История та с глупости началась, впрочем, как и остальные истории Эрена Йегера.

Он хоть и был надеждой человечества, особой сообразительностью не отличался. Об этом знали все, а главное, об этом знал он сам. Делать, а после сожалеть стало уже образом жизни. Поэтому идея подсмотреть за капралом Аккерманом, когда тот после отбоя ходит в баню, никаким здравомыслием проверку не прошла.

Для начала Йегер решил выбрать место наблюдения. Но поскольку в разведку у него получалось так же, как и в сообразительность, ничего лучше, чем затаиться за старой бочкой, в которой солили огурцы для всего отряда, он не придумал. А чтобы сидеть в засаде было нескучно, у Армина книжку попросил. Книжка оказалась нудной и грозила убаюкать незадачливого разведчика прежде, чем осуществится задуманное. Лучше бы взял неприличный журнал у его лошадиного высочества Кирштайна, который в последний момент перехватил Конни, пояснив, что ему нужнее, и «вообще, Йегер, не в коня корм».

Про коня Эрен не понял и решил по возвращении спросить у того же Кирштайна, ибо привычки родственников должен знать хорошо. Довольно хмыкнув, оценивая собственное, как ему казалось, остроумие, он все же не усидел и полез в бочку за огурцом, чтобы хоть чем-то себя занять в ожидании.

Огурец почему-то показался стыднее журнала. Поскорее откусив жопку — ну его к лешему! — Эрен сочно захрустел поганцем, стараясь не думать о неприличном. Но то ли ночь располагала к таким мечтаниям, то ли ожидаемый объект наблюдения, но мысли то и дело скатывались ниже пояса. Капральского. На белых, прямо-таки кипенных таких штанах, тоже капральских и давно привлекавших Йегера своим содержимым. Признаться в этом было ссыкатно даже себе самому, что уж говорить про Аккермана. Тот вообще ведь слушать не станет. Зарядит в ухо, и все. И будет потом в патлатой голове симфония для кружек Эсмарха. Что это такое Эрен не знал, но звучное, однажды услышанное от майора Ханджи название запомнил.

Тем временем приближалась полночь, и куртизанка-луна выбралась из-за тучек, кокетливо освещая и баню, и двери, ведущие из замка, и Эрена вместе с его бочкой. Красота ночного светила действовала пьяняще, настраивая на романтический лад, как и образ, которым грезил горе-разведчик. И пока Йегер продолжал румяниться в лунном серебре, все смелее думая о сокровенном капральском, Сильнейший волком выскочил в ночь из штаба, посверкивая отчего-то одичалым взглядом.

Соленый огрызок так и остался торчать в зубах, сердце разок-другой екнуло, и Эрен съежился как мог в своем укрытии, кляня недобрым словом майора Ханджи, которая наверняка и была виновницей плохого настроения капрала. Но о том, чтобы покинуть позицию и текать, пока шкура цела, даже не подумал. Не бегству их в разведке учили.

Слившись с уже родной бочкой, он одним усилием проглотил проклятущий огурец, икнул по-простецки и вжал голову в плечи. На всякий случай. Мимо, грохоча сапогами по деревянному настилу, пронесся капрал, плюясь на ходу обрывками фраз. Йегер всегда любил колоритную речь горячо обожаемого начальства и поэтому «дышло ей в зад» и «в звезду к титановой матери», прозвучавшие сейчас, запомнил и отправил на полку к кружкам Эсмарха. От любования лингвистическими экзерсисами Аккермана отвлек грохот и жалобный скрип моментом просевшей и даже частично слетевшей с петель двери. Взбешенный объект наблюдения заперся в бане. Заперся, конечно, условно, ибо задвижки на рассохшихся досках не наблюдалось со времен динозавров.

Но то все были мелочи. Прошептав себе под нос «орел в гнезде», Йегер крадучись двинулся к бане, стараясь не растянуться на мокрой от вечерней росы траве. Легкий ветерок холодил алеющие щеки, риск щекотал нервы, а во рту разливался непередаваемый вкус ядреного хрена и смородинового листа.

