Семнадцать лет назад

Я смеюсь над прочитанной в журнале шуткой и переворачиваю страницу, ища нужную статью о том, как привлечь понравившегося парня. Обожаю этот молодёжный журнал, мама мне его каждый месяц покупает, и я узнаю много нового оттуда.

— Никс, ты идёшь сегодня в кино?

Поднимаю голову от журнала и киваю.

— Да, только мне нужно забежать на работу и подтвердить два дополнительных выходных, — улыбаясь, отвечаю своей лучшей подруге.

— Супер. Там будет Малколм, — она играет бровями, а я пихаю её в плечо.

— Прекрати. Мне он даже не нравится.

Он очень нравится мне. Мы вместе с ним сидели пару раз на истории, и мне казалось, что я ему тоже нравлюсь. Но потом в столовой, Малколм неприлично шутил в мою сторону, за что получил по яйцам. С тех пор прошло два месяца, и мы больше не общаемся. Хотя я думаю, что Малколм просто хотел доказать своим друзьям, что он крутой. Это так тупо.

— Встретимся у кинотеатра в семь, — машу рукой подруге, садясь в машину.

— Привет, — чмокнув папу в щёку, я пристёгиваюсь.

— Привет. Как прошёл день?

— Как обычно. Ничего нового. Мама не смогла за мной приехать? — интересуюсь я.

— Нет, у близнецов снова колики.

— Ох, гадость, — кривлюсь я. В свои четырнадцать я уже знакома с тем, как же отвратно, когда у малышей начинаются колики. Из-за того, что у моей мамы нет молока, нам приходится кормить детей смесями, я тоже умею их разводить. Но эти смеси вызывают то диатез, то понос, то запор, то колики. Мы уже попробовали три фирмы, и все влияют одинаково. Мои родители всю ночь ходят с детьми по дому, делают им компрессы на животики, растирают их. А сколько сеансов массажей уже пройдено. Иногда я помогаю родителям и катаю малышей в коляске на заднем дворе. Это ужасно, потому что все в доме устали, как и дети.

— Но зато они здоровы, — улыбается папа.

— Они хорошенькие. Когда-нибудь у них вылезут все зубы, и они перестанут пить смесь, — смеюсь я.

— Точно. Они начнут кусаться.

— Папа, — смеюсь я.

— Мама упоминала, что тебя нужно подбросить на работу, да? Прости, я сегодня очень устал и не запомнил. Или это завтра?

— Сегодня. Я хочу подтвердить два дополнительных выходных дня, — говорю я.

— Зачем? Тебе не нравится там работать? Так уволься, Оникс. Ты не должна работать, у нас всё хорошо.

— Я знаю, но мне нравится работать и знакомиться с новыми людьми. А ещё я записываю их истории, ты же знаешь. И, может быть, я там отдыхаю от криков младенцев.

— Ах вот ты какая, — смеётся папа и щипает меня за бок. — Старшая сестра.

— Прекрати, — визжу я и хохочу. — Я люблю их, но порой они... ну, ты знаешь.

— Дети, моя хорошая, это дети. Ты тоже была такой же крикливой. Но я тебя прекрасно понимаю. Я бы тоже взял два дня тишины, но я взрослый, и мне нельзя, а тебе можно. Так зачем тебе два дополнительных выходных?

— Ну, я подумала, что я вам нужна. Ты работаешь, а маме пришлось уволиться из-за того, что ни одна няня не справляется с близнецами, да и они ещё слишком маленькие. Поэтому я решила, что помогу вам.

— Оникс, ты не должна нам помогать. Мы осознанно взяли на себя такую ответственность.

— Я знаю, папа. Знаю, но я хочу помочь. Я могла бы убрать в доме, постирать или приготовить ужин. Я буду приходить сразу же после тренировки домой, и мама отдохнёт, как и ты.

— Я люблю тебя, Оникс. Ты хорошая старшая сестра и замечательная дочь, — папа улыбается мне, и в уголках его глаз появляются глубокие морщинки.

— Я тоже тебя люблю.

