове, но меня это мало беспокоило. Я воспринимала его, как мимолетное увлечение. Мне не нужна его поддержка и понимание. Я не должна была объяснять ему свои поступки или как-то оправдываться. Если он видел во мне ангела — его проблема. Но на земле нет ни ангелов, ни демонов. Мы все люди и только нам решать, как будет складываться наша жизнь. Выстроенные замки из иллюзий — вот чего мы должны бояться — искажения реальности.

Я смотрела в спину уходящего Сина и думала о том, что где-то уже это видела. Внезапное чувство дежавю пробежалось по спине неприятными, холодными мурашками. Хотелось кричать от досады: "Ты не имеешь права меня осуждать! Я делаю все правильно!" — и это желание было вопреки всем моим убеждениям. Я верила в то, что не нуждаюсь в поддержке малознакомого человека, но будто ночь близости, проведенная с ним, постепенно разрушала мою уверенность. Его осуждающий взгляд висел раздражающим пятном в голове и портил абсолютно все. Я недовольно выругалась вслух и прикрыла глаза — нужно собраться перед разговором с Минсу.

Тем временем друг, будто какой-то бесчувственный робот, спокойно поднял грабли с земли и пошел в сторону клумб. Я наблюдала со стороны искусственную маску спокойствия на лице Минсу и не могла понять, как много он таил в себе. Я вздохнула и быстрыми шагами направилась к старшему товарищу, а вернее к своей облюбованной лавочке рядом, чтобы наблюдать за работой со стороны. Когда я была совсем уж близко, Минсу только повел плечом, однако от работы не отстранился, игнорируя внешние колебания в виде меня.

— Оппа! — настойчиво позвала я, когда друг продолжил игнорировать меня. Я сложила руки на груди и перенесла вес на одну ногу, второй же недовольно топала, носик бежевых лодочек громко ударялся о мощеную камнем дорогу. — Оппа-а-а! Прости меня! — Минсу все-таки поднял на меня взгляд пустых, темных глаз и раздраженно уставился. Я всплеснула руками: "И чего он еще ждет?! Я же извинилась!" — Ты будешь принимать мои извинения? Я правда наговорила тебе много обидного, но ты и сам прекрасно знаешь, почему! Я не должна оправдываться за свои слова, но я знаю, что они тебя задели. Я не должна была давить на тебя. Ты мой друг, поэтому мне нужно было просто тебя поддержать. В следующий раз я не стану себя так вести! — я выставила руку вперед и показала мизинчик. — Помиримся?

— Нет, ты все верно тогда сказала, — Минсу вздохнул и выпрямился, вдавливая рукой граблю в землю. Он печально посмотрел куда-то вдаль, где виднелись верхушки гор. В голубом и чистом небе летали птицы. Сегодня была удивительно ясная погода. Я не удержалась и тоже повернулась в ту сторону, куда смотрел Минсу. Вокруг было тихо; и молчание, воцарившееся между нами, будто подчеркивало здешнее умиротворение. — Я...

— Минсу! — мы заговорили одновременно и также одновременно замолчали. Я сдавленно посмеялась нашей похожести и спрятала руки в карманы пиджака, опуская голову вниз. Все-таки мы оба понимали, что сказанных слов было недостаточно. Минсу указал на меня рукой, мол: "Говори первой. Я не против," — и натянуто улыбнулся, все же испытывая неловкость. — Я хотела узнать... Ты всегда говорил, как вера для тебя ценна, что она изменила твою жизнь к лучшему... Но ты никогда не рассказывал, что тебя привело к вере... — я повернулась спиной к Минсу и села на бордюр, достала из сумки пачку сигарет и закурила. На спине я ощутила жар: обернулась и увидела недовольный взгляд Минсу. Я отсалютовала молчаливому другу двумя пальцами с зажатыми между ними сигаретой. — Да простит меня твой Бог, — и снова отвернулась. Минсу, наверное, не хотелось посвящать меня в свои душевные перипетии, оттого и молчал, но отрицательный ответ не давал — значит обдумывал тонкости рассказа. Я не стала напрягать его и пытаться настойчиво лезть в душу — пусть думает столько, сколько душе угодно. — Удивительно, но именно в этом месте мне хочется курить больше, чем везде... — задумчиво и лениво проговорила я и сделала последнюю затяжку. Бычок затушила о бордюр, но не выбросила, потому что мусорки поблизости не было.

— Тебя тянет не курить, а нарушать правила, — Минсу указал рукой на знак, запрещающий курить на территории церкви, когда я повернулась к нему. — Для этого есть отдельная будка у метро.

