Должно быть страшно? Да. А биться что-то внутри должно? Должно.

Я тянула время. Боялась, но Он убеждал меня в обратном. Ты обречена на муку, что с ним, что без него…

Я провела рукой по воде и снова… Не тяни! Это нужно было сделать уже давно! Ещё как только зашла в эти стены, дура.

Он такой настойчивый и грубый… Такой тяжёлый, что осязаем и ощутим.

— Я не могу, — проговорила я одними губами, но знала, что даже, если я подумаю об этом, то Он всё равно меня услышит. Ему не обязательно слышать, Он всё и так знает. Знает, что я скажу или сделаю в тот или иной момент.

Ты хочешь жить так дальше? Носить 9 месяцев его отродье? Спасти его? Ты спасешь его и что дальше? Он будет добр с тобой только до того момента пока ты не родишь, а потом ты снова будешь давать ему по его желанию, терпеть измены и побои, реветь по ночам, борясь с желанием придушить его спиногрыза. Ты будешь жалеть всю свою жизнь, что не сделала этого сейчас, но будет поздно. Ты будешь жалеть каждый раз, когда он будет дотрагиваться до тебя, а ты… Каждую вашу ночь ты будешь представлять не Чонгука рядом с собой, а его! И однажды ты спалишься. Он не пощадит тебя, уж поверь. А ты так и будешь жалеть, что дала жизнь ему и его ребёнку, не воспользовавшись моментом, когда ты хотя бы раз могла получить удовольствие, а не омерзение от близости… не с ним. Ты не любишь его. Ты хочешь другого. Хочешь попробовать иное отношение. Не такое, как отца, первого мужа или Чонгука. Хочешь любви. Хочешь удовольствия, которого никогда не получишь. Хочешь Джина…

— Нет, — прошептала я.

Да. Да. Сон — это игра разума. Идеальный мир, где ты видишь то на что никогда не решишься. Признай! Даже во сне ты отвергала его, думала о Чонгуке, корила себя за возможную измену. Он никогда этого не делал, поверь. Он никогда не волновался, что ты узнаешь. Он спал с твоей родной сестрой. Держал её под одной крышей с тобой. Приходил от неё к тебе и ты верила! Дура.
Зачем тебе жить? Ты обречена на
муку с ним и без него. Он умрёт и что станет с тобой? Ты будешь раздвигать ноги перед каждым, как того пожелает твой новый хозяин. А почему? Потому что он твой хозяин! Ты погрязла! Умерла! Никогда не жила! Ты должна была умереть ещё до этого, но не смогла и не сможешь… пока я тебе не помогу.

Я чувствовала, как какая-то тяжесть давила мне на плечи и заставляла погрузиться глубже в воду. Я сползала по бортику ванной и уже глотала ртом воду, но Он продолжал давить и давить, пока я полностью не погрузилась в воду, почувствовав огромную тяжесть на груди, будто кто-то положил сверху камень.

Умирать не страшно. Страшно так жить, как живёшь ты. Тебе никогда не стать счастливой. Тебе никто не даст счастья. Родной отец никогда не хотел тебя счастья, что уж говорить о других? Зря так твоя мать держалась за тебя. Все равно умерла, а отцу наступило раздолье. Хочешь — бей, хочешь — спи, хочешь — продай! А ты терпела… Терпела и Чонгука. Ждала любви от него. Убивала. Терпела. Перешагивала через себя. Каков итог? Ты как была, так и осталась у его ног и останешься, если поможешь ему.

Я хотела вынырнуть. Хотела вдохнуть кислород. Но не могла. Что-то давило на меня, не давало передумать.

Поздно, милая. Поздно. Ты моя. И душа теперь твоя — моя. Ты же сама позвала меня. Сама запустила в свой разум. Мне было так тесно в глубине твоего сознания, но Чонгук разбудил меня…

Я пыталась закричать, но только захлебывалась водой, слыша мерзкий голос, что срывался то на какой-то скрип, то на непонятное шипение. Я схватилась руками за бортники ванной, но тяжесть на груди не давала мне подняться. Что-то вполне физическое сидело на мне и тянуло грузом.