В предбаннике было хоть глаз коли, зато вкусно пахло остывающей печкой, березовыми вениками и прелым деревом. Растопырив руки и — для верности — пальцы, Йегер шагнул в волглую темень, старясь ни на что не налететь. Сердце, недавно екавшее в предвкушении расплаты за нарушение устава, билось протяжно. В теплой духоте почему-то мерещилось сладкое, запретное и непременно с капралом-искусителем в главной роли. Как давеча, например, когда Сильнейший всего-то, отставив ногу, затягивал ремни УПМ, а Эрен уже пускал слюни, как уснувшая майор Ханджи на отчеты. Пришлось, не мешкая, бежать в нужник, выдаивать досуха и так задерганный неразделенной любовью член. Который сейчас, предатель, больно ткнулся в жесткий шов штанов как ни в чем не бывало.

Эрен отчаянно дернул ногой, призывая мерзавца к порядку, и влетел руками в нечто мокрое, мелко-длинно нарезанное и противно липнущее, при более близком знакомстве оказавшееся любимой мочалкой самого Эрвина Смита. Чуть не взвизгнув по-бабьи, отшатнулся поспешно, сглатывая огуречную слюну. Сам второго дня видел, как бравый командор скакал к пруду, прикрыв чресла лыковым предметом гигиены, а теперь вот он, Йегер, и в вот это вот — руками. Фу... Но были и плюсы. Ослепленный воспоминанием о голой филейной части отца всея разведки, член вставать передумал. Все-таки Эрен не извращенец какой-нибудь! Успокоившись на этом, горе-разведчик осторожно толкнул нащупанную наконец-то дверь и шагнул навстречу неизведанному.

В бане тоже была бочка, только пошире и поприземистей. Зачем она тут пустая раскорячилась — никто не знал, воду черпали из кадок и нагретых на печке ведер. И к виду замоченного в ней как давешние огурцы капрала Йегер оказался не готов. Однако ума хватило не выдавать себя, а схорониться за боком остывающей, но все еще пышущей жаром печи. И тихонько поглядывать из засады на устроившееся с комфортом начальство.

Капрал слабнул, раскидавшись руками по краям бочки и блаженно кривя физиономию. Парок над водой стелился как туман по озеру, коварно скрывал от жадных глаз безволосое тело и настраивал на мистический лад. Чисто ундина, восхищенно подумалось Йегеру под сомнительный аккомпанемент, с которым пальцы в томлении шкрябали ни в чем не повинную печку. На этом все здравые мысли и закончились. Аккерман привстал, бесстыже обтекая водой, и явил вконец очумевшему рядовому свой крепкий подтянутый зад. И нет чтоб просто, по-человечески, так ведь нет! Изогнулся, окаянный, отклячиваясь, окончательно ввергая и так морально неустойчивого Йегера в совершеннейшую прострацию.

Внезапно и со вкусом брошенный начальственный сапог просвистел в каких-то дюймах от вихрастой башки и врезался в косяк, по пути приласкав незадачливого Халдебранда по носу голенищем.

— Уй! — вырвалось невольно.

— Йегер? — удивился капрал, заполошенно плеснувшись.

— Так точно, сэр, — вздохнув, отозвался пострадавший и покинул проваленную явку, ступая под светлые очи.

— Тьфу ты, черт, — сплюнул Аккерман и лягнул бочку изнутри. — Я думал — мыши, — по-житейски поделился он. — Очкастая вкрай охренела. Если не заведет кота, саму заставлю мышей жрать.

Эрен поежился, вообразив себе недалекое будущее майора. Впрочем, собственное настоящее волновало его чуточку больше, поэтому, усилием воли усмирив так некстати запросившийся на воздух давешний огурец, застыл перед капралом. Хотелось бы сказать, что согласно уставу, однако по стойке смирно стоял только член-негодник. Крепко так стоял, хоть стены прошибай. Сам же Йегер в томлении переступал ногами, что конь на выпасе, и нетерпеливо сжимал и разжимал ладони, словно уже пробуя тело командирское. Воздух, и так волглый, жаром дышащий, сгустился до невозможности, и Аккерман дрогнул коленкой.

— А ты чего тут? — спросил запоздало и настороженно замер тоже.