Мои родители очень хотели ещё одного ребёнка. Они пытались, когда мне было три года, пять, шесть, десять. Но у них не получалось. И мама решила пойти на процедуру в больницу, чтобы ей помогли забеременеть. Она родила близнецов два месяца назад. Мы все с нетерпением ждали появления новых членов семьи, а сейчас... устали. Да, уход за детьми это адский труд. Но я рада тому, что они у нас есть. Пусть родители и устают, но они выглядят счастливыми, когда близнецы спят, и в доме тихо. Даже я порой смотрю на них спящих и обожаю эту тишину, а ещё они очень вкусно пахнут.

— Я недолго, — говорю папе и выхожу из машины.

— Не торопись, я немного подремлю, — он подмигивает мне.

Улыбаюсь и качаю головой. Я обожаю своих родителей. Они у меня потрясающие. Папа работает детским хирургом, а мама была педиатром. Но ей пришлось уйти из больницы из-за собственного детского сада дома.

Вхожу в здание, в котором располагается секция боевых искусств и бокса. Я работаю здесь всего пару месяцев, и мне нравится. Нет, мне не нравится то, как же жутко воняют парни и мальчики, но нравится наблюдать, как горят глаза детей на занятиях.

У стойки администратора, где обычно я сижу и проверяю пропуска и абонементы, сегодня толпа ребят. Среди них нас только две девочки. Я самая младшая. Есть ещё одна, ей девятнадцать, но она работает в дневную смену, а я в вечернюю. Я видела её только один раз, да и то она сделала вид, что не заметила меня. Обычно у стойки нет такой толпы ребят. Они никогда не собираются возле неё и не смеются. Зачастую они сидят на диванах недалеко от меня и демонстрируют свои мускулы, пока ждут друзей или родителей. Мальчишки такие идиоты.

— Что происходит? — спрашиваю одного из ребят, работающего здесь. По-моему, его зовут Соррен. Я не сильна в запоминании имён, и это моя проблема. Поэтому мне приходится списывать на истории, не запоминаю, и всё. Но зато я запоминаю то, кто и что делает. К примеру, по-моему, Соррен, распределят мальчиков младшей и средней группы по секциям. Таких трое. А также у нас пять тренеров, два руководителя у каждой группы, которые отбирают ребят на соревнования. И куча остального персонала, конечно, это парни.

— Да один придурок притащил оплату абонемента по боксу, — со смешком отвечает Сильвио.

— Нет, вы посмотрите, какой он придурок.

— Приду-у-у-у-рок.

— Но мне сказали...

— Вот идиот. Деньги неси или вали отсюда.

— А давай, я это куплю у тебя и оттрахаю твою мамочку до смерти.

Снова раздаётся громкий взрыв хохота.

Я непонимающе расталкиваю ребят и добираюсь до центра. Я в ужасе смотрю на худого и маленького мальчика, прижимающего к себе какую-то грязную вазу. Его синие глаза полны слёз. На лице красуется фингал и губа разбитая. Его тонкие руки покрыты царапинами и синяками.

— Но... но ты же сказал, что я должен... принести самое ценное, — тихо говорит мальчик.

— Деньги, идиот. Деньги, а не прах твоей матери! Нет, ну вы видели? Вы видели такое?

О господи. Я знала, что здесь очень жестокие шутки, но такого даже не могла себе представить. Да, парни и со мной пытались так же шутить. В их головах один секс и травка. Но со мной эти номера не прошли. Я просто врезала им по яйцам, как меня учил папа.

— У меня нет денег. Только моя мама. Это для меня самое ценное, — пищит ребёнок. По его грязному лицу скатываются крупные слёзы. Парни начинают пихать его из стороны в сторону, словно мячик. Они смеются и издеваются над ребёнком.

У меня внутри всё кипит от ярости. Я могла бы позвать папу и рассказать всё ему, но я взрослая и справлюсь сама.

Выскакиваю вперёд и хватаю мальчика за руку. Затаскиваю его за свою спину и воинственно вскидываю подбородок.

— Услышу ещё хотя бы одно слово или насмешку, то я вам так врежу, что переломаю все рёбра, чтобы вы могли сами отсасывать себе, придурки, — рычу я.