Тебе не надо жить. Зачем ты сопротивляешься? Ты сама же позвала меня. Ты не знала, что делать, а я помогаю тебе. Поверь, это лучшее твоё решение за всю твою жизнь. Не сопротивляйся!

А я и не могла больше сопротивляться. Я чувствовала, как разжала пальцы и руки рухнули в воду. Чувствовала, как изо рта выбился последний воздух…

Вот и умница. Спи. Я позабочусь о твоей душонке. Ох, если бы не Чонгук, то она была бы чище, на ней бы не было этой гнили ненависти и столько крови. Свою душу спалил до тла, а теперь и чужую прожигает… Я помню вкус его души. Говорят, у демонов нет души — вранье! Душа есть у каждого, просто демонам свойственна её смерть. Я не успел забрать его чистую душу, да её и не было. Я помню этот вкус… Гниль, уголь, боль и предательство… Он сгорел.

— Идиотка! — этот крик оторвал меня от голоса и вытащил из воды.

Пока я судорожно хватала ртом воздух и кашляла от воды в лёгких, он набросил мне полотенце на плечи и прижал к себе, поднимая на руки. Я жалась к нему, прижимая полотенце к голому, мокрому телу. Я все ещё слышала обрывки голоса в голове. Этот голос был истошным криком истерики.

Урод! Ты всё испортил! Всё испортил!.. Я же уже забрал её, а ты всё испортил…

— Ты головой вообще не думаешь? — заорал ддинщ, вынеся меня из ванной и опустив на кровать. — Ты башкой своей хоть иногда думаешь?

Он орал. Я чувствовала его гнев и злобу. А ещё я чувствовала, как он старается не смотреть на голое тело, что так ничтожно прикрывало полотенце.

— Где твои мозги, Лиса? А если бы я не успел?

Ты всё испортил. Ты всё мне испортил… Ненавижу тебя! Ненавижу. Она моя. Я почти получил её, а ты всё испортил…

— Ответь мне, блять, что-нибудь! — требовал врач, хватая меня за плечо и заставляя смотреть ему в глаза. — Что это, блять, было? Ответь!

Она была моей! А ты отобрал её у меня… Я уже чувствовал её вкус. Я уже откусил большую часть её опаленной души, а ты не дал мне доесть! Ты все испортил… Давай, Лиса, мы же говорили. Ты же его так хочешь, а он то как тебя хочет! Трудно не хотеть молодую, голую девушку, прикрытую лишь куском полотенца для полета развратной фантазии. Давай, у мужика уже все вены выступили, как он контролирует себя, а ты тут хлопаешь глазами, изображая саму невинность. Поверь, его это ещё сильней заводит! Давай, не упусти своего желания. Отдайся своему желанию!

— Да скажи ты что-нибудь! — требовал ддинщ.

Не нужно ничего говорить. Нужно делать. Давай, Лиса, подчинись мне и своему желанию.

Как по чужой воле я положила свою руку на шею мужчины и привлекла его к себе. Он был ошарашен, удивлён такому движению.

Ему это нравится, Лиса. Очень нравится. И ты ему очень нравишься. Он подавлен тобой, ты можешь делать всё, что только захочешь.

Я пододвинулась ближе к Джину, обвив ногами его торс и смотря ему в глаза. В них были паника и желание. Он хотел, но он боялся. Я и не заметила, как полотенце спало с меня и я прижималась голым телом к телу доктора. Его лицо было настолько близко, что я чувствовала его дыхание на своей щеке.

Давай. Чего же ты ждешь? Отдай ему всё. Отдай ему себя. Отдайся.