— Ну а че вы... вон... и вообще... — сверкая диким взглядом, отозвался Йегер, будто это все объясняло.

Капрал, как ни странно, понял. Помолчал немного, оценивающе оглядел наглеца.

— Вон пошел, — вынес вердикт и хмыкнул. — Не дорос еще.

Было обидно. Про не дорос почему-то особенно. Значит, как в разведку посылать или в титана там, к примеру, обращаться по сто раз на голодный желудок — так это завсегда, так это пожалуйста. А как на чувства — настоящие, между прочим! — ответить, так сразу не дорос. Нехорошо, сэр, честными юношами разбрасываться, подумал Йегер. Подумать-то подумал, а сказать не сказал, потому как жизнь своя была дорога как память. Но зато с легкостью ляпнул другое, в сердце дыру пропалившее:

— Я лучше него!

— Кого это? — осторожно спросил капрал, дергая глазом.

— Командора!

— Сомнительное утверждение, рядовой, как ни посмотри.

Казалось бы, откровенная насмешка должна была уменьшить градус юношеских страстей, но нет. Ноги Йегера самовольно шагнули ближе, запнулись о валявшуюся тут же шайку, и незадачливый любовник лихо проскользил по мокрому полу прямо к бочке. Вращение не входило в обязательные элементы, но выполнить пришлось и его. В результате зубы неавантажно клацнули, а пальцы в последний момент намертво вцепились в край начальственной купальни, на чем показательная программа и завершилась. А Йегер так и остался висеть на бортике, то ли оценок ожидая, то ли еще чего. Впрочем, увиденное в подернутой парком воде тянуло на олимпийскую медаль. Капральское устройство спереди оказалось ничуть не хуже, чем сзади, и даже еще краше, чем в запретных мечтах.

Только любовался он недолго. Аккерман живо и отчего-то — должно быть, показалось! — стыдливо подтянул ноги к груди, выставив на обозрение Йегера гладкие порозовевшие коленки. Пусть немного по-мужски мосластые, но аппетитные, как наливные яблочки. Прибившись к борту, на ароматных волнах вальяжно закачалась желтая уточка, вызвав нездоровую улыбку на пухлых губах все того же горе-любовника. Тогда-то и прилетело душистой капелью из бочки прямо в раскрасневшуюся физиомордию, охолонив немного.

— Полотенце дай, чудовище, — приказал капрал, вернув ускользнувшее было безразличие.

Йегер послушался. Собрал конечности в кучу, принял вертикальное положение и потянулся за приличным таким куском льняной вышитой ткани. Ишь ты, подумалось за разглядыванием буйства красок, какими чудесами капрал себя растирает, прямо кущи райские! Особенно поражало неискушенное юношеское чувство прекрасного мастерство исполнения и затейливость рисунка. Но ровно до той минуты, пока камчатая дорогая материя не облепила соблазнительный командирский зад. На упругой половинке, переплетенные не иначе в порыве страсти, четко обозначились и, кажется, даже развязно подмигивали, вроде как говоря «смотри, малец, и завидуй», вышитые золотом Э и С.

— Это че это, а? — пробормотал Йегер.

От буквенного безобразия он позабыл все слова и для верности указал на творящийся беспредел. Ну откуда ему, рядовому, было знать о привычке командора Смита бессонными ночами вышивать крестиком и даже гладью, а потом раздаривать особо отличившимся? Уже весь офицерский состав щеголял друг перед другом расписными ручниками, сорочками и носовыми платками. А у майора Ханджи — ходил такой слушок среди приближенных — целая коробка была припасена с приданым от рукастого командора.

Тем временем искуситель и ветреник, не поворачиваясь, небрежно повел белоснежным плечом и потянул с крючка чистую сорочку. Диковинное полотенце с нахальными инициалами он аккуратно сложил и наконец хмуро посмотрел на истомившегося Йегера. Даже без штанов, с едва прикрытым крепким задом, капрал выглядел довольно угрожающе для того, чтобы рискнуть, но благоразумием как и сообразительностью Йегер не отличался. Не думая, шагнул вперед, сгреб ручищами полуголую занозу, исковырявшую все сердце юношеское, и прижал к себе, задышал жарко.