— Эй, расслабься, красотка. Мы просто прикалывались, — смеётся один из них.

— И вам не стыдно? Ни капли ведь не стыдно, да? Вы, взрослые парни, изводите ребёнка, который пришёл сюда, чтобы заниматься. У вас что, проблемы с психикой? Так лечитесь, а не вымещайте свою неполноценность на ребёнке. Мудаки, вот вы кто. И если вы сейчас же не разойдётесь и не оставите мальчика в покое, то я могу запретить вам приходить сюда. Я работаю здесь и напишу заявление на вас руководству. Всё ясно? Пошли вон, — злобно оглядываю каждого.

— Да расслабься, Никс, нашла, из-за кого задницу рвать.

— Закрой рот, — шиплю я на Соррена.

— Уходим. Она бешеная. Она уже всем яйца отбила, — фыркает он.

Парни расходятся, а меня начинает трясти. Боже мой, я только сейчас начала бояться всех этих высоких и больших парней.

— Так я не могу заниматься? — раздаётся у меня за спиной тонкий голос.

Я вспоминаю, почему это, вообще, случилось. Поворачиваюсь к мальчику и веду его к диванам.

— Расскажешь мне, что ты здесь делаешь? — мягко спрашиваю его.

Его чёрные, густые, длинные ресницы на секунду опускаются, и он делает глубокий вдох.

— Я приходил сюда неделю назад, и один из парней мне сказал, что если я хочу здесь заниматься, то должен принести самое ценное. Я думал неделю, что самое ценное у меня есть, и вот принёс, — мальчик показывает на урну.

Теперь я поняла, это урна.

— Ценнее мамы у меня ничего нет. Ещё есть младший брат, но он ещё очень маленький. Он живой, а мама нет. Она была бы не против, если бы я так поступил, — он крепко прижимает урну к себе, а я подавляю желание разрыдаться от жалости.

— Мама сильно болела и умерла. Я говорил папе, что мама не двигается, но он не обращал внимания. Мама не двигалась три дня, от неё плохо пахло, потом приехали врачи и забрали её. Она умерла. Я сам забирал её из морга, потому что папа не мог. Так я могу обменять маму на занятия? — спрашивая, ребёнок поднимает на меня свой наивный взгляд. Мне так плохо. Это безумно жестоко. Я уже знаю, что он беден. На нём грязная футболка вся в дырках, его тёмные вьющиеся волосы спутаны и слиплись от грязи. Спортивные штаны ему малы, а кеды явно на два размера больше.

— Знаешь... оставь свою маму себе, — выдавливаю из себя улыбку. — Я работаю здесь и только сейчас вспомнила, что у нас есть правило. Если ребёнок приносит самое ценное, то ему дарят абонемент на год. Это как проверка твоей решительности и храбрости.

— Тот парень не врал? Я могу обменять маму на занятия? — хмурится мальчик. — Тогда почему они смеялись и обзывали меня?

— Они просто глупые, вот и всё. Не обращай на них внимания. Таких много, особенно здесь. И тебе придётся отстаивать свои права. Ты хочешь этому научиться?

— Да, я хочу научиться драться, чтобы меня больше никто не бил.

— Тебя бьют в школе?

— Да... да, там тоже бьют, потому что я маленький, хотя мне десять лет.

Он выглядит на восемь, не больше. Господи, какой ужас.

— Ничего, ты вырастешь. Все вырастают. Ты станешь сильным и крепким парнем. Уже очень скоро ты сам сможешь защитить себя.

— Я могу пойти на занятия?

— Да, ты сможешь, но тебе придётся вернуться сюда в понедельник после пяти вечера. Ты сможешь это сделать? Или я могу зайти за тобой и привезти сюда?

— Нет, я приеду на автобусе.

— Будет уже очень поздно.

— Всё равно, — он пожимает плечами. Это тоже ужасно. За ребёнком никто не следит. Он, вообще, никому не нужен.

— Хорошо. Тогда приходи сюда в понедельник в пять часов. Я буду работать. Я Оникс. А тебя как зовут?