Я прижалась к нему ещё сильнее. Всего пара сантиметров разделяли наши губы, а он всё не решался. Не решалась и я. Я не понимала, что делаю. Мне казалось, что внутри меня пророс некий новый скелет, который управлял мною. Внутри своего сознания я отталкивала его, прикрывала обнажённое тело, заливалась краской от нежных и осторожных прикосновений мужчины на своих ягодицах. Я провела носом по его щеке и легонько коснулась его губ. Это разбудило его. Он буквально впился в мои губы, блуждая руками по моему телу. Я тихо выдохнула в его губы и притянула его ещё ближе за шею. Он целовал меня грубо и несдержанно, как-будто давно этого хотел. Я подчинялась ему, подчинялась движениям его языка, подчинялась его рукам.

Что-то жгло мне грудь и шею. Я явственно чувствовала жар узоров на своей коже. Чувствовала узор, который выводил Велизар нашей кровью на моих шее и ключицах в день обряда.

— Нет! — рявкнула я, оттолкнув от себя мужчину.

Дура… Дура… У меня же опять почти получилось. Вы опять мне всё испортили. Вы мне всё портите!

— Прости, Джин. Уйди вон! — в спешке проговорила я, лихорадочно укутываясь в полотенце.

Меня начинало колотить от осознания того, что сейчас могло произойти.

— Я не знаю, что со мной, — быстро оправдывалась я. — Этот голос в моей голове. Он заставляет меня это делать…

— Я знаю, — спокойно оборвал врач, улыбнувшись. — Это не только голос, это и видения. Видения, которые подчиняют и поглощают других. Этот голос поработил не только тебя, но и любую свою цель. Я не слышу этого голоса, но его слышит Чонгук… Он и отправил меня сюда, услышав, что этот голос хочет. Ты чуть не утонула, Лиса, и сейчас чуть не отдалась мне…

— Я… я не понимала, что происходит. Это была не я!

— Я знаю. Это сущность, которая пожирает души. Если Чонгук услышал её голос, значит — это сущность когда-то поглотила и его. И могла поглотить тебя, если бы ты умерла или выполнила её желание. Ты понимаешь, что Чонгук ещё не умер, а на твою душу уже слетелись?

Он не обвинял меня. Не жалел. Я не узнавала его. Зато теперь я могла объяснить его странное поведение тогда в кабинете — отдалённое воздействие, как маленькая разминка до начала главной игры. Он понимал, что попал под воздействие и говорил лишь одно: «Чонгук спас тебя. Он слышит его, так же, как и ты». Джин не сидел со мной долго. Он лишь снисходительно улыбнулся и собрался уходить, бросив у дверей фразу:

— Он забрал душу Чонгука, а теперь пришёл за тобой.

***

С каждым часом у меня оставалось всё меньше и меньше шансов на «чудесное исцеление». Моим « чудом» могла теперь стать только Лиса — девушка, которая ненавидела меня всей своей душой, которую Он «заботливо» чуть не стащил сегодня ночью. Я знал обладателя этого голоса, знал его цель, знал способы на которые Он идёт, чтобы получить своё — желанную душу. Я не мог больше рассчитывать на помощь Лисы. Слишком наивно было полагать, что я заставлю её передумать своими угрозами о том, что с ней будет… Ей не страшно, что с ней будет. Она уже увидела достаточно в своей жизни, чтобы не бояться моих угроз.

Она дала мне хороший отпор, признаю. Она положила меня на лопатки, признаю. Она не должна теперь мне помогать — это логично. Никакие слова, обещания и поступки не переубедят её больше. Влада хотела мести. Мести за все свои падения, понимая, что без меня ей будет хуже, но месть того стоила.

— Я не понимаю… — признался Джин, меряя пульс. — Не понимаю. Пульса нет. Ты понимаешь, что это значит?

— Я умер? — равнодушно спросил я.

— Да, Чонгук, слишком быстро пошёл процесс отторжения демона… Ты пользовался силой?

Глупо. Сам понимает, что глупо. Как тогда я слышал голос, который так хотел утопить Лису?

— Нет, я рассказал Лисе о её будущем со мной, услышал Его сам и совершенно не знаю, что вы чуть не переспали с Лисой. Никаких сил.