— До метро идти пятнадцать минут. Буду я еще полчаса ходить туда-обратно, чтобы покурить две минуты, — я закатила глаза и поднялась с бордюра. — Тут все равно нет никого, кроме тебя. Никто не станет жаловаться на меня в полицию, — в Корее с курением все обстояло просто ужасно — в любом общественном месте было запрещено курить. На улице и в некоторых офисных зданиях были отдельно отведенные места, но их было настолько мало, что люди просто иногда прятались во дворах и узких переулках, где нет камер, чтобы покурить. Минсу бы меня не сдал, потому что был настоящим другом (либо потому, что я знала слишком много его тайн и могла в любой момент их обнародовать). — Так все же, — я перекатывала окурок меж пальцев и с интересом наблюдала за переменами в эмоциях Минсу. — Как ты пришел к вере?

— Я? — глупо переспросил он, оттягивая время для ответа. Он помялся с ноги на ногу, топча землю и траву под ногами.

— Пойдем, сядем, — я указала рукой на скамейку, стоящую неподалеку, прямо напротив клумб. Не дожидаясь Минсу, пошла и присела. Друг бросил свою граблю и последовал моему примеру. Мы сидели по разные стороны скамейки: он — скромно и зажато — поставив ноги вместе и сложив ладони на колени, а я — расхлябанно и расслабленно — откинулась на спинку и положила ногу на ногу, локоть левой руки уперла в подлокотник и придерживала голову ладонью.

— Сегодня сюда приезжал тот самый господин Чхве, — внезапно рассказал друг. Я резко повернулась в его сторону и заметила, как Минсу нервно сглотнул — его кадык дернулся. Я выжидающе поглядела на Кана и вздохнула, когда он внезапно решил ответить на мой вопрос: — Я был подростком, мне было двенадцать, — он помедлил, делая паузу. — Я долгие годы был фанатом Леонардо Ди Каприо. Я всегда смотрел на плакат с ним перед сном, он висел напротив моей кровати. Но мне пришлось отодрать его... Потому что я понял, что моя любовь к плакату стала неправильной в подростковом возрасте — когда мне исполнилось тринадцать. Я стал... Ну, в общем, я удовлетворял себя, глядя на него, — Минсу тяжело вздохнул и опустил голову. Я чувствовала стыд в его словах. Минсу весь сжался, пытаясь стать совсем уж маленьким и незаметным — при его росте это было невозможно. — Я хотел узнать, нормально ли это. Друзей у меня не было, а с родителями я редко виделся — они все время работали — поэтому я полез в интернет. Открыл неизвестный для себя сайт, чтобы туда войти нужна была регистрация с документами, подтверждающие личность. Я украл документы бабушки и зарегистрировался, — я покивала, понимая, к чему ведет Минсу: сайты с порнографией в Корее недоступны для несовершеннолетних лиц, они открывались только после регистрации и предоставлении ID-карт. — Ты представляешь, каково было мое отвращение к себе, когда я получил удовольствие от просмотра видео, где два парня... — я удивленно и возмущенно посмотрела на Минсу, и он объяснил: — Потому что я знал и знаю, что это ненормально! — сказал, как отрезал — резко и четко. — Мои одноклассники бегали в младшую школу для девочек (п.а. В младшей школе корейцы учатся с шести-семи до двенадцати-тринадцати лет, начальные школы могут быть частными или государственными; могут принимать детей с конкретным полом или быть для всех), чтобы подглядывать под юбки... Родители знакомили меня с дочерьми своих партнеров по бизнесу, сопровождая это шутками вроде: "Тебе нужно с ней подружиться, а вдруг вы потом поженитесь?" — что я мог с этим сделать?

Минсу чувствовал презрение к себе. Он рассказывал свою историю с безутешной болью в сердце. Друг считал, что жизнь поступила с ним несправедливо, сделав его больным, не таким, как все. "Жизнь уготовила мне другой путь. Я буду страдать, но пройду его!" — раньше я не понимала, о чем он говорит, но, кажется, будто именно об этом. Минсу говорил о своей ориентации как об испытании — и это на самом деле было так. Если посмотреть на реалии мира, то каждый, кто отклоняется от стандарта, считается неправильным и порицается в обществе — такой уж уклад этого мира. И Минсу не знал, как мирится со своей особенностью, поэтому выбрал страх и ненависть, пока другие принимают это в себе и освобождаются от рамок.

— Потом я перешел в среднюю школу. Там я... — слово "влюбился" так и просилось в эту фразу, однако Минсу его замолчал и заменил. — ...заинтересовался одним парнем. Долго плакал по ночам и проклинал себя, пока хальмони (п.а. бабулетта) не привела меня в церковь. В храм. Тут... — Минсу повернул голову в мою сторону, но его взгляд прошел сквозь меня и устремился на невысокое двухэтажное здание с витражными окнами. — Тут я смог очиститься от своих грехов и прийти к какому-то миру... Но. Я уже не знаю, что сейчас происходит... Все опять рушится, — он как-то равнодушно и безэмоционально пожал плечами, будто это совсем его не касалось.