— Дамиан, но папа сказал, что это не моё имя. Меня на самом деле зовут «мелкий ублюдок».

Жмурюсь, чтобы справиться со своими эмоциями. Этого отца надо, вообще, лишить родительских прав. Что за урод?

— Он шутник такой. Мне очень приятно познакомиться с тобой, Дамиан. Красивое имя. И у тебя очень красивые глаза.

— У мамы были такие же, — улыбается ребёнок.

— Твоя мама была очень красивой, как и ты. А сейчас иди домой, хорошо? Мы встретимся с тобой в понедельник в пять часов вечера. Если ты не увидишь меня за стойкой, то сядь сюда и жди меня. Запомнил?

— Да, ждать Оникс. Ты подаришь мне абонемент за мою храбрость.

— Точно. Умный мальчик. Иди.

Ребёнок улыбается мне и подскакивает с дивана. Я наблюдаю за тем, как он бегом вылетает из дверей и бежит дальше, крепко прижимая к себе прах своей матери. И вот теперь я могу расплакаться от жалости. Если честно, то не представляю, как смогу осуществить мечту Дамиана, но я попробую.

— Оникс, зачем тебе твоя банка? — удивляется мама, держа на руках малыша Бранча.

— Я хочу... в общем, хочу кое-что купить, — мнусь я.

— Но, милая, ты же копила на те дорогие ролики, которые мы видели в Бостоне, — произносит папа, бросая на маму хмурый взгляд.

— Мне больше не нужны ролики. Но... это мои деньги. Я же их копила. Значит, они принадлежат мне, — настаиваю я.

— Так, Оникс, что происходит? Кто-то заставляет тебя принести деньги? Кто-то шантажирует тебя?

Я глубоко вздыхаю и отрицательно качаю головой.

— Тогда что? Доченька, что случилось? Почему тебе нужна такая сумма? Там пятьсот тридцать долларов. — Папа гладит меня по спине, другой рукой качая малышку Эллу.

— Хорошо. Я вам расскажу, но обещайте, что отдадите мне деньги, — ставлю условие.

— Ладно. По рукам.

Я рассказываю им всё про мальчика Дамиана, которого вчера встретила. Я весь день думала о нём и не могла выбросить из головы. Я даже прошлась по мусорным бакам района и нашла приличные вещи для него, постирала и подготовила. Конечно, этого мало, но мне не нужны эти глупые ролики.

Когда я замолкаю, то наступает тишина. Родители могут отругать меня. Они могут обмануть меня и не отдать мне деньги, которые я копила целый год. Это деньги с праздников от родителей и других родственников, моя зарплата, когда я работала на летних каникулах. Там всё, что я могла накопить.

— О господи, Оникс, — шепчет мама.

— Ему нужнее эти деньги. Он весь в синяках. Он хочет научиться защищать себя. Этими деньгами я могу помочь ему. Я куплю ему абонемент на занятия боксом, у меня есть скидка сотрудника. Ещё я куплю ему форму и обувь. Пожалуйста, — прошу их.

— Конечно, Оникс. Это твои деньги, и ты можешь распоряжаться ими так, как хочешь. И я хочу, чтобы ты знала, что поступаешь очень хорошо. Ты молодец, Оникс. Я тобой очень горжусь, — папа прижимает меня к себе, и я улыбаюсь.

— Вы, правда, дадите мне эти деньги?

— Да, дорогая, — мама смахивает слезу и кивает. — И знаешь, пригласи этого мальчика к нам на ужин. Мы познакомимся с ним и посмотрим, что мы для него тоже сможем сделать.

— Хорошо. Спасибо вам. Я вас люблю.

Теперь я смогу помочь Дамиану. Он понравится моим родителям. Он хороший мальчик. У него чистый взгляд. Родители всегда учили меня, что если я могу, то должна помочь ближнему своему, потому что это по-человечески. И мне воздастся в будущем за все мои добрые поступки. Да и сейчас дело не в них, я всем сердцем хочу, чтобы мечта Дамиана исполнилась.