— Совсем страх потерял? — как-то неуверенно поинтересовался Аккерман, жадно прижатый спиной к горячему телу.

— Вы такой маленький... — вместо того, чтобы испугаться, выдохнул отважный захватчик. — Такой маленький, сэр, что хочется взять вас на руки и понести.

Капрал, кажется, испуганно дернул глазом.

— Ты белены объелся, что ли, Йегер? — спросил осторожно. — Или очкастая чем напичкала?

Эрен мотнул патлатой балдой.

— Нет, сэр! Это... это другое!

Пояснения вряд ли требовались. Это «другое» доверчиво тыкалось Аккерману в поясницу сквозь тонкую сорочку и щенком неразумным напрашивалось на одобрение. И некая часть капрала вроде как была не против, и очень даже за, но субординация, мать ее за ногу и на ржавом приводе через поле! Ведь сам давно уже поглядывал вожделенно на стать завидную, на юношеские плечи и руки сильные и обмирал каждый раз душно, по-бабьи, стоило перехватить преданный взгляд раскосых глаз. Мечталось о запретном украдкой, за закрытыми дверями, закусив край подушки и безобразничая под тонким солдатским одеялом. Каково оно, думалось все, взаправду-то, на молодецком стояке, под неутомимым телом, даром что не девственник давно. И судьба-мерзавка, без боя кавалерийским наскоком захватившая командирские тылы потерявшим страх Йегером, сейчас мерзко хихикала за печкой. А может, то скреблись давешние мыши.

— Хочу... — отвлекая от хозяйственных мыслей, жарко выдохнул Йегер в макушку притихшему капралу. От макушки пахло вкусно, неожиданно мягко, не то что от самого недотепы-любовника, распространявшего по бане амбре из дегтярного мыла и ядреного посола умятого перед штурмом огурца. — Хочу! — повторил уже настойчивей.

— Чего, Йегер? Наряда вне очереди? — все еще хорохорился Аккерман, неубедительно отбиваясь от блуждавших повсюду мозолистых пальцев.

— Вас, капрал! — выдохнул захватчик и, подумав, добавил: — Сэр.

Капрал дрогнул, разве что рожа гладкая невозмутимой осталась.

— Мал еще, щенок, — повторил тихо и как-то досадливо.

— А чего мал-то? — на этот раз всерьез набычился Эрен. — Сначала попробуйте, а уж потом обзывайтесь.

Сказать-то сказал, но лишь потом уже дошло, что ляпнул. Ну и пусть, подумалось горестно, семи смертям не бывать! А одной все ж не миновать, пронеслось тут же, когда командирская пятерня по-хозяйски сграбастала семейные ценности Йегеров и сжала.

— Хм-м, — протянул Аккерман и даже вроде как не разочарованно. — Пользоваться этим хоть умеешь или так, для красоты торчит?

Насмехался капрал, другого и быть не могло, только все равно сладко стало. Еще слаще, чем когда подглядывал за Сильнейшим, томясь за печкой. Кровь ударила в обе головы, и захотелось вытворить что-нибудь эдакое, отчаянное. Например, схватить и укусить надменные презрительные губы, наверняка вкусные. А потом... потом... Что потом Йегер знал чисто теоретически. Поэтому приступил сразу к главному, шаря нетерпеливыми пальцами по подтянутой начальственной заднице.

— В зубы дам, — пообещали честно.

— А еще куда дадите? — жарко выдохнул Йегер, добравшись-таки до вожделенного.

Вокруг святая святых капрала было горячо и мягко, шелковисто даже, влажно после недавнего омовения. При мысли о том, как там внутри, сердце частило и сбивалось, и владельцу его казалось, что помрет, так и не отведав командирского тела. А тело-то не очень и поддавалось, упиралось всячески, брыкалось и норовило пнуть пяткой по самому ценному. И Йегер уже не знал, как сладить с упрямой занозой своей, пока наугад не ткнулся губами в колючий затылок, торопливо мокро целуя шею и прихватывая зубами загривок.

Капрал охнул. А потом и опомниться не успел, как уже лежал ничком на широкой лавке, на заботливо расстеленном подарке от рукодельницы всея разведки. Самопровозглашенный любовник ласкал сумбурно, сбивчиво, но надеялся, что качественно — целовал жарко, вылизывал усердно, сжимал где нужно. По крайней мере, видел, как вроде блаженно жмурятся от удовольствия строгие глаза, и как пылает повернутое вполоборота обычно бледное лицо. Голова шла кругом от такого капрала, и хотелось больше.

На наглые поползновения ниже экватора зашипели и врезали пяткой, но пылу у Йегера не убавилось. Он навалился, шепча заполошенное, стыдное, отчего томно подводило живот, а бодро упиравшийся в неизведанный еще мир член исходил вязким секретом. Даже ткнулся пару раз в тугие створки, на пробу, но только испачкал — капрал упрямился и раскрываться никак не желал.

— Ну что вы... а?.. — бормотал Йегер в затылок. — Ну... пустите, сэр... я осторожно... Я же так вас!.. А вы...

До поплывшего сознания долетел скомканный смешок, и так обидно стало, что аж носом хлюпнул от неразделенной любви бестолковой. И не заметил сразу, как обмякло тело под жадными ладонями, и задрожал, услышав хриплое:

— Масло, паршивец.

С пахучим содержимым стеклянного флакончика дело пошло куда лучше, и капрал стал сговорчивей. Покочевряжился еще немного, но сильные мозолистые пальцы в себя пустил, а потом сам наделся на них, прогибаясь так, что в ушах зашумело. Да и не только от этого. Узко внутри было, тесно и так упоительно горячо, что член-поганец чуть не отстрелялся раньше времени. Еле удержался от соблазна, а тут еще обожаемое начальство как на грех всхлипнуло совсем не по уставу, как-то отчаянно и томно:

— Да трахай уже, Йегер, мать твою!

Ну он и послушался. Пристроил себя к скользкой дырке и толкнулся споро, лихо, что капрал в ответ на пузе проехался по лавке и, вцепившись в края, выдохнул колоритное «блять!» Не согласиться было никак нельзя. В голове крутилось именно что оно, разве только хотелось проорать это с восторгом — так хорошо оказалось в Сильнейшем. И все равно даже, что сжимался тот крепко — того и гляди, оторвет самое заветное, но Йегер и на это был согласен. А пока толкался в тело командирское неумело, зато усердно, слыша, как возмущенное шипение под ним сменяется прерывистым дыханием и, кажется, непристойными всхлипами. Проверить хотелось до ужаса, как и поцеловать наконец манящие губы, сейчас такие же припухшие, как и тугое отверстие, которое таранил раз за разом со своим знаменитым упорством. Оно вкусно чмокнуло вывернутыми краями, напоследок жадно облизав понравившегося агрессора, и теперь медленно превращалось в покрасневшую звездочку, на которую так и тянуло загадать желание.

В девчачьей позе на спине и с прижатыми к ушам коленками капралу не нравилось. Он скалился и царапал все, до чего мог дотянуться, сопровождая это все такими словесными экзерсисами, что Йегер замирал пару раз восторженно над распятым телом. От поцелуев Сильнейший ловко уворачивался и обещал убить при первой возможности, но подмахивал исправно и с фантазией, отчего неискушенному любовнику казалось, что он в тех самых райских полотенечных кущах. Тем временем в уже освоенных недрах стало похлюпывать — вязко, пошло. Йегер краснел скулами от этих звуков и под откровенным начальственным взглядом, сбивался с ритма, бормотал что-то и целовал жилистые руки, то и дело хватавшие его за вихры и тянувшие до боли, будто в отместку. И кончил внезапно, когда острый язык чувственно слизнул капельку пота, катившуюся по виску.

— Сука ты, Йегер, — долетело до взорвавшегося сознания, пока счастливца крутило и плющило в забытьи, а член восторженно отплевывался в натруженные глубины.

— Простите, сэр, — покладисто извинился за все скопом. — Сильно я вас, да?

— Недостаточно, сопляк, — фыркнул Аккерман.

Приподнявшийся на дрожащих руках Йегер пытался сфокусировать разъехавшийся взгляд на недовольной физиономии вроде бы качественно оттраханного капрала. И сообразил в чем дело, только когда его ткнули носом в по-прежнему крепкий капральский стояк.

— Как огурец! — выдал удивленно, с энтузиазмом сняв пробу с члена, и со здоровым любопытством взялся за новое незнакомое дело.

— Какой, к титанам, огурец, Йегер?! — дернулся в крепких руках не менее крепкий зад.

— Соленый, сэр! Из бочки!

Йегер понимал, что объяснение так себе, но на большее способен не был. Мир вокруг и около и так вращался на запредельной скорости, словно в первый полет на УПМ, и несло точно так же, и совсем как тогда рядовой не знал способа затормозить. Особенно когда шею оплели покрытые испариной тонкие мускулистые ноги, а во рту разлилось терпкое и горячее.

Потом Эрен мылся в капральской купальне и всю дорогу стыдливо посматривал в сторону Сильнейшего, который, кое-как пристроившись на лавке и широко расставив бедра, курил, пуская в темный потолок дымные кольца. Под мелкой задницей белым едва заметным пятнышком натекло на влажные доски, и от этого сердце почему-то сладко замирало в груди. А еще к своему ужасу Йегер понял, что некая часть его тела вновь заинтересованно выпрямляется и того и гляди высунется из пахнущей лавандой воды, пуская слюни. И уж совсем стыдоба была вылезать из бочки под пристальным командирским взглядом, стыдливо прикрываясь ладошкой. Вытираться никто не предложил, но он решил, что и так обсохнет, притулившись на краешке лавки. Почему-то было неловко. Правда, ровно до того момента, как пальцы нащупали кусок вышитой материи, забыто лежащий там, где его оставили.

— С ним вы, что... тоже? — спросил хрипло, ковыряя коротким ногтем нахальные инициалы.

Капрал до того изумился, что даже бровь выгнул.

— Даете командору, да? — набычившись, пояснил Йегер, глядя исподлобья.

Сначала из носа закапала юшка, а болью накрыло потом, когда уже смотрел поплывшим взглядом на зло встряхивающего рукой Аккермана.

— Дурак, — приласкало правдой.

Йегер согласно кивнул, за мордобой, казалось, полюбив свою зазнобу еще крепче. Кусачая ревность, паразитка, только и успела что виновато поджать хвост и заскулить. Самому заскулить тоже хотелось, но Эрен только шмыгнул разбитым носом и поднялся с лавки, предвкушая, как вышибут сейчас взашей.

— Сядь, чудовище. И не беси меня.

Приказам он подчинялся всегда. Особенно приказам капрала, поэтому плюхнулся обратно голым задом на прелые доски и ссутулился. Ожидал чего угодно. Скорее всего, решил, утопят его в давешней бочке, но вместо этого мозолистая ладонь бесцеремонно ухватила несгибаемого бойца.

А дальше снова любовь была. Только другая, не подростковая дурная, а совсем-совсем иная. Настоящая какая-то, от которой титаном кричать хотелось всему свету или молчать веки вечные, чудищем охраняя свое сокровище. И плевать было, что медитирующий на его члене капрал не выпускал сигареты изо рта, затягивался вкусно, а потом больно хватал за волосы и насильно выпускал едучую дымину в слишком счастливую физиономию. Йегер заходился кашлем, как заправский рудокоп, дергался под ним, а тому, видать, и нравилось, потому что жмурился старым гарнизонным котом и коротко выдыхал сквозь стиснутые зубы. Целовать опять не давался, хоть и завлекал, кусая губы, пока не повалили его прямо на пол. И тогда покорился снова, сдаваясь без боя.

К утреннему построению не вышли оба, и не то чтобы кто-то сильно удивился. Разведчики народ, вообще, ко всему привычный, бывалый. Ну провожали денек-другой недоуменным взглядом довольную физиономию капрала, огрызавшегося через раз на второй, а потом и думать забыли. Разве поговаривали вот, что командор Смит скатерку сел вышивать кому-то в подарок за чудо такое расчудесное, но то уже совсем другая история.