— Ты ведь знаешь, что на руинах всегда можно построить что-то новое, гораздо лучше старого, — шепотом напомнила я и подвинулась к другу, кладя руку ему на колено. Минсу перестал рассматривать верхушку базилики и одарил меня своим вниманием. — Ты всегда можешь учесть опыт прошлого, чтобы достигнуть идеала.

— Неужели ты думаешь, что это сейчас поможет мне почувствовать себя лучше? — друг явно не проникся моими словами и не нашел в них утешение. Я, конечно же, понимала, что в такой ситуации лечит только время, но, как подруга, хотела бы проявить поддержку и любовь.

— Нет, конечно, нет, — я замотала головой. — Но я думаю, что тебе просто нужно знать, что ты мой самый близкий человек. Я приму тебя любым. Не важно, что с тобой произойдет, пока мы уважаем и любим друг друга, я всегда буду на твоей стороне, — я погрузила Минсу в свои теплые и утешительные объятия. Оппа спрятал свое лицо где-то у меня за шеей, среди волос. Его плечи мелко дрожали — он тихо захлебывается в собственных слезах. Я гладила его по спине и успокаивала, как ребенка.

Я не знала, как Минсу будет поступать дальше, но искренне верила, что он предпримет уже совсем иные шаги.

***

Вечер пятницы начался так же, как и всегда — за репетицией в любимом рок-баре. Группа Roxy Kids и я готовились к очередному выступлению. Сначала Вонсок, в качестве разминки, заставил нас прогнать самые популярные и запоминающиеся песни, на которые мы делали каверы, а потом уже попросил перейти к репертуару группы. Свои песни мы играли в миллионы раз лучше, поскольку каждая инструментальная и вокальная партия строилась исходя из особенности исполнителя. Я, например, имела маленькие ладошки и короткие пальчики, поэтому вся игра на пианино основывалась на размахе руки — это делало часть пианино особенной и запоминающийся. Вонсок не обладал нежным и высоким голосом, поэтому мы исполняли музыку только на низких тонах, либо брали выше, если лидер решался использовать микст в пении, но это было настолько редко, что чуть ли не считалось проклятием — эти песни не завоевывали любовь публики.

— Еще раз отрепетируем нашу финальную песню и потащим инструменты на сцену, — угрожающе предупредил Шин Вонсок. — Это крайний раз, — напомнил он. Если песню мы репетировали прямо перед выходом и в последнюю очередь — значило, что если мы не отыграем ее идеально, то концерт пройдет трагично для всех. Это уже давно стало вроде приметы и традиции. Однажды, из-за того, что мы плохо отыграли крайнюю песню в репетиции, сделав всего одну ошибку, Шин отменил выступление в баре. Дядечка Пак тогда взбесился и долго доставал нашего лидера, угрожая, что если мы не отработаем свое время на сцене, то в следующий раз не получим процент с продажи алкоголя. Вонсок тогда согласился, потому что был суеверным.

— Поняли! — храбро и приободрено ответили я, Ли Хосок и Чон Еджин. Мы были полностью готовы произвести фурор на сцене, а для этого требовалось пройти цензуру Вонсока. Еджин покрутила барабанную палочку в руке и была готова отдать первый удар по бочкам. Ли Хосок сменил гитару: поставил четырехструнный бас на подставку и взял шестиструнный — мы собирались буквально kherachit' жесткий метал и превратить все в мясо — благо, у нас был хороший комбоусилитель. Я же размяла пальцы, готовясь скакать по нотам, как бешеная. А Шин Вонсок подошел ближе к микрофону, сжимая гриф гитары в руке. — Погнали! — дала сигнал Еджин и ударила по барабанам.

Последняя песня нашего пятничного репертуара была самой взрывной и запоминающийся. Отыгрывая ее на маленькой сцене в баре, мы всегда с сожалением думали о том, что она ни в коем случае не подходит для узких пространств. Подобные песни, заставляющие тело двигаться в конвульсиях и орать о погибающей любви во время зомби-апокалипсиса, должны звучать на стадионах. Под музыку, которая убивает ушные перепонки, нужны бешеные пляски в адском котле. Мы всей группой представляли, как играем эту песню в жаркое и душное лето, ночью, под открытым небом и мерцающими звездами; люди умирают от жажды, трутся друг об друга потной кожей и мокрой одеждой, но продолжают сумасшедший танец в свете буйных софитов; кто-то из нашей группы выльет в толпу несколько бутылок воды под всеобщие крики и скажет что-то о любви в микрофон. Эта яркая мечта казалась нам недостижимой, но такой идеальной.

Последние ноты гитары Вонсока прозвучали в наших ушах, и, по царившей энергетики вокруг, мы поняли, что все вышло в миллионы раз удачнее, чем планировал лидер. Он блаженно повернулся в сторону группы со своего места и удовлетворенно на всех посмотрел. Во взгляде читалось: "Я горжусь вами! Вы — профессионалы!" Однако в жизни Шин бы ни за какие коврижки бы не стал такое озвучивать вслух — распоясаемся.

— Хорошо, теперь можно перебираться на сцену, — и мы вновь пошли проделывать уже привычный ритуал перед выступлениями — перетаскивание барабанной установки из подсобки на первый этаж.

Расстановка заняла не больше десяти минут. Когда все было готово, мы выдохнули и присели прямо на сцену, собираясь с духом. Вонсок же расположился у барной стойки и пил горячий чай, чтобы связки не остыли за время "перерыва" — ему еще предстояло петь шесть песен с вокальным расщеплением звука. Минсу сидел рядом с нашим лидером и что-то рассказывал. Шин кивал на слова Кана и частенько посматривал в сторону сцены. Мы еще какое-то время подождали, пока весь народ соберется, и заняли свои позиции. Вонсок был последним, кто ступил на сцену. Он поклонился публике и дал нам знак — начинаем.

Красно-фиолетовый свет озарил публику. Еджин мелко ударила палочками по тарелкам, создавая напряжение. Шин Вонсок подошел к микрофону и сказал: "Here we go again! Roxy Kids с вами! Не скупитесь на выпивку и хорошо оттянитесь, мы же все-таки в баре!" — и ударил пальцами по струнам, извергая первые ноты на радость публике. Все завизжали, ожидая первые разогревочные треки.

Мы медленно, но уверенно, перешли ко второй половине концерта — та часть, в которой мы внедряем авторские песни в массы. Люди с особым трепетом ждут момента, чтобы услышать наши известные песни, которые нельзя найти в официальных источниках. У нас были только плохого качества видео-ролики, залитые кем-то из посетителей в интернет. Я притянула микрофон ближе к лицу — первая авторская песня Шина включала женский бэк-вокал — и посмотрела в сторону онни. Еджин поймала мой неуверенный взгляд и кивнула, успокаивая: "Ничего страшного. Мы только бэк-вокалистки," — одними губами проговорила она. И я выдохнула, потому что Чон тоже не была хороша в вокале, но все же она была уверена и в себе, и во мне.

Первые ноты мелодии про июльскую грозу в Пхохане нельзя было спутать ни с одной нашей песней, они были более трагичными и душераздирающими из всех, что мы писали с группой. Мы написали "Грозу" в первый месяц, когда я только вступила в группу. Эта была первая песня Roxy Kids с отдельной клавишной партией. Я наиграла мелодию во время репетиции, а остальные подхватили мотив. Шин Вонсок написал под ноты текст за пару часов и продемонстрировал нам. Впоследствии дальнейших групповых встреч мы видоизменили мелодию, а текст немного преобразили, но суть не поменялась — одинокий герой гуляет в грозу по берегу залива и пытается понять, в чем смысл жизни, а смысл прост — вся тайна в любви.

Когда я проигрывала свою партию на синтезаторе, то заметила среди публики колебания — кто-то пробирался сквозь людей к сцене. Я увидела человека только тогда, когда он преодолел первые ряды и вылез вперед. Это был Чень Син собственной персоной в пятничный вечер, в рок-баре. В месте, где мы познакомились. Мое сердце замерло. Следующие ноты я играла отчаянно, будто песня вырывалась из меня, задерживающей ее против воли. Чень Син смотрел только на меня; следил за каждым движением пальцев с особым восхищением.

Я надеялась, что мы больше никогда не увидимся. Начала верить, что мужчина мечты больше не посмеет появиться на горизонте и навести в моей душе разброд, перевернув все сверх на голову. И давно забыла думать о чудесном персиковом платье и туфлях, оставленных в доме Чень Сина. Я ведь уверовала, что после тех слов, Син больше не захочет меня видеть. Такие холодные и осуждающие взгляды всегда предшествуют разлуке: зачем кому-то жестокие люди в жизни? — но все оказалось иначе. И моим надеждам не суждено было сбыться.

Я только молилась, чтобы наша встреча не была такой долгой, потому что хотела в этот раз попасть в общежитие и выспаться — субботним утром я хотела сводить Минсу в особое место.