Врач не мало занервничал, услышав о том, что я всё знаю. Я знаю, как поддалась она Его голосу и знаю, как он не смог противостоять её силе. Я не хотел строить из себя ревнивца, понимая, что ни он, ни она в произошедшем не виноваты, и понимая, что эти разборки мне ничего не принесут.

— Расслабься. Я знаю, что это из-за голоса. Он внушал ей сны, заставил тебя прижать её к стенке тогда в кабинете. Я знаю всё это. Это же мой голос был когда-то.

Этот голос когда-то забрал мою душу. Моя душа была извращена и окровавлена, а Он ещё никогда не получал таких подачек. С тех пор, как Он получил своё — Он стал использовать мои извращения и кровавые трюки для получения новых душ. Сознание Лисы оказалось сильнее, она не поддалась и смогла вырваться, но если бы она погрязла… Случилась бы измена и она бы корила себя за это долго-долго, прожигая своё сознание виной и тогда появился бы Он с идеей прекратить все душевные муки одним махом — самоубийством. И тогда она бы поддалась, тогда она не смогла бы отречься от Него с таким грузом на сердце.

— Я не узнаю тебя, Чонгук…

— Я тебе даже скажу почему. Я сам сократил себе существование, использовав остатки силы и выпустил Его из своего сознания. В глубине у каждого демона живёт эта сущность, пожирающая твою и чужие души. Демон, который держался на последних крупицах, умер и сущности стало нечем питаться. Он нашёл того, кто виновен в смерти демона и захотел мести — ответной смерти, завладевая чужим разумом и телом.

— Ты сдался? — Джин вскинул брови.

Не в моём существе было сдаваться, но теперь другого у меня выбора не было. Помочь себе сам я не мог. Моя помощь себе загнала меня ещё в больший ужас — я только сократил себе жизнь, а на помощь других я рассчитывать уже не мог.

— Ты ведь можешь переубедить её…

— Не могу, — признал я. — Она озлоблена на меня. Ты знаешь как можно передать силы демону? Она не знает и даже так не хочет помочь… Это логично, я бы тоже не помог на её месте. Я удивлён, что она меня ещё не добила.

— Она ненавидит тебя…

— Тогда на кой чёрт ей мне помогать? Обещать ей мир, покой и семейную идиллию я не могу, да она и не поверит. Угрожать тоже не имеет смысла. Она всё решила и своего решения не изменит.

— Ты сдался и смирился… Даже сейчас, ты должен был уже давно набить мне морду только узнав о том, что я прикасался к твоей жене, а ты…
— Я мёртв, — дополнил я. — Сколько мне там осталось? Неделя-две? Мне не страшно умирать, Джин. Мне страшно за них! За неё и мою дочь. Они никому нужны не будут.

— Дочь? — изумился врач. Я и забыл, что он не знал о том, что Лиса беременна снова.

— Она беременна, срок месяца два…

— И ты до сих пор сдаешься? Чонгук, вспомни, что кроме людей есть ещё и наследство — ради которого ты и начал драконить Лису. Ты потеряешь всё!

Он так наивно искал мне хоть какую-то нить, которая заставила бы меня переубедить Лису в своём решении, но он не мог понять насколько сильно она ненавидит меня. Её ненависть ко мне намного сильнее желания жить самой.

— В порядке бреда представим, что, наплевав на себя, она соглашается помочь мне, — допустил я такую мысль. — Каким образом осуществляется передача сил? Через рукопожатие? Далеко нет. Она не пересилит себя настолько, а даже если и попробует… она будет страдать от этого, а при откачке она должна делать это совершенно добровольно, иначе ничего не получится, Джин.

— Ты же знаешь какая она. Может, получится?

Я одарил Джина таким взглядом, что он нервно сглотнул ком в горле, поняв, что я прав и продолжать этот разговор было явно бессмысленно.
Лиса могла перешагнуть через собственную гордость снова, но так глубоко запихнуть свои чувства ко мне, чтобы перелив сил оказался с чистым разумом, который добровольно и без сомнение отдаёт своё всё, она бы не смогла. И никто бы не